Смерть Созданиям Сумрака: Расцвет

Глава 8

Говорят, что в жизни все повторяется. В виде насмешки, фарса, уже не помню точно, чего. Могу сказать, что это не совсем так. От того, что судьба решила меня снова по макушке приложить, было совсем не смешно.

— Нет…нет… пожалуйста… нет… только не это! — пробормотал я.

В голове жужжал улей. Все мысли были об одном — очень уж стройный смысловой ряд получался: усадьба, пожар, смерть. И ничего другого. София стояла белая, как мел, ее остекленевшие глаза тупо смотрели вдаль. Несмотря на сумрак вокруг, я мог поклясться, что вижу в ее взгляде этот черный столб дыма. И от этого начинало тошнить.

Нельзя тормозить, Витя. Нельзя раскисать!

— Идем! — Я сильно потянул Софу за руку. Она рывка с моей стороны не ожидала и чуть не хлопнулась носом в землю. Только отточенные рефлексы позволили удержаться на ногах. Столько непонимания на лице, что я даже опешил. Милая, кто из нас в этом мире дольше прожил и его дерьмовые правила знает, м?

— Давай же, — гаркнул я и снова рванул ее за собой.

На второй раз подействовало. В голове возникла картинка; вот Софа подключает свою магию льда и мы как пара фигуристов на прокате скользим по ледяной дорожке прямо до усадьбы. Но только картинкой она и осталась. Сил на подобные трюки у Софы не хватало. Мы оба это понимали. Я уже давно смекнул, что слабой ее не назвать (иначе можно ледышкой в глаз получить), но все же потолок у Плетения был вполне однозначный. Выходить за него без последствий нельзя.

Наверное, непросто признать, что ты можешь не так много, как хотел бы. Но ничего постыдного в этом нет. Гораздо хуже, когда тебя высаживает в предсмертное состояние как тогда в корчме. Выжила Софа только благодаря моим усилиям.

И тому, что никто не мешал. Если б поблизости ошивался кто-нибудь из ТОВАРИЩЕЙ товарища Распятьева, кто знает, как все могло бы повернуться.

Задом, вот как.

Мы бежали так быстро, как могли. Я, наверное, за время этого спринта поставил парочку рекордов, которым место в особой книге. Не той, которая буржуйской пивоваренной компанией заведена, а нашей советской, но все равно. Если выживу, пойду заявляться на Игры Дружбы.

В боку начинало колоть, перед глазами мелькали разноцветные мошки, а ноги так налились свинцом, что можно было бы из него пуль на всю деревню наделать.

А толку-то? Против упырей они не помогут. Серебро нужно. Или что, ты думаешь, что такое пожарище недовольные соседи организовали? Решили обратиться к славной традиции раскулачивания?

Дурные мысли я гнал от себя изо всех сил, но они лезли в голову без спроса и по-хамски, как домушник-профессионал. Заглушал их только стук крови в висках да мое собственное тяжелое дыхание.

И все равно…

что… что… ЧТО ТАМ МОГЛО НАХРЕН СЛУЧИТЬСЯ?

Стоило отлучиться буквально на половину дня, и они спалили всю усадьбу?

Наверное, так и было. Можно, конечно, в порядке бреда предположить, что в сарай Афанасьича посередь белого дня просто так жахнула молния, шаровая или обычная, подпалила запасенное на зиму сено и пошло-поехало. Но я сомневаюсь. Дети могли спичками баловаться тайком от родителей. Это да, но… что вот так? Нет… ВОТ ТАК?!

Мы свернули за огромный валун, от которого до усадьбы дядь Гриши оставалось рукой подать. Стоило только проломиться сквозь рощу из многолетних ив, опустивших свои ветви, точно в скорби, чтобы увидеть…

То, что я увидел… нет, мы увидели… преследовало меня потом днями и ночами. Я просыпался с этой ужасающей картинкой перед глазами, и она же провожала меня в сон. Все бы отдал, чтобы вытравить это из моей дурной головы. Но только не было у меня ни черта, и поэтому образ этот навеки останется со мной.

Огромный двухэтажный деревянный дом дяди Гриши полыхал, как высохшая новогодняя ель. На обычный поджог это никак не тянуло. Нет, на месте усадьбы разверзся гребаный ад; геенна огненная, излившая на землю всю свою ярость до последней искры.

Воздух ощутимо накалился, стал обжигать нос, горло и легкие. Я почувствовал, как от дыма — тяжелого и ядовитого, слезятся глаза. Паршиво. Открытый воздух немного спасает, но все равно надышаться гарью раз плюнуть. Словно в подтверждение этих мыслей за спиной надсадно закашляли.

Я повернулся. Софа прикрывала рот. Одна ладонь ее продолжала цепко держать меня, другая прикрывала губы. По щекам бежали дорожки слез. Сперва я подумал, что переносит жар она еще хуже чем я. Неудивительно — навряд ли маги холода с огнем дружат, противоборствующая стихия, как-никак. А потом проследил за ее взглядом и понял, что дело совсем не в этом.

Как же меня этим пониманием прибило.

Когда мы в доме у дяди Гриши обжились, я понял, что собираться тут принято не в гостиной. То ли мы не в сезон зашли, то ли просто несподручно было в гостиную дрова таскать… но камин на моей памяти зажигали только пару раз. А вот на веранде сиживали чуть ли не каждый день. Когда дела по дому заканчивались (удивительно с такой-то большой жилплощадью, но такое все же бывало) Григорий Афанасьич с супругой выбирались на веранду и часок-другой сидели. Он в кресле-качалке отдыхает, а она вяжет. Свитера, шали и всякую мелочевку на зиму. Иногда к ним присоединялся Митька, и тогда на веранде травили байки под ситро или что-нибудь покрепче. Ребята там тоже крутились в каких-то своих детских играх — просторно же, отчего б не побегать?

А теперь кончилось оно, время для игр. И весь этот месяц в тихом, уединенном месте, где нам, двум пришлым незнакомцам, дали кров и приют, тоже кончился. Потому что над крышей веранды висели рядком обгоревшие тела. В какой-то пошлой и больной пародии на распятие. Все домочадцы дядь Гриши. До единого.

Я был бы рад сойти с ума в этот момент. Все, чтоб перестать ОСОЗНАВАТЬ один простой факт. Это мы привели сюда тех, кто это зверство учинил.

Наверное, я бы точно свихнулся, если б не голос.

— Так-так-таааак. А вот и наш пострел, который везде поспел. О тебе, знаешь ли, в определенных кругах судачат не переставая, причем в выражениях не стесняются. Вот я и решил… Алё, гараж! Юноша, я вообще-то с вами разговариваю, товарищ Ламберт!

Знакомое имя резануло слух, и я повернулся в сторону говорящего. Может, он и до этого со мной говорил, только я не слышал. Мозг в шоке все раздражители блокировал, кроме главного. Но сейчас чувства стали возвращаться.

Оранжевые всполохи разгоняли тьму, и я был готов поспорить, что увижу чудище вроде Распятьева. Потому только чудище способно это сотворить. Однако передо мной предстал обычный мужик. Высокий, статный, бледнокожий. Волосы зализаны так, что лоб открыт напоказ и блестят словно от парикмахерского лака. А вот костюмчик у него был странный. Я такие раньше только на картинке видел в учебниках истории и в театре пару раз, когда ходил на унылую типа-комедию про русских дворян. С посылом “посмотрите, какие они все были мрази! Сплошь тунеядцы, алкоголики и картежники! Вот до чего доводит буржуазный образ жизни!”

А вот до чего доводит вражда с упырями.

— Мужик, — сказал я. — Ты о чем? Не видишь — У МЕНЯ ТРАУР. ГОРЕ.

Он манерно выставил вперед руку. На морде появилась такая лучезарная улыбка, что от сахара в ней можно было бы диабет заработать в терминальной степени.

— Ты заметил! И что скажешь, как тебе? Пришлось немало потрудиться, чтоб все завершить к вашему возвращению, но мне за такие сложные задачи браться не впервой!

Да он чо, издевается что ли?

Хватка на моем запястье сжалась. Кожу обожгло холодом, как будто я руку в морозилку по локоть сунул да еще и за ледышку там схватился.

— Нравится? — с надеждой спросил мужик, — я очень старался.

Какой милый разговор, мать его. Уместно смотрелся бы на выставке современного искусства, где художник пытается свои картины покупателю всучить.

— Хо! Хо-охо-хо! Да ты только взгляни! — взвыл мужик с мерзким, шакальим уханьем. — Как они развешены аккуратненько, ровно по дуге золотого сечения. Миллиметр к миллиметрику. Не прикопаешься. А еще четко отсортированы…

Он вытянул указательный палец с длинным ногтем (слишком длинным для человека) и начал показывать на тела.

— …по возрасту, половой принадлежности и росту.

К горлу подкатил скользкий, горячий ком. Съеденные недавно пирожки отчаянно просились наружу. Руки тряслись, но никакого страха я не чувствовал. Только ярость, которая пылала с тем же накалом, что и усадьба бедного дяди Гриши. Ничем он не заслужил таких мучений, только своим добрым сердцем. Потому что принял двух обалдуев, которых знать не знал, и целый месяц их со своего стола кормил.

А в итоге и он, и его семейство сполна за свое добро заплатили.

— Так что скажешь, юный Ламберт, о моем… коллаже?

Мужик стоял в нескольких метрах от меня, заложив руки за спину. Только сейчас я заметил, что белки глаз у него красные. Не налитые кровью, как у пьяницы со стажем, а именно красные. Голубые радужки на них сильно выделялись.

— Прибью я тебя, — коротко ответил я.

И совершенно точно собирался это обещание исполнить. Потому что я буду чувствовать себя грязью последней, если позволю убийце после всего этого землю топтать. Мне хотелось расколоть этому франту череп о ближайшее дерево, а все, что останется, закинуть в пламя. Чтоб даже вонючей пыли от него не осталось.

Плохо, конечно, что его часть в таком случае останется на месте смерти дяди Гриши. Но если подумать, то в этом есть некая справедливость. Недалеко уйдет от своих жертв, паскуда.

— Тебе не нраааавится? Я оскорблен!

Он карикатурно вздохнул и приложил ладонь тыльной стороной ко лбу, точно вот-вот грохнется в обморок. Треск догорающих перекрытий и жадный рев огня сводили с ума. Тяжелая черепица крыши угрожала вот-вот рухнуть… рухнуть, как и вся жизнь, которая у нас установилась. Об этом я не сильно жалел, все равно привыкнуть не успел, все еще скучал по дому.

Но людей потерять было очень горько. И теперь я буду не я, если эта мразь не хлебнет той же горечи.

— Мне весть о смерти моего дражайшего братца тоже радости не принесла, если что.

Тон упыря изменился в одно мгновение. Словно кто-то повернул рубильник. Вот передо мной дурной актеришка заштатного театра, пережимающий каждую эмоцию. А вот бесстрастный обвинитель. Судья и палач в одном лице.

— Ты! — он ткнул в меня пальцем — сегодня тоже умрешь. Жаль, что на коллаж уже не попадешь. Композиция завершена, и приладить тебя негде, смотреться будешь ИНОРОДНЫМ ТЕЛОМ. Но это ничего. Я тебе приспособлю местечко в моем поместье.

Он сунул пальцы в рот (нет, грязную, паскудную пасть) и оглушительно свистнул. Из темного пролеска показался худой бледный паренек лет двенадцати. Надо же, подумал я, вроде бы строй советский, а замашки у этого прямо-таки БАРСКИЕ. Потому что парнишка явно был у этого хмыря в услужении. И это оказалась последняя мысль на следующие пару минут, потому что я увидел, кого паж вел перед собой на поводке. Пять тварей. Перепончатые крылья, как у летучей мыши, удлиненная крысиная морда без ушей и красные-красные глаза, как альбиноса. А тело… если вы видели хоть раз кота породы сфинкс, то поймете, о чем я. Только тело еще более мерзотное — угловатое, с выпирающими костями. Твари беспокоились, рыли землю когтями, раздували ноздри.

Кровь чуяли, это точно.

— Впрочем, в поместье столько сил и средств было в ландшафтный дизайн вложено, что нарушать композицию будет ошибкой. Поэтому я вас просто скормлю моим маленьким друзьям. — сказал упырь. — Но если я просто сейчас их на вас натравлю, никакого веселья из этого не выйдет. А у нас страна не для грустных, юный Ламберт. Поэтому даю тебе пять минут.

— Что? — опешил я.

— Пять минут, пять минут, это много или мало? Решай скорей, потому что они уже пошли.

Он многозначительно постучал когтем по циферблату наручных часов. Этот звук Софа восприняла как сигнал — с такой силой рванула, будто у нее была цель все мировые рекорды по спринту побить.

Я не отставал, потому что становиться частью этой ужасающей композиции не собирался. И пока ноги вздымали жирную пыль с каждым новым шагом, в голове ревел настоящий вихрь из обрывков мыслей и образом. Кровавый вихрь. Кусочки мозаики с щелчками вставали на место и собирались в картинку.

Красные глаза, длинные когти, странные твари, распятые люди и упоминание о «брате». Кажется, и это тоже был Распятьев, только меньше деградировавший. Внешне, но не внутри — нутро у него было такое же гнилое, как и у братца. Душегуб и подонок.

Ничего, и на него тоже своя ножка стула сыщется. Наверное, это во мне говорила досада — нет, даже не так. Досада возникает, когда в столовке чай закончился и приходится безвкусный “типа-малиновый кисель” после обеда хлебать. А тут не досада. Тут, мать вашу, такая злость, что я бы сам этому упырю в доисторическом шмотье башку отгрыз.

К сожалению, пока что месть откладывалась. Мы неслись через лесоповал, через густые кусты, через рвы, через балки и мелкие заболоченности. Как долго? Не знаю, но по ощущениям — целую вечность.

Никаких пяти минут форы нам, конечно же, не дали. На это было надеяться глупо — все равно что в районную поликлинику прийти и надеяться, что в очереди тебя нахер не пошлют. Только мы скрылись в перелеске, как за спиной голодно заухало, зашуршало, захлопало крыльями.

— Вот же… суки… — хрипел я, перелетая через узловатые корни. Софа бежала немного впереди. Ей дистанция давалсь проще, словно она этим всю жизнь занималась.

Вполне возможно, что так оно и было.

— Молчи лучше… дыхалку сбиваешь, — отозвалась она коротко, ловко упершись в очередной поваленный ствол руками и перекинув через него ноги.

Паркууууур!!!

Да-да, Витек. Только в твоем случае это был скорее парк кур. И ты самая незадачливая, которую сегодня на мясо пустят, потому что хозяин прихворнул, а куриный бульончик — первейшее средство от любых недугов.

Как и лишение головы. Когда ее тебе сносят, любая боль перестает волновать.

Постепенно свет от пожарища стал отдаляться, и вместе с ним начали уходить и наши силы. Тяжелее бежать стало и потому, что лес сделался гуще — стволы деревьев иногда стояли насмерть, как герои войны в последнем бою. Продираться через них тоже приходилось с боем.

— Я… больше… не… могу… — Я грохнулся на колени как персонаж дешевой мыльной оперы. Не хватало только признаться в какой-нибудь ужасной тайне. Например, что я в детстве не хотел как-то манную кашу есть и в окно ее вылил, а она какому-то мужику на голову и за шиворот пролилась. До сих пор стыд пробирает, как вспомню.

София, судя по ней, ощущала себя не легче. Она села на землю и привалилась спиной к какому-то камню, присыпанному листвой.

— У нас две минуты… не больше. — сообщила моя подруга по несчастью. От нее ощутимо тянуло холодком. Видать, для подпитки сил потихоньку использует магию. Опрометчивое решение. Хотя если альтернатива — переночевать в животе у кровососа, пойдешь на любые риски.

— Да я сдохну, — запротестовал я. Вдали кто-то завыл. В этом вое слышалось “обязательно сдохнешь, вот погоди, только доберусь до тебя!”

— Вопросы?

— Отсутствуют, — ответил я.

Внезапно Софа дернулась и резко наклонилась. Я встревожился; неужели так быстро обессилела и щас свалится? Но нет — сознание она не теряла, лишь зарылась с головой в ворох листьев. Прислушивалась, что ли? Мне на ум пришел старый анек, тот где “все ухо в бизоньем говне”. И я с трудом подавил смех. Он бы все равно вышел противный и нервный.

Я подлез чуть поближе к Софе, на что она никак не отреагировала. Осторожно смахнул рукой палую листву.

Вот те на! Под ней меня ждал маленький привет из цивилизации. Водосборник. Либо вентиляционная шахта.

— Подвинься, — я оттеснил Софу и принялся расчищать место. Еще один нежданчик, такой же, как и ружье дядь Гриши. Вот если бы оно со мной было, с братцем Распятьева совсем другой разговор бы вышел.

Винтовка — это праздник. И у вас на данный момент все летит в…

— Что это? — спросила Софа, когда я разметал все листья.

— Не уверен, но либо вентиляционная шахта, либо канализационная.

Я нагнулся к трубе и аккуратно потянул воздух носом. Пахло плесенью, сыростью и затхлостью. Судя по всему, насосы с вентиляторами уже не в строю, но сооружение осталось. Шавки Вождя недоработали?

Быстрый осмотр (хотя это сильно сказано — действовать мне пришлось наощупь) принес свои плоды — я нашел пазы, через которые решетка садилась в люк. Теперь дело за малым, снять ее — и…

Облом. На решетке висел замок. Старый, в пятнах ржавчины, но крепкий. Так и говорил нам, мол, ты не пройдешь и ты не пройдешь.

— Вот сука, — прорычал я. От приближающегося стрекота и урчания внутри все сжималось. — Так близко, зараза, и так далеко.

Я схватился руками за решетку и отчаянно ее подергал. Все силы в мышцах напряг, но замок держал крепко.

— Дай я, — отозвалась Софа и даже разрешения дожидаться не стала. Она приставила к нему два пальца и чуть отклонила голову. Вторая рука заметалась в воздухе, выписывая замысловатые жесты. С кончиков пальцев заклубился тоненький синеватый дымок, Из жестов складывалась вычурная вязь.

Плетение.

За каких-то пару секунд замок покрылся льдистой корочкой, Он промерзал все сильнее и сильнее, пока Софа наконец не схватилась за дужку и не дернула. Под воздействием магического креозота разлетелся в труху. София собиралась проделать всю ту же работу и с решеткой, но я поднял люк одним движением.

— Не заморачивайся.

— Ладно, — Она утерла со лба испарину… — Кто первый?

— На у-е-фа?

Она глянула на меня с недоумением.

— Ну… Чи-чи-ко?

Софа отрицательно покачала головой.

— Дод-а-чок?

— Ну уж нет! Обойдемся без морепродуктов!

Жадное урчание раздавалось уже совсем рядом. Еще немного — и эти твари покажутся. Высунут свои уродливые рыла из-за деревьев… Мы переглянулись. Софкины глаза все еще мягко светились — Плетение в них не затухало.

— Открывай, — коротко сказала она.

Я поддернул люк и взял ее за руку, помогая опуститься внутрь. Софа уперлась руками и ногами в давно высохшие стенки шахты и что-то прошептала. На кончике пальца зажегся маленький огонек. Чуть меньше светлячка.

— Глубоко? — спросил я, когда она начала спускаться.

— Будь мы поближе знакомы, Витя, я б тебе ответила, насколько тут глубоко.

Еще ближе знакомы? Да нас уже вся деревня окрестная трижды повенчать успела, никто даже и слушать не хотел, что у нас не такие отношения.

Пока что.

— Давай уже тоже полезай, больше деваться некуда.

И это, к сожалению, была чистая правда. Придерживая люк одной рукой, я принялся карабкаться вслед за Софой. Чем глубже мы опускались, тем становилось темнее. Как бы сказал мой мастер по цеху: «темно, как в жопе у негра». Так вот мы выбрали темнейшую из всех возможных и нырнули в нее с головой.

Бр-р, как же мерзко.

Сверху донесся монотонный свист, за которым последовало уже знакомое урчание. Я сжал булки, что было мочи и уперся руками-ногами в гладкую бетонную стену шахты. Как же вовремя, черт возьми.

— Быстрее, — шикнула на меня Софа. Она уже скользила по спуску.

Я же со своим весом (не смотря на то, что сбросил добрый десяток килограмм — спасибо ФИЗИЧЕСКИМ НАГРУЗКАМ НА СВЕЖЕМ ВОЗДУХЕ) опасался, что как только я вниз поеду, то меня ничто уже не остановит. Законы физики все остальное переборют. А что там внизу? Вдруг упыри эту штуку не срыли, чтоб примечать место для дневного отдыха. А мы щас с Софой туда буквально приедем. Так сказать, свежее мясцо с доставкой на дом.

Эти опасения бурлили в мозгу, не давая двинуться с места. Ровно до тех пор, как клыкастые пасти появились над люком и стали царапать решетку. Они и толкнули меня навстречу неизвестности.