Смерть с отсрочкой

15

Мастер по ремонту торговых автоматов обрадовался, расставшись, наконец, с бандитом в спортивном костюме на плаза Меркадор в Монтальбане. Полностью открыв окно, чтобы выветрить из машины зловонные газы, он жалел лишь о том, что девица Серрано так низко пала. Дружелюбная и забавная пышка с единственным очевидным недостатком — абсолютным отсутствием вкуса в выборе мужчин. Мастер ехал домой к жене, чувствуя себя старше, мудрей и грустнее.

С другой стороны, Ленни чувствовал себя молодым, обнадеженным, в высшей степени мужественным и полным жизни, невзирая на судороги в спине. На нем почти настоящий кожаный пиджак «Найк», ослепительно-белые кроссовки «Рибок», унылая бейсболка «Барберри». Остановившись глотнуть джина, позаимствованного в «Свинье» в качестве презента, он выхватил из кармана золотую монету и поцеловал. С самого начала знал, что она окажется под рукой в самый нужный момент — мгновенно полученная страховка, которая в любом конце света оплатит развлечения, еду и жилье. Стилизованный трехмачтовый парусник на решке напоминает плавучий замок с длинными вымпелами, развевающимися на ветру. На лицевой стороне красуется изображение шустрого с виду типа с бородой — видно, какого-то испанского короля. Монета Ника была продана за одиннадцать сотен евро — в большом городе, в специализированном магазине. Понятно, в таком захолустье получишь ничтожную сумму, но Ленни решил твердо требовать как минимум пятьсот. Вполне хватит на ночь в городишке, а когда уж совсем будет плохо, на автобусный билет до Коста-Бравы. Он даже не догадывался, насколько будет плохо.

День заканчивался, темнело, но Ленни мигом углядел скромное заведение под названием «Крус и сын», отметив торчавшую из окна полоску фольги от охранной системы, дешевые кольца, выложенные кругами на бархатной подкладке, сверкающие часы, выставленные на пыльных стеклянных полках. Эрман Гутьеррес Крус, находившийся в торговом зале среди уцененных напольных часов из темного дерева, тоненьких золотых и серебряных ожерелий по сниженным ценам, не подозревал ни сном ни духом, что предсказание вот-вот исполнится. Читая телевизионный журнал и лениво гадая, что будет после полного перехода к электронному потреблению, услышал сигнал тревоги. Взглянул на монитор камеры наблюдения, увидел рассеянно топтавшегося на пороге мужчину, приняв его за водителя грузовика. Серьги в ушах, как у придорожных шлюх. Эрман Гутьеррес Крус нажатием кнопки открыл дверь.

— Сеньор, прошу прощения, у нас нет ни еды, ни напитков! — крикнул он, но водитель грузовика, проигнорировав предупреждение, подошел к прилавку в дымном облаке алкогольных паров. Эрман отметил, что он принес с собой бутылку джина «Лариос» и откровенно пьян. Протянул руку поближе к кнопке, которая находилась на прямой связи с полицейским участком, и чуть не нажал, когда пьяный ринулся к нему. Слыша, как что-то звякнуло на стойке, взглянул, и сердце затрепетало, ноги ослабли, голова закружилась. Эрман нервно посмотрел на пьяного, на монету, закрыл глаза в безмолвном изумлении.

— La profecia,[93] — прошептал он.

— Точно, перед тобой настоящий профессор, — прогудел в ответ Ленни. — Охотник за костями динозавров из одного английского университета. Что дашь мне за эту мелочь?

Англичанин, понял Эрман. Чем объясняется алкогольное опьянение и одежда. Он постарался взять себя в руки, борясь с желанием схватить монету и с воплем броситься в церковь.

— Добро пожаловать в Монтальбан, сеньор, — просиял он.

— У тебя тут очень мило, Панчо,[94] — кивнул Ленни. — Сколько она стоит?

Действительно, сколько эта монета стоит? Почти семьдесят лет ожидания, терпение трех поколений, лучшее время жизни двоих взрослых мужчин, которое прошло в горах из-за высокомерного пренебрежения предсказанием гадалки и отчаянием матери. Эрман почувствовал навернувшиеся на глаза слезы и онемение толстых коротких ног. Перед ним совершается чудо, а англичанин спрашивает, сколько оно стоит. Он втянул носом воздух, помахал пальцем:

— Пожалуйста, сеньор, обождите. Только не уходите… Позвольте предложить вам стул и чего-нибудь выпить, хоть я вижу, с собой принесли.

— Не имеет значения, — передернул плечами Ленни. — Могу принять из ваших запасов. Пиво есть?

— К сожалению, нет. Бутылка коньяку найдется, если пожелаете.

— Пойдет, — кивнул Ленни. — Знаешь, мало где так обслуживают. — Возможно, местных тут тоже так не обслуживают. Ювелир явно принял его за приезжего академика, чем и объясняется расстеленная под ногами красная ковровая дорожка. Ленни решил играть дальше.

— Прошу садиться. — Хозяин поставил гнутый деревянный стул. — Меня зовут Эрман Крус. А вас?

Ленни постучал себя по носу.

— Ленни Нос, приятель. Профессор Ленни Ноулс, охотник за динозаврами.

— Устраивайтесь поудобней, профессор. Я просто должен проверить монету… э-э-э… по каталогам.

— Можешь не торопиться, дружище, — кивнул Ленни.

Он налил в мутный стакан коньяк табачного цвета, оглядел забитую барахлом лавку. Кто-то время от времени протирает стеклянные витрины, но либо неизвестный уборщик слишком маленького роста, либо слишком нерадивый, либо то и другое. Со своего места Ленни явственно видел чистые круги и запорошенные пылью углы, где прятались нетронутые за двадцать лет вещи. Рядом с наручными часами на безвкусных металлических браслетах в больших пластмассовых коробках, выложенных выгоревшим атласом, зачастую покоятся аналогичные шариковые ручки, запонки, в одном-другом случае даже пузырек лосьона после бритья с логотипом какого-то оптимиста-дизайнера, которому было бы нелегко протолкнуть свой товар на норвичский рынок, не говоря уже о специализированном магазине. Взглянув на свое левое запястье, лишенное каких бы то ни было украшений, Ленни подумал, что если считать заведение «Крус и сын» специализированным магазином, то он не видит тут часов, которые бы ему по-настоящему нравились. Время лучше всего отсчитывают воображаемые часы.

Он опустошил стакан с коньяком, снова доверху налил, прикидывая, есть ли здесь что-нибудь, чего можно было бы пожелать. Под стеклом на прилавке распятия, амулеты святого Христофора и других никому не известных испанских святых, от весьма скромных до возмутительных по цене и размерам. Ленни вдруг с негодованием прикинул, что владелец вполне может приделать к золотой монете цепочку и продать ее в качестве медальона местному болвану с волосатой грудью. Дешевые китайские настенные часы намекали, что мир остановился в десять минут второго. Ленни сделал еще глоток и вздохнул. Все это напоминает Гарри Большую Задницу, как говорят в Вест-Энде — первый на его памяти ювелирный магазин, не стоящий ограбления. Блеклые выцветшие черно-белые фотографии и кричащие цветные снимки на пленке «Кодаколор» семидесятых годов, одни в рамках, другие просто пришпиленные, заполняли пространство между затянутой паутиной штангой для подвески картин и потрескавшимся потолком. На моментальных фото изображались двое — толстый, с виду недееспособный мальчик, становившийся старше с каждой следующей удавшейся фотографией, и лысый мужчина неопределенного возраста, либо хмурившийся из инвалидной коляски, либо мрачно улыбающийся со спины мула. Пейзаж везде одинаков: слоистые горы, темные леса Маэстрасго. Никчемный жирный мальчишка, догадался Ленни, вырос в мужчину, который то шептал, то орал в телефон за бисерной занавеской в дальней части магазина. Он взглянул на вернувшегося хозяина:

— Ну что, Панчо?

Двойные семейные корни наградили Эрмана врожденной способностью понимать англичан, которые все одинаковы, как отштампованные. Дружелюбные, снисходительные, терпеливые, глупые, но могут и взорваться средневековой яростью и жестокостью, когда проявляемое к ним пренебрежение доходит наконец до тупых мозгов, затуманенных алкоголем. Этот тип — о чем гадалка не догадывалась — был первым англичанином, зашедшим к «Крусу и сыну», и Эрман проницательно заключил, что, если правильно повести дело, будет и последним.

— Профессор, — начал он, рассуждая, что, если такой хулиган является типичным представителем научного истеблишмента коварного Альбиона, вряд ли можно их упрекать за детское вероломство, — я дал бы вам за монету семьсот… — Ленни сощурился, и Эрман поправился: — Плюс три сотни за содержание золота. Всего тысяча евро, что, как вы наверняка согласитесь, составляет вполне справедливую, даже щедрую сумму.

Ленни выпятил нижнюю губу. Если даго дает кусок, то дойдет и до тысячи двухсот пятидесяти.

— Извини, Панчо, — улыбнулся он дружелюбно, но снисходительно. — Пятнадцать сотен мое заднее слово.

Познания Эрмана в английском языке не распространялись на сленг кокни.

— Заднее?.. — переспросил он.

— Заднее, — подтвердил Ленни, выставив перед ним ягодицы и указывая на ложбинку между ними. — Крайний предел. Пятнадцать мой крайний предел. — Он снова налил себе коньяку на два пальца и закурил.

— Мне надо позвонить, — сказал Эрман.

— Вот что я тебе скажу, — предложил Ленни. — Если не можешь принять решение, дай мне поговорить с тем, кто может.

— Я могу принять решение, — насмешливо заявил Эрман. — Только не держу при себе таких денег.

Ленни встал, и сердце Эрмана панически сжалось.

— Иди звони, — с терпеливой улыбкой разрешил англичанин. — Я буду вон в том баре.

Сиднея удивляло отсутствие боли в раненом плече. Пуля 45-го калибра вырвала кусок мяса из лестничной мышцы, пройдя над ключицей меньше чем в дюйме и в трех от гортани. После свалившего его с ног выстрела чувствовалась лишь свинцовая тяжесть, как от непосильной ноши или от удара тупым предметом. До сих пор рана казалась незначительной и пустяковой, теперь разболелась. Порванная кровоточившая мышца, перебинтованная через правую подмышку, глубоко пульсировала с угнетающей силой, которая проникала от кончиков пальцев до ягодиц, заставляя спазматически стискивать зубы. Волны холодного пота и тошноты поочередно прокатывались в голове, разбитой и разбухшей, как футбольный мяч. Лежа в одиночестве на опилках в кузове, он праздно смотрел на забрызганные кровью стенки, стараясь избежать дальнейших повреждений, пока грузовик прыгал по ухабистой горной дороге. Виллафранка сидел теперь впереди между Коббом и Кройцем, и немец старательно присматривал за раненым Сиднеем, регулярно останавливаясь и проверяя, жив ли он еще. Сидней пытался объяснить, что пуля попала лишь в мягкие ткани, с подлинным героизмом слушая собственные слова, хотя вид его говорил о другом.

— Как там Кобб? — спросил он, пока Кройц стряхивал с него опилки.

— Говорит то же самое, что и ты, но рана у него глубокая. Ему нужна медицинская помощь. — Кройц выбросил за борт горсть опилок, перехватив взгляд Сиднея. — Чертов мусор! — выругался он, плотно закрывая дверцы. — Скоро я снова тебя навещу.

Грузовик шел вперед, треща мотором, скользя колесами на мокрых камнях, и Сидней, наполовину уходя в забытье, вспоминал историю, которую в детстве рассказывала ему мать. Жил когда-то в лесу дровосек, срубил он однажды дерево и нашел на нем эльфа. Поймал, сунул в мешок, рассчитывая получить награду от короля. «Я тебя сам награжу! — крикнул эльф. — Дам намного больше, чем король, если только пообещаешь меня отпустить». Дровосек попросил подтверждения, и эльф его направил к пустому пню в темном сердце леса. Велел опустить фонарь в дупло и внимательно посмотреть. Изумленный дровосек увидел в подземной пещере несметную груду золота. Одна беда — не было у него ни веревки, ни лестницы, чтобы добраться до богатства. «Пойди домой, принеси», — посоветовал эльф. «А как я потом найду пень?» — возразил дровосек. Эльф почесал в затылке. «Насыпь в мешок опилок, оставляй горстку на каждой развилке». — «Но если насыпать опилки в мешок, мне придется тебя отпустить». — «Такое условие», — сказал эльф. «А ты золото перепрячешь», — усомнился дровосек. «Даю слово не трогать ни золота, ни опилок», — пообещал эльф, а все знают, что эльфы никогда не лгут.

Сидней очнулся — грузовик притормозил, дернулся назад. Он перевернулся на здоровый бок, попытался сесть. Хриплый вой мотора становился пронзительней, громче, ниже, ему аккомпанировал болезненный скрежет железа по камню. Сидней недоверчиво увидел, как содрогнулась крыша фургона, откуда спиралью посыпались хлопья краски, а потом она выгнулась, лопнула, пробитая нависшей скалой. Мотор в конце концов умолк, трясясь, как мокрая собака. Все стихло. Дверцы открылись в полутьму, освещенную только оранжевым светом сигары Кобба.

— Ну, как ты, малыш?

— Где мы?

— У Али-Бабы. Возьми оружие.

Мимо прохромал Виллафранка.

— Это римская шахта. Я тут где-то лампу оставил, — сказал он.

Сидней вглядывался в лицо Кобба над огоньком сигары.

— Как ваш живот?

Кобб затянулся, небритая верхняя губа блестела от пота.

— Погано, как шлюха из Нью-Джерси.

— Где Кройц?

— Я здесь. Хочешь со мной поговорить?

Сидней покачал головой.

— Лампа только одна, — цыган ее потряс, — и только наполовину залитая.

— Кончай тянуть пса за хвост и показывай клад, — проворчал Кобб, поднося зажигалку к фитилю, отбросившему оранжевый свет на неровные каменные стены. Грузовик уткнулся задом в низкий узкий туннель, на стенах которого еще были видны похожие на ракушки следы от изготовленных вручную инструментов, а хрупкий потолок покрывали глубокие трещины. Вырубленный человеком проход тянулся футов на тридцать, выходя в широкую камеру, засыпанную камнями.

— Дерьмом пахнет, — заметил Кобб.

— Возможно, от нас, — предположил Кройц. — Из канализации.

— Или от них, — возразил Кобб. Два трупа лежали, обнявшись, как любовники, возле трещины в стенке, как будто пытались выбраться наружу. — Твоя работа, Виллафранка?

Цыган перекрестился, когда свет лампы упал на черные пальцы, вцепившиеся скрюченными когтями в запачканный экскрементами пол.

— Господь дарует им вечный покой. Они не заслуживали доверия.

— В отличие от тебя, конечно.

Виллафранка поставил лампу на землю в десяти ярдах от заднего борта грузовика, приподнял край брезента. Даже вблизи лежавшая в тени груда казалась просто очередной кучей камней. Кобб вытянул руку с пистолетом 45-го калибра.

— О'кей, Виллафранка. Больше ты нам не нужен. Твое время вышло. Отойди в сторонку.

Испанец со вздохом опустил брезентовое полотнище, шагнул в сторону, как возмущенный ребенок.

— Снимай брезент, малыш.

Сидней наклонился, поднял угол, замаслившийся и засохший от грязи, почуял запах сухого кедра, костяшки пальцев скользнули по гладко выструганному дереву. Свет упал на штабель узких деревянных ящиков. В этот момент он ждал, что Кройц потребует объяснения происходящего, но немец молчал и почти не дышал. Сидней потянул из кучи один ящик за веревочную ручку, почувствовал при этом пронзительную боль в спине и оглянулся на Кобба.

— Открыть?

Кобб посмотрел на Кройца, сверкнув пистолетом в руке.

— По-моему, вы стараетесь догадаться, зачем я сегодня привез вас сюда, господин Кройц.

Немец взглянул на два трупа, на Кобба, облизал губы и улыбнулся.

— Догадываться не мое дело, майор. Я просто исполняю приказы ради победы рабочей революции.

— Знаешь, что в этих ящиках?

Кройц взглянул ему прямо в глаза:

— Нет, не знаю.

Кобб кивнул Сиднею:

— Вскрывай, малыш.

Сидней взломал штыком деревянную крышку, поднял лампу, осветил содержимое. Ящик был набит монетами, россыпь золота сверкала, светилась, как лава, источая в сумерки лихорадочный жар.

Радость Кобба омрачил приступ боли, он привалился к стене, задохнувшись, словно от порыва ветра. Кройц тоже задохнулся, но не от боли, а Ангел Виллафранка лишь грустно улыбнулся при виде награды, которая никогда не принесет ему счастья.

— Что мы с ним будем делать? — равнодушно спросил Кройц.

— Что? Отвезем Орлову, конечно, вместе с этим кретином! — воскликнул Кобб, оторвав от живота руку, чтобы раскурить потухшую сигару. — Если у вас нет других предложений, господин Кройц.

— Если нас за ним посылали…

— Именно. Посмотри, нельзя ли подогнать машину поближе. Тут сотня ящиков, и, похоже, грузить придется вам с цыганом.

Сидней дождался, пока Кройц протиснется между кузовом и стеной туннеля, и тогда сказал:

— Он что-то затеял.

Кобб нахмурился:

— Не осложняй дело, малыш. Сейчас ты для меня почти бесполезен, а он необходим.

— Он вас спрашивал, почему мы свернули с шоссе? Спрашивал, почему Виллафранка указывает дорогу? Вот что я вам скажу: ему было известно о золоте. Он что-то задумал, и нам будет плохо.

Кобб скорчил гримасу:

— Если я захочу, чтобы мне предсказали судьбу, то обращусь к цыгану. Держи свои догадки при себе, малыш, не мути воду. Если бы он захотел сделать шаг, сделал бы на повороте, когда мы с тобой оба свалились.

— Нет, не сделал бы, — возразил Сидней. — Ему нужен был Виллафранка. Он тянул время.

Грузовик с рокотом вернулся к жизни, кашляя, как заядлый курильщик, и заполняя низкий туннель ядовитыми выхлопными газами, пока Кройц пытался подвести его ближе к золоту.

— Боже Всевышний! — закашлялся Кобб. — Пошли отсюда, пока не задохнулись. — Он потащил Виллафранку мимо грузовика из шахты на узкий травянистый уступ высоко над долиной. — Я не смог бы привести сюда машину, — заметил он, — а ты даже водить не умеешь. Честно сказать, без Кройца вообще бы не справились, так что будем считать его членом семьи, пока он не докажет обратное. — Он бросил на Виллафранку кислый взгляд. — Как ты отыскал это место, черт побери?

Цыган покачал головой с обвисшими кудрями, которые пошевеливал ветер.

— Я больше с вами не разговариваю. Мне надо с собой примириться.

Кройц заглушил мотор и выпрыгнул из кабины.

— Ближе нельзя! — крикнул он Коббу. — Что теперь?

— Теперь будем грузить. Я хочу поскорее убраться отсюда.

— А мне что делать? — спросил Сидней, боясь остаться один.

— Воды набери, — велел Кройц, вытаскивая из кабины бурдюк из козьей шкуры. На колечке, скрепляющем горлышко, болтались крошечные серебряные верблюды, звякнувшие, когда Сидней поднял его с земли. — Из регулярных марокканских частей, — объяснил Кройц. — Еще сто лет продержится.

— Мы-то не продержимся, — пробормотал Кобб.

Сидней схватил винтовку, медленно побрел к краю склона, пристально вглядываясь в жидкую растительность внизу в поисках ручья. Левая рука не двигалась и горела до локтя, боль, как гриф, совершала мощные размашистые атаки, после которых накатывала тошнота и слабость. Рубашка потемнела, пальцы стали липкими, волосы свалялись от крови, и он, неся оружие в здоровой руке и пустую солдатскую флягу на уцелевшем плече, сообразил, что горит в лихорадке. На секунду задумался, не истечет ли кровью в одиночестве в этих жутких горах, и уверенность в том, что этого не случится, поколебал страшный стыд, что такая ничтожная рана заставила его так низко пасть. Он остановился отдохнуть, прислонившись к сосне, глубоко вдыхая антисептический запах смолы, обещая себе промыть и заново перевязать рану, когда найдет речку. И тут услышал свист — поток адреналина мигом смыл боль и жалость к себе. Он упал на живот, пополз к шедшей вниз колее, посмотрел вниз, где тропа извивалась в более густом лесу на нижних склонах. Легкий западный ветерок шевелил хвою, ветки поскрипывали, верхушки потрескивали под теплым солнцем. Слепень описывал бешеные круги, потом сел на кровоточившее плечо. Сидней его согнал, тот снова сделал круг, снова сел. Он вытер пот с глаз и губ, сунул в рот камешек, чтобы набралась слюна смочить пересохшее горло. Внизу ничто не шевелилось. Его отыскали маленькие темные мушки, зажужжали в ухо, ползая по ране, при взмахе руки взлетали на дюйм и снова опускались. Черный жук прополз по руке, по винтовке, пока Сидней вглядывался в прицел, выслеживая движение, которое слышал.

Через три минуты увидел. Первыми шли двое, медленно шагая по колее с винтовками, поблескивавшими на солнце. За ними еще шестеро, одни без головных уборов, другие, видно до крайности осторожные, в тяжелых стальных касках. Тревога усилилась при виде трех пулеметчиков, вышедших из-за деревьев следом за стрелками. Он снова взглянул на первую пару и начал медленно считать идущих. Если и дальше пойдут таким шагом, не пройдет и часа, как будут на месте, петляя, как бигли, от одной кучки опилок к другой. Сидней насчитал тринадцать человек — замыкал группу офицер.

— Где вода? — требовательно спросил Кройц в потемневшей от пота рубашке, с розовым скальпом, просвечивавшим сквозь намокшие волосы.

Сидней бросил на землю пустой бурдюк.

— К черту воду, — пропыхтел он. — У нас гости.

Кобб, согнувшийся на сиденье из ящиков с золотом, как человек с вывалившимися кишками, поднял брови.

— Кто? Сколько?

— Я насчитал девять стрелков, офицера и команду пулеметчиков.

— Они тебя видели?

Сидней отнесся к вопросу с должным презрением.

Кобб тяжело поднялся.

— Как они нас нашли, черт возьми?

— Кройца спросите, — предложил Сидней, вытаскивая свой люгер. — Спросите его про опилки.

Кройц улыбнулся и повернулся спиной к Сиднею, заталкивая в кузов ящик.

— По-моему, мальчик бредит, — сообщил он Коббу.

Майор вздернул бровь.

— Да? Ну, можно его извинить.

Кройц вытер руки о штаны.

— Понятия не имею, о чем вы оба толкуете. Можно дальше грузиться?

— Я спрашиваю тебя про опилки, — повторил Кобб с низким грозным рычанием крадущегося леопарда. — Видел, как ты швырнул эту дрянь на дорогу у контрольно-пропускного пункта, подумал, что просто случайно, по неосторожности. Потом увидел то же самое на дороге к Вилларлуэнго, и у меня возникли подозрения.

— А потом я видел, как вы сыплете в колею полные горсти при каждой остановке, — добавил Сидней.

Кройц вздохнул:

— Не будьте идиотами. Они сыплются каждый раз, когда кто-нибудь откроет дверцу. — Он пнул кузов грузовика. — Смотрите, их тут полным-полно.

— Не крути передо мной задницей, Кройц, — предупредил Кобб. — Все кончено. На кого ты работаешь?

Сидней понял, что немец собрался бежать, точно так же, как прежде видел по сжавшемуся в комок зайцу, что тот готовится к рывку.

— На кого работаешь? — вновь рявкнул Кобб.

— Какая разница? — холодно бросил Кройц.

Кобб пожал плечами:

— Может быть, для меня есть разница.

Кройц коротко и фальшиво рассмеялся:

— В данный момент я тебе нужен живой, а не мертвый. Никому из нас нет нужды здесь умирать. Сдавайтесь сейчас же, и я гарантирую, что вас не повесят.

— Вот как? — протянул Кобб. — Пользуешься влиянием?

Кройц коротко кивнул, следя глазами за медленно двигавшимся дулом 45-го калибра в руке Кобба.

— Вполне достаточным.

Кобб улыбнулся:

— Ты ведь на самом деле такой же, как мы, правда, Кройц? Официально зарегистрированный старший член хренова общества самовлюбленных ублюдков. Убейте меня, не пойму, как подобные нам вообще собираются вместе, но ты знаешь не хуже меня, что есть только один путь к спасению. Наверно, я зря потрачу время, прося тебя отозвать своих псов. Сомневаюсь, чтобы ты пользовался таким влиянием.

Кройц покачал головой:

— Ни один человек не стоит тонны золота, а его тут семь тонн.

— Откуда ты знаешь?

— Мы знали о налете на русский дом в Валенсии.

— Кто «мы»?

— Абвер.

— Кто? — переспросил Сидней.

— Абвер, малыш, — усмехнулся Кобб. — Немецкая разведка. Наш Кройц немецкий шпион.

— Ах, сволочь! — воскликнул Сидней. — После того, что они с тобой в лагере сделали? После того, как чуть не убили? Или все это тоже вранье?

Кройц с улыбкой почесал ухо.

— Это все правда, мальчик. Просто теперь ты знаешь, почему они меня выпустили.

Кобб шумно выдохнул.

— О'кей. Конец истории. — Он поднял кольт, целясь в грудь Кройца.

Немец внезапно выскочил из кузова, легко приземлился, толкнул ногой лампу. У него была только доля секунды, чтобы погасить свет, и ему это не удалось, но он сумел воспользоваться преимуществом неожиданности. Развернулся на каблуках, проскочил мимо Сиднея, рванулся к Коббу.

Сидней упал на колени под выстрелом Кобба, пуля взвыла, срикошетив от противоположной стенки.

— Чуть в меня не попали! — завопил он.

— Заткнись, беги за ним, — выпалил американец, брызнув слюной. — Не стреляй там. Возьми. — Сидней опустил глаза на толедский кинжал, который в последний раз видел вынутым из груди девушки в Теруэле. Даже Кобб признал серьезность ситуации. — Давай, малыш, — поторопил он Сиднея. — Все висит на волоске.

Сидней схватил кинжал, проскользнул мимо грузовика. Шорох гравия выдавал Кройца, и Сидней, добежав до края травянистого уступа, сразу увидел немца в пятидесяти футах ниже, бежавшего по диагонали направо. Он спрыгнул со склона, двинулся наперехват. Кройц услышал шаги, оглянулся через плечо, споткнулся, упал на колени, шлепнув ладонями по крутой стенке. Заскользил, перевернулся, поднялся, захромал, позволив своему мрачному преследователю отыграть расстояние. Наконец повернулся с улыбкой, поднял руки, почти игриво сдаваясь.

— По-моему, пришла пора отстранить Кобба от командования, — пропыхтел он. — Верю, что могу рассчитывать на твою поддержку.

Сидней переложил в руке кинжал, готовясь нанести прямой удар.

— Заткнись, повернись, — приказал он.

Кройц отступал назад, держа перед собой руки, прикрывая локтями ребра.

— Не делай этого, Сидней, — настойчиво сказал он. — Ты никому не обязан подчиняться, точно так же, как я. Подумай секунду. Ты ранен, я нет. Могу отобрать кинжал, яйца тебе отрезать.

— Попробуй, — прошипел Сидней, делая фехтовальный выпад. Лезвие скользнуло вдоль линии жизни, на гравий плеснулась струйка крови.

Яростная атака испугала немца, он отскочил назад, прижал к груди раненую руку.

— Послушай меня, — потребовал он. — Одну минуту послушай. — Кройц метнулся влево, уклоняясь от угрожавшего лезвия.

Андалусцы научили Сиднея обращаться с ножом: постоянно двигайся вперед, маши, коли, руби, не давай врагу опомниться, дожидайся момента падения.

— Мы с тобой можем вернуться… — задыхался Кройц.

Сидней снова перехватил кинжал иначе, сделал взмах, чувствуя, как рвется мышца под сталью, распоровшей трицепс, слыша теперь запах брызнувшей из раны крови. Кройц отступал уже почти бегом, с каждым шагом уклоняясь вправо. Спрятаться было негде, он влез на валун на самом краю утеса, неожиданно превратившись в мальчишку, спасающегося от дикого зверя.

— Ты умрешь в той пещере! — крикнул он. Кровь крупными алыми каплями падала ему под ноги. — Пойдем со мной, я тебе гарантирую жизнь.

— Это тебе обещали нацисты? — спросил Сидней. — Они тебя обманули, Кройц. — Он ткнул лезвием в ляжку немца, и тот шарахнулся назад, не сводя с Сиднея взгляда, который как бы проходил сквозь него, устремленный на нечто более страшное и ужасное. Глаза широко открылись в шоке, на миг понимающе сверкнули, и он исчез под грохот камней.

— Господи Иисусе! — выдохнул Сидней, заглядывая за край утеса.

Кройц успел упасть на дно в ста футах ниже. Разбившееся тело на глазах у Сиднея медленно перевернулось и замерло на камнях.

Ленни проводил в Монтальбане поистине обалденный вечер. Давно заметил, что в самых убогих местах нередко имеется наилучшая выпивка, как будто отсутствие перспектив и надежд возмещается богатым выбором спиртного — за очевидным исключением Уэльса, — и бар под названием «Ке Таль» служил одним из ярчайших примеров. Единственным неудобством был Эрман, присоединившийся к нему в самом начале, обменяв монету на конверт с десятью свеженькими купюрами по сто евро и долговой распиской с обязательством выплатить остальное после открытия утром банков. Радость Ленни от чистой прибыли в целых пятнадцать сотен сразу увяла при мысли, что жирный испанец, без сомнения, повысил бы ставку, если поднажать, но и это в три раза больше, чем он рассчитывал. Он чокнулся стаканом с Эрманом, глядя поверх плеча ювелира на ладненькую рейвершу,[95] которая потягивала из баночки алкогольный напиток, стоя у телефона-автомата. Для испанцев еще слишком рано таскаться по пивным, и она была в заведении единственной девушкой, кроме барменши.

Эрман проследил за его взглядом и подмигнул.

— Может, позволите вас познакомить? — осведомился он.

Ленни облизнулся.

— Возможно, приятель.

— Только приглашаю сначала пройти вместе со мной в туалет.

Ленни пронзил его водянистым взглядом:

— Потише, Ромео.

— У меня есть чем вас порадовать.

— Это ты так считаешь, приятель. — Он кивнул на девушку в мини-юбке. — Предпочитаю дам.

Эрман ощетинился, мысленно поклявшись, что дубина еще пожалеет об оскорблении, изобразил улыбку, указал глазами на собственную ладонь.

Ленни опустил глаза и радостно их вытаращил.

— Это действительно то, что я думаю?

— То, профессор. Для вас всего пятьдесят евро.

Ленни схватил с потной ладони Эрмана прямоугольный пакетик.

— Еще есть? Давай три до кучи. — Он бросил на стойку сотенную бумажку и встал с табурета. — Очень мило, Панчо. Всегда можешь твердо рассчитывать, что любитель задрать юбку примет чуточку доброй старой дури.

Когда Ленни вернулся, чихая и моргая, словно выпущенный из загона бык, девушка сидела рядом с Эрманом.

— Профессор! — окликнул торговец. — Идите сюда, познакомьтесь с Мерседес. Я ей говорю, что вы чем-то похожи на Индиану Джонса.

— А ты на Эрнеста Джонса, — пошутил Ленни. Кокаин приятно освежил мозги. — «Эрнест Джонс» — сеть ювелирных магазинов в Англии, — пояснил он.

— Знаю, — кивнул Эрман. — Выпьете кавы?

— Это еще что такое?

— Нечто вроде шампанского.

Ленни скорчил гримасу:

— Шипучая моча. Останусь при своем светлом пиве.

Эрман махнул барменше.

— Я рассказал Мерседес о найденной вами монете.

— Там, где эта нашлась, еще целая куча, — подмигнул Ленни.

— Про клад все знают, — усмехнулась девушка. — Или думают, будто знают. — Она закинула ногу на ногу, расправила юбку над сетчатыми чулками. Ленни никак не мог не обратить внимание.

— Никакого клада нет, — объявил Эрман. — Думаете, семь тонн золота могли пролежать незамеченными все это время?

— В Маэстрасго есть клад постарше, — настаивала Мерседес. — Как насчет Эль Сида?

— Эль Сида знаете? — встрепенулся Ленни.

— Конечно, — ответила Мерседес. — Он стал легендой в наших местах.

— Ух ты, раздолбай меня в задницу! — воскликнул Ленни, тряся головой.

Испанец долго смотрел на него, а потом улыбнулся:

— Как мне нравится английский юмор! Что касается клада в горах, милый мой, это попросту слухи, и все. Конечно, может быть, кто-нибудь свистнул малую часть золотого запаса тридцать шестого года и спрятал в горах, но речь идет буквально о грошах. — Он хлебнул кавы. — Поэтому сюда то и дело являются искатели костей. — Он посмотрел на Ленни: — Где вы взяли монету, которую продали мне?

Ленни передернул плечами:

— Где взял, там уж нет.

К столику, приветствуя Эрмана и Мерседес, подошел дочерна загоревший мужчина с татуировками на руках и волосами до плеч. От него пахло лосьоном после бритья и марихуаной, серебряные браслеты на крепких запястьях зазвенели при рукопожатиях.

— Энрике Пинсада, — объявил Эрман. — Деловой партнер. — Он заговорил с вновь прибывшим по-испански, и Пинсада протянул Ленни руку.

— Желает вам приятно провести время в Монтальбане, — пояснил Эрман, пока Пинсада подтаскивал стул. — Не возражаете против его компании?

На самом деле Ленни возражал. Пинсада с хорошим ястребиным профилем истинного цыгана представлял собой нежелательного конкурента на распечатку Мерседес.

— Нисколько, — соврал он.

— Так мы говорим о монете, — продолжал Эрман. — Откуда она?

— Не скажу, — усмехнулся Ленни, потягивая пиво и чувствуя на себе взгляд Пинсады.

Эрман пожал плечами:

— Почти каждый житель нашего города носит на шее распятие из найденных в Маэстрасго монет. Покажи, Энрике. Это мой отец изготовил. Люди каждый месяц приносят ко мне в магазин найденную мелочь, но ваша в необычайно хорошем состоянии. — Он подмигнул в сторону Мерседес. — Может быть, из монеты профессора я тебе обручальное кольцо сделаю.

— Ты что, замуж выходишь? — поинтересовался Ленни. Сногсшибательная девка.

— Пока нет, — ответила она, вложив в ответ некое обещание. — Поблизости таких богачей не имеется.

— Надеется, что однажды кто-нибудь отыщет сокровище и она его первая с этим поздравит, — рассмеялся Эрман и перевел Пинсаде свое замечание.

Цыган закурил и недовольно пробурчал что-то в ответ.

— Говорит, она умрет старой девой, — объяснил Эрман. — Говорит, в горах нет никакого клада. Только дураки ищут.

— Я слышал, в старой шахте спрятаны семь тонн золота, — возразил Ленни.

Эрман вздернул брови, перевел сказанное Пинсаде, оба расхохотались.

— В сказке про золото Орлова?

— Именно. По-моему, так его звали. Какой-то русский болван на войне.

— Орлов, — кивнул Эрман. — Это миф, профессор, легенда. Сказка для легковерных. Никакого золота никогда не было.

— Я знаю человека, который его видел, — настаивал Ленни.

— Знаете или знали? — уточнил Эрман. — Любой, кто утверждает, будто видел золото, уже должен был умереть.

Мерседес подалась вперед, держа в одной руке стакан, запустив пальцы другой в вытравленные светлые волосы. Попалась, решил Ленни. Пинсада начинал утрачивать всякие шансы.

— Вот тут ты ошибаешься, Панчо. Старик жив-здоров, брыкается, и он его видел. — Ленни раздавил в пепельнице окурок, закурил другую сигарету, вытирая нос ребром ладони. — Семь тонн в сотне ящиков в пещере в этих самых горах.

— Так ты за ним приехал? — охнула Мерседес.

— Он тебе хвост накручивает, дорогуша, — заявил Эрман. — Где же теперь тот самый старик?

Ленни откинулся на спинку стула, хлебнул пива «Хейнекен».

— Неподалеку.

— В Монтальбане? Хотелось бы с ним познакомиться.

— Не сомневаюсь, приятель, только тут его нет.

— И как этого старца зовут?

— Эль Сид, — ухмыльнулся Ленни, почесывая нос.

— По-моему, вы нас разыгрываете, профессор, — медленно проговорил Эрман, изо всех сил стараясь вложить в свои слова скрытую угрозу.

— А то, — кивнул Ленни. — Давайте посмеемся.

Мерседес встала.

— Не вижу ничего смешного.

— Успокойся, милочка, — вскинулся Ленни. — Куда ты?

— Домой. Вы все надо мной издеваетесь. — Она ткнула в Эрмана пальцем. — Этот дурой меня называет, ты заявляешь, что какой-то старик знает, где клад спрятан, а он… — Она бросила на Пинсаду презрительный взгляд, тряхнула головой. — Прошу прощения, ребята.

Пинсада смотрел в пол, пока она семенила прочь, а Эрман пожал плечами.

— Слишком страстная девушка, понимаете, — объяснил он. — Как я слышал, мешок динамита и с очень коротким запалом. Просто стыд. А вы ей понравились.

Ленни поднял палец, зная женщин как облупленных.

— Вы меня извините, друзья…

Он догнал Мерседес на пути к женскому туалету. Она повернулась лицом к нему, подбоченилась и наклонила голову набок. Ленни насквозь ее видел.

— Я просто пошутил, милочка, — сказал он. — Не хотел тебя обидеть.

— Тогда кто он такой?

— Кто?

— Старик. Его на свете нет, правда?

— Кого? Эль Сида? Эль Сид еще как есть, — заявил Ленни. — Я просто при тех двоих не хотел говорить.

— Как же его зовут? Не Эль Сид. Эль Сид умер тысячу лет назад. — Она облизнула губы и подняла на Ленни глаза, способные разжечь огонь.

Ленни кидало в жар и в холод. Он тяжело сглотнул.

— Ты слишком молодая, чтобы помнить Дэвида Боуи. Стармен — звездочет, который смотрит в небо. Забыл, где лежит золото, и забыл, почему позабыл.

— Ты пьян, — заключила Мерседес и отвернулась.

Ленни схватил ее за руку и повернул обратно.

— Я лишился рассудка, милочка, — признал он, — но его зовут именно так: Сидней Стармен. Эль Сид.

Мерседес смотрела ему в глаза, ища проблески правды, потом быстро окинула взглядом бар.

— Хочешь, в другое место пойдем? — спросила она. — Смоемся от них.

— Ну, пошли.

Играли «Вольную птичку», вполне подходяще, по мнению Ленни, который оттянулся, даже не заплатив за выпивку.

— Жди тут, — приказала она. — Мне надо в туалет.

— Только барахло заберу, — сказал Ленни и засеменил к столику, как персонаж водевиля. Наклонился за сумкой. — Продолжайте без меня, джентльмены, — осклабился он, подмигивая цыгану. — Либо получаешь, приятель, либо не получаешь.

— Дерьмо собачье, — проворчал Пинсада, глядя, как Ленни тащится к стойке бара. — Я только зря время потратил.

Эрман покачал головой:

— Может быть, он полное дерьмо, но шанс настоящий. Я видел доказательство. Все это лишь предисловие.

Пинсада застонал.

— Оставь свой сверхъестественный бред, Крус.

Эрман вздернул брови.

— Мне гадалка сказала, что однажды дурак сойдет с гор и даст мне золотую монету. Друг мой, именно так и случилось. Очень жалко, что это тебя пугает, но так оно и есть.

— А гадалка сказала, как отыскать несметный клад после того, как дурака не станет?

— Целиком и полностью надеюсь на твою сестру, — сказал Эрман. — Наверняка выжмет все из любого мужчины.

Цыган окинул лицо Эрмана медленным взглядом:

— Никогда не говори о моей сестре, толстяк, и не трать понапрасну мое время. У меня там ребята сидят, это мне денег стоит.

— Имеешь в виду своего брата, — вздохнул Эрман.

— И Эскобара. — Цыган передвинулся на краешек сиденья, почти вдвое согнувшись. Закурил сигарету, пристально посмотрел на Эрмана.

— Эскобара? Какого? — Эрман велел привлекать к делу только знакомых.

— Пако Эскобара.

— А я думал, он умер.

— Все так думают.

— Кто тогда за борт упал?

Пинсада пожал плечами:

— Какой-то тип из Барселоны. Эскобар ему одолжение сделал. Круиз оплатил.

Эрман с неудовольствием покачал головой. Пако Эскобар был компаньоном братьев Пинсада, которые, пользуясь его именем, создали ему репутацию самого злонамеренного пристава в Арагоне. Начав с взыскания долгов и конфискации имущества, Эскобар стал специалистом по разрешению споров и главным подозреваемым в убийстве юриста из Кастеллона, возражавшего против проекта строительства порта стоимостью тридцать миллионов евро. Дело против него развалилось после исчезновения — считалось, что он утонул, упав за борт с корабля, совершавшего круиз по Средиземному морю. А теперь вернулся, точно выбрав время.

— О чем ты только думал, мать твою? — прошипел Эрман.

Пинсада вытянул руки.

— Эскобар заказов не выполняет, он требует. Если кому-нибудь надо шею свернуть, он тот самый, кто нужен. Мне надо, чтобы он уехал — у него семья в Колумбии, — поэтому я заключил сделку.

— Сделку? С хреновым психопатом? Какую?

Пинсада затянулся сигаретой.

— Пошлю его за золотом.

— Нет пока распроклятого золота, господи Иисусе!

— Ну, ты мне по телефону другое сказал. Как я слышал, семь тонн ждут, когда их выжмут из какого-то англичанина. Я и говорю Пако, если у тебя руки в крови, вполне хватит наличных, чтобы их отмыть в Медельине.

— А насколько я понял, дело, как всегда, исключительно между нами с тобой.

Пинсада открыл рот для ответа, но Эрман остановил его, подтянув к себе через стол телефон. Открыл крышку и заорал, перекрикивая громкую музыку:

— Крус слушает!

— Это Мерседес. Я в сортире. Слышишь?

Ювелир нахмурился:

— Что ты там делаешь?

— Писаю. Англичанин назвал имя: Сидней Стармен. Слышал про такого?

Пинсада поднял брови, глядя на побелевшего Круса.

— Где он?

— У туалета.

Эрман вскочил, выплеснув выпивку в пепельницу. Пинсада по-прежнему был озадачен.

— В чем одет?

— Кто?

— Сидней Стармен.

— Откуда мне знать?

— Говоришь, он у туалета.

— Да не он, дурак. Тот самый англичанин.

Эрман хлопнул себя по лбу пухлой ладонью.

— Теперь слушай, Мерседес. Мне надо знать, где находится Сидней Стармен. Понятно? Делай что хочешь, только узнай, и я тебе машину куплю.

— Машину? Рехнулся?

— Серьезно. Я должен сейчас же узнать, где старик. Скажешь мне и получишь машину. Такое условие. — Он захлопнул крышку мобильника, упал на диванчик, будто получил оплеуху. — Пресвятая Дева Мария, Матерь Божья, — прошептал он, глядя в пространство, как бы чувствуя на себе руку судьбы. — Черт побери, Иисусе Христе!

Пинсада почесал подбородок.

— Купишь моей сестре машину? Кто такой Сидней Стармен, мать твою?

Эрман дрожащей рукой налил себе кавы.

— Эй, Крус! — окликнул Пинсада. — Я спрашиваю, кто такой Сидней Стармен.

Эрман хлебнул вина, очень медленно повернул голову, посмотрел на Пинсаду.

— Мне сегодня потребуется Эскобар, — выдохнул он, — и его ждет долгая работа. — Он наставил на цыгана трясущийся палец. — Предупреди, пусть захватит с собой все орудия проклятой инквизиции. Понял?

Пинсада кивнул.

— Хорошо, — ухмыльнулся Эрман. По его щеке скатилась крупная капля пота. — Сегодня будут громкие вопли, мольбы, реки крови, Энрике. Думаешь, справишься?

— Два вопроса, — ответил Пинсада. — Первый: не пугай меня, жирный болван, черт тебя побери. И второй: кто такой этот хрен Сидней Стармен?

Эрман допил вино и спокойно молвил:

— Мертвец.

«Вольная птичка» кончилась, началась «Сладкая женщина», будто бармен заранее знал, что сейчас в бар войдет Гваделупе Серрано Сунер. Она ветром влетела на высоких каблучках, в трауре, волоча за собой пухленького плейбоя. Ленни сидел за стойкой, стараясь растолковать, что ему нужно двадцать четыре бутылки пива «Хейнекен», литр водки и две порции рома «Бакарди» для дамы. Он не видел вошедшую Гваделупе, не заметил Мерседес, вышедшую из женской уборной. Мерседес протянула руку, погладила его по щеке, игриво ущипнула внушительный бок, радуясь перспективе получить машину, носящую ее имя. Впрочем, радость угасла, когда Гваделупе, будучи на двадцать лет старше и вдвое тяжелее, шлепнула ее по мягкому месту. Эрман смотрел, как она наносит прямой удар правой в челюсть Ленни и начисто его вырубает.

— Я только что сэкономил стоимость машины, — пробормотал он про себя и повернулся к Пинсаде: — Допивай. Теперь точно известно, где искать Сиднея Стармена.