СМЕРШ. Будни фронтового контрразведчика

Глава XVIII. НАЙТИ ВИНОВНОГО

Красовский в душе с предубеждением относился к тем, кто прибыл в органы по партразнарядке, однако его нынешний шеф — майор Ковалев Сергей Николаевич — был для него исключением. В отделе его ценили за работоспособность, цепкость ума: он мог по незначительным деталям восстановить картину события. Кроме того, он был умеренным сторонником обвинительного уклона по оперативным разработкам, а по делам дознания строго придерживался закона. Полковник Туманов называл его за приверженность к соблюдению юридических норм «законником», но был всегда уверен в объективности его суждений и заключений по возникающим делам.

Майор Ковалев был душевным человеком; от студенчества в нем сохранились открытость и умение ценить дружбу. Четыре курса юрфака Московского университета давали ему возможность логично и четко излагать свои мысли и быть главным составителем докладных записок для отчета перед фронтовым управлением контрразведки. В его университетском образовании глубокий след оставили лекции представителей старой школы юристов-законников с вольнодумствующим уклоном и новой — во главе с восходящей на юридическом небосклоне звездой — профессором Вышинским. От старой школы остались привнесенные в его сознание сомнения по вопросам внутренней политики советского государства, а из новой — необходимость мер принуждения при строительстве социализма в отдельно взятой стране, при нарастающем сопротивлении свергнутых классов! О масштабах и истинной направленности репрессий он имел до поступления в органы смутное представление.

Однажды, а это случилось вскоре после освобождения Смоленска, Туманов поручил ему провести среди личного состава их армии розыскные мероприятия по выявлению лиц, имеющих какое-либо отношение или знающих, при каких обстоятельствах Смоленский партийный архив[34] попал к немцам. Никто, кроме всесильного начальника «Смерша», генерала Абакумова, не знал замысла этих мероприятий. Только он был посвящен в их предысторию. Разве мог генерал забыть тот майский день запоздалой весны сорок второго года! Его неожиданно вызвал к себе в Кремль сам Хозяин! Генерал редко видел его в таком возбуждении. Не здороваясь, он встретил его со словами: «Товарищ Абакумов, ви чувствуете, когда ваши подчиненные вам врут?!» И, не дожидаясь ответа, набирая обороты злости, с еще большим акцентом, сверкнув желто-коричневым (не по возрасту!) блеском глаз, он прошел мимо него грозный, неумолимый, пахнущий крепким табаком. И генералу безумно хотелось в этот момент не только вытянуться, что и было сделано, а упасть на колени, целовать руки Вождя и принять из них любую кару! Ну а он, умевший с одного взгляда определять истинную преданность, понял душевное состояние генерала и, устав от вспышки гнева, продолжил: «Ваши люди в августе прошлого года доложили мне, что при отступлении из Смоленска все ценное и достойное было эвакуировано на Восток, а сейчас выясняется, что забыли самое главное — партийный архив! Преступно забыли и отдали фашистам самое ценное оружие! Ви, генерал, еще мальчишка и нэ знаете, что такое архив партии, и я вижю по вашим глазам, что нэ знаете и нэ представляете, во что это ротозейство обойдется нашей партии и государству!» Потом гроза миновала, и, облегченно вдыхая свежий весенний воздух, генерал сел в свой «Паккард» с номером МА-09-99. Не удержавшись, все-таки поехал в Колпачный переулок: там его верный слуга — полковник Кочегаров — уже присмотрел для его постоянного местожительства особняк, где до революции была глазная клиника доктора Снегирева. Расторопный секретариат вечером того же дня подготовил генералу справку о том, что могло быть в Смоленском партархиве, а в приемной уже сидел бледный и трясущийся от страха главный архивариус государственного Октябрьского архивного хранилища, большевик с дореволюционным стажем Иосиф Перельман. Но откуда ему было знать, зачем и почему его привезли на Лубянку? Но Абакумов знал, что из справки он не почерпнет того, что может рассказать живой, насмерть перепуганный специалист о значении архивов. Хозяин, как всегда, был прав! Оказывается, там хранились все документы со времен создания первого Совета рабочих и крестьянских депутатов, первого губкома РКП(б)! Ну и, понятное дело, там осели все решения, постановления, направляемые из ЦК партии времен гражданской войны.

— Понимаете, товарищ генерал, — говорил Перельман, уже понявший, что его не расстреляют, — там же находились закрытые сов. секретные постановления ЦК, политбюро по борьбе с политпартиями кадетов, правыми и левыми эсерами, с политическим бандитизмом, реакционными церковниками, а также и все материалы по правому и левому уклонам борьбы с кулачеством!

И далее архивариус, уже совсем отошедший от испуга, с удовольствием пил крепкий и очень сладкий чай и искренне смеялся генеральскому сравнению: чай должен быть крепким и сладким, как поцелуй женщины! Абакумов обладал природными способностями быстро схватывать главную нить и материю существа дела. Теперь он полностью убедился, насколько Хозяин был более прозорлив и предвидел возможный урон от потери партархива одной области. Только Он ясно представлял, что в архиве, как в капле воды, отразились все тайны многотрудной жизни и борьбы возглавляемой им партии, тайны создания невиданного в истории государства двойного и даже тройного внутреннего контроля! И предполагалось, что это на века! Ну кто мог подумать, что за два месяца войны войска противника возьмут Смоленск! А где были те, кто должен был выполнить указание ЦК партии и Комитета обороны об эвакуации имущества и государственных архивов?! А виной всему, как считал Вождь, русское разгильдяйство, безответственность этих разжиревших чиновников!

Генерал внимательно дослушал старого большевика и позвонил — вошел порученец, вручив объемистый пакет Перельману. Генерал поблагодарил архивариуса и распрощался с ним. Только дома, раскрыв пакет, тот обнаружил большую пачку грузинского чая, ванильные сухари и несколько пачек печенья. Генерал знал, как поддерживать авторитет органов!

Вождь излил бы свой гнев сразу, на кого полагалось, но тут началось майское наступление немецких войск на Дон, Кавказ, Сталинград. Оно заслонило и отодвинуло расследование пропажи Смоленского партархива на лучшие времена.

А они наступили уже осенью сорок третьего года, когда был взят Смоленск. И вот тогда на стол Верховного легла справка, объемом не более двух страниц машинописного текста, о результатах хозяйничанья гитлеровцев в Смоленске! Ничто не тронуло его в этом документе: ни то, что город был разрушен почти полностью и остался на зиму без топлива, воды, продовольственных запасов, без стройматериалов, с подорванными мостами через Днепр, заминированными полями, где подрывались жители города в поисках картошки, ни разграбление музея с художественной галереей, похищение иконостаса из городского собора. Красным карандашом он жирно выделил из всего текста только одну строку — о захвате немцами партархива и сделал на полях пометку: «Тов. Шкирятову[35] — создать комиссию, разобраться и доложить через месяц о результатах… Тт. Берия, Абакумову — оказать помощь в расследовании».

Его указание было выполнено в указанный срок! При этом нашли виновных! Так, часть вины взвалили на генерала Лукина[36], не сумевшего отстоять Смоленск. Какую-то часть вины возложили на коменданта города, его помощников по эвакуации имущества и других мелких сошек из числа гражданских лиц, не успевших дать дёру на Восток. Комиссия грозного и въедливого Шкирятова с помощью органов внудел и «Смерша» выявила больше двадцати человек, изобличенных в трусости и халатности при выполнении своих обязанностей. Почти все они были осуждены, а двое — генерал Лукин как пленник и помкоменданта Бочкарев, убитый при бомбежке, — остались без наказания.

Ковалев, проявив находчивость и расторопность, выполнил приказ своего начальника, используя возможности армейских кадровиков, что помогло установить оставшихся в живых офицеров, кто мог бы дать показания по отдельным эпизодам обороны Смоленска. Только Ковалев с его юридическим подходом смог добиться того, что ни один офицер их армии не попал в число обвиняемых, — все они прошли по делу как свидетели. Красовский после этого проникся уважением к Ковалеву, и у них, несмотря на разницу в возрасте, установилась дружба и взаимопонимание.