Смерть Кощея Бессмертного

I

Алане утверждают, что раньше на этом месте стоял город Киммерион. В городе жили киммерийцы, древнее племя, изгнанное скифами в Парфию и Мидию. Кажется, их окончательно разгромили лидийцы. Память о себе киммерийцы оставили в названии пролива — Боспор Киммерийский[1], соединяющий Меотийское озеро[2] с Понтом Эвксинским[3].

Алане вспоминают, что на месте Киммериона, когда-то стоял древний Тавр — столица тавров, народа еще более древнего чем киммерийцы. Они оставили о себе память в названии земли — Таврида[4]. Они смешали свою кровь с кровью кочевников-скифов.

Алане говорят, что скифы — далекие родственники алан. Великие кочевники, некогда внушали смертельный ужас царствам Передней Азии: Ассирии, Мидии, Вавилонии. После поражения от мидян, скифы появились в степях Тавриды, на северных берегах Понта Эвксинского. Это они заставили бесславно бежать из степей войска персидского царя Дария I, изгнали киммерийцев и сами стали жертвой нового племени — сарматов. Скифы ушли в Анатолию (Малая Азия), отчасти в Северную Дакию (Германия), и часть прозвала себя цимбрами.

Племенной союз сарматов распался. Кочевья аорсов, сираков, языгов, роксолан[5] разорены. В Таврии, на берегах морях Киммерийского появился новый народ называющий себя готами.

Каждый народ, что-то о себе оставляет тем, кто приходит следом. Германарих, аз[6], Великий Властитель готов считал по иному. Он мнил эти земли своими — древней прародиной асов и ванов. Готфы, так их называли на прародине. Они выступили в союзе с Понтийcким царством, во главе которого стоял Митридат VI Евпатор против Римской империи. Война длилась двадцать лет (с 89 по 63 гг. до н. э.) и закончилась разгромом Понтийского царства. Союзникам пришлось бежать.

Народ готфов, ведомый асом Одином, вынужден был искать новое отечество. Далеко на Севере, на северо-западных берегах Венедского моря[7] нашли Готию[8]. Вельвы[9] назвали страну по-своему — Великая Свитьод.

Время состоит из превратностей — готы вернулись.

От берегов южной Готии отошли три эскадры: остготы, визиготы и гепиды — храбрые мужи, изменившие и перекроившие заново мир. Готы высадились в устье Вистулы[10], поднялись к её верховьям и добрались до Припяти. Испуганные венеды прятались по пущам да болотам, признавая чужие силу и могущество. Готы миновали приднепровские степи, покорив и подчинив ядвигов и роксолан, оказавших незначительные сопротивления. Наконец, вышли к Понту Эвксинскому и завоевали земли алан; разбили объединенные племена аорсов и сираков, обитавших между Кавказом и Танаисом[11].

Киммерийское море, теплое и ласковое, так не похоже на суровое и холодное Венедское море, обучившее готов мореплаванию. Они строили корабли, совершали пиратские рейды на Элладу и Анатолию. Часть военного союза готов — визиготы и гепиды, поддерживаемые покоренными язигами, роксоланами и аланами, пересекли Данувий[12] и вторглись в Дакию и Мизию. В те далекие времена, Дакия включала в себя Молдавию, Валлахию, Трансильванию и часть Венгрии.

Против готов выступил римский император Деций, в свободное от походов время занимающийся преследованием и распятием христиан. Сражение между римлянами и готами произошло в 251 г. н. э. Римской армии было нанесено страшное поражение. Император погиб. Конная лава, ничего не щадящих варваров, несущих за собой пожары и разорение, обрушилась на города Вифинии, Галатеи, Кападокии. В пламене пожара исчез разрушенный варварами храм Дианы в Эфесе. Готы огнем и мечом прошлись по Фракии, Македонии, Греции. Готские фрамеи (копья) поднимали беззащитные перед нашествием города. Мужское население уничтожалось, женщины и дети попадали в растущий обоз с награбленным добром.

Мудрые Афины уберегли от пожара книги. Один из готских вождей весело воскликнул: «Оставьте грекам книги, чтоб они, читая их, забывали воинское искусство и тем легче были побеждены нами».

Греки грустно кивали, сыпали на головы пепел…

Так произошел новый передел мира. Никогда до этого, цивилизация не знала такого народа беспощадного и свирепого к врагам.

Готы стали хозяевами устья Данувия[13] (там поселились визиготы), в Трансильвании обосновались гепиды. Восточнее, между Танаисом и Тирасом[14], воцарились остготы.

Аз — царь, Великий Германарих, покорил племена обитавшие в Восточной Европе: земли мордвы, мери, верховья Ра[15], почти все Поднепровье, Крым и окрест лежащие степи; победил многочисленные племена венетов, герулов, эстов.

Он разбил ставку в Таврии, на берегах Киммерийского моря, подняв и заново отстроив стены древнего Киммериона, потому что считал — готы вернулись на родину предков, в Готфию. Они кочевали где-то в этих местах угрожая Боспорскому царству, а потом, вместе с царем Митридатом Евпатором воевали против римского владычества. И теперь уже не имело значения, где стоял легендарный Азгард.

На вершине холма стоял высокий, круглый двухъярусный храм-дворец. Его стены поддерживали ясный, синий свод Таврического неба. У храма-дворца не было купола. В центре единственной круглой залы, на возвышении, стоял золотой трон, вывезенный из разоренного Эфеса. На троне гордо восседал высокий широкоплечий мужчина. Он был облачен в белую латиклаву[16]. На гордо откинутой к спинке трона голове сиял широкий золотой обруч. Длинные светлые волосы, украшенные седыми прядями, лежали на плечах заплетенными косами. Длинные седые усы едва ли не касались груди, короткая борода обрамляла щеки и подбородок. Серые глаза хмурясь, задумчиво смотрят вперед. Орлиный нос хищно навис над усами и бородой. Тонкие, бледные губы плотно сжаты. Одна рука лежит на подлокотнике, вторая держит золотой кубок, наполненный пурпурным кипрским вином. Вся поза и вино — намек на Одина. В Валгалле боги пьют вино, а герои — медовое молоко козы Хейдрун, которая щиплет листья ясеня Иггдрасиль.

Это и есть король готов — Великий Германарих. Его взгляд устремлен через широкий арочный портал на бирюзовое море. Теплое, спокойное. Голубые волны лениво накатывают на песчаный пляж, лижут белые выступы каменных блоков. Алане считают, что большая часть Киммериона скрыта в морской пучине и зыбучих песках.

Германарих улыбнулся: «Киммериона нет, есть восстановленный Азгард — столица моей великой империи, с которой ищет дружбу ленивый и спесивый Рим, перед которой трепещут греческие полисы».

Белые камни древних зодчих пошли на строительство двухъярусного храма, сооруженного на холме и на постройки у подножия холма: небольшой дворец, окруженный садом, казармы, конюшни, склады и винохранилища.

В городе ремесленники и крестьяне не жили: все, что было необходимо — отнималось и доставлялось в ставку. Основная масса готов семьями селилась основывая вайхсы[17] вдоль побрежья Киммерийского моря, основывали хутора среди бескрайних степных просторов, богатых плодородной землей, мелкими реками и озерами.

Ноздри Германариха затрепетали — морской запах сменился ароматом разнотравья: полыни, чабреца, мятлика и тонконога, к которому примешивался терпкий ковыльный запах. Иногда, по приказу Германариха, трон разворачивали в противоположную сторону, тогда он смотрел на другое море — ковыльное, несущее к холму зелено-серебристые волны, разбивающиеся о белые стены гарнизона.

Никто не знал, о чем думает король, свирепый и беспощадный к врагам, какие новые походы разрабатывает. Германарих глядя на ковыльное и киммерийское море, на синий лоскут неба, опрокинутый над окоемом[18] надменно и гордо думал о том, что храм, выстроенный в честь предков и богов и есть центр мироздания — Азгард. Значит право обладать мировой короной принадлежит готам.

Готы поднимали фрамеи и отплывали на длинных остроносых скедиях и набойнах[19] грабить колонии греков и римлян. Их конница неслась по степи на восток и север, к владениям антов, венетов и славян — племена многочисленные, но не воинственные — чтобы обратно привезти: рабов — молодых женщин, детей, медовые борти, меха, бочки с пивом, деготь для тяжелых степных телег, железо для кузниц.

Часто, на вершине холма, по вечерам устраивались пиры. В специально принесенных жаровнях металось пламя, словно красный неукротимый зверь, освещая столы и пирующих. Центральный стол Германариха, чувствующего себя живым воплощением Одина, стоял на возвышении, перед троном, рядом сидели его ближайшие сподвижники. В зале столы заняты именитыми воинами, нарочитой чадью, седыми ветеранами.

Языки пламени высоко взметались, высвечивая белые колонны второго яруса и темные ниши, в которых застыли статуи богов, вылепленных из глины, обряженных в роскошные одежды и взирающие на пирующих, с шестиметровой высоты. Искры уносились ввысь, к звездному, бессмертному хороводу. В правом углу, где большой камин, над жаром углей повешен целый олень. Двое рабов тяжелым воротом медленно поворачивают тушу. Нерубленная дичь жар любит, огонь сжигает и выпускает из мяса сок. А так, мясо румянится, кроется хрустящей корочкой, пропекается до самых костей. Аз любит свежую дичь и попробуй ему не угодить — рабов тут же уведут садить на копья.

У ног Германариха обычно сидели старая вельва и сплетатель песен — скальд Икмор. Он никогда не расставался с музыкальным инструментом похожим на лютню или ручную, четырехструнную арфу.

Когда Аз поднимает руку, шум бражников стихает. Склонив головы, готы прислушиваются к сладкозвучным струнам и громкой речитативной дайне[20] Икмора:

Германарих вскинул голову к звездному небу и думал: «Что Один? Отец ратей железных, светлый ас, но разве есть сейчас кто-нибудь живущий на земле, кто может быть равновеликим мне?»

Вельва рассыпала перед троном мелкие гадальные кости и отгадывая мысли Германариха говорила: «Славное время наступило для Свитьоф и Эрманариха».

Взгляд Германариха переместился на нишу, расположенную над порталом. Там стояла раскрашенная статуя Одина — Одноглазый Всеотец, потому что отдал глаз великану Мимиру за знание будущего, отведав из источника мудрости. Чтобы познать руны, Один сам себя принес в жертву. Пронзенный собственным копьем, он девять дней провисел на ясене Иггдрасиль. Отец Павших — ведь ему принадлежит чертог Валгалла и живут в нем эйнхерии — павшие в бою храбрые воины. В руках ас держал кубок-рог обвитый виноградной лозой и посох.

«Проводник и пастырь» — как и я, ведающий, что ждет наше племя — честь и слава. Германарих пригубил вино. «Главная задача любого правителя, это обезопасить свой народ. Безопасность народа — гибель врагов. Все иноплеменные, что окружают мое племя — враги. Если не губить, то использовать чужаков в войнах друг против друга».

Сквозь речитатив дайны скальда, Германарих услышал, как проскакал конь и кто-то спешился у подножия холма. Несколько неразборчивых фраз прозвучали у портала, где прятались телохранители. В зал вбежал Френлаф. Алые отсветы пламени заиграли на потном лице сотника. Он сдержано поклонился и замер, не поднимая головы, подчеркивая этим дурные вести.

Икмор прекратил петь. Пирующие смолкли, в ожидании вести. Германарих грозно нахмурился — неделю назад, он послал сотню Френлафа в земли антов, для сбора дани.

— Говори! — приказал Германарих.

Френлаф опустился на колено, развернул на полу убрус. На бело-красном платке блеснул длинный широкий клинок с прямой рукоятью украшенной «яблоком» — сразу видна работа антов.

— Подойди!

Сотник неохотно поднялся с колен, взяв в руки меч антов. Приблизившись к трону, меч протянул рукоятью азу. Избегая смотреть Германариху в глаза, сказал:

— Это меч росского архонта Буса. Он велел передать, о великий, что анты и русы отныне дань не выплачивают.

— Да? Что еще он сказал? — Германарих принял меч, провел ногтем по краю лезвия.

— У росов много мечей, чтобы навсегда отвадить тех, кому недостаточно слова.

— Снова взбунтовались! — Германарих вскочил с кресла. Не глядя, сунул кому-то в руки кубок с вином.

— У них много таких мечей? — Германарих потряс мечом и строго спросил: — Френлаф, где твои люди?

— Анты нас отпустили с миром, — сотник потупился.

— Отпустили? Вы что, псы трусливые? — Меч со свистом разрезал воздух. Голова Френлафа открыв рот, с вытаращенными глазами, покатилась к порталу. Обезглавленное тело некоторое время стояло, выплевывая кровавый фонтан. Кровь залила грудь готского вождя. Он брезгливо подтолкнул обезглавленное тело, вскинул над головой меч антов. Безумно улыбаясь, темными глазами обвел притихший зал, отшатнувшихся в испуге охранников.

— Видите, — Германарих разрубил мечом воздух. — Этот пес неправильно понял и передал слова анта, — он наступил на обезглавленное тело сотника. — Росы отдали меч для того, чтобы показать свою покорность готам. Хорошие воины оружие не отдают. — Король готов протянул руку, указывая на Винитара.

Молодой мужчина был из визиготов. Более года назад он приехал из Дакии и служил у Германариха начальником стражи. Гот всегда ходил в трофейных доспехах римского центуриона, в шлеме украшенным пушистым конским хвостом. Безумно отважный, как берсерк, с преданными собачьими глазами, визигот считался любимцем Германариха.

— Винитар. Возьми воинов и накажи бунтующих рабов.

— Готов к исполнению, повелитель. — Визигот наклонил голову, взмахнул конским хвостом.

— Возьми с собой росомонов Тарма, они воевали с антами и знают короткие лесные дороги. — Германарих перевел взгляд на скальда Икмора, тот покорно держал в руке его винный кубок.

— Выпей, скальд, не держи вино, во славу Одина и героя Френлафа, который вот-вот войдет в его чертоги.

Скальд поклонился и сделал несколько судорожных, торопливых глотков. Германарих снисходительно усмехнулся.

— Я хочу, чтобы ты отправился в страну алан. До нас дошли слухи, что на краю их земель объявилось воинственное племя хуннов. Ты должен узнать о них все. Возможно, что в будущем они станут нашими противниками.

— Слушаюсь, повелитель. — Икмор посмотрел вглубь кубка, словно надеялся прочитать свою судьбу.

— Дарую кубок, во славу Одину, — Германарих посмотрел на меч в руке, подумал, что идти самому, против маленького незначительного племени росов-антов, на никому неизвестного Буса, слишком много чести. Совсем недавно, готы с поднятыми фрамеями вернулись с победой из страны сираков, обитавших в верховьях Танаиса, разгромив их войска и казнив архонта[22].

Германарих сел на трон, устремив задумчивый взгляд на море. Утопающее солнце окрасило его в багряный цвет.

«Кровь. Похоже…Покорность побежденного народа зиждется на его сущности — на крови. Кровь. Она всюду, даже в природе, это один из преобладающих цветов». По лицу сурового вождя блуждала кривая улыбка.

Телохранители, стараясь не шуметь, убрали обезглавленное тело несчастного гонца…

Ночью, на холме был виден белый храм, освещенный багряными всполохами. Шум моря и ветра заглушали крики бражников — дружины готского короля, гуляющей в круглом зале, под глиняными молчаливыми и согласными взглядами богов-асов, воинственных предков…