Сладкая месть

Глава 16

В тот вечер Рейн напился до отупения, а днем, преодолевая ослеплявшую головную боль, проработал шестнадцать часов. Следующие три дня он делал все возможное, чтобы избежать встречи с Джо. Ему иногда приходило в голову поинтересоваться, как она поладила с молодым португальцем, но он гнал эту мысль прочь.

Каждый вечер он пил больше, чем намеревался, но это был единственный способ заставить себя уснуть. Объезжая верхом на Рыцаре свои плантации, Рейн видел склоненную над клумбами изящную фигурку Джоселин — маленькую точечку среди высокой травы, которую он узнал бы повсюду. Вместе с другими закупками из Кингстона прибыла целая повозка садовых цветов, и вот они уже цвели красным и розовым цветом под живительным солнцем.

Дважды он видел Джоселин с детьми батраков. Он слышал, как она смеется вместе с ними. Он вспомнил найденышей в приюте, ее любовь к ним и ее заботу. Это не вязалось с образом обезумевшей от ненависти женщины, но Рейн все еще был уверен, что этот образ — и есть ее истинное лицо.

Он же своими глазами видел, как она направила на него пистолет, видел серебристый отблеск ствола перед тем, как раздался выстрел. Он все еще живо ощущал липкую кровь на пальцах и непереносимое жжение от пули.

Боль в спине постоянно напоминала об этом, и все же…

Как безумный загоняя себя работой от рассвета до заката, Рейн ел у себя в кабинете или брал завернутую в скатерть еду с собой. Он почти восстановил свой вес, тяжелая работа укрепила мускулы, а часы, проведенные на солнце, придали его коже южную смуглость.

К концу недели последнее поле будет расчищено и вскопано, но корабль с саженцами кофе еще не прибыл. Его ждали в понедельник.

Сидя за письменным столом, Рейн взглянул на часы. Близилась полночь, а сна не было ни в одном глазу. Он закрыл бюро и налил себе еще один стакан бренди, привезенного из города вместе с остальными припасами.

Но Рейн по-прежнему чувствовал себя слишком трезвым, к тому же всего мгновение назад он слышал, как на лестнице Джоселин разговаривала с Дульцет, весело откликаясь на какие-то слова экономки. Женщины долго не ложились спать — шили новые вещи для детей; эту работу им никто не поручал, но она доставляла им радость.

Он видел Джоселин своим мысленным взором. Видение в белой кружевной ночной рубашке, которую она надела для него в ту ночь, когда он лишил ее девственности, отблеск ее волос цвета воронова крыла в мягком свете лампы. Ее кожа была цвета слоновой кости и такая нежная. Джо шла ему навстречу с улыбкой, откликаясь на его желания, усыпив его бдительность настолько, что он поверил в силу ее желания.

Рейн посмеялся над горькой иронией судьбы, уверенный, что уж это-то было правдой. Ее тело предало ее так же, как она предала его. Он вспомнил о поцелуе в ее комнате. Она желала его. Он не сомневался, что она отдалась бы ему.

Рейн отодвинул стакан и встал. Если он будет сидеть здесь и думать, от этого станет только хуже. Вместо этого он, слегка шатаясь, вышел из-за стола и подошел к двери, ведущей в холл. Несколько часов назад он уже развязал галстук, теперь же Рейн сорвал его с шеи и начал расстегивать рубашку. К лестнице он подошел уже обнаженным до пояса.

Он бы отправился в свою комнату, если бы не услышал шорохов и не увидел света из-под двери спальни Джоселин. Как бы то ни было, мягкий желтоватый свет влек его, и рука сама собой потянулась к двери. Он распахнул ее и вошел в комнату.

Джоселин оторвала взгляд от книги, при виде виконта ее глаза расширились. Она захлопнула книгу, положила ее на маленький столик рядом с собой и медленно поднялась.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она, когда он вошел.

На ней не было той белой кружевной ночной рубашки, но Рейн не был разочарован. После того, как он увидел ее в ночном саду, ее простая белая сорочка казалась еще более соблазнительной.

— Чего ты хочешь?

— Чего я хочу? — услышал Рейн собственный голос. — Не думаю, дорогая, что ты не догадываешься.

Он наткнулся на стул и жестоко выругался.

— Ты пьян, — она посмотрела на его расстегнутую рубашку. — Уходи.

Он невесело рассмеялся.

— Почему? Ни один из нас этого не хочет.

Джоселин напряглась, но Рейн заметил, что сказал правду. Это подтверждало учащенное биение ее пульса и то, как она невольно облизнула губы.

— Ты ошибаешься. Это моя комната. Тебе здесь не место. Тебе никогда не будет в ней места.

Его темные брови изогнулись.

— Ты уверена? Давай проверим.

Но она только отступила еще дальше.

— Ты плохо соображаешь. Если ты попытаешься ко мне приблизиться, я буду сопротивляться, мы разбудим весь дом. Ты этого добиваешься?

— Дорогая Джо, я добиваюсь, чтобы ты сняла свою ночную рубашку и забралась в эту постель. Я хочу, чтобы ты раздвинула ноги и приняла меня с той же нежной страстью, с какой принимала прежде.

Он заметил гнев в ее глазах. Он хотел ее рассердить. Он пришел сюда ради этого — и ради еще большего.

— Я сказала — уходи.

Она схватила книгу и кинула в него. Но попала в кровать, и книга упала на пол, никому не причинив вреда.

Рейн только усмехнулся.

— Мне всегда нравился твой темперамент, Джо. Думаю, благодаря ему ты и бываешь такой страстной в постели.

Он направился к ней, опьянение немного рассеялось, уступая место растущему жару желания. Его член уже напрягся и болел, выпирая из штанов.

Джо вывернулась из его рук, схватила фарфоровый кувшин и обрушила его ему на голову. В последний момент виконт увернулся и осколки рассыпались по полу.

Рейн холодно улыбнулся.

— Тебе бы стоило потренироваться, золотко. Он рванулся вправо, Джо — влево, обежала его и кинулась к двери. Неудобная сорочка цеплялась за ее стройные ноги, не давая разбежаться, и в два прыжка он нагнал ее.

— Пусти меня! — она попыталась освободиться, но его захват был крепким.

— У тебя есть характер, дорогая, мне это нравится. Но у меня есть кое-что, чего ты хочешь, и я прослежу, чтобы ты это получила.

— Нет.

Она упрямо покачала головой, встряхивая блестящими черными волосами, в то время как ее глаза пристально смотрели ему в лицо. Она впервые выглядела испуганной, и у него внутри все сжалось.

— Боишься? Не стоит. Я не собираюсь причинять тебе боль. Я только хочу, чтобы ты согрела мою постель.

— Нет, черт побери!

Когда Джоселин попыталась вывернуться, Рейн схватил подол ее рубашки и разорвал ее до талии. С широко открытыми от ужаса глазами Джоселин отпрянула, прикрываясь остатками ткани.

Рейн перевел взгляд с ее лица на золотую цепочку, которая случайно попала ему в руку. Замочек сломался, цепочка болталась у него на ладони, но медальон остался цел — это была элегантно выполненная эмалью пастораль, украшенная сверкавшими в облаках бриллиантами.

Если прежде он разрывался между гневом и желанием, то теперь он целиком отдался ненависти.

— Что это, дорогая? — насмешливо поинтересовался Рейн, провоцируя ее. — Талисман? Или, может быть, трофей? Напоминание о том, как замечательно ты меня надула?

Джоселин всхлипнула, когда он швырнул медальон о стену. Украшение со стуком упало на пол, и Джо застонала, словно от боли. Ослепленный бешенством, Рейн в два шага приблизился к ней и схватил прежде, чем она успела убежать.

— Ты — моя должница. И я добьюсь того, что ты заплатишь.

— Пусти меня!

Но он не собирался этого делать. Он то ли отнес, то ли отволок ее на кровать и бросил на перину.

— У тебя есть трофей. А теперь я заберу свой, — прижимая ее своим телом, он сорвал остатки рубашки с ее плеч, обнажив ее тело. Джоселин затихла. Он посмотрел в ее голубые глаза, увидел в них гнев, который она не считала нужным скрывать — и что-то еще.

В ее лице читалась боль, тоска и горькое отчаяние. Словно какая-то последняя драгоценная надежда была отнята у нее вместе с одеждой. Он не мог вынести этого взгляда, не мог поверить, что унизился до такого.

Господи — он же не дикарь!

Он выпустил ее руки, он не двинулся с места, просто смотрел в эти голубые озера и мечтал, чтобы в них загорелась любовь и радость, в которые он когда-то верил.

— Почему, Джо? — спросил он хриплым от боли голосом. — Почему?

Она встретила его взгляд своими затуманенными от слез глазами. Тогда он опустил голову, касаясь ее губ самым нежным из поцелуев. Его язык скользнул по ее губе, и он почувствовал, как Джо задрожала. Он испробует ее сладость последний раз и уйдет, поклялся он себе.

Стараясь быть максимально нежным, он коснулся своими губами ее губ и почувствовал, как они слегла округлились. Еще мгновение, всего одно мгновение, говорил он себе, в последний раз.

Пряди блестящих черных волос скользнули по его пальцам, и он дрожащей рукой откинул их с ее щек. Он собирался встать и уйти. Но вместо этого он позволил ее пальцам погрузиться в свои волосы, привлекая его все ближе, почувствовал, как раздвинулись ее губы, как несмело коснулся его рта ее язык.

Ее тело под ним изогнулось, ее маленькие острые груди прижались к нему. Она пахла горячими ягодами. Ее кожа была нежнее орхидеи.

Рейн застонал и лишился остатков самоконтроля. Он погрузил язык в ее рот, целовал ее губы, глаза, нос, щеки. Он обхватил ладонями ее груди, ласкал их, массируя соски, пока они не напряглись. Он ощущал, как ее тонкие гибкие пальцы скользят по волосам на его груди, стягивают с него рубашку. Он расстегнул последнюю пуговицу, торопясь освободиться от одежды. Потом расстегнул штаны, выпуская на свободу напряженный член.

Руки Джоселин были там, даже когда он двигался по ней, направляя его в ее лоно, требуя, чтобы он вошел в нее. Он чувствовал, как она дрожит, ощутил жар ее тела, и его поглотил огонь желания.

Его язык коснулся нежного розового соска, он слегка сжал его зубами и услышал, как она застонала. Тогда он раздвинул ее бедра, погрузил пальцы внутрь, чтобы подготовить ее к принятию жаркого члена.

Она желала его. Он понял это по стуку ее сердца, по тому, как изогнулись ее бедра, и обрадовался своей власти.

Обрадовалась и Джо.

Она ощутила горячее желание Рейна, и это сознание возбудило ее собственную страсть. Она почувствовала обжигающее прикосновение его пальцев, влажный жар у себя в паху, и ее дрожащее тело изогнулось ему навстречу. Она была не в состоянии здраво мыслить с той самой минуты, как увидела томление в глазах Рейна, его болезненно-страстное желание, боль, которую он так тщательно скрывал.

Ее пальцы вцепились в его мускулистые плечи, лаская их невероятную силу. Он снова поцеловал ее, и невероятный жар охватил ее, забывшую за время лишений подобные порывы, всю сладость этих ощущений. Господи, как она могла! Именно этого она хотела. Они оба этого хотели. Это казалось таким правильным, хотя при том, что лежало между ними, все казалось неправильным.

Но все-таки она не могла этого отрицать. Не теперь, когда удовольствие было таким пьянящим, когда жар был таким горячим, сладостным и всепоглощающим. Не теперь, когда близость, пусть даже ненадолго, стерла боль и горечь прошлого.

— Рейн, — прошептала Джо, но его поцелуй заставил ее замолчать. Поцелуй уже не был нежным, и не нежность была ей теперь нужна. Она хотела, чтобы он вошел в нее, наполнил ее, засаживал до тех пор, пока не пройдет этот ужасный голод, это невероятное, болезненное желание.

И Рейн вошел в нее. Одним решительным движением он наполнил ее, их тела соединились, словно этим действием он соединил вместе все их предыдущие соития.

Рейн! — мысленно воскликнула она, моля Бога, чтобы его сердце услышало это.

Она не хотела желать его. Она не хотела любить его. Она хотела ненавидеть его, хотела освободиться от рабства, которое он ей навязал, но не могла. Не теперь. Безусловно, не в этот сладостный бесконечный миг. Не теперь, когда с каждым движением, с каждым толчком он увлекал ее все выше и выше, к высотам удовольствия, света и удовлетворения. Не теперь, когда она снова с любимым.

Она ощутила напряжение его мускулов, его страсть увлекала ее, он входил в нее все глубже и мощнее, заставляя двигаться вперед и выше. И тут она достигла высот, кружась в золоте и серебре, ощущая такой прилив радости, что на мгновение ей показалось, что она умирает от счастья.

В это мгновение ничто не имело значение, кроме ощущения, что он здесь, кроме восторга от того, что они вместе. Она отдалась этому огню, ощутила новый прилив удовольствия, почувствовала, как Рейн дрожит и двигается на ней, ощутила его мокрую сперму, когда он погрузился в нее, и потом оба стали приходить в себя.

Им потребовалось немало времени, чтобы вернуться на землю, а еще дольше ее ум не мог примириться с тем, что произошло. Она очень неохотно смирилась с этим только тогда, когда Рейн уже поднялся и стоял рядом, застегивая свои кожаные черные штаны. Его лицо было совершенно непроницаемым, маска безразличия ранила больше, чем насмешки, которыми он дразнил ее раньше.

Мгновение виконт молчал, глядя на нее так, словно она была кем-то, кого он мог встречать где-то прежде.

— Очевидно, что мое предположение о твоих потребностях было верным, — он наклонился, чтобы поднять рубашку, брошенную на пол, выпрямился и бросил на Джо холодный взгляд. — С этих пор я буду иметь тебя как захочу и когда захочу. Тебе стоит смириться с этой мыслью.

Джоселин вздрогнула как от удара.

— Если ты думаешь, что я это допущу, то ты еще глупее, чем думаешь.

Его губы скривились в горькой полуулыбке.

— Увидим, дорогая. Он открыл дверь.

— Предупреждаю, милорд, если ты попытаешься меня принудить, на сей раз я всажу-таки пулю тебе в грудь.

Рейн нахмурился. Он, казалось, размышлял над ее словами, звучавшими, на его взгляд, бессмысленно. Потом его верхняя губа насмешливо изогнулась.

— Я как-то уже предупреждал тебя насчет угроз. Я не шутил. А если ты попытаешься бежать, тебя поймают за пару недель. Я предлагаю тебе смириться с судьбой, так будет проще нам обоим.

С этими словами он вышел в холл и захлопнул за собой дверь.

Джоселин смотрела ему вслед, не веря тому, что произошло. Она ощущала удовлетворение во всем теле, но какая-то часть его уже требовала новых прикосновений. Но как она может желать человека, который столь явно презирает ее? Как она могла, позволить обмануть себя одним отчаянным взглядом?

Дрожащими пальцами Джо прикоснулась своим зацелованным губам, все еще мягким после порывов Рейна. У нее на сердце лежал камень. Горло горело от слез, которые готовы были затопить ее.

Выбравшись из постели, Джоселин медленно пересекла комнату и опустилась на пол у края ковра, мгновение спустя ее пальцы нащупали медальон, который Рейн так нагло сорвал. Дрожащими руками, с болью в сердце, она поднесла его к свету. Тонкую золотую цепочку было уже не починить, но красивая эмаль была так же прекрасна, как прежде. Джоселин прижала медальон к груди.

Ей хотелось рыдать, оплакивая свое разбитое сердце и растоптанные мечты. Но, как ей этого не хотелось, она сдержалась.

Боль по-прежнему оставалась здесь, глубокая, мучительная, разрывавшая сердце и душу. Ее смягчил лишь один взгляд, непрошенная нежность, возникшая на мгновение в глазах Рейна.

Из-за этого ему не пришлось ее насиловать.

А за мгновение до того, как он отпустил ее, она поняла, что он не станет этого делать.

Она пыталась себя убедить, что все это ей только показалось. Что она просто позволила себя одурачить, что он ее совсем не любит и никогда не любил. Но стоило ей закрыть глаза, как она видела это томление, это отчаянное желание и боль.

И раз ей не удавалось убедить себя, что этого не было, отчаяние укоренилось в ней не так глубоко, как могло бы. Оно было здесь, болезненное, мучительное, едва скрытое. Но стоило ей вспомнить этот взгляд, и надежда пробуждалась снова. Она не признает поражения, пока не признает, за годы тяжелых испытаний она убедилась, что утром ей станет легче.

Будет светить солнце, она проведет день в саду. Эти простые радости будут по-прежнему сладостными и неомраченными. Она станет брать от жизни то, что может, и этого ей будет достаточно.

Пауло Баптиста наблюдал, как хорошенькая девушка его хозяина наклоняется над клумбой, как ее тонкие гибкие пальцы зарываются в жирную землю. Хоть его сиятельство и отрицал это, Пауло знал, что девушка принадлежит виконту так же верно, как если бы священник совершил над ними обряд. Это было видно по тому, как он на нее смотрит, как по-хозяйски прикасается к ней, даже по его мужскому стремлению ее защитить.

А Джо отвечала ему почти тем же, хотя оба они этого не осознавали. Каждый делал все возможное, чтобы не замечать друг друга. Пауло не думал, что это пойдет им на пользу.

— Bon dia, menina[12].

— Bon dia, senhor[13], — отвечала Джо. Пауло понемногу учил ее своему языку. Кроме португальского он говорил еще по-испански, и потом, заявил он, Джо научится и этому языку.

— Вы сегодня без шляпы, — нахмурился Пауло, садясь рядом с ней на корточки. — Вы не боитесь солнечного удара?

Джо улыбнулась в ответ.

— Сегодня мне полезно ощутить его лучи, хочу впитать его тепло.

Пауло неуверенно оглядел ее.

— Да, я вижу, вы немного бледны. Может бы вы заболели?

— Я прекрасно себя чувствую, Пауло. Спаси за заботу.

Пауло был здесь самым близким другом Джоселин. Дульцет и Гвен были дружелюбны, но из-за языкового барьера болтать с ними Джо было трудно, а отношение Дульцет к Рейну еще больше затрудняло общение.

— Вам одиноко? Я видел это в ваших глазах, когда вы работали.

Она выдернула сорняк из низенького кустарника и бросила его в кучу к остальным.

— В какой-то мере да. Мне было бы приятно иметь подругу, с которой можно было бы поболтать, поделиться.

Она вспомнила Броуни и Такера, ощутила, как скучает по ним. Она подумала о Долли и о Кончите — как они там?

— Женщина ваших лет уже должна быть замужем. Вам нужны муж и дети.

— Дети мне нравятся. Кто знает… возможно, когда-нибудь, если повезет, я кого-нибудь найду.

Черные глаза Пауло вгляделись в ее лицо.

— Мне кажется, вы его уже нашли. Я видел, как вы на него смотрите — и как он смотрит на вас.

Джоселин покраснела.

— Вы не понимаете.

— Я могу понять, когда мужчина хочет женщину. Если бы я не увидел такого же взгляда в ваших глазах, я бы сам претендовал на вас.

Джоселин вскинула голову.

— Вы, конечно, сказали не подумав. Мне казалось, что мы с вами друзья. Я думала…

— Конечно, querida[14], именно это вы и чувствуете. Но я-то мужчина, у меня есть желания. Если бы вы не были его женщиной, я сделал бы вас своей.

— Но…

— Не говорите больше ничего, meu bela[15]. Ваши глаза рассказывают мне о том, что у вас на сердце, больше, чем может выразить словами ваш прелестный ротик.

Джоселин замолчала, но ее взгляд невольно стал искать Рейна. Во всяком случае, он больше не приходил к ней в комнату. Честно говоря, он делал все возможное, чтобы совсем не приближаться к Джо. Даже если он себе в этом и не сознавался, виконт был не меньше ее потрясен тем, что случилось. А если учесть, что он был уверен, что она стреляла в него, то, наверное, даже больше.

Несколько раз Джоселин подумывала о том, не найти ли его и не рассказать ли ему правду о том выстреле. Но она была уверена, что он ей не поверит. Рейн был убежден. Слуги осудили ее, у нее не было доказательств, а ее побег, казалось, подтверждал вину.

И Рейн, конечно, не взял на себя труд выяснить правду.

— Не работайте долго без шляпы, — сказал Пауло, его загорелое лицо стало строгим. — В этом вам придется подчиняться мне.

Джоселин почти улыбнулась. Он был сильным,

мягким и добрым мужчиной. Он будет хорошим мужем какой-нибудь счастливице. И где-то в глубине сердца она хотела оказаться на ее месте.

Кончита Васкез наклонилась над горшком в уголке своей маленькой комнатки за кухней, ее рвало. Обычно приступы тошноты к утру прекращались, но доносившийся из кухни запах рыбы трехдневной давности заставил ее снова убежать в комнату.

Madre de Dios, временами Чита чувствовала себя так плохо, что ей хотелось лечь и умереть. Конечно, старый паршивец ей этого не позволит. Даже после того, как она сказала ему о ребенке, он потребовал, чтобы она работала, пока ее живот не станет таким тяжелым, что она не сможет передвигаться. Чита содрогнулась от ужаса. Dios mio[16], неужели тогда он выгонит ее на улицу?

— Чита! Спускайся, ленивая шлюха! Ты тут нужна! — раздался скрипучий голос кухарки. Она была столь же бессердечна, как и ее хозяин.

Чита налила воды в тазик на поцарапанном столике, чтобы смыть неприятный запах изо рта, умылась и утерла лицо фартуком.

— Чита!

— Иду! — она распахнула дверь кухни таверны «Синий кабан» и вдохнула запах рыбы. Она с трудом подавила позыв к рвоте.

Отступив на мгновение назад, она заметила высокого мужчину, в котором сразу узнала человека, купившего контракт Джо.

— Сеньор виконт! — воскликнула Чита, кидаясь к нему. — Скажите, пожалуйста, как поживает моя старая подруга Джо?

Он окинул ее взглядом с головы до пят.

— Ваша подруга поживает прекрасно. Но вы ее сами скоро увидите.

— Джо едет сюда? — улыбнулась она. — привезли ее назад?

Рог Dios[17], для нее будет таким облегчением, если рядом кто-нибудь окажется, когда придет срок. Она так этого боялась!

— Боюсь, нет. — Улыбка Читы погасла. — Собирайтесь. Вы едете к ней.

— К ней? Вы забираете меня с собой? Вы везете меня к Джо?

Его лицо словно захлопнулось, понять его выражение было невозможно.

— В Фернамбуковой долине много работы. Нам нужны дополнительные рабочие. А теперь идите, собирайтесь.

— Si, si, senhor[18].

Не понимая, благодарить или пугаться, Чита поспешила к себе в комнату. Что бы ни ждало ее впереди, хуже, чем ее участь в доме Барза Хопкинса, быть не может. Или может?

Что сделает Стоунли, когда узнает, что она в положении? Побьет ее? Заставит отказаться от ребенка? Dios mio! Она перекрестилась и сглотнула, борясь с новым приступом тошноты.