Глава 10

Это не любовь, говорила себе удовлетворенная Джоселин, лежа под золотистым шелковым покрывалом на широкой кровати Рейна. Хотя Рейн уехал сегодня рано утром, постель еще хранила его мужской запах — запах хвойного мыла и легкий запах табака, смешанный с сильным ароматом их безумной ночи наслаждений.

Это не любовь, не любовь! — твердила она в сотый раз. Это только пробудившаяся страсть, неизведанные чувства, которым Рейн помог освободиться, с которыми она просто не имела дела прежде.

Все смятение, которое она теперь чувствовала, весь трепет, охвативший ее сердце, — все это только непривычные, не знакомые ей прежде эмоции. Рано или поздно она сумеет с ними совладать.

Так, по крайней мере, убеждала себя Джоселин, хотя рациональная, логическая часть ее существа советовала ей быть начеку. Джо прогнала свои мысли, спустила длинные ноги на ворсистый абиссинский ковер, схватила красивый розовый пеньюар, накинула его и подошла к окну, чтобы посмотреть на милый садик.

Рейн влюблен в нее, в этом она была уверена. Он был добр к ней, добрее, чем кто бы то ни был. Он холил ее, потакал всем ее капризам — чего она еще может требовать?

Джоселин повернула медную ручку и распахнула узорчатое окошко, вдыхая свежий воздух. Чад от фабрик не душил эту часть Лондона. Жизнь Джо была богата и благополучна, наполнена радостью и смехом, а часы, проведенные ею с Рейном, были необычайно сладки.

И никто не был ей так дорог.

Стук в дверь заставил ее подпрыгнуть. Джо обернулась навстречу Рейну.

— Одевайся, — сказал он, — мы едем кататься в парк. У меня есть для тебя сюрприз.

— Хорошо.

Радуясь, что он так быстро вернулся, Джоселин побежала в свою комнату и обнаружила там уже поджидавшую ее Элайзу. Когда спустя полчаса она была готова, Рейн ждал ее на лестнице.

— В чем дело? — спросила Джо.

— Просто я встретил друга, вот и все. Он художник, я познакомился с ним, когда служил в армии. Он сейчас рисует в парке.

Подобрав желтое муслиновое платье, самое любимое, заказанное Рейном взамен сгоревшего на пожаре, Джо оперлась на его руку, и они направились к экипажу.

— Еще я виделся с маркизом Грейвенволдом, — это был лучший друг Рейна. — Если верить Доминику, леди Кэмпден успела сообщить о твоем появлении половине света. Они толпами слетятся на ее вечер в субботу.

— Жаль, что я не держала язык за зубами.

— И мне жаль, но думаю, что мной движет эгоизм. Возможно, ты получишь от этого удовольствие, — он взял ее за подбородок. — Только прошу тебя держаться подальше от Хэркурта.

— Я же говорила тебе, что мне он совсем не интересен.

— Он не кажется тебе красивым?

— Он, конечно, красив, но… Глаза Рейна потемнели.

— Помни, что я сказал, Джо.

Джоселин только улыбнулась. Приятно было осознавать, что он ревнует, пусть даже совсем чуть-чуть. Приятно, что он испытывает кое-какие из тех неприятных ощущений, которые мучили ее.

Она выглянула в окно, начиная получать удовольствие от прогулки. Под прекрасным лазурным небом, украшенным легкими облаками, Гайд-Парк блистал свежей зеленью и яркими цветами: крокусами, тюльпанами, подснежниками. В небе пахло молодой листвой и влажной землей, звенели цикады, а пчелы пили нектар из призывно пахнущих цветов.

— Вон он, — показал Рейн на человека, сидевшего на берегу маленького спокойного пруда. — Его зовут Томас Кили.

Они вышли из экипажа и по мокрой траве подошли к стройному седому мужчине с длинной кистью в руке.

— Я рад, что ты еще здесь, Томас, — Рейн пожал слегка измазанную краской руку друга.

— Я буду писать здесь всю неделю, — Томас одобрительно посмотрел на Джо. — Очаровательное создание, Рейн. Ты привел ее, чтобы позировать для портрета?

— Для портрета? — переспросила Джо. — Ты хочешь, чтобы он написал меня?

— Именно так, Томас рисует миниатюры, когда не занят пейзажами, — Рейн подошел к столу и взял в руки медальон в золотой оправе. На нем было тонко прорисовано изящное лицо светловолосой женщины. Оправа была украшена маленькими жемчужинами, а над головой дамы были выложены три бриллиантовые звезды.

— Это эмаль, — пояснил Рейн, — каждая краска накладывается отдельно и прокаливается.

Он протянул Джо это ювелирное украшение на тонкой золотой цепочке.

— Красивая.

— Хочешь, Томас напишет и твой портрет?

Она снова посмотрела на медальон.

— Мне было бы приятнее иметь твой портрет. При этих словах Рейн рассмеялся.

— Не думаю, что это хорошая идея. Я едва ли могу себе представить, что скажет Хэркурт, узнав об этом.

Джоселин тоже рассмеялась.

— Боюсь, ты прав, но все-таки…

Ее взгляд скользнул по воде, потом Джо посмотрела на мольберт и увидела почти завершенный пейзаж — пруд.

— Как ты думаешь, а не мог бы мистер Кили нарисовать для медальона этот пруд? Здесь так красиво.

Рейн взглянул на художника.

— Томас?

Седой мужчина улыбнулся, кивнул, одобрительно глядя на них.

— Меня об этом никогда не просили, но думаю, что справлюсь. И еще мне кажется, мой друг, что женщина рядом с тобой — не такая, как все.

Красивое лицо Рейна смягчилось.

— Это меня не удивляет, уверяю тебя. Я уже давно это обнаружил.

При этих словах Джоселин покраснела, всем сердцем молясь, чтобы Рейн говорил искренне. Вскоре они обо всем договорились. Виконт проводил ее в экипаж и приказал отвезти их домой.

Но он остался ненадолго. Александра настойчиво просила брата включиться в круговорот нового Сезона, бывшего уже в самом разгаре, и Рейн больше не мог откладывать.

— Если все пройдет хорошо после того, как ты будешь представлена на вечере у леди Кэмпден, тебя пригласят на все остальные вечера Сезона. Если ты захочешь разъезжать, я составлю тебе компанию, если только хватит времени.

— Я не могу представить себя в подобном положении, но, возможно, со временем…

— К несчастью, я слишком хорошо это представляю. Я только надеюсь, что ты не станешь пренебрегать моим обществом, оказавшись в центре внимания лондонского света.

Это была очевидная лесть, но Джоселин было очень приятно ее слышать, как было приятно и получить медальон, подаренный им через несколько дней.

— Какой он милый, — держа медальон за золотую цепочку, она разглядывала его при свете лампы. — Мистер Кили прекрасно схватил пейзаж, а маленькие бриллианты великолепно смотрятся в облаках. — Она протянула украшение Рейну, пытаясь скрыть слезы. — Помоги мне надеть его, пожалуйста.

Он помог. Красивый медальон был холодным, зато руки Рейна — такими теплыми. А в его глазах горел все тот же жар, жажда, казалось, никогда не покидавшая его, — жажда ее.

— Мне он нравится, Рейн.

Но ты мне нравишься гораздо больше. Эта мысль испугала ее, но это было правдой.

Может быть, это и стало отчасти причиной борьбы, начавшейся на следующий день.

Рейн рано ушел из дому, сказав, что ему надо закончить кое-какие дела. Вернувшись, он послал сказать ей, чтобы она спустилась в его кабинет. Им нужно кое-что обсудить.

Джоселин стало не по себе. Господи, неужели настал тот час, которого она так боялась? Неужели он собирается сообщить ей, что у него другая женщина? Когда она входила в кабинет, руки у нее дрожали, а глаза наполнились готовыми пролиться слезами.

— Ч-что случилось?

Обмахиваясь веером в тон бледно-розовому батистовому платью, Джоселин вошла в эту очень мужскую комнату, обитую деревянными панелями.

Рейн поднял глаза от «Монинг кроникл», отложил газету в сторону, потом отодвинул стул, обошел вокруг стола и взял Джо за руки.

— Давай присядем.

Он был одет с безупречным вкусом в темно-бордовый фрак и светло-серые панталоны, белый пикейный жилет и галстук.

— Рейн, что случилось? Что-то не так?

— Все хорошо, дорогая. Просто я только что говорил с Уильямом Дорсетом, моим управляющим в Мардене. Сегодня утром мы виделись в офисе моего поверенного.

— Я не понимаю.

Он подвел ее к обитой кожей софе, усадил и опустился рядом.

— Уильям служит семье Гэрриков уже двадцать лет. Он был в Мардене, когда приезжал твой отец. Он знал о том, что сэр Генри ездил в Стоунли к моему отцу. И он рассказал мне, что же тогда произошло.

У Джоселин пересохло в горле. Ей не хотелось думать о прошлом. Она была так счастлива, так невероятно счастлива. Она не хотела, чтобы память об ее отце встала между ними.

Но все-таки какая-то часть ее не могла покончить с прошлым.

— И что же он рассказал?

Рейн пошевелился, его посадка выдавала неловкость.

— Попытайся вспомнить, как ты тогда смотрела на вещи. Ты была совсем девочкой. Твой отец казался тебе героем — всем так кажется. Но совершенных людей нет, и сэр Генри не был совершенством.

— Я тебя не понимаю.

— Уильям говорит, что большую часть своих бед твой отец навлек на себя сам. Он говорит, что сэр Генри начал пить до того, как лишился учеников. Что он запил после смерти твоей матери. Уильям говорит, что с годами его алкоголизм усилился, потому-то ученики и перестали к нему приходить, потому-то у него не было денег для того, чтобы оплатить дом.

— Но это неправда!

Рейн взял ее за руки.

— Уильям говорит, что твой отец приехал в Стоунли пьяным. Мой брат Кристофер умер всего за неделю до этого, и отец, сраженный горем, заперся в своем кабинете. Твой отец ворвался к нему, крича что-то насчет того, что его выбросили на улицу, и мой отец приказал вывести его вон. Позже, когда сэр Генри вернулся в Марден, требуя, чтобы ему оставили коттедж, Уильям тоже выгнал его. Уильям говорит, что сегодня при тех же обстоятельствах он поступил бы точно так же.

Джоселин вырвала у него руки.

— Он лжет! Мой отец был хорошим человеком — добрым, внимательным. А жестокость твоего отца погубила его — и меня!

— После смерти сэра Генри мой отец потребовал, чтобы Уильям проверил твоих опекунов. Он лично говорил с твоим кузеном и с его женой, и в тот момент он был уверен, что они будут хорошо о тебе заботиться. К тому же им была выдана небольшая месячная стипендия, чтобы им было легче принять все хлопоты о тебе. Это было сделано в знак признательности за то, что сэр Генри сделал для населения Мардена до своего падения.

Джоселин вскочила.

— Я не верю тебе. Это не может быть правдой, не может быть!

Она отвернулась и подошла к окну. В саду цвели цветы, но Джоселин их не замечала. Она не понимала, что плачет, пока Рейн не подошел к ней и не обнял.

— Неужели ты не можешь вспомнить ничего подобного? Где-нибудь в глубине сознания?

Она покачала головой, ее щека потерлась о его ГРУДЬ.

— Порой трудно примириться с фактами, Джо. Я мог бы избавить тебя от них, но, по-моему, это единственный способ наладить наши отношения.

Она ничего не ответила, только выпрямилась и отстранилась от него.

— Ты рассказал мне то, что кажется правдой тебе. Мое мнение отличается от твоего.

— Джоселин…

— С другой стороны, ты был добр ко мне… и щедр. И мне нужно время, ваше сиятельство, чтобы обдумать ваши слова.

Рейн кивнул, лицо его было мрачно.

— У тебя будет время. Помни, Джо, все это в прошлом. Это проблема наших отцов, а не наша.

Он помолчал.

— Завтра вечер у леди Кэмпден. До тех пор у тебя есть время, — Рейн улыбнулся. — А если ты не сможешь совладать с прошлым и отбросить неприятные мысли, то я, вернувшись, отнесу тебя в комнату и буду любить тебя, пока ты обо всем не забудешь.

Джоселин промолчала, но она не могла отрицать, что слова Рейна заставили ее тело вспыхнуть. Она посмотрела ему вслед, думая обо всем, что произошло между ними, о своем отце и о словах Уильяма Дорсета.

Правда ли это? Неужели ее отец был виновником происшедшего? Ей не хотелось этому верить, но, поискав в уме и в сердце, она поняла, что кое-что из сказанного Дорсетом правда.

Ее отец запил после смерти матери. Но через несколько месяцев бросил. Или нет? Она вспомнила, что находила бутылки из-под джина в шкафу. А одну она даже нашла под изгородью в саду. Но она редко видела отца пьяным.

До самого последнего года. Но это случилось из-за Стоунли — или нет?

Она пыталась думать, вспоминать, но ее сознание было не в состоянии уловить последовательность событий. Она была слишком занята играми с подружками, мечтами о Мартине Кэри, сыне викария.

И всякий раз, когда она пыталась вспомнить, ее сознание казалось смесью бессвязных воспоминаний, ее мысли мешались с картинами пожара и обрушивающейся крыши.

Может быть, Рейн прав. Зная его так, как теперь, она едва ли могла поверить, что его отец был дурным человеком. Но и ее отец не был плохим. И никому не убедить ее в обратном.

Вопрос только в том, имеет ли все это какое-нибудь значение теперь?

Ее отец умер три года назад. Третий лорд Стоунли тоже. То, что произошло между ними, ушло в прошлое. Рейн считает, что это не должно повлиять на их отношения. И Джоселин была согласна, что сейчас важнее всего их счастье.

Ее мысли все еще кружились, когда она вышла из кабинета и поднялась по лестнице, собираясь снять в своей комнате красивое розовое платье. Сегодня она проведет весь день в саду. А завтра вечером Рейн вернется.

С этой минуты, поклялась она себе, она забудет о прошлом, обратит свои мысли на настоящее и будущее. Только Рейн имеет для нее значение. И то, что она безумно, страстно влюблена в него.

— Почему мне нельзя поехать с тобой и с миссис Уиндэм? — спросила Александра, стоя в дверях, которые распахнул лакей Стоунли.

— Так не пойдет, Александра, — Рейн отвел сестру в сторонку, чтобы их не могли подслушать. — Я не буду хитрить с тобой, Алекс: эта женщина — моя любовница, как ты, по-моему, уже знаешь. Это еще не стало достоянием гласности, но рано или поздно слухи поползут. И когда это случится, мне бы не хотелось, чтобы твое имя склоняли вместе с нашими.

— Но…

— Это окончательное решение, Александра.

Она надулась. Потом усмехнулась.

— Передай миссис Уиндэм мой привет.

Я собираюсь дать ей гораздо больше.

— Передам, — Рейн взял у дворецкого шляпу и вышел из дому. С той минуты, как он оставил Джоселин у окна кабинета, он пожалел, что ушел. Ему нужно было обсудить с ней все на месте, а потом отнести ее в постель.

Джоселин была таким страстным созданием, что он не сомневался — он заставит ее понять, как глупо позволять прошлому вмешиваться в их отношения. Но тогда ему казалось, что разумнее всего дать ей время совладать со своими чувствами.

А теперь Рейн боялся, что снова обратит на себя ее гнев, что снова всплывут ее прежние обиды и мстительность.

Он, конечно, не станет этого терпеть. Он отбросит в сторону все проблемы, и Джоселин снова обоснуется в его постели. Однако ему хотелось вновь увидеть в ее глазах этот особенный жар при взгляде на него, он хотел, чтобы ее пальцы, как прежде, скользили по его волосам, когда она целует его. Он хотел бы, чтобы, принимая его в свое гибкое тело, она была по-прежнему горячей и жаждущей.

Рейн улыбнулся, почувствовав смесь ожидания, решимости и только намек на беспокойство. Она будет ждать его. Он заранее сообщил о своем возвращении. Он вошел в дом и стал искать ее в гостиной, но там никого не оказалось.

— Она в вашем кабинете, милорд, — сообщил лакей.

Рейн поднял брови.

— В моем кабинете?

Неужели он и вправду ожидал, что она ждет его в постели?

— Пришел посыльный с какой-то запиской. Она пошла положить ее вам на стол.

— Спасибо.

Рейн пересек холл и вошел в кабинет, обитый ореховыми панелями и заполненный книгами. Джоселин склонилась над столом, сжимая что-то в руке.

— Рейн!

При звуке его тяжелых шагов она развернулась ему навстречу. Он увидел серебристый отблеск предмета, который она держала в руке.

Пуля вылетела резко и быстро, ударив его в грудь, отдаваясь эхом в комнате, боль и мрак оглушили его, как обухом.

— Рейн!

Это было последним словом, пробившимся в его сознание, когда он свалился на ковер, прижимая руку к сердцу, истекая кровью, понимая, что любимая убила его. Господи, Господи, только не Джо. Не веря, но зная это наверняка — и он так жалел, что не умер прежде, чем понял это. Он закрыл глаза и позволил тьме окутать его, но с каждым слабым ударом сердца он чувствовал боль от ее предательства, большую, чем боль от пули, более страшную, чем смерть.

А потом боли не стало.

— Рейн! Господи, Рейн!

Серебряный поднос выскользнул у нее из рук, письмо от его сестры упало на ковер, когда Джоселин встала на колени рядом с виконтом, ее глаза расширились от ужаса перед произошедшим, от вида крови Рейна, вытекавшей на пол.

Она развернулась, услышав за спиной тихий звук, удар чего-то тяжелого о ковер. Это был пистолет, все еще горячий и дымящийся. Она попыталась разглядеть, откуда он появился, смахнула слезы, но увидела только колышущуюся занавеску на окне.

Тут в комнату ворвались слуги, крича и причитая при виде тела виконта.

— Помогите ему! — вскричала Джоселин, не осознавая влаги на своих щеках, панически боясь, что уже слишком поздно.

— Это она сделала! — показал на нее пальцем лакей. — Это она его застрелила.

— Что? — комната закружилась перед ней.

— Это она — виконтова девка! Она пришла сюда и ждала его. Она его убила, помяните мои слова.

— Смотрите! — воскликнула одна из горничных. — А вот и пистолет, из которого она стреляла! Хватайте ее!

— Но я этого не делала!

Я люблю его!

— Держите ее! — закричал дворецкий. Они кинулись к ней, лакеи в ливреях, служанки в черно-золотом, горничные. Она поискала глазами Элайзу, в надежде, что та, зная Джо лучше других, защитит ее, но горничной нигде не было видно.

— Я… этого не делала!

Но у ее ног лежал пистолет, а виконт умер или умирал.

Он был так бледен и безжизнен, что она зарыдала, но на слезы не было времени. Джоселин рванулась к окну.

— Держите ее!

Но Джо уже не раз приходилось спасаться бегством. Она взобралась на подоконник и выпрыгнула вон. Она жестко приземлилась, содрав коленки, вскочила на ноги и снова побежала.

Конюшни — Броуни и Такер помогут ей — надо только до них добежать.

Она остановилась, схватившись за угол дома, чтобы не упасть. А что, если констебль поверит, что ее друзья замешаны в стрельбе? Если Броуни и Такера отправят в тюрьму? Может быть, даже повесят?

Слезы ослепили ее, и она утерла их рукой.

Убегая из дому, Джоселин едва слышала голоса у себя за спиной, она пронеслась еще квартал и скрылась в переулке. Перед ней тащился старенький ослик с тележкой. Джо проскользнула мимо повозки, подбежала к старой замшелой церкви и толкнула дверь, но церковь была заперта, и Джо снова бросилась бежать. Она выскочила на Гросвенор-стрит, пересекла Сент Джордж, пронеслась мимо торговцев вениками, шнурками, носками и яблоками.

— Вон она! — закричал кто-то, и ее снова охватила паника. — Черноволосая девка в голубом платье. Она убийца!

Сердце билось у Джоселин где-то в горле. Убийца! Господи, Рейн, наверное, умер.

У нее перехватило дыхание, как она ни боялась за себя, ее мысли обратились к нему. Неужели никто не смог ему помочь? Ему больно? Спрашивал ли он о ней? Как она могла его бросить? Эти мысли терзали ее сознание, пока она прижималась к стене, пытаясь отдышаться, ее легкие горели, бока пылали.

На Брук-стрит она снова свернула на восток, в отчаянии пытаясь снова оказаться в старых знакомых местах, в ужасе, что ее успеют поймать прежде, чем она туда доберется. В следующем переулке — грязном, с ужасающим запахом, с дохлой кошкой — ее туфельки заскользили по застоявшейся воде, влага разъедала голубую замшу.

Эти туфли купил ей Рейн. Рейн. Его имя болезненным эхом отозвалось в ее сознании. Не оставляй меня! С этой мыслью она завернула за угол и наткнулась на троих полицейских.

Загрузка...