Смерть экс-любовника

Глава 44

Заставка «Под конец дня» сопровождалась стильной, заразительной мелодией и состояла из гламурных кадров, на которых были актеры, играющие главных персонажей. Все они казались веселыми, любящими приключения, загадочными и сексуальными, и каждый из них казался мне возможным убийцей.

Мне повезло, что Фредрик рядом и не только комментирует происходящее на экране, но и кормит меня горячим попкорном. Иначе я бы растерялась. Все персонажи были связаны с другими персонажами в самых разных смыслах: кузены и кузины оказывались любовниками, бывшими пасынками и падчерицами и состояли в свойстве. А все, кому было за двадцать, побывали в браке раза по четыре, не меньше. Потомков, как объяснила Фредрик, являли миру младенцами, затем они исчезали и спустя несколько коротких лет оказывались уже подростками благодаря внезапному гормону роста мыльных опер. В Мун-Лейк не было некрасивых бездомных людей и, разумеется, людей тучных, но великое число его жителей страдали временной слепотой, амнезией и самыми разными расстройствами личности.

Фредрик рассказала, как обстоит дело с двумя главными семействами – Уренсайд и Трент. Были там также и Реггианы, но они недавно прибыли из Вегаса и в основном оказались ростовщиками и судебными приставами. Уренсайды – «коренные» американцы, у них были фамильные деньги, особняки, преданные слуги и герб. Тренты – нувориши. У них имелась сеть гостиниц, строительные компании, и они пытались построить торговый центр на месте виноградника; который забрали у Уренсайдов нечестным путем. Они владели также печально известной атомной электростанцией.

Под конец первой серии борющаяся с загрязнением окружающей среды группа людей, возглавляемая персонажем Триши, Лилак Грэнт Фабиан Уренсайд Трент, организовала сидячую забастовку на этой самой электростанции. Главным врагом Лилак был персонаж Руперта Линга Рокет, который принадлежал к клану Уренсайдов и, кроме того, был шефом полиции. Лилак держала в заложниках Круиса Трента, своего бывшего пасынка, которого играл Манджиалотти. На руках у нее были резиновые перчатки, она приставила дуло пистолета к его голове.

Август Уренсайд явился на белом лимузине и убедил бывшую жену сына провести обмен заложников. Она отпустила Круиса, который все равно впал в диабетическую кому, и направила пистолет на Шеффо – Августа, с седыми висками, прихрамывающего.

Тут Фредрик остановила изображение, желая обсудить: не из этого ли пистолета застрелили Дэвида. Меня удивило, что полиция первым делом стала искать орудие убийства в реквизиторской мыльной оперы. Но ни я, ни Фредрик не знали ответа на этот вопрос. Фредрик нажала нужную кнопку, и мы стали смотреть дальше.

– Я застрелю его, Рокет! – кричала Триша – Лилак персонажу Руперта, который был виден в большое окно. Он устроился на подвесном сиденье и был одет как мойщик окон. – Не думай, что я не способна на это! – Она повернулась к своему пленнику: – Прости, Август, но мне нечего терять. В любом случае я попаду в тюрьму. Или в ад. Кроме того, ты стар.

– Но ты ведь молода! Ты потеряешь свою молодость, Лилак! – с пафосом произнес Шеффо – Август, хромая по направлению к ней. – Сон. Невинность. Сладкие мечты.

– Мои мечты не настолько уж важны, – возразила она.

– Ты стоишь перед пропастью, дитя, – сказал Август, и тут зазвучала музыка. – Если ты лишишь меня жизни, то тем самым окажешься на другой стороне моста, с которой нельзя вернуться назад. Никаких обратных билетов. На той стороне находятся те, кто убил своих ближних. Ты окажешься в их компании. Такая роль уготовлена тебе, а, Лилак?

– Я круче, чем ты думаешь, – заявила Триша – Лилак, тряхнув завитыми волосами. – Кто организовал это вторжение, кто похитил уборщиков и оказался на их месте?

Фредрик сказала:

– Теперь понятно, почему она в резиновых перчатках.

– Уборщики в роли троянского коня, – заметила я.

– Лилак, – продолжал Шеффо-Август, – тебе неведомы страдания, которые приносит убийство.

– Но моя мать умерла от радиации. Кто-то должен заплатить за это.

– Я делаю это, – заверил ее Шеффо. – Я уволил ее с должности куратора музея, и она смогла найти работу только на атомной электростанции. Я постоянно страдаю от этого. Но страдать мне осталось не слишком долго: этот чертов рак яичка съедает меня заживо. Потерпи. Подожди еще три недели, и я умру. Если ты застрелишь меня сейчас, то твой поступок будет преследовать тебя вечно. И ты потеряешь наследство; я оставил четкие указания насчет тебя в своем завещании.

– О каком наследстве ты говоришь, Август? Почему ты собираешься оставить мне хоть что-то?

– Потому что, Лилак, я всегда любил тебя. Даже до того, как ты родилась. Потому что когда-то любил твою мать.

– Мою… мать?

Музыка постепенно становилась громче, предупреждая, что сейчас наступит важный момент.

– Это правда. Я любил ее. Лилак, я твой… отец.

– Что?! – одновременно вскрикнули Фредрик и Лилак. Одновременно с ними находящийся на заднем плане Руперт – Рокет теряет равновесие и… исчезает из кадра. Переброс камеры на улицу: он висит за окном на своем снаряжении. На ним какой-то обтягивающий костюм – такие не носят ни шефы полиции, ни мойщики окон. Но, наверное, в Мун-Лейк дело обстоит иначе.

Экран постепенно становится черным.

В отличие от Фредрик, которая буквально вытирала слезы, я не могла заставить себя почувствовать ту озабоченность судьбой героев, которую ожидали от меня создатели фильма. Неминуемая смерть, виноградник, пистолет, который приставили к голове умирающего от рака, – все это слишком уж походило на действительность.

– Параллели с жизнью Дэвида несколько настораживают, – сказала я.

– Таким уж был Дэвид – он переплавлял свою жизнь в искусство. И писал сценарий до самой своей смерти, – отозвалась Фредрик. – Триша рассказала мне об этом на своей вечеринке. Они будут воплощать его идеи до самого лета. Хотя, конечно, некоторые детали претерпят изменения.

– Да. Скажем, Триша и Трей будут помилованы. Но откуда Триша знает, чем занимался Дэвид до дня своей смерти? Они были не слишком близки.

Фредрик пожала плечами:

– Я думаю, если Шеффо все же «убьют», то мы сможем вычеркнуть его из списка главных подозреваемых.

– Нет, ведь он думал, что получил помилование. Он просто ошибался. Я очень расстроюсь, если это окажется Шеффо. Но, думаю, все три актера в случае увольнения могли бы получить другую работу, правильно?

Фредрик кивнула:

– Такое случается постоянно. Актеры переходят из одной мыльной оперы в другую.

– А Джен Ким? Если ее уволят, она сможет получить работу в другом сериале?

– Только не должность исполнительного продюсера. Ей повезет, если она станет помощником продюсера. Мыльные оперы вымирают, так что вакансий не много, а ей не хватает опыта. Эта работа для нее – подарок небес.

– Откуда тебе все это известно? – удивилась я.

– «Мыльные оперы изнутри» плюс мой любимый блог, посвященный им. Я очень хорошо информированный зритель.

Мы посмотрели еще две серии «Под конец дня», которые в основном обыгрывали эпатирующее признание Шеффо-Августа. Фредрик объяснила, что в старые времена, до видеомагнитофонов, среднестатистическим зрителем «мыла» была домохозяйка, которая смотрела его два-три раза в неделю, зачастую за глажкой белья. Зрители сильно зависели от сценаристов, и им приходилось как-то восполнять пропущенные ими эпизоды. Это проясняло то обстоятельство, почему персонажи тратили немало времени на оповещение зрителей о том, что им и без того было известно. Это объясняло также повторы в «Илиаде». Греческие женщины, возможно, штопали старые вещи в акрополе и присматривали за детьми, наблюдая за падением Трои.

После мыльной оперы мы посмотрели выпуск «Мыла и грязи». Это были не худшие полчаса, проведенные мной у телевизора, но в десятку худших они все-таки попали. Передаче не хватало обаяния, остроумия и подкупающей общественной ценности. А я скоро стану частью сего действа.

– Не намного хуже, чем «Биологические часы», – высказалась Фредрик, упомянув о моем прежнем реалити-шоу, и это замечание, конечно же, скрасило мне день.

Я уступила Фредрик гостевую спальню, а сама вытянулась на модернистском диване в так называемой гостиной. Никто из нас не хотел ночевать в хозяйской спальне. Мы не знали, когда в последний раз там меняли белье, и сошлись на том, что в любом случае право на сон на подушке мертвого теперь человека должно быть оставлено за его вдовой.

Я ворочалась на угловом диване, размышляя, а не переехать ли мне в небольшой городок или в развивающуюся страну и не стать ли миссионеркой – это куда лучше, чем расписывать стены или ходить на платные свидания. Спала я плохо и все время прислушивалась, не раздастся ли стук в дверь, – это свидетельствовало бы о возвращении Джо.

Но стук так и не раздался.