Слишком мало друзей

Глава пятая

Расставшись с Померанцевым, старый филателист еще какое-то время провел в клубе. Еще порылся в справочниках, почитал объявления, затем принял участие в жарком споре коллег о качестве зубцов старой марки – в зависимости от этого ее цена могла существенно "плавать", а затем ближе к обеду с сожалением засобирался домой, поясняя всем и каждому, что доктора очень настаивают на регулярном дробном питании и опаздывать к обеду ему никак нельзя.

Если бы кто-то из его коллег по клубу задумался, а что он, собственно, знает об этом человеке, то, скорее всего, пришел бы к странному выводу: не известно о нем было практически ничего. Вроде бы почтовый чиновник, но где служил и почему оказался в Киеве – неизвестно, спешит домой к обеду, но где живет и с кем – тоже, коллекция немаленькая, случается кое-что приобретает, а откуда на это средства – не объясняет. Вроде бы, весь на виду, всем понятен, но это только сугубо внешнее впечатление. Стоит ли говорить, что такое положение дел более чем устраивало старого генерала. Да и таким ли уж он был старым? В клубе, да, его даже некоторые за глаза и называли "старый почтарь", но вот отошел от помещения клуба по улице на несколько кварталов и как-то постепенно преобразился. Походка что ли изменилась. Немолодой человек, кто же спорит, но стариком совсем не смотрится.

Еще больше удивились бы соратники по клубу, доведись им увидеть своего коллегу через несколько дней в совсем другом городе в очень приличном тихом ресторане за столиком с дамой средних лет и наружности более, чем привлекательной. Сидели они долго, отдавали дань местной кухне и не спеша о чем-то беседовали. Внешне все выглядело очень благопристойно, но вот содержание их разговора многих бы удивило.

– Видишь ли, – пожилой дядюшка как бы рассказывал племяннице о каких-то семейных делах, – сейчас даже трудно сказать, кто первый придумал этот то ли лозунг, то ли пароль – "восемнадцатое марта". Как ты понимаешь, речь идет именно о дате подписания договора о продаже Аляски. Почему именно память об этом событии была выбрана основателями общества, я тебе не скажу. Может быть, среди них был кто-то из стариков – современников той эпохи и он считал, что именно с момента продажи Аляски началось движение Империи вниз. Многие, правда, сейчас связывают начало этого процесса с русско-японской войной, но о вкусах, как говорится, не спорят. Выбрали и выбрали. Тем более, что с моей, профессиональной точки зрения выбор вполне удачен. Связать старое дело с Аляской с современными устремлениями восстановить Империю – это не каждый сможет. А суть движения именно в этом и состоит. Рассчитано оно, конечно, надолго, возможно, мы не увидим плодов дел наших, но ждать мы умеем. Работа ведется по целому ряду направлений: подбираются единомышленники, помогаем им занимать ключевые посты, компрометируем действующую власть. Впрочем, последнее даже и не особенно требуется – таких идиотов, как здешний нынешний лидер надо еще поискать. Ну, а что в Питере творится – ты сама понимаешь. Слава Богу, что мы оттуда сумели вовремя выбраться.

– Спасибо Вам еще раз за это.

– Да не в этом дело. Тут другое. Я никак не могу понять, кто в сложившейся ситуации может стать центром, мотором для объединения. У балтийцев все же очень сильно влияние чухонцев. А у них как был местечковый подход, так и остался. Здешние получше, но над ними давлеет бремя неудач. Это серьезно. У сибиряков типично кулацкий подход, ходя динамика у них очень неплохая. Но, извини, я не вижу ни у кого той самой пассионарности, о которой писал Гумилев. А без нее на такое дело не поднимешься.

– А Вы во все это верите?

– Приходится верить, если ты задумаешься о нашей истории. Все же наиболее великие дела получались, когда люди были готовы жертвовать собой. Сейчас этой готовности нет. Поэтому я и думаю, что до "светлого часа" точно не доживу. Не уверен, что и вы успеете его увидеть. Но это – общие моменты. На практике же я хочу, чтобы ты оставалась вместе со своим Германовым хранителями бумаги. Хотя ты и показала мне только фотокопию, но в ее подлинности я не сомневаюсь. О существовании бумаги теперь знает Померанцев, на всякий случай я ему объяснил, где она точно хранится. Лучше было бы этого избежать, но я уже не молод, всякое может случиться. Кому-то надо наше знание оставлять. Да и ты об этом задумайся. Повторяю, результат нашей работы может проявиться только через десятилетия, а такое сокровище не должно пропасть.

– Что-то не нравятся мне Ваши слова. Вы что-то чувствуете?

– Нет пока, но в таком деле надо начинать отсчет с худшего варианта и предусмотреть действия на крайний случай. А получится лучше и легче – и решать будет проще. Серьезных противников я пока не вижу. Даже если что и заподозрят, то, скорее всего, решат, что речь идет об очередном заговоре выживших из ума стариков. Таких уже много было. А лучше всего, даже не жди от меня и кого другого сигнала, а как почувствуешь, что дело начало поворачиваться к восстановлению Империи, вот тогда и выходи на свет с эти своим документом.

– Для такого дела мы способны и на большее…

– Не сомневаюсь. Компания у тебя подобралась еще та. Но большего пока не надо. Надо именно сохранить и сделать так, чтобы в нужный момент бумага явилась свету. Это – ваша задача и твое личное задание. И скажи этому разгильдяю Петрову, чтобы потише сидел. Я в последнее время уже пару раз о нем слышал. Мелькает много, напоминает о себе, а люди разные. А уж теперь-то его дело точно только в том и состоит, чтобы тебя прикрывать. Я не знаю, дойдет ли дело до возвращения Аляски, хотя наши почему-то буквально одержимы этой идеей. Как ты понимаешь, до следующего срока остается еще почти 20 лет, то есть теоретически можно успеть многое: объединить страну, дать толчок ее развитию, поискать возможных союзников для спора с Америкой. Своих сил, скорее всего, не хватит, хотя сложение всех ресурсов, по моему убеждению, даст нам основание для рывка. Но, даже если мы до них и не дотянемся, то в мире обязательно найдутся желающие воспользоваться ситуацией, чтобы ощипать перья их орлану. Японцев янки через пару лет дожмут, но есть старые колониальные империи, может подняться Китай, да мало ли. И кто вообще сказал, что американцы не развалятся обратно на все свои штаты? После распада нашей империи я готов допустить любую вероятность. Но вернемся к главному. Бог с ней, с Аляской. Но если на пути к ее возвращению мы "случайно" воссоздадим великую Россию, то я готов провести на этой чертовой Аляске все последние дни своей жизни.

Генерал задумался ненадолго.

– Знаешь, о чем я тебя еще попрошу. Ты сама выбери момент и передай наш разговор мужу подробно. И особенно объясни, что главное, чего нам сейчас не хватает – это идеи. Вокруг чего и кого, как с какими мотивами затевать процесс воссоединения. Мотора не видим! Даже не в смысле личностей – они найдутся. Нет точки, от которой бы можно было оттолкнуться. Пусть подумает – он у тебя умный. И полет фантазии присутствует.

– А если придумает – связаться? Вообще удивительно во время Вы появились. Я как раз через свою родственницу хотела на закордонного гетмана выходить.

– Промысел, выходит. Сама понимаешь, что значит в нашем деле случай. А поводу того, чтобы на меня выходить: нет, не надо. И к родственнице пока не обращайся. Не хочу тропку торить, хватит и того, что с тобой повстречались. По-другому пусть сделает. Знаешь, сейчас стало модно фантастику писать. В стиле британского Уэллса. Молодой граф Толстой тут несколько раз отметился. Так вот, если надумает что, пусть облечет в литературную форму – уж он-то сможет! – и опубликует. Можно иносказательно, чтобы не обвинили в подстрекательстве, а мы поймем. Но это так, пожелание. А что же ты хочешь на десерт? Мне шепнули, что у них тут сегодня есть свежайшая екатеринодарская клубника…

Коллекционер уехал из Казани тем же вечером, он вообще был в городе как бы проездом, случайно, отметившись на всякий случай в Нижнем и Симбирске. Ольга потом до конца жизни вспоминала эту их последнюю встречу, которая совершенно удивительным образом произошла вскоре после ее "великого ночного признания", и пришлась очень во время, поскольку и муж, и особенно Петров, после некоторого размышления начали склоняться к тому, что их тайну надо предать гласности. Спорили они скорее о форме этого акта и мерах предосторожности. Мнение генерала было более, чем авторитетным, для обоих и позволило отложить эту акцию на время.

Германов сначала посмеялся над предложением заняться литературным творчеством, затем задумался. Всю осень и зиму он явно над чем-то размышлял, делал какие-то заметки буквально на клочках бумаги и складывал их в отдельную папку, а весной признался Ольге, что у него есть как та самая идея, о которой говорил ее старый учитель, так и довольно забавное литературное обрамление для нее. К этому моменту он уже неплохо освоил пишущую машинку, и в один прекрасный вечер взялся за дело. Роман подвигался довольно бодро, но, все же, окончательно готов он был только к Новому году. Читали его на новогодние каникулы. Устраивались втроем после ужина в гостиной у Германовых, разжигали камин, варили кофе и читали, читали роман вслух. Петров, правда, сразу же сказал, что читать с выражением он не может и вообще плохо воспринимает лирическую часть повествования и даже имеет привычку под нее задремывать, но вот все, что касалось интриг, переворотов и войны, он слушал очень внимательно и делал вполне здравые замечания.

Фабула романа была такова: на планете Альтерра в результате общепланетарной войны распалась на части одна из старейших и сильнейших держав. Более сильные и удачливые соседи, воспользовавшись этим, многие годы отгрызали от нее небольшие куски территории, переманивали жителей, варварски эксплуатировали ресурсы. Древняя столица державы превратилась в местный Детройт, застроилась заводами и фабриками и утратила свой сакральный смысл для жителей державы. Страна хиреет, каждый тянет одеяло на себя, народ разочарован, а местные правители заботятся только о своем преуспевании. И спасение приходит от того, что находятся люди, которые, изучив опыт всех былых неудач, бед и поражений, осознают, что именно та самая прежняя столица всегда являлась главной опорной точкой нации, своего рода положительной геопатогенной зоной именно для этого народа. Все национальные импульсы, которые исходили из нее, необъяснимым образом многократно усиливались и обеспечивали победу и успех в любых начинаниях. И вот, сместив точку опоры в древнюю столицу, нация встает на путь развития и созидания. И на этом фоне всякая любовь, обман, преступления, приключения и прочее. Галиматья, конечно, но оформлено симпатично и главный посыл более, чем ясен.

Выслушав все это, Петров процитировал своего любимого питерского писателя-мариниста на счет того, что линия отношений капитана судна с начальником экспедиции в романе прописана очень ярко (Кто не читал Конецкого – искренне рекомендую).

Ольга, а заключительную часть романа с воссоединением двух любящих сердец, разлученных на каком-то этапе силой обстоятельств и злых людей, читала, всхлипывая через слово, как раз она, в ответ лишилась дара речи и начала только возмущенно тяжело дышать, готовясь обрушить на проспавшего все самое интересное мерзавца всю тяжесть своего гнева. К счастью Германов тоже любил упомянутого мариниста и разразился хохотом в ответ на эту реплику.

– Да не обращай ты на него внимания! Опять начитался своего К-го, а других современных авторов за людей не считает! Ну не нашлось тут место для твоих тельняшек и рынд! Сухопутная у них там была держава! Ты лучше скажи, общий посыл достаточно ясен?

– Ясен-то он ясен, но неужели ты действительно считаешь, что если "собиранием земель" опять займется Москва, то это гарантирует успех?

– Не знаю, и утверждать такое не берусь. Но вся эта история с объединением вокруг Московского княжества для меня лично была всегда абсолютно загадочна. Религиозно-мистическую сторону пока оставим в покое. Возьмем столь популярные нынче атеистическо-материалистические объяснения. Центральное положение, на пересечении рек, укрытое лесами от татар и прочее. Вам самим-то не смешно? Это что, по дороге в Тверь или Новгород лесов было меньше? Или с водными путями там хуже дела обстоят? А может они уже слишком большими были, и народу там не нравилось строиться? Про остальные города я вообще говорить не буду. Да у нас десяток потенциальных центров притяжения тогда было! А встала Москва! Почему? Случай? Отчасти, возможно. Но, думаю, что было что-то еще. То, что мы не видим и даже не чувствуем, но оно работает. Во всяком случае, работало раньше. Так почему бы не попробовать и сейчас? И об этом говорю я, который, как вы знаете, город этот не люблю и предпочитаю туда не ездить!

Петров и Ольга задумчиво молчали.

– А чем, собственно говоря, мы рискуем? – спросил сам себя Петров, – так уж если говорить откровенно, то только деньгами, которые будут потрачены на публикацию этого опуса. Знаешь, он даже репутации твоей не повредит, поскольку тебя и так многие считают очень эксцентричной личностью. Только знаешь, надо бы что-нибудь совсем сумасшедшее туда воткнуть, чтобы все совсем обалдели…

– Например?

– А пусть этот твой главный герой будет не местным.

– Как это?

– Ну, этим… путешественником с другой планеты. Или вот! Вообще человеком из другого времени! Как у Марка Твена! Народ совсем обалдеет, и на аналогии с нашей ситуацией никто и внимания обращать не будет. А наши в Киеве они поймут…

Так и сделали. Роман Германов слегка переработал и опубликовал в местном издательстве. Не так уж и накладно получилось, а потом и вообще кое-какая прибыль появилась. Как ни странно, публике понравилось, появились вполне доброжелательные рецензии, читатели стали ждать от Германова новых книг. Вот только "наши" в Киеве пользу из него извлечь не успели…