Как потом выяснилось, Федор разминулся в Киеве с Машей буквально на пару дней. Известия о попытке переворота и стрельбе на улицах так напугали его, что он, ехал в Киев практически без остановок. Иногда, правда, ему приходило в голову, что по идее следовало бы вернуться в свой корпус, но как это было сделать? Никаких документов кроме выданного в Мукдене паспорта гражданина УралСиба у него не было, правда билет выдали до самого Киева, да при расставании на границе Николай дал еще немного денег. Ситуация была странная еще и потому, что никаких приказов от собственного начальства Федор не имел и вообще перестал понимать, на какой службе он находится. Николай, правда, обещал, что по своей линии сделает все как надо. Так что иногда Федор ощущал себя то ли дезертиром, то ли шпионом. Потому после расставания с Николаем старался в поезде поменьше общаться с попутчиками.
В Киеве ему сразу повезло. Прямо с вокзала он отправился на квартиру к Маше и застал там ее старшую сестру, которая энергично командовала Аграфеной и своей горничной, собиравшими и упаковывавшими вещи. От них он и узнал о смерти профессора. Женщины опять всплакнули, да и Федора эта новость глубоко потрясла. А тут еще и Машин отъезд…
– Не хотелось ее отпускать к незнакомым людям, – сестра Маши давно знала Федора и была с ним откровенна, – но знаете она была в таком состоянии. А здесь ей явно все напоминало об отце и прежней счастливой жизни. А еще и этот переезд. Я как представила себе, что с ней будет, когда придется разбирать наше семейное наследство, решила: пусть лучше едет. Не надо ей этого. А университетские требуют, каждый день мне звонили.
Он хотел немедленно ехать вдогонку Маше, но прежде надо было разобраться с делами службы, а то так действительно в дезертиры запишут. И Федор отправился в то самое Главное военно-медицинское управление, где совсем недавно побывала Маша.
Началось все плохо. Представьте себе, появляется человек, называет себя именем военного врача, который в этот момент должен быть на фронте, документов не имеет, да и причину своего появления здесь объяснить не может. И что с ним делать? Кто-то уже стал предлагать вызвать конвой, но, к счастью, шум вокруг этого неординарного события достиг того военного чиновника, с которым совсем недавно беседовала Маша. Тот в основных чертах помнил содержание личного дела Федора, поэтому задал ему всего пару вопросов, убедившись, что он тот, за кого себя выдает, и предложил срочно связаться с коллегами из разведуправления.
Те, услышав фамилию Федора, приехали сразу, забрали его и последующие несколько дней Федору запомнились как череда новых допросов и сплошной писанины. Его раз за разом просили письменно изложить все его приключения. У него даже сложилось впечатление, что киевских разведчиков в большей степени интересовали не события, связанные с похищением Пуи, а все, что Федор случайно узнал и запомнил о "коллегах" из разведки УралСиба, их явках, приемах, используемом транспорте и прочем.
Но все когда-то кончается. Убедившись, что ничего больше "отжать" из Федора нельзя, его новые знакомые взяли с него подписку о неразглашении и отправили обратно к военным медикам с рекомендацией дать Федору пару месяцев отпуска, а потом использовать по специальности, но ни в коем случае не направлять обратно в Монголию.
Так и оказался Федор опять перед начальником медицины киевского военного округа. Тот порылся в его бумагах, вспомнил события начала года и скривился.
– Опять Вы. Обладаете невероятной способностью попадать в истории. Не помню случая, чтобы в течение одного года мне приходилось уже второй раз заниматься судьбой военного врача Вашего ранга. Вероятно, Вам нужно место поспокойнее. Вас просят отправить в отпуск на два месяца… С какой стати, в отпуске по ранению Вы недавно были. Вы что, опять были ранены?
– Никак нет, но есть личные дела…
– Вот и получите две недели для устройства личных дел, а потом отправитесь служить в Таганрог. Там в стрелковой бригаде есть вакансия младшего военного врача. Свободны!
От генерала Федор выкатился потрясенным. На поездку к Маше времени оставалось всего ничего, а потом в какой-то Таганрог. А ведь хотелось бы еще и родителей в Воронеже навестить.
Еще почти целый день ушел на оформление всяческих бумаг, а затем – на поезд в Казань. Так и отправился в дорогу с одним маленьким саквояжем. У Федора было такое ощущение, что он как будто идет по следам Маши: вот только что она вышла из этой вокзальной двери, может быть даже ехала в тот же купе и чай ей приносил тот же проводник.
Казани Федор толком и не увидел. Взял на вокзале такси и назвал адрес, который ему дала Ольга, плохо понимая, что он скажет этим незнакомым людям и о чем будет их спрашивать.
Доехали быстро. Район был тихий, но явно не из бедных. Дома, частные, как правило, двухэтажные, похожие друг на друга, но каждый с изюминкой, своим палисадником, двором и службами в глубине. По адресу, который ему дала в свое время Ольга, Федор нашел тоже двухэтажный дом, еще и с мансардой, построенный из красного кирпича несколько в прусском, как определил для себя Федор, духе. За домом был виден сад, правда сейчас уже голый.
На звонок Федору открыл дверь молодой человек, примерно его же возраста и вопросительно посмотрел на гостя.
– Извините, это дом Германовых? – Федор не знал толком с чего начать разговор.
Молодой человек еще более удивленно посмотрел на Германова, а потом вышел наружу и проверил: медная табличка с надписью "Профессор Германов" по-прежнему висела на стене сбоку от двери. Что-то в его немногословном поведении показалось Федору знакомым.
– Извините, а Вы случайно не медик?
– Случайно медик. А Вам нужна помощь? Вообще-то я сейчас не практикую, приехал в гости, но если что срочное, то могу помочь.
– Спасибо, пока не требуется, коллега. Но у меня другая нужда. У меня есть основания полагать, что в этом доме может находиться моя невеста…
Федор не успел кончить фразу. Молодой человек просиял и закричал куда-то внутрь дома:
– Маша! Иди скорей сюда! Твой Федор приехал!
Затем он схватил Федора за руку и потащил в дом, приговаривая:
– Вот хорошо, вот славно, и за бромом не надо идти.
В следующую минуту на Федора налетела Маша и только благодаря своему совсем не субтильному сложению ему удалось устоять на ногах.
Последующее Федор помнил плохо.
С него вроде бы кто-то снял шинель. Затем он сидел в просторной столовой и вокруг было много народу. Все его о чем-то спрашивали, женщины ахали, а Маша сидела рядом и, не отпуская, держала его за руку. Вроде бы пили чай и что-то ели. Периодически к Федору подбегал мальчик лет 7 и теребил его мундир, ордена и погоны. Из жителей дома Федор знал только Ольгу, но как раз она все время куда-то выходила и, глядя на него с Машей, только качала головой. Его о чем-то спрашивали, и он что-то отвечал. Какой-то моряк наливал ему коньяк, он благодарил, но не пил. Сколько это продолжалось, Федор потом сказать не мог, но все изменилось, когда в доме появился его хозяин – представительный мужчина лет 50 профессорской внешности.
И именно хорошо поставленным профессорским голосом он провозгласил:
– Все, хватит! Замучали парня, он уже ничего не понимает. Давай я тебе сначала объясню, кто есть кто и куда ты попал.
Я – профессор Германов. Это мою жену ты выручил в Нижнем, за что тебе сердечное спасибо. С Ольгой ты, таким образом, знаком. Этот молодой человек – твой коллега и мой сын, Александр. Он тоже медик, кончил курс в Москве, получил назначение в уездный город там же в губернии и заехал к нам с семьей похвастаться прибавлением. Татьяну, его жену, ты, наверное, видел: она бегает туда-сюда – у них маленький, три месяца. Мой внук, значит. Проснется – покажем. Вот этот молодой человек, который сейчас оторвет тебе погон, мой младший сын, Алексей. А красивый сам-собою моряк – наш старинный друг, капитан Петров. Капитан во всех отношениях – и по званию, и по должности. И вообще, имей в виду: своим мундиром и наградами ты тут никого не удивишь. Случалось и нам воевать. А Маша твоя у нас живет и жить будет, пока вы со своими планами не определитесь.
Моряк усмехнулся:
– Любишь ты, профессор, покомандовать. И признаю, умеешь. А Вы, молодой человек, давайте, начинайте рассказывать. И не стесняйтесь. Что бы Вы нам здесь ни рассказали, поверьте, удивить не сможете. А вот посоветовать что-то умное у нас, глядишь, и получится.
Теперь, в свою очередь, усмехнулся профессор:
– Вы, Федор, ничему не удивляйтесь. Старого разведчика только могила исправит. Все вызнает. А сейчас ему интересно, сил нет. По глазам вижу. Он Вас коньяком уже угощал, я вижу? Так и мне налейте!
Сидели долго. О некоторых вещах – например, историю Николая и Лизы – Федор рассказывать не стал. Пытался не упоминать Пуи, но Петров быстро догадался:
– Это вы, значит, императора там прихватили? Лихо!
Вообще Федор старался меньше упоминать конкретных людей, но с такими слушателями что-то скрыть было сложно.
Упомянул и о генерале-советнике, который напутствовал его перед рейдом, а потом прилетел во Владивосток. Стоило ему упомянуть об этом, как тот же Петров спросил:
– А на левой руке мизинец у него есть?
Федор – медик все же – еще тогда сразу заметил у генерала след старого ранения и сейчас ответил:
– Нет, рука вообще здорово покорежена. А Вы откуда знаете?
– Старый знакомый… Стажировался одно время у нас. Кстати, за хозяйкой нашей одно время ухаживал. Все порывался в Сибирь свою ее увезти. Тогда подполковником был. Быстро поднялся. Мужик смелый. А из Вашего рассказа почерк виден. Таких в любой службе немного.
– Хватит тебе. – Ольга, судя по всему, была совсем не рада от того, что Петров пустился в эти воспоминания. – Тоже еще что вспомнил. А то вот я тоже в памяти пороюсь…
– Закругляйтесь-ка вы оба с воспоминаниями, друзья мои. А то напугаете наших гостей, а им и так досталось. – Германов на правах хозяина дома решил подвести черту. – Давайте дадим молодым людям побеседовать, им есть о чем, а сами расходиться будем. Ольга, мы где Федора устроим?
Дальше начались хлопоты по хозяйству. Дом был большой, но и гостей собралось немало. Но все как-то быстро разошлись, оставив Машу и Федора в большой комнате, игравшей роль и гостиной, и столовой. Там же Федору потом и постелили на диване. До постели он, впрочем, добрался только под утро – всю ночь сидели и говорили: о себе, друг о друге, о том, как будут жить дальше.
И не знали о том, что Германов с женой и Петровым тоже еще долго сидели на кухне, о чем-то размышляли про себя, скупо обмениваясь словами. В заключение Петров пообещал:
– Мое судно сейчас в затон встает, навигация-то кончается, а у нас двигатель барахлит. Так что пока справятся без меня, а я тем временем съезжу на юг в низовья, до Дона и Азова доберусь, поговорю со знакомыми. Надо бы понять, не затевается ли там чего. У этого симпатичного парня есть потрясающая способность влетать во всякие неприятности, а Бог, как известно, любит троицу.
– Когда вернешься?
– Дней через 10. Так что попробуйте их еще к его родителям отправить на несколько дней, а потом пусть они сюда с Машей возвращаются. А там и я приеду. Она, скорее всего, захочет с ним вместе в Таганрог ехать, а у меня свербит что-то такое – не стоит пока этого делать.
– Думаешь, опять что-то начнется?
– А ты сам как думаешь? Кто из нас профессор? Или ты не понимаешь, что этого пузатого дурака втащили на путь постоянных военных конфликтов? И куда он теперь дальше полезет?
– Втащили… Да он, по-моему, и не особенно упирался.
– Знаешь, он – не вояка. И если бы у него что-то получалось путное во внутренних делах, он бы скорее шел по этому пути. Но не получается. Не умеет. А тех, кто умеет, не слушает и до дела не допускает. Вот и решил славу военачальника приобрести.
– И чего ты опасаешься?
– Для всех этот Таганрог, куда парня отправили, глубокая провинция и стоят там, якобы, совершенно третьеразрядные части. Но я знаю, что киевские соединения, расквартированные в предгорьях Кавказа и в Приазовье, – хоть и не имеют никакого особого статуса, но по качеству боевой подготовки и личному составу в армии среди лучших. Это настоящая элита армии. Потому, что в случае чего им первым бодаться с турками в Закавказье или подавлять мятежи горцев.
– А как ты что-то там узнаешь?
Петров и Ольга расхохотались.
– А как учили. Не бери в голову. Капитанов у меня знакомых пропасть, а в смысле транспорта флот там всему голова. Ждите. А сейчас, действительно пошли спать. Дел много. Эх, ребята, хорошо вы меня расшевелили! Тряхнем стариной!