Смертельная поездка

22

Неожиданный телефонный звонок обездвижил их. Они услышали одно оборванное слово – Грейс и Энни сразу поняли, что это Родраннер кричит: «Грейс?» – а затем только белый шум. Грейс все равно наговорила в телефон всю важную информацию, а затем экран сотового резко потемнел.

Они не знали, дошло ли до Родраннера хоть что-нибудь из того, что сказала Грейс, и чего только не делали, стараясь заставить телефон работать, пытаясь восстановить хрупкую связь.

– Дело не в сигнале, – наконец сказала Грейс. – Просто телефон не работает. Чудо, что он вообще что-нибудь поймал после того, как столько времени пробыл в воде.

Энни разочарованно глядела на бесполезный телефон.

– Я и не знала, что он у тебя с собой.

– Он у меня всегда с собой.

Шарон обессиленно прислонилась спиной к углу сарая. Они были так близко к спасению, и вдруг это спасение ушло у них из-под носа. От этого у нее подкашивались ноги.

– Глупо, глупо, – шептала она с горечью. – Наконец-то мы нашли высокое и открытое место, откуда можно поймать сигнал, а у нас нет телефона, потому что мы оказались настолько глупы, что оставили их там, где их нашли эти террористы.

Грейс взяла Шарон за локоть и слегка встряхнула.

– У нас и секунды нет на то, чтобы предаваться подобным размышлениям. Мы и так уже потеряли впустую слишком много времени. Надо торопиться.

Они двинулись обратно тем же путем, каким пришли сюда: добрались до кукурузного поля, прошли между рядами шуршащей от быстрой ходьбы кукурузы, опустились на четвереньки на границе с примыкающим к дороге полем высокой травы.

«Когда-то это было даже забавно», – подумала Энни. В детстве ты падаешь на четвереньки и ползаешь по траве просто потому, что это весело, но по достижении определенного возраста такая поза свидетельствует о деградации, подчиненном состоянии. «Его поставили на колени», «она приползла на коленях» – даже в самом языке содержится намек на то, что в возрасте где-то между пятью и десятью ползание перестает быть развлечением и превращается в унижение.

На границе травяного поля Грейс остановилась и подождала остальных. Растянувшись на земле, они осмотрели местность сквозь узкую бахрому скрывающей их высокой травы, за которой земля плавно понижалась и переходила в придорожную канаву.

Слева от них дорожное полотно переваливало через небольшое возвышение, за которым располагалась невидимая отсюда застава; справа оно уходило в густую тьму Фор-Корнерса.

Грейс затаила дыхание, прислушалась, напрягла зрение. Осторожность давила ей на спину, постукивала по плечу холодными пальцами. При переходе через дорогу они будут полностью беззащитны. Она стиснула зубы и сосредоточилась на той информации, какую поставляли ей органы чувств.

Ничего. Ни звуков, ни огней. Никаких признаков присутствия врага.

Прикосновением она привлекла внимание Энни и Шарон, затем подняла вверх указательный палец. По одной. Они будут переходить по одной, на тот случай, если в оцепление ушли не все солдаты; на тот случай, если они оставили кого-нибудь; на всякий случай.

Энни и Шарон кивнули в знак того, что поняли. Грейс скользнула в канаву, поднялась по насыпи, застыла, затем метнулась через дорогу и скрылась в канаве на другой стороне.

Шарон глубоко вздохнула и последовала за ней; спустя несколько секунд то же проделала и Энни.

По-пластунски, одна за другой, словно разрубленный натрое червь, они поползли к безлюдному городу.

Канава казалась им уже родной – ее склоны будто специально защищали их от наблюдения со стороны дороги. Когда они влезли в вонючую воду, из которой торчали склизкие стебли, Энни скривилась и вдруг поняла, что ей надо в туалет. Плохо. Даже как-то нелепо. Странно хотеть в туалет, спасая свою жизнь и жизнь еще тысячи человек. У Супермена уж точно такой проблемы не возникало.

Постепенно земля под ними снова начала подниматься, и скоро они опять ползли по сухой траве. Еще несколько ярдов, и слева показалась живая изгородь – заросли старой сирени, тянущиеся вдоль кафе и дома за ним.

Грейс окунулась во мрак, царивший между зданием кафе и живой изгородью. Энни и Шарон наступали ей на пятки. На секунду они, собравшись в еще более плотную группу, остановились. Ветки сирени упирались им в спины. Обзор им загораживала стена, а слышали они только свое тяжелое дыхание. Постепенно и оно успокоилось, и мир погрузился в безмолвие.

Специфическая тишина, присущая этому месту, уже казалась им нормальной. Она успокаивала. Грейс стояла в позе отдыхающего бегуна, уперев руки в колени и прикрыв глаза, насыщая покоем тело и мозг. Через минуту они двинутся к подвалу, чтобы забрать все, что им нужно. Всего через минуту…

– Мне нужно в туалет, – прошептала Энни. – Иначе я лопну.

Шарон обернулась к ней и с удивлением обнаружила, что ее тянет улыбнуться. Улыбка не пробралась наружу, осела где-то на внутренней стороне губ, но все же она появилась – глупая улыбка, возникшая из-за того, что в заявлении Энни было что-то успокаивающее. Энни нужно в туалет – это так удивительно просто, так чертовски нормально.

Не задумываясь о том, что делает, она дотронулась до руки Энни – одним из тех жестов, которые так любимы священниками и содержат в себе нечто вроде благословения: «Иди в туалет с миром, дитя мое».

Энни отступила на шаг в заросли сирени, а Грейс и Шарон продвинулись чуть дальше вперед, больше для того, чтобы убраться из зоны заплеска, чем для того, чтобы Энни не стеснялась. Они сели на корточки возле сирени, лицом друг к другу, как два аборигена в буше, и виновато, как подслушивающие дети, улыбнулись, когда услышали характерное журчание, с которым струя жидкости ударила в землю.

Черные трусики Энни были спущены до самых щиколоток, голый зад упирался в непроницаемую стену толстых изогнутых стволов сирени, а глаза сами собой закрылись от почти сексуального наслаждения. Через несколько секунд ноги у нее начали дрожать от напряжения, и она подумала, что наконец-то обнаружила еще одно дело, для которого сгодился бы пенис.

Мотнув раз-другой попой в безуспешной попытке стряхнуть последние капли, она стала срывать с веток блестящие листья. При этом она производила больше шума, чем за весь свой путь от фермы, – она начала верить, что они на самом деле одни в городе, и решила, что, если немного пошуметь ради сбора импровизированной туалетной бумаги, никто ее не пристрелит.

Она набрала уже почти столько, сколько ей было нужно, как вдруг у нее из-за спины выстрелила большая мозолистая рука, безжалостно зажала ей рот и потащила ее в заросли.