Сладкая месть

Глава 26

Весь вечер Джоселин не сиделось на месте. Она очень хотела уехать в Марден и с трудом могла дождаться утра, а вот Александру это радовало гораздо меньше.

Алекс снова оказалась в центре внимания своих друзей — скандал по поводу женитьбы виконта на недавней узнице Ньюгейта уже начал угасать. Более того, Великая Несправедливость, как стали называть эту историю, только повысила интерес к Александре. Разве ее красивый и богатый брат не исправил ужасной ошибки? Разве в конце концов любовь не победила все преграды?

Женщины, прежде находившие Стоунли привлекательным, теперь возвели его в ранг эпического героя. Подобно рыцарю в блистающих доспехах, он преодолел все, чтобы спасти попавшую в беду даму сердца. Виконт и виконтесса стали главной темой светских разговоров. Можно было не сомневаться, что когда весной откроется новый Сезон, их имена окажутся в первых строках списков самых желанных гостей Лондона — факт, о котором Рейн не преминул напомнить сестре, когда она стоически собиралась в дорогу.

— Осенний сезон практически завершился, — мягко заметил он. — Вскоре весь свет разъедется по поместьям. Ты просто немного опередишь эту волну.

— Я и не возражаю, — Александра улыбнулась с видом благородной жертвенности. — Для меня важнее твоя безопасность.

С этим все были согласны.

Если бы только Харви Малком смог найти человека, угрожавшего жизни Рейна, — подумала Джоселин, — все бы вернулось в нормальное русло.

Тут она задумалась.

Разве когда-нибудь ее жизнь с Рейном была нормальной? И все же она боялась и ждала дня, когда ее муж наконец будет избавлен от постоянной опасности.

Только когда они оказались в Мардене, Джо почувствовала себя лучше. Это огромное поместье она помнила с детства: высокие холмы, густые леса, богатая темная почва, ухоженные поля. Хотя она никогда не бывала в господском парке, а жила всегда в деревне Марден рядом с ним, она помнила дом на дальнем пригорке, возвышавшийся над окрестностями, словно могучий старый рыцарь.

Уильям Дорсет, управляющий этим имением, хорошо заботился о нем, это было заметно даже на расстоянии. Поднимавшийся на горизонте массивный белый дом оказался еще огромнее, чем Джо помнила. В нем был и главный фасад с колоннами, и два дополнительных крыла, образовывавших U-образный корпус, в который вели две симметричные лестницы.

Еще в доме были башни, башенки и пристройки. Сады проектировал Капабилити Браун, расположивший их так, что они гармонично вписались в открытые холмистые окрестности. Скрытый в высокой траве ров не давал овцам выщипывать газоны.

Оглядев все это великолепие, Джоселин улыбнулась, потом нахмурилась при мысли о том, как много здесь мест, где мог бы укрыться нападающий.

— Завтра я покажу тебе имение, — сказал ее муж после того, как представил ее слугам и провел по многочисленным комнатам.

Джоселин улыбнулась. Этот дом с мраморным входом и высокой ротондой, с бесконечными рядами гостиных, будуаров, столовых и салонов был еще шикарнее Стоунли. И все-таки она чувствовала себя здесь как дома. Слуги, казалось, были рады, что господа собираются здесь поселиться. Конечно, Рейн привез с собой и личных слуг, которые должны были обеспечивать их нужды.

И все же этот переезд был утомителен. В первый вечер по приезде Джоселин упала в постель без сил, измотанная долгим путешествием, и Рейн оставил ее спать в одиночестве к немалому ее огорчению. Сегодня ей стало лучше. Если он к ней не придет, она была намерена сама отправиться к нему.

И сейчас, направляясь через освещенный свечами холл к своей спальне, Джоселин думала о Рейне. Войдя в комнату, она почувствовала, как зашевелился в ней ребенок, и коснулась этого места рукой.

— По-моему, мой сын дает о себе знать, — сказал Рейн, стоявший всего в нескольких шагах от нее.

Джоселин улыбнулась. Она была рада встрече с мужем.

— Да, — она подошла к Рейну, взяла его руку и положила на свой живот. — Он будет сильным, как его отец.

— И смелым, как мать, — нежно ответил Рейн. И тут ребенок заворочался под его рукой. Его лицо засветилось гордостью.

— Но это может быть и девочка, — предупредила Джо.

— Меня это не разочарует, — он наклонился и поцеловал жену. — Кроме того, я намерен наполнить весь дом своими шумными отпрысками.

Когда Джоселин засмеялась, губы Рейна жадно заскользили по ее шее, впитывая вибрацию. Потом он подхватил ее на руки, пронес через дверь, соединявшую их спальни, поставил, но не выпустил из объятий, прижимая к своему жесткому телу.

— Мне не хватало тебя вчера, — он жарко поцеловал ее в шею. — Я понял, как мне неприятно спать без тебя.

Он прикусил мочку ее уха, потом его губы коснулись ее рта, и у Джо подкосились ноги.

— Рейн, — прошептала она, едва дыша, пока он стягивал с нее одежду. Интересно, подумала она, неужели она когда-нибудь пресытится?

— Как тебе нравится твой новый дом? — поинтересовался Рейн в промежутке между нежными поцелуями.

— Мне хорошо везде, где есть ты.

Этот ответ ему очень понравился. Или ей это показалось из-за жара его прикосновений? Они со страстной самозабвенностью занимались любовью, потом снова, уже нежно. Джоселин отбросила со лба Рейна пряди каштановых волос, когда он заснул. Но ей не спалось. Если бы только я могла быть уверена в его безопасности.

Эта мысль не покинула ее даже тогда, когда она уютно устроилась рядом с мужем.

Рейн пробыл в своем загородном доме почти две недели, когда появился Харви Малком. Занятый давно задуманными преобразованиями, Рейн провел день, обсаживая поля изгородями из боярышника и размещая купы деревьев. Он намеревался организовать смешанный выпас овец и рогатого скота и постоянную смену культур на полях. Второй лорд Таунсенд расхваливал использование корнеплодов для очистки земли перед новым четырехлетним циклом. Судя по тому, что он об этом читал, это было именно то, что нужно в Мардене. И Рейн намеревался привести свой план в исполнение.

Это означало, что ему придется проводить в поле такие же долгие дни, как сегодняшний, но от этого у него появлялось чувство удовлетворения своим трудом и осмысленности жизни, которое он обрел в Фернамбуковой долине.

Несмотря на усталость, Рейн уверенно вошел в кабинет и протянул руку Малкому. Опасность, висевшая над ним, была занозой, которую ему очень хотелось вытащить.

— Какие новости, Малком? Вы проделали немалый путь. Очевидно, вы что-то обнаружили?

— Именно так, сударь, — коренастый сыщик подошел к указанному Рейном стулу у камина. Впервые в холодных серых глазах этого человека появилось что-то кроме разочарования. — Полагаю, что я наконец нашел именно то, что мы ищем.

— Вы нашли человека, стрелявшего в меня? — спросил Рейн, откинувшись на спинку своего стула.

— Весьма вероятно, сэр. Все именно так, как я и опасался. Мы подошли к делу совершенно не с той стороны. Это оказался не ваш враг, сударь, а враг вашего отца. Я полагаю, что в вас стрелял сэр Генри Эсбюри.

— Эсбюри! Но это невозможно! Он же умер.

— Боюсь, что нет. После нашей последней беседы я решил связаться с кузеном ее сиятельства в Корнуолле, с Бэркли Петерсом. Был небольшой шанс найти там какую-нибудь зацепку. Понимаете ли, когда я заговорил о пожаре на Мичем-лейн, Петере проявил явное беспокойство. Я стал расспрашивать настойчивее, и он наконец признался, что сэр Генри не погиб в ту ночь. Старик получил опасные ожоги, но каким-то образом сумел выбраться из пламени уже после того, как обрушилась крыша. К несчастью, его разум пострадал еще больше, чем тело.

— Что с ним сталось?

— Петерс с женой решили, что для ее светлости будет лучше, если она ничего не узнает об отце. Он после всего произошедшего был страшно обезображен и лишился рассудка. Когда его раны зажили, его забрали в Вифлеемский госпиталь. Он полностью сошел с ума.

Рейн подумал о том, как Джоселин воспримет эти новости, и ему стало больно за нее.

— Как я понимаю, сэру Генри удалось бежать.

— Совершенно верно, сударь. Он оказался на свободе за два месяца до покушения. Он, без сомнения, считает вас ответственным за все, что случилось, — вместо вашего отца, конечно.

— Вы знаете, где сейчас может находиться сэр Генри?

— Я сейчас направляюсь в Кингсбюри. Один из моих осведомителей сообщил, что слышал, как говорили о каком-то обезображенном человеке, поселившемся в «Рыцаре и подвязке».

— Кингсбюри всего в полудне езды отсюда. Вам не кажется, что он снова за мной охотится?

— Боюсь, что так, сударь.

Рейн вытащил часы из жилетного кармана.

— Уже поздно отправляться в путь. Так как я намерен поехать с вами, я предлагаю дождаться утра. Мы рано выедем и положим конец этому делу раз и навсегда.

— А как насчет ее сиятельства?

— И правда, как же быть с ней? — Рейн устало вздохнул, глядя в лицо Харви Малкому. — Нельзя говорить Джоселин ни слова. Пока все не будет кончено. Я не хочу, чтобы она волновалась, а она обязательно будет нервничать, если узнает, в каком состоянии ее отец.

— Не стоит беспокоиться, сударь. Я всегда был крайне сдержан.

— Грейвенволд говорил мне, — Рейн встал. Малком последовал его примеру. — Я прикажу дворецкому проводить вас и вашего человека в комнаты наверху. На рассвете мы отправляемся в путь.

— Как вам будет угодно, сударь.

Рейн указал на дверь, и они вышли. После того, как Малкома провели наверх, виконт поднялся к себе. Он беспокоился за Джоселин. Понимая, как ужасно она будет переживать, когда узнает правду об отце, он решил откладывать это известие как можно дольше.

У двери ее спальни он помедлил. Она чертовски проницательна, а он не хотел, чтобы она угадала, что его заботит. Но при этом он нуждался в ней сегодня ночью, как, впрочем, и всегда.

Он подождет, пока она погасит свет, а потом войдет. И он овладеет ею с такой страстью, что она уже не сможет думать ни о чем, кроме удовольствия, охватившего ее тело.

А завтра, сказал себе Рейн, он попробует разрешить эту проблему.

Джоселин вяло вынырнула из глубокого удовлетворенного забытья. Вчера Рейн был таким страстным любовником. И поэтому она долго спала, а он уже встал и уехал. Ее щеки зарделись от одной мысли об этом. Он овладел ею быстро и решительно, а потом начал все сначала и медленно и томно любил ее еще несколько часов.

После такой ночи она должна только радоваться, что дела в Кингсбюри задержат его сегодня вечером. Днем она может начать готовиться к большому балу, который запланировал Рейн, чтобы отпраздновать их брак, познакомить Гэрриков с местным дворянством и представить Джоселин как виконтессу.

Раз муж уехал, она сможет провести вечер с Александрой, быстро ставшей для нее хорошим другом, а потом почитать. Она должна радоваться спокойному вечеру.

Но к тому времени, когда они с Алекс — с Алексой, поправила себя Джоселин с улыбкой — закончили ужинать и Джоселин удалилась к себе в комнату, чтобы почитать, настроение у нее переменилось.

Она немного разочарованно вздохнула. Она уже скучала по Рейну, а ведь он отсутствовал еще не полный день. Это только еще раз доказывало, как сильно она его полюбила.

Ее охватило чувство вины. Вчера Рейн десять раз сказал ей о своей любви. Он говорил эти слова, целуя ее губы, произносил их, лаская ее грудь, шептал их между поцелуями, которыми осыпал ее живот и женские прелести.

Но она не говорила этих слов ему в ответ.

Почему? — задумалась она, стыдясь этого, потому что давно знала, что это правда. Она любит Рейна. Почти с самого начала. Почему же она не сказала об этом, если понимала, как нужны ему эти слова?

Доверие, решительно приказала она себе. После всего, что произошло между ними, она должна быть уверена, что может доверять ему. Она содрогнулась при мысли, что лжет сама себе. На земле не было человека, которому бы она доверяла больше, чем Рейну.

Джо покраснела, когда начала осознавать горькую правду. Наказание. Она заставляла Рейна платить за свои страдания. Это было эгоистично и зло, и все же она не могла остановиться. Всякий раз, когда Рейн говорил о своей любви и она не отвечала ему, она заставляла его расплачиваться за то, что ей пришлось пережить.

Но разве Рейн не страдал? — возразил ей внутренний голос. — Неужели ты все еще играешь в месть? Или ты уже готова отбросить прошлое и стать доброй и преданной женой человеку, которого любишь?

Святой Боже, безусловно, своей нежностью и вниманием, своей любовью и заботой он уже расплатился за все.

Словно рассеявшиеся после грозы тучи, мысли Джоселин стали светлыми, ее смятение прошло. Прошлое забыто. Она любит Рейна, а он любит ее. И пора ему сказать об этом.

Улыбаясь, с радостно бьющимся сердцем, Джоселин пересекла комнату. Она не могла дождаться возвращения Рейна. Господи, она так хотела, чтобы он вернулся сегодня. Он не приедет, но сегодня она будет крепко спать. Она приняла решение. Ее сердце наконец-то освободится от груза.

Сквозь сон Джоселин едва расслышала, как тихо пробило три. Трудно было выбраться из ласковых рук Рейна, хотя она и понимала, что это всего лишь сон.

Какое-то неясное беспокойство овладело ее чувствами, превратившись в уверенность — что-то не так.

Джоселин открыла глаза с большим трудом, чем должна была бы. Веки казались тяжелыми и ватными, минуту спустя их стало щипать. В это мгновение она вздохнула и поняла, что воздух тяжелый от копоти, дышать почти невозможно. От кашля она окончательно проснулась и осознала, что комната пылает.

Пожар! Господи, Господи, только не это! Комната была заполнена густым черным дымом, по занавескам побежали язычки пламени, уже пожиравшие край ковра. Пожар! Это давно уже стало для нее кошмаром — с той ночи в коттедже. Джо охватила паника, на мгновение она перестала что-либо понимать. Она не шевелясь сидела на кровати, не сводя глаз с огненной стены, со все растущим ужасом понимая, что если она сейчас ничего не предпримет, дым поглотит ее прежде, чем кто-либо догадается, что случилось.

Она попыталась заставить губы шевелиться, попыталась выдавить из себя крик, но звуки не шли из ее горла, парализованного, как и ее руки и ноги.

Ты же не можешь просто так сидеть и ждать — сделай же что-нибудь. Но тело не повиновалось ей, а огонь подбирался все ближе. Где же слуги? Почему никто не идет ей на помощь? Тут Джоселин подумала, что первым могло загореться это крыло, и поэтому тревога еще не поднялась.

Она одна знала о страшной опасности.

В глубине ее сознания вспыхнуло иное пламя. Злобный огонь пожирал ее маленькую гостиную, лизал крышу, поглощал стены, уничтожая все следы дорогого ей мира. Гудение пламени наполнило ее уши, но не смогло заглушить крики. Голос ее отца проникал даже через оглушительный треск рассыпавшегося дерева.

Она могла бы так и остаться сидеть, вспоминая ужасы прошлого, глядя на приближающееся пламя, если бы не зашевелился ребенок. Его желание жить было гораздо сильнее ее собственного, и тоненький голосок пробился в ее молчащий разум.

Господи, Господи, только не ребенок! Инстинкт, живший в тысячах поколений, победил страх и заставил Джоселин двигаться ради ребенка. Занавески полыхали, через окно бежать было невозможно, к тому же ее комната находилась на третьем этаже.

Соскользнув на пол, прижимая руку к тяжелому животу, Джоселин поползла к двери. Огонь уже лизал косяки, но даже треск пламени и толстое дерево не могли заглушить крики перепуганных слуг, спешивших ей на помощь.

Джоселин схватилась за ручку двери, но с криком выпустила ее — горячий металл обжигал пальцы. Наклонившись ниже, чтобы вздохнуть, она бросилась к комоду, схватила полотенце, обернула им дрожащую руку, пробралась назад и распахнула дверь.

— Джоселин!

— Слава Богу, миледи!

Это кричали Александра и толпа перепуганных слуг, боровшихся с огнем вокруг зиявшей в полу холла огромной дыры.

Западное крыло дома являло собой ад в миниатюре — стены объяты пламенем, оранжевые языки поглощали персидские ковры, потолок казался живым от жестокого жара, и все это тонуло в густом угрожающем дыму, от которого было невозможно дышать.

— Вам не следует пытаться пройти здесь! — крикнул Фарвингтон, словно была иная возможность. — Вам придется вернуться!

Джоселин стало дурно.

— Но я не могу туда вернуться!

К этому времени комната была уже вся объята пламенем.

— Спускайтесь в холл! — крикнула Александра. — Попытайтесь найти спальню, где нет огня.

Пламя лизало стены за спиной Джоселин, но пол остался нетронутым, насколько можно было различить в густом дыму.

— Не могу! Я не могу этого сделать!

Но ей нужно было думать не только о своих страхах. Ей нужно было помнить о ребенке Рейна. Она не могла позволить ему погибнуть.

— Джо, это нужно сделать! — требовала Александра. — Мы попробуем добраться до вас по черной лестнице. Вам нужно хотя бы дойти до конца коридора!

С развевающимися волосами Александра побежала вниз по главной лестнице, за ней последовало полдюжины заплаканных слуг.

— Быстрее, миледи! — крикнул Фарвингтон. Он и другие слуги еще боролись с огнем, пытаясь сбить его в крыле, где она оказалась в западне. Но до нее им было не добраться. — Быстрее!

Кашляя от дыма, заполнившего ее легкие, сгибаясь в попытках вздохнуть, Джоселин молила Бога даровать ей силы. Она прикрыла рот полой ночной рубашки и босиком бросилась в жар и дым. За первыми тремя дверьми оказались комнаты, напоминавшие пекло, сердце Джоселин падало при каждой неудаче.

Ее глаза были в слезах, и не только от едкого дыма. Если она не найдет выхода в ближайшее время, ей не справиться. Погибнуть в огне — страшная участь, это она знала с самого начала, но теперь она больше думала о Рейне. Он никогда не увидит своего ребенка, никогда не узнает, как она его любит,

Слезы ручьем потекли у нее из глаз, она не могла с этим ничего поделать, да и какое это имело значение. В густом дыме она не видела ни зги. Джо нащупала у себя за спиной еще одну дверь, но и из-под нее вырвалось пламя. Где же узкая черная лестница? Почему никто не пришел за ней?

Когда Джоселин завернула за угол, она узнала ответ. Пламя преградило ей путь вперед, а за спиной все ближе надвигалась другая стена огня.

Бежать некуда, спрятаться негде, спасения нет. Ужасный кошмар — и он был явью.

Сердце Джоселин мучительно колотилось, потом стало замедляться. Ее охватила пугающая, но желанная бесчувственность. Скоро все будет кончено, но все же недостаточно скоро. Сможет ли она встретить смерть мужественно? Она не хотела умереть, крича, как ее отец.

Она молила Бога дать ей силы не опозориться.

Дрожа всем телом, она призвала на помощь остатки мужества и крикнула в сторону скрытой огнем лестницы.

— Если кто-нибудь меня слышит, скажите Рейну, что я люблю его! Скажите, что я всегда его любила! Скажите, что всегда буду его любить!

— Ты можешь сказать это ему лично, — раздался низкий мужской голос.

— Рейн!

Она не могла рассмотреть его лицо сквозь одеяло, накинутое ему на голову, но она безошибочно узнала направлявшийся к ней силуэт. Он обернул ее во второе влажное одеяло. Он не стал дожидаться ее ответа, не знал, что ее охватила огромная надежда и еще больший страх — страх, что Рейн может погибнуть здесь вместе с ней.

Уверенная, что в любой момент они оба могут умереть, она почувствовала, как Рейн обнял ее, заставляя идти сквозь огонь, потом поднял на руки, пронес через стену пламени и вниз по лестнице.

Жар обжег ее легкие и подпалил волоски на руках. Мокрое одеяло шипело, но Рейн шел не останавливаясь. Кашляя, хватая ртом воздух, он вступил на охваченную пламенем лестницу, доски подломились под его тяжелыми шагами. Джоселин вскрикнула. Рейн выругался, восстановил равновесие, перепрыгнул через сгоревший пролет, потом еще.

На другом этаже дела обстояли не лучше — их окружала масса из тлеющих обоев и ковров. Но Рейн не замедлил шага, его сильные ноги несли их вперед. Когда тяжелый дым рассеялся, они спустились по последнему пролету лестницы под радостные возгласы слуг и рыдания Александры.

Броуни и Такер тоже были там, их лица стали черными от копоти, они кричали от радости.

— Здорово сделано, хозяин. Вы спасли мою девчонку, — Броуни смахнул слезу, а Такер рассмеялся.

— Теперь это моя девчонка, — ревниво заявил Рейн и потребовал, чтобы все поскорее вышли в безопасное место. Он остановился, только когда оказался на свежем воздухе. Слуги вернулись тушить пожар, который начал уже утихать, столкнувшись с мощными каменными стенами более старой частей дома.

Через широкое плечо Рейна Джоселин смотрела на угасавшее пламя. Когда они оказались в безопасности, он остановился под раскидистым платаном и осторожно поставил ее на ноги.

— С тобой все в порядке?

— Ты пришел за мной, — тихо произнесла Джоселин. — Как раз в тот момент, когда я потеряла последнюю надежду, ты пришел.

Рейн целовал ее глаза, нос, губы.

— Я пришел за тобой, как приходил и прежде. Как всегда буду приходить. Я посвящу всю свою жизнь твоей защите, Джо.

— Я люблю тебя, Рейн. Я так тебя люблю, — она прижала ладонь к его щеке и ощутила колючие волосы отросшей за день бороды. — Я говорю это от всего сердца. Я всегда тебя любила. Даже когда я не хотела тебя любить, я не могла побороть это чувство. Я всегда буду тебя любить, Рейн.

Рейн обнял ее еще крепче и поцеловал в губы.

— Я уже думал, что потерял тебя, — он вздрогнул. — Я никогда так не боялся.

Рейн сел под деревом и усадил ее себе на колени. Он поцеловал ее макушку.

— Повтори-ка все это еще раз.

Джо ласково улыбнулась ему.

— Я люблю тебя. Я должна была сказать тебе это раньше. Я хотела сказать тебе это, когда мы были в городе.

Рейн нежно поцеловал ее, потом немного отодвинулся.

— Мне нужно тебе кое-что сообщить. Я готов все отдать, чтобы мне не пришлось этого говорить.

Она взглянула ему в лицо.

— Это был твой отец, Джо. Тот человек, который в меня стрелял.

— Отец? Но…

— Он тогда не погиб в огне. Его тело, по крайней мере, пережило это испытание, к несчастью, этого нельзя сказать о его рассудке.

— М-мой отец пытался тебя убить?

Рейн кивнул.

— Малком оказался прав. Мы не там искали. Когда он расспросил Бэркли Петерса, он узнал, что случилось на самом деле. Петерс скрывал безумие твоего отца.

Он как можно мягче рассказал ей о том, что ее отец сидел в сумасшедшем доме, но бежал.

— В том состоянии, в котором он находился, сэр Генри был не в силах отличить меня от моего отца, мы оба в его глазах были в ответе за воображаемые преступления. И это он поджег дом, Джо.

— Что?

— Твой отец поджег дом. Мы с Малкомом уехали в Кингсбюри в надежде его найти. Но, добравшись туда, узнали, что он уже уехал. Мы поняли, что он направился сюда, но уверенности в этом не было. К тому времени, когда мы проследили его окольный путь, он опережал нас уже на несколько часов. Я опрометчиво полагал, что в мое отсутствие ты будешь в безопасности. Мне никогда не приходило в голову, что он может совершить что-либо подобное.

Он обернулся на дымящиеся развалины западного крыла, еще вспыхивавшие местами красными огнями.

— Я могу лишь благодарить Бога, что не опоздал.

Джоселин прижала дрожащие пальцы к вискам. У нее на сердце лежал камень, оно невыносимо болело.

— Где он?

Рейн подбадривающе обнял ее.

— Он остался там, Джо. Малком видел, как он вошел в дом. Он был весь покрыт страшными шрамами, ошибиться было невозможно.

Джоселин вздрогнула.

— Боже милосердный.

— Малком пытался его найти, но не думаю, что сэру Генри удалось выйти оттуда живым. На него упала балка. Харви считает, что сэр Генри умер еще до того, как до него добралось пламя.

Пальцы Джоселин вцепились в лацканы сюртука Рейна. Она зарылась лицом в его рубашку, слезы текли у нее по щекам.

— Не стесняйся, дорогая. Выплачь это горе. Теперь прошлое позади. Как только ты его забудешь, мы сможем двигаться дальше.

Джоселин вгляделась в красивое лицо мужа. Несмотря на усталость и черную копоть, оно в каждой черточке выражало любовь и беспокойство за нее. Она знала, что такая же любовь горит и в ее сердце.

— Я люблю тебя, Рейн.

Он нежно поцеловал ее.

— Мне никогда не надоест слышать это от тебя.

— Я люблю тебя, — повторила она. Рейн поцеловал ее, радуясь, что это правда.