В пятницу, двадцать пятого августа, после обеда у нас было личное время, а после следовала самостоятельная подготовка. Во время личного времени я с друзьями отправился в библиотеку. Мозг требовал информации о мире вокруг. Вот прямо-таки чуть ли не будил среди ночи, чтобы заставить свои серые клеточки вспомнить то немногое, что я знал о семьдесят втором году.
Со стороны старшего командования нам бы лучше читать Устав, но… Одно время было в ходу почти лирическое четверостишие:
Что глядишь на меня устало.
И глаза твои наводят грусть.
Хочешь, что-нибудь из Устава
Я прочту тебе наизусть?
Так что начитаться Уставом мы ещё успеем, как и прочитать творения великих Ленина, Маркса и прочих коммунистических гигантов. Сейчас же мозг требовал узнать что-нибудь о мире вокруг. Я спер втихаря газету из стопки свежей прессы, предназначенной для чтения старшего офицерского состава.
До прихода курсанта за газетами было около получаса. Надо поспешать. Поэтому я быстро пробежался по первой полосе, перевернул на вторую, когда сидевшие рядом Мишка и Серега спросили:
— Ты чего как собственник? Читай вслух, не одному же тебе интересны новости…
Они сидели с томиками собраний сочинений Ленина и старались выглядеть не полусонными мухами, а бодрыми огурцами. Пусть и малосольными.
— Да я потом вам отдам, — отмахнулся было я, но они вцепились бультерьерами.
— Читай. Проводи разъяснения среди окружающего тебя мира, а то мы сейчас храпеть начнем. Что там пишут?
— Да что пишут… — вздохнул я и начал зачитывать: — Мексиканские крестьяне, проживающие в долине пограничной реки Колорадо, вынуждены покидать насиженные места. Виной этому — мелиорация засоленных почв, проводимая в американских штатах Аризона и Южная Калифорния, откуда берет свое начало Колорадо. Отработанную воду, содержащую солей в два раза больше против допустимого уровня, американцы сбрасывают в реку.
— Вот же уроды, — возмутился Сергей. — И как им только не стыдно…
— Так американцы же, загнивающий мир, — покачал головой Леха, который подошел и уселся рядом, заглядывая в газету.
— А внизу, по течению, уже на мексиканской территории, эту воду используют крестьяне Мексики. Орошаемые такой водой мексиканские поля превращаются в солончаки. А другого источника воды в этих засушливых местах нет. Катастрофически падает плодородие. Во многих районах уже вовсе нельзя выращивать ни хлопок, ни пшеницу. За последние двенадцать лет загрязняемые воды Колорадо превратили в солончаки пятьдесят тысяч гектаров некогда плодородных земель, долины реки. Мексиканские крестьяне понесли огромные убытки.
— Проклятые буржуи, — буркнул Михаил. — Нет бы пустить в переработку, так нет же…
— А может им это выгодно? — спросил Леха.
— Да конечно выгодно. Не стали бы они просто так это всё делать, — поддержал Серега.
Я хмыкнул и продолжил чтение:
— Разорение крестьянских хозяйств привело к падению деловой активности в Мехикали, городе с 400-тысячным населением. Закрываются предприятия, связанные с переработкой продуктов сельского хозяйства. «Наш город парализован кризисом. Убытки за последние пять лет исчисляются сотнями миллионов песо», — резюмирует президент торговой палаты города Эрнесто Гарсиа.
— А сколько это в рублях? — спросил Лёха.
— А сколько сейчас доллар стоит? — спросил я в ответ. — Вот и можно перевести.
— Вроде девяносто копеек за доллар? Или меньше? — почесал голову Мишка.
— Да кто же его знает? Мы всё равно им не пользуемся, мы не фарцовщики, — хохотнул Лёха. — А как в прошлом году курс доллара отвязали от золота, так и вовсе думается, что он стал простой бумажкой.
«Может и стал, а может и нет» — пронеслось у меня в голове. Но вслух я спросил:
— Я продолжу?
— Конечно, читай, — кивнул Мишка. — Чего там у трудового народа Мексики ещё случилось?
— Тысячи мексиканских крестьян пытаются найти выход в эмиграции: они пересекают границу США в надежде устроиться на работу у зажиточных американских фермеров. По сообщению властей Мехикали, вербовкой мексиканских батраков тайно занимаются специальные агенты, которые взимают за переправку через границу с каждого крестьянина две тысячи песо (сто шестьдесят долларов). Но подавляющее большинство их вскоре возвращается на родину. Американские фермеры, пользуясь безвыходным положением разорившихся мексиканских крестьян, платят им гроши.
— Вот! — поднял вверх палец Мишка. — Вот что они делают! Сначала лишают земель, а потом платят гроши. Капитализм, мать его…
Я подавил горькую усмешку. Михаилу ещё только предстоит заглянуть в звериный оскал капитализма, когда он хлынет в СССР в начале девяностых. Так хлынет, что расшибет все республики. Разлетятся, как кегли от шара в боулинге. И не станет СССР… Будет полный «страйк».
— Разделяй и властвуй, — с важным видом кивнул Сергей. — Это ещё Макиавелли сказал. Разделил крестьянина с землей и вот — делай с ним что хочешь.
— Вы тут прямо политинформацию затеяли, — хмыкнул Лёха. — Ладно, Сенька, что там дальше?
— А что дальше? Жители долины Колорадо неоднократно обращались с требованием возместить убытки, нанесенные им загрязненными водами реки. Однако от властей не последовало ответа. С каждым годом отравление воды Колорадо делают безжизненными все большие массивы земель, обрекая крестьянские семьи на нищенское существование. Написал журналист Г. Петров, — закончил я заметку.
— Да уж, прямо как с индейцами поступают, — покачал головой Михаил. — Тех тоже в резервации загнали…
— Грустно… Там есть анекдоты? — спросил Лёха.
Защитная реакция человека — после плохого ему хочется услышать хорошее.
— Колобок повесился? — хмыкнул я в ответ.
— Ну да, очень смешная и оригинальная шутка, — покачал головой Лёха. — Я вот сейчас каску надену, ремешок под подбородком затяну и начну смеяться в голос.
— А зачем тебе каска? — доверчиво спросил Серега.
— Чтобы хлебало от смеха не треснуло, — тут же ответил дежурной шуткой Лёха и подмигнул.
— Прячь газету, — шикнул Мишка.
Он смотрел куда-то в сторону двери.
Я сразу же свернул шелестящую бумагу. На пороге показался сержант Памиров. Он окинул взглядом библиотеку. Его взор остановился на нас, после чего он летящей походкой двинулся к нашему столику.
Видя сержанта с покрасневшим лицом, мы сразу же начали вспоминать — где накосячили? Всё дело в нахмуренных бровях сержанта, они сошлись над переносицей мохнатой сойкой.
При его приближении мы вскочили и вытянулись во фрунт.
— Епифанов, Ерин, Матвеев, Забинин? — прочитал Памиров по бумажке, которая была на руке.
— Так точно, товарищ сержант!
— Вас вызывают к капитану.
— Зачем? — спросил Лёха.
— Неверный возглас, курсант. Как правильно нужно отвечать? — мохнатая сойка над переносицей ещё больше подняла крылья.
— Есть! — рявкнули мы в ответ.
Мы быстрым шагом двинулись по направлению к выходу. Я по пути закинул на место газету — чтобы библиотекарю не попадало за пропажу. Всё-таки в армейской жизни нет слова «потерял» или «украли». Зато есть слово «про. ал». И это вовсе не «проспал», но по смыслу похоже.
— Бегом! — прикрикнул сержант.
Мы кинулись прочь. В кабинете капитана Драчука пахло застарелым сигаретным дымом. Умирающий фикус печально пялился на улицу, засыхая на подоконнике. Плакаты на стенах соседствовали с изображением вождей. Сам кабинет был невелик, и больше напоминал гроб для очень крупного человека.
— Товарищ капитан, курсанты первого курса факультета военно-промышленного строительства по вашему приказанию прибыли! — отбарабанил я, стоя чуть впереди товарищей.
На нас уставились спокойные глаза капитана Семена Венеаминовича Драчука. Но не только под надзором этих спокойных глаз мы оказались — на нас взглянул ещё один человек. Человек был в форме, но не военной.