Смерть в доке Виктория

Глава шестая

Фрина швырнула книжку о стену. Она догадалась, кто убийца, уже на третьей главе. Терпение ее на этом лопнуло: больше она никогда не станет заказывать книги этого автора. Как раз в этот момент Фрине доложили, что пришел господин Питер Смит. Дот провела его в гостиную, где он уселся в одно из плюшевых кресел и попросил виски с водой.

Фрина кивком отпустила компаньонку, но Дот оттащила ее к двери.

– Звонил констебль Коллинз, мисс. Я согласилась пойти с ним в Латвийский клуб в среду вечером.

– Отлично. Мы с девочками идем на балет во вторник, так что я буду дома, если тебе понадоблюсь. Хотя маловероятно, что…

Дот улыбнулась. Она не сомневалась, что сумеет управиться с Хью Коллинзом, другое дело – латыши: иностранцы, от них всего можно ожидать.

Дот закрыла дверь. Фрина налила гостю виски.

– Что-то затевается, – сообщил Питер Смит. – Одно ясно: хорошего не жди, раз даже я ничего не смог разведать.

Он говорил по-английски правильно и без акцента, но от волнения слишком четко выговаривал слова. Питер залпом осушил бокал и протянул его для новой порции. Фрина налила ему из бутылки без этикетки. Что проку тратить изысканный «Лафройг», если гость от волнения все равно не сможет оценить его достоинства.

– Так что же все-таки происходит? Вы имеете в виду заговор против Сталина?

– Нет, об этом-то мне давно известно. Похоже, вы вляпались в нечто весьма гадкое, мисс Фишер.

– Пожалуйста, зовите меня Фриной. Но я-то в этом деле не больше чем невинный прохожий. Они ведь не знали, что я появлюсь у них на пути, верно? Да я и сама этого предположить не могла. Выпейте еще виски и снимите пальто. Когда волнуешься, лучше, чтобы ничто тебя не сковывало.

Питер одарил Фрину восхищенной улыбкой, снял пальто, под которым была белая рубашка без воротника, и выпил второй стакан виски.

Его темно-синие, глубоко запавшие глаза свидетельствовали о пережитых лишениях. Когда он закатал рукава, Фрина заметила старые шрамы на запястьях. Питер Смит усмехнулся.

– Когда меня сцапали русские, они заковали меня в кандалы: решили, что я опасный революционер. Так, конечно, на самом деле и было, – добавил он не без бахвальства. – Они не снимали их три месяца. Приковали меня к стене, и я даже спал в цепях. Вот и стер руки.

– Когда это было?

– Очень давно, – он отпил глоток из стакана. – И на другом конце света. Мое прошлое не имеет значения в этой чистой стране, над которой не довлеет груз истории, способный сломать спины ее детей. Поэтому-то я сюда и перебрался.

– Когда вы приехали?

– Кажется, в десятом году. С тех пор я работал на верфи, это хорошее место, неплохой заработок и ни от кого не зависишь. Не хочу быть ничьим рабом.

– Да уж, докеров точно рабами не назовешь, – согласилась Фрина. – У меня есть друзья среди тамошних рабочих.

– Правда? Странная компания для леди.

– Ну, хватит! – рассердилась Фрина. – Послушайте, я родилась не в роскоши. Жила на улицах и голодала, а этот аристократический налет – лишь тонкий слой поверх истинной пролетарской основы. Постарайтесь, пожалуйста, это уяснить. Я богата и наслаждаюсь роскошью, но, подобно королеве Елизавете, вышвырните меня в одном белье в любом уголке моего королевства, и я останусь самой собой. Я понятно объяснила?

Фрина предполагала, что Питер оскорбится, и удивилась, когда он поставил стакан, опустился на одно колено и уважительно поцеловал ей руку.

– Прошу меня простить, мадам. Признаю себя виновным в классовых предрассудках. Вы необыкновенная женщина, Фрина. Никогда такой не встречал, а мне случалось знаться и с княгинями.

– И мне тоже.

Фрина вспомнила княгиню де Грасс и хмыкнула. Порой она сожалела о разлуке с княгиней, та вернулась в Париж и увезла с собой красавчикавнука Сашу, тем самым почти на целых десять минут оставила Фрину без любовника. Мисс Фишер вернула Питера Смита на прежнее место, в кресло, и спросила, ужинал ли он.

Оказалось, что нет. Фрина позвонила госпоже Батлер и распорядилась принести сандвичи и то, что осталось после ужина девочек. Господин Батлер доставил поднос. Питер Смит набросился на еду так, словно голодал несколько дней.

Бедный, подумала Фрина, хотя, возможно, виной всему политические убеждения, а не бедность. Не такой уж он худой, в порту не встретишь тощих, ведь рабочим приходится по восемь часов в день таскать стокилограммовые мешки с пшеницей – тут нужны мускулы, а еще пиво, которое они потребляют в огромных количествах, чтобы промыть нутро от пыли. Питер Смит умял четыре сандвича, восемь маленьких пирожных и оставшийся кусок шоколадного торта, залил это все еще одной порцией виски, а потом откинулся на спинку кресла и вздохнул. Лицо его стало чуть менее напряженным.

Он и вправду был хорош собой. Высокие скулы, слегка прищуренные глаза с темными ресницами, изящно очерченный рот и четкая линия подбородка. Темно-каштановые волосы, в которых пробивалась седина, были очень коротко острижены.

– Ну вот. Так-то лучше, верно? Одно дело быть испуганным, и совсем другое – испуганным и голодным.

– Мадам, пожалуй, всю свою жизнь я был голодным и испуганным. – Он поудобнее уселся в плюшевом кресле и вытянул ноги. Фрина не проронила ни слова, и Питер заговорил сам. – Потому-то мне и нравится Австралия. У этой страны такая короткая история. К сожалению, те, кто ищет здесь убежище, привозит с собой прошлое. Всю свою боль, обиды, озлобленность. Невозможно забыть убийства, террористические акты, смерть детей. И вот мы встречаемся здесь. Приятно слышать родную речь, знакомые фразы, вспоминать родину. Но вместе с воспоминаниями возвращается и старая вражда. Глупо продолжать наши стычки здесь, но мы продолжаем. Только сегодня я разговаривал с тремя людьми, которые все еще не выпутались из когтей старых битв. Мне их жаль. Бедняги. У них нет будущего; да к тому же они еще и трусы. Им следовало сражаться в Латвии, а не здесь. Как поможет ограбление здешнего банка свержению Сталина? Да и как долго продержится такой человек, как Сталин? Я разговаривал с ними, пытался выяснить имя юноши, убитого на глазах мадам, и хоть какие-то сведения о нем. Но так и не узнал его имени. Одна женщина пойдет завтра на Рассел-стрит на опознание трупа, и если бы вы, мадам, сумели расположить ее к себе…

– Мадам поняла ваш намек.

– Отлично.

– Но ведь это не все. – Фрина опустилась на ковер у ног Питера и поглядела на его напряженное лицо.

– Да, – признался мужчина. – Есть еще кое-что. И я расскажу вам, Фрина. Я доверяю вам.

– И вполне справедливо.

Питер Смит посмотрел вниз, в лицо Фрине, потом перевел взгляд на розовое зеркало, в котором отражалось его собственное лицо в обрамлении зеленых керамических листьев винограда. Даже в салоне парижских куртизанок, где ему, юному бунтарю-революционеру, случилось однажды побывать, он не нашел столь пронзительного эротизма. Дамочки полусвета были претенциозными глупышками. А сейчас у его ног сидела по-настоящему умная женщина.

Он вздохнул, закрыл глаза и продолжил:

– На ближайшие дни назначено ограбление банка. Думаю, все произойдет уже на этой неделе. Группа, которая это совершит, вооружена. Среди прочего у них есть пулемет Льюиса.

– Пулемет Льюиса? Вы уверены?

О пулемете Льюиса Фрина слышала во время Великой войны. Так называют переносной пулемет c магазином барабанного типа. Даже подумать страшно, что он может сотворить с невинными гражданами. Фрина выпрямилась и в волнении положила руку на колено Питера Смита.

– Уверен. Я видел его. Они мне его показали. Хотели похвастаться. Дурачье! Неужели опыт Лондона их ничему не научил? Ни массовое убийство в Хаундсдитч, ни осада на Сидни-стрит? Их же заживо сожгли в том доме…

Внезапно он осекся. Фрина затаила дыхание, не решаясь задать вертевшийся на языке вопрос: «А вы сами были там?» Одно неверное слово, и Питер Смит больше не проронит ни звука. Он смотрел в зеркало. А потом вновь заговорил спокойным голосом.

– Они ничему не научились. Анархисты преданы бессмыслице. Не поймите меня неверно. Я не изменил делу революции. Ради нее я пожертвовал своей матерью, сестрой и девушкой, на которой собирался жениться. Мою родную деревню разбомбили, не оставив камня на камне. Преступления в Мельбурне повлекут политические репрессии, и мы потеряем свободу, из-за которой Австралия так дорога мне. Но эти горячие головы не хотят ничего слушать. Я уже не состою в лидерах. – Он взял ладонь Фрины в свою руку. – И не способен обуздать этих юнцов.

– И вы больше ничего не можете мне рассказать? – нежно спросила Фрина, предугадывая ответ.

– Я не могу ничего больше рассказать. Но, если вы разыщите Марию Алиена, попробуйте расположить ее к себе. Погибший молодой человек, как мне сказали, был ее двоюродным братом, и она души в нем не чаяла.

– Почему они убили его?

– Он напился в отеле «Уотерсайдер» и разболтал всем в баре, что грабит банки и что у него есть пулемет.

– И за это его убили?

– Да, за это его убили.

Питер Смит опустился в объятия Фрины. Лишь почувствовав слезы у себя на шее, она догадалась, что мужчина плачет. Мускулы на его спине напряглись, а руки крепко сжали ее; когда их губы соединились, он поцеловал Фрину так, словно этот поцелуй – единственное, что ему осталось в жизни.

Удивленная, но польщенная, Фрина подалась вперед и вытянулась в полный рост на овечьей шкуре, отвечая на бездонные требовательные поцелуи горячих влажных губ.

Они лежали вместе почти час. Фрина была восхищена поцелуями и страстностью своего гостя, но она не собиралась извлекать выгоду из славянской грусти. Она отстранилась и высвободилась из сильных объятий огрубевших рук.

– Что-то не так?

– Хочу дать вам возможность решить, уйти домой или остаться, – сказала Фрина рассудительно.

Питер Смит с минуту обескураженно смотрел на нее, а потом рассмеялся.

– Ох, Фрина, я же говорил, что вы уникальны! Разве вы не хотите меня?

– Конечно, хочу.

Его глаза вновь наполнились слезами, они текли по щекам и соскальзывали на улыбающиеся губы.

– Я хочу тебя, – прошептал он. – Утешь меня и заставь забыть о возрасте и о том, что все, за что я боролся, пущено по ветру молодыми вертопрахами. Ты самая замечательная женщина, какую я встречал.

Фрина встала на колени, сбросила с себя платье из крепа и расстегнула рабочую рубаху Питера, обнажив сильную загорелую шею и маленькую круглую синюю татуировку на ключице – заглавное «А» в круге.

Она наклонилась и поцеловала рисунок, затем стянула с мужчины рубашку. Его руки нашли застежку ее сорочки, а подвязки, словно живые, сами соскользнули с ее бедер.

Обнаженный Питер Смит оказался сильным и мускулистым. На груди у него был шрам, по форме напоминавший звезду, – след пулевого ранения. Фрина нежно поцеловала эту отметину, когда они лежали вместе на широкой кровати с зелеными простынями.

– Она не попала мне в сердце, – пробормотал Питер Смит. – Зато это сделала ты. Чем отблагодарить тебя за то, что ты подарила мне свое тело?

– Подари мне свое, – прошептала Фрина, снова ловя его губы.

Как сладостно прикосновение этих натруженных рук, подумала она, они почти царапают кожу, когда скользят по моему животу. Фрина застонала и повернулась в его объятиях, не переставая ласкать покрытую шрамами спину. Лицо мужчины возвышалось над ней, словно славянская маска, губы покраснели и опухли от поцелуев, синие глаза горели страстью.

Окончательное соитие было таким полным и сладостным, что у Фрины вырвался громкий крик.

Фрина проснулась через восемь часов, когда Дот постучала в дверь. Наступило утро понедельника. Она попросила принести кофе и круассаны на двоих, снова упала на широкую кровать и закрыла полог. Мужчина проснулся, поспешно сел, но затем, расслабившись, опустился в объятия подушек.

– О, Фрина, – пробормотал он. – Мне показалось, что я снова в тюрьме и что ты мне просто приснилась. Такие сны снятся мужчинам в тюрьме. Квинтэссенция чувственности. Иди сюда, дай мне покрепче обнять тебя, иначе я не поверю, что ты не видение.

Фрина вернулась в его объятия, томная, сонная и довольная тем, что страсть в Питере не угасла, как это случалось порой с другими мужчинами.

Господин Батлер поставил поднос с завтраком на стол в салоне.

– Пусти меня, Питер, я хочу кофе. Пойдем позавтракаем.

Питер до обидного легко отпустил ее. Этот мужчина, видимо, слишком долго голодал. Он смел почти все свежие булочки, щедро намазывая их маслом и джемом. Фрина поклевала круассан и выпила почти весь кофе. Она никогда не чувствовала себя бодрой по утрам.

– Мне надо одеваться, Питер, если я хочу встретиться с Марией Алиена на Рассел-стрит.

– Справедливо, хотя и досадно, – согласился он. – Можно мне прийти снова?

– Можно. Скажи, а у женщин-анархисток тоже есть татуировки?

– Да. На левой груди. Вот здесь. – Он показал, где.

– Тогда дай-ка я рассмотрю твое плечо.

Питер Смит послушно сел, а Фрина взяла лист тонкой бумаги и обвела карандашом татуировку.

– Уж не собираешься ли ты делать себе татуировку? – в ужасе спросил он; рука, которой он подносил ко рту круассан, застыла на полпути.

– Нет, но я хочу попробовать нарисовать ее химическим карандашом.

– Так не пойдет. Эти знаки всегда делаются синими чернилами.

– Я что-нибудь придумаю, – сказала Фрина. – А теперь можешь принять ванну, а я тем временем подберу себе наряд. Что надевают, когда идут на опознание трупа да еще собираются заманить в ловушку скорбящую женщину?

Она не ждала ответа, но Питер Смит откликнулся из ванной:

– Черное платье, старое и поношенное, с пятном от супа на груди.

Рассмеявшись, Фрина принялась рыться в шкафу и нашла черное платье, которое видало лучшие дни и подол которого растянулся из-за неудачной стирки. Она хранила его, потому что намеревалась потребовать свои деньги назад. Когда Питер наплескался вдоволь и нашел свою одежду, Фрина проводила его до двери. Он медленно поцеловал ей руку и ушел, не сказав ни слова.

Она поспешно приняла душ и облачилась в свой наряд.

– Дот, попроси господина Батлера соединить меня с офицером, который расследует убийство в порту. Это начальник констебля Коллинза, но я забыла его имя.

Господин Батлер, проводив Питера Смита, запер парадную дверь, снял трубку телефона и попросил соединить его с полицейским участком на Рассел-стрит.

Появилась Дот в сопровождении обеих девочек, жаждавших узнать, какие новости принесла прошедшая ночь.

– Мисс, вы что-нибудь узнали?

– Да. Очень многое. И поэтому, Дот, я отправляюсь в город на встречу с одной анархисткой. Ну, как я выгляжу?

– Ужасно, – напрямик выложила Джейн.

Рут кивнула.

– Отлично. Я поглощена политикой, и у меня нет времени следить за модой. Постараюсь долго не задерживаться. Ведите себя хорошо, юные леди, не забудьте наведаться к Мэри Тэчелл и взять у нее дневник. И, пожалуйста, постарайтесь не задирать эту бедняжку. Она не больно привлекательна и не слишком умна, а без этого будущее ей уготовано не самое лучшее. Договорились?

Девочки кивнули с серьезными минами. Фрина сбежала вниз по лестнице, надеясь в душе, что не слишком портит своих приемных дочерей: все же надо следить, с кем говоришь, когда создаешь новые афоризмы.

– Она такая красивая, – с обожанием произнесла Джейн. – Но ужасно циничная.

– Думаю, все взрослые такие, – ответила Рут.

– Отправляйтесь-ка убирать свою комнату, – оборвала их Дот. – И следите за собой, когда говорите о мисс Фрине. Если бы не она, вы бы попрежнему гнули спину в том жутком пансионе.

Девочки послушно побежали вниз стелить постели и играть с Угольком, который считал работу по дому хорошим поводом проявить свои таланты.

Голос полицейского в телефонной трубке звучал настороженно, но не враждебно.

– Да, мисс Фишер, я слышал о вас. Детективинспектор Робинсон очень высоко о вас отзывался. Я постараюсь помочь вам, чем смогу. Как закоренелый австралиец, я понимаю ваше возмущение тем, что в вас стреляли.

– Хорошо. Мне сказали, что молодая женщина придет сегодня утром опознать тело убитого юноши.

– Совершенно верно. Она назвалась Мэри Эванс.

– И вы этому поверили?

– Ну, судя по голосу, она никогда никакой Эванс не была, – признал полицейский. – Думаю, она из прибалтов.

– Я бы хотела присутствовать на опознании вместе с вами.

– Как вам будет угодно, мисс Фишер. Но только как частное лицо. Вы понимаете, что я имею в виду.

– Нет-нет. Я и сама заинтересована в полной неофициальности. Когда вы ее ждете?

– В десять тридцать.

– Господи! А не могли бы вы задержать ее до моего прихода?

– Если вы поторопитесь.

– Помчусь как ветер, – пообещала Фрина и повесила трубку, не дослушав наставлений полицейского о необходимости соблюдать ограничения скорости.

Господин Батлер вывел ревущий автомобиль на Эспланаду и домчал Фрину до центра за двадцать минут. Он высадил ее перед полицейским участком и осторожно поехал вниз по Рассел-стрит к пабу, где мог успокоить взвинченные нервы. Никогда в жизни он еще не ездил на такой скорости.

Фрина, невзрачная как воробышек, попросила провести ее к детективу-сержанту Кэрроллу, но, оказавшись в чреве здания, почти сразу потерялась и была спасена проходившим мимо курсантом.

Она постучала в дверь, и грубый голос велел ей войти.

В крошечном кабинетике, выделенном стражу закона, ее ждали дюжий офицер и худая бледная девушка, согнувшаяся под тяжестью копны каштановых волос, недавно перекрашенных в черный цвет. Девушка подняла голову; лицо ее выражало столь явное горе, что Фрина вздрогнула.

– Ага, вот и вы! Где же вы пропадали? Никак заплутали? Ну вот, Мэри Эванс, теперь у вас есть поддержка. Пойдемте.

Он сдернул тоненькую девушку со стула и вывел в коридор.

– Коллинз! – проорал он. – Отведи этих дам в морг, пусть опознают того мертвого парня, а потом возвращайся сюда. Из реки выловили младенца.

Констебль Коллинз взял девушку под руку. Узнав Фрину, он весьма опрометчиво хотел приветствовать ее, но поспешно захлопнул рот, встретив испепеляющий сорокаваттный взгляд мисс Фишер. Девушка повисла на руке Коллинза, а тот заботливо поддерживал ее.

– Пойдемте, моя дорогая, – сказала Фрина, беря ее под другую руку. – Мужайтесь! Вы ведь знаете, он хотел бы, чтобы вы были смелой.

Воспаленные глаза, скрытые темными тенями, уставились ей в лицо. И мучительно напомнили Фрине о пронзительном взгляде мужчины, с которым она провела прочь. У нее едва не подкосились ноги, но она впилась ногтями себе в ладонь и выдержала этот взгляд.

– Кто вы? – спросил тонкий голосок.

Фрина не успела придумать имя и назвала свое французское уличное прозвище.

– Я Черная Кошка. Питер послал меня поддержать вас.

– Питер…

– Питер Смит. – Фрина дотронулась до ключицы.

Ответ удовлетворил молодую женщину. Мэри Эванс оперлась о руку Коллинза, и он вывел женщин во двор, посадил в полицейский автомобиль и сам уселся на водительское сиденье.

Морг оказался гнетущего вида кирпичным зданием, внешний облик которого полностью соответствовал его назначению. Но солнце сияло вовсю, и Фрина пожалела, что ее роль потребовала облачиться в черное. Коллинз проводил их в холодную, пропахшую дезинфекцией камеру; туда санитар и вкатил тело, обнаженное как в час рождения и покрытое простыней.

Фрина против воли посмотрела на труп, с которого не сводила глаз Мария. Теперь, отмытый от грязи, юноша казался спокойным; волосы высохли и стали шелковистыми.

– Я рад, что вы пришли, – сказал санитар, толстый молодой человек с сальными волосами и серьезными изъянами кожи. – Мы не можем хранить все трупы, понимаете. Очень скоро следователь закроет его дело.

Коллинз, непривычный к смерти, в гневе зыркнул на него.

– Заткнись, придурок! – гаркнул он.

Санитар побледнел так, что прыщи на его лице запылали словно фонари.

– Ладно, босс, не надо сердиться, – пробормотал он.

– Вам знаком этот человек, мисс? – официальным тоном спросил Коллинз.

Мэри Эванс слабо кивнула.

– Как его имя?

– Юрка. Его имя Юрка Розен.

– Хорошо, мисс. Подпишите этот документ. Полное имя и адрес, пожалуйста.

Мэри протянула тонкую руку, покрасневшую от домашней работы, и коснулась щеки убитого. Холод мертвого тела пронзил ее и передался даже Фрине; мисс Фишер поспешила подхватить девушку, которая лишилась чувств.

– Увезите труп, – велела она, и санитар выкатил тележку из комнаты.

Фрина затаила мстительную надежду, что акне будет мучить этого молодца до скончания веков.

Сидя на полу, Мэри подписала форму Коллинза. Она сообщила свой адрес – Большой южный пансион – и начала было свою подпись с «А», но вспомнила, что назвалась Эванс. Девушка обратилась к Фрине по-французски:

– Церковь похоронит его? Мне не на что его хоронить!

Она разрыдалась, вздрагивая от неутешного горя. Фрина встала и обратилась к констеблю:

– Здесь вы уже сделали что могли, Коллинз, отправляйтесь на Рассел-стрит. И сообщите этому прыщавому некрофилу, что я оплачу похороны по католическому обряду, так что пусть позаботится, чтобы тело подготовили надлежащим образом. Понятно?

– Да, мисс, – пробормотал Коллинз и удалился, искренне радуясь возможности покинуть холодное помещение, пропитанное запахом смерти.

Мэри рыдала и не могла остановиться. Фрина дала ей десять минут, чтобы выплакаться, а потом поставила девушку на ноги и вывела из комнаты.

– Давайте-ка выберемся отсюда, – сказала мисс Фишер, выводя женщину на Бэтмен-авеню.

Сквозь деревья сверкала река; Фрина увидела Мельбурнскую лодочную станцию – место действия множества разудалых вечеринок. Удивительное дело, но балкон, вопреки всем ожиданиям, был по-прежнему на месте.

Мэри брела как лунатик, не переставая плакать. Они проковыляли мимо бассейна с дельфинами, с крыши которого им махали загорающие.

– Вниз по этой дорожке, – решила Фрина. Они прошли по мосту Принца и ступили на тропинку, которая вела вдоль реки. – Да успокойтесь вы, Мэри!

Девушка рыдала так, что ее тело вздрагивало в объятиях Фрины. Мэри преодолела спуск по ступенькам, и они двинулись вдоль реки, вода в которой поднялась и казалась мрачной и холодной. Маленькие лодочки проплывали мимо, торопясь к Королевской верфи. Впереди, за железнодорожным мостом, виднелись скопища кирпичных складов, там Фрина надеялась отыскать какую-нибудь чайную и скрыться от чужих взоров.

Они остановились за мостом Сэндридж, неподалеку от порта, заметив фургон пирожника. Фрина потащила Мэри по пологому склону на набережную, усадила на низкое кирпичное ограждение и нашарила свой кошелек.

– Два чая, пожалуйста, – сказала она небритому типу, управлявшемуся с огромным чайником, который подтекал, шипел и пыхал паром. – Или нет, пожалуй, один.

– Что такое, дамочка, вам не нравится мой чай? – спросил владелец фургона, и улыбнулся, демонстрируя все уцелевшие зубы.

– Нет, – подтвердила Фрина. – Не нравится. К тому же мы только что из морга, и у меня нет желания с тобой языком чесать. Наливай чай пошустрее, пожалуйста.

– Ого, вы были в морге! Тогда я плесну вам в чай еще чего покрепче. Бедняжка! Муж?

– Двоюродный брат. Спасибо. Что ты там подлил?

– Морской ром, – он показал бутылку.

– В самый раз.

Фрина заплатила шиллинг за чай, насыпала в чашку изрядную порцию сахара и отнесла ее Мэри. Та было отмахнулась, но Фрина сунула чашку ей в руку, и девушка уступила. Парень не поскупился на ром. Фрина чувствовала запах дешевого алкоголя, хоть и сидела в полуметре от девушки.

Мэри отпила, шмыгнула носом и отпила еще глоток, видимо, удивляясь вкусу напитка.

Она перестала плакать.

– Он мертв, – прошептала девшка. – А я так надеялась, что это окажется не Юрка, но это он. Они его убили. Моего единственного уцелевшего брата, – добавила она. – Революция убила их всех. – Мэри сделала большой глоток обжигающего чая. – Выпейте и вы тоже, – предложила она, и Фрина решила все же снизойти до услуг владельца фургона.

Она взяла чаю и себе, с удивлением обнаружив, что напиток и впрямь хорош, хоть и слишком крепок. Мимо прокатила подвода на странных овальных колесах; лошади тащили ее, выбиваясь из сил.

Фрина смахнула тошнотворную пыль и присела на стенку рядом с Мэри.

– Для Юрки я теперь уже ничего сделать не могу. Он мертв. Но я еще жива и могу отомстить за него.

– А вы можете?

– Конечно. Мне известны их планы. Они убили его, потому что он был молодой и глупый. Знаете, сколько лет ему было?

– Нет.

– Семнадцать. Теперь ему никогда уже не будет восемнадцать. Мертвые остаются молодыми и красивыми навсегда. Черная Кошка, вы заметили, какой он красивый? Как товарищ я спала со всеми, но Юрка был моим двоюродным братом и любовником. Такой нежный, такой молодой. Я любовалась его телом. А теперь он мертв и словно окаменел. Холодный, как мох. Я отомщу за него, – добавила Мэри решительно.

Фрина похлопала ее по руке, не зная, что сказать. Слова Мэри казались тяжелыми, словно камни. Холодный, как мох. Таким он и был, бедный Юрка.

– Я позабочусь о похоронах, – пообещала Фрина чуть погодя. – Кто ваш священник?

– Отец Рейли, в церкви Богородицы Звезды морей, да благословит вас Господь! – Мэри бросилась в объятия Фрины и запечатлела на ее шеке влажный поцелуй. – Но товарищи не должны об этом знать.

– О чем?

– Что его похоронят по церковному обычаю. Они все безбожники. И никому не разрешают верить, но Юрку это не остановило. Он каждый вечер читал свою детскую молитву, других он не знал. Я буду помнить о нем всю жизнь, которая, впрочем, не будет долгой, если они узнают, что я разговаривала с вами.

– Почему?

– Потому что вас послал Питер. Мне он нравится, я знаю его всю мою жизнь, но другие его недолюбливают, хоть он и старый революционер. Он против иллегализма. Говорит, что это превратит Австралию в полицейское государство, и я с ним согласна. Здесь этого терпеть не станут. Я не знаю, кто вы такая, Кошка, но вы друг Питера, иначе бы он не послал вас. Он вам доверяет, значит, они – нет.

– Видимо, так.

– Но вы мне нравитесь, и я ваша должница, ведь вы похороните Юрку по-божески, а это все, что я могу теперь для него сделать. Мне следовало предупредить его. Но я этого не сделала; я не думала, что они убьют его, – сказала Мэри печально. – Можем мы выпить еще чаю?

Потрясенная, Фрина заказала еще чая.

– Но сначала я все же должна посоветоваться с духами.

– С духами?

– Конечно. Мы пойдем к мадам Стелле, к Жанне Васильевой; она каждый вторник проводит по вечерам сеансы в Социалистическом книжном магазине на Спенсер-стрит. Товарищи и я тоже получали хорошие советы от духов. Они всегда им следовали. Через нее мы общались с покойными анархистами и с Лениным.

– С Лениным?

– С Владимиром Ильичем Ульяновым, русским вождем. Вы наверняка о нем слышали.

– Слышать-то слышала, но никогда не разговаривала, – призналась Фрина. – Можно мне тоже прийти?

– Конечно. Духи помогают всем. А теперь мне пора. Товарищи не знают, что я ходила опознавать Юрку, и не должны об этом узнать. Увидимся на сеансе, Кошка. В восемь часов в комнате на чердаке книжного магазина. Да благословит вас Господь! – И Мэри ушла, ступая медленно, словно несла на своих плечах тяжелый груз; длинные черные волосы рассыпались тусклым водопадом по черному платью.

Фрина отправилась в Социалистический книжный магазин и чайную – дом, где собирались все красные Мельбурна, – и спросила Жанну Васильеву. Толстуха за прилавком, продав кому-то брошюру об Испании, проворковала:

– Да вон же она сидит, дорогуша! Если хотите попасть на завтрашний сеанс – билет стоит один фунт. Я могу вам продать.

– Да, пожалуйста, один билет.

Фрина протянула продавщице монету, а потом направилась к хорошо одетой женщине средних лет, которая жевала бутерброд и была похожа на домохозяйку – из тех, что живут в Фитцрое.[36]

– Здравствуйте! Я слышала, что вы поддерживаете связь с духами?

– В ином мире все известно, милочка, – произнесла Жанна с резким австралийским акцентом. – Купили билет? Я не могу работать в большом зале, потому что Посредник этого не любит.

– Посредник?

– Яркое Перо, мой проводник в мир духов. Он за все отвечает. А что ты ищешь? Потеряла кого?

Дама пристально рассматривала черное платье. Никакой она не медиум, решила Фрина, но именно такая женщина и была ей нужна.

– У вас бывают странные клиенты, – проговорила она. – Анархисты, иностранцы и тому подобное.

Жанна бросила на нее испуганный взгляд и пробормотала:

– Я их до смерти боюсь, милая, прямо тебе признаюсь. Хоть мой старик тоже латыш. Мне пришлось выучить этот язык, чтобы сказать свекрови, что я о ней думаю. Но они хорошо платят, эти красные.

– Вы ведь блефуете, верно?

– Чаще всего да, милая. Духи приходят, когда им заблагорассудится, а клиенты хотят получить ответ на каждом сеансе. Они потребуют деньги назад, если я не представлю им малютку Томми, погибшего на фронте. Хотя их теперь не так много осталось, – заметила Жанна. – Забыты и ушли, я думаю. А тебе-то это на что?

– Я бы хотела побывать на вашем сеансе и остаться неузнанной, – сказала Фрина, протянув Жанне десятифунтовую банкноту.

– Духи в твоем распоряжении, дорогуша.