Снег как пепел

5

Я добираюсь до лагеря за два дня, изредка останавливаясь на получасовую передышку. Я убеждаю себя в том, что не вижу Финна впереди не потому, что ему не удалось выбраться из Лайнии, а потому, что он гнал свою лошадь так же отчаянно, как я, и доехал до лагеря раньше. Спрыгнув со взмыленного бедняги коня, я отвожу его к ручью. Он пьет воду так, будто ничего вкуснее в жизни не пробовал. Я перепрыгиваю через ручей и поднимаюсь на холм. Высокая трава прерий туго обтекает мои бедра. Там, под чистыми голубыми небесами, разбит наш лагерь. Я словно никогда не покидала его.

В загоне стоит лошадь с золотой меткой «Л» — Финн благополучно вернулся. Расслабившись, я глубоко вдыхаю аромат земли и высушенной солнцем травы. Спокойствие этого лагеря не нарушится ужасом возвращения изломанных и окровавленных пленников Ирода, во всяком случае, сегодня.

Распрямив плечи, я вхожу в лагерь с полным достоинства видом, насколько это, конечно, возможно, учитывая то, что я покрыта сухой коркой грязи. Вокруг никого. Никто не шевелит поленья в потрескивающем костерке, никто не стирает одежду у родника. Значит, все собрались в общей палатке для собраний — самой большой, желто-коричневой. Я никак не предупреждаю о своем появлении, просто откидываю полог и шагаю внутрь, оставляя на выцветшем коричневом ковре комья грязи.

Пятеро мужчин сидят за стоящим в центре палатки щербатым дубовым столом. Их лица искажены беспокойством. Кто-то молча кривится, кто-то не сдерживаясь кричит; они так взвинчены, что сначала даже не замечают меня.

— За ней надо кого-то послать! Каждая секунда может стать для нее последней! — гремит Грир.

Его глубокий голос перекрывает все остальные. Удивительно, он ведь почти всегда молчит на наших собраниях. У меня по коже бегут мурашки. Если он так разволновался, что заговорил, то, видно, все сильно обеспокоены.

— Я не должен был ее отпускать, — рычит Генерал. — Как ты потерял ее, Финн?

Полог с шорохом падает на место, и все одновременно разворачиваются ко мне и теряют дар речи. На меня смотрят пять ошеломленных лиц. Пять лиц с глазами разных оттенков синего. Пять лиц с печатью войны, смертей и шестнадцати лет бродячего образа жизни. Некоторые из присутствующих еще не оправились от ранений, полученных во время последней миссии, и их тела перевязаны.

— Не впадайте в панику, господа, я жива, — объявляю я, прикрывая свою дикую усталость деланой бравадой.

Я нарочно трусь о Финна самой грязной частью плаща, протискиваясь между ним и Хенном. Шкатулка с половинкой медальона, как примерзший к коже кусочек льда, с трудом отлепляется от ладони и глухо падает на стопку разложенных на столе карт.

Молчание, красноречиво говорящее: «Должно быть, мне это снится». В груди растекается приятная прохлада, и я хочу ощутить гордость. Половинка медальона на столе означает успешное завершение миссии. Выполнив ее и достигнув цели, я доказала то, что так давно стремилась доказать: я могу помочь Винтеру. Могу использовать все свои способности и умения — соображать на ходу, сражаться, воровать — во благо своего королевства. Однако все, что я чувствую, — это усталость.

Я делаю шаг назад. На меня привычно устремлены взгляды нашей команды: Генерала, Финна, Хенна, Грира и… Мэзера. Он единственный, чье внимание не было поглощено шкатулкой, когда та оказалась на столе. Трудно понять, что он чувствует, — то ли радость, то ли ужас. Надеюсь, все же радость.

— Мира.

Вздрогнув, я перевожу взгляд на Генерала. Он поднимается, держа в руке шкатулку.

— Да?

Не глядя на меня, Генерал щелкает по замку и открывает крышку шкатулки. Он еще не оправился от потрясения, это выдает сероватый оттенок его лица. Я не вижу со своего места половинку медальона, но прекрасно знаю, что видит он: шестнадцать лет борьбы и надежды на то, что, соединив две половинки накопителя, мы вернем наше королевство.

— Ты… — Он поднимает взгляд на меня. Опускает его в шкатулку. Снова возвращает ко мне.

Я лишила Генерала дара речи. Моя маленькая победа. Забавно, но именно она, а не возвращение половинки медальона и побег из Спринга вызывает в душе легкость и радость. Генерал начинает что-то говорить, однако тут же замолкает. Он глубоко вздыхает и закашливается, почуяв разящую от меня вонь.

— Элисон! — сипло зовет он. — Во имя холодов, приготовь, пожалуйста, Мире ванну!

Я смеюсь, а из соседней палатки выбегает Элисон. Она бросается ко мне, чтобы обнять, но вовремя осознает, к чему собиралась притронуться, и, передернувшись, просто взмахом руки зовет за собой.

— После того как помоешься, все мне подробно расскажешь, — предупреждает Генерал.

— Да, Генерал, — отзываюсь я, даже не пряча улыбки.

Уходя, слышу его слова:

— Слава снегу! Она это сделала!

Это не похвала, но мои губы расплываются в довольной улыбке. Да, я это сделала.

На то, чтобы смыть с меня корку нечистот, у нас уходит пять ведер воды, два куска мыла и несколько поленьев для маленького костра. Бросив в пламя испорченную одежду, Элисон уходит позаботиться о моей украденной лошади. Я надеваю белую рубашку и черные штаны — снег всемогущий, чистая одежда! — и, оставив мокрые волосы сохнуть на ветру, иду обратно в палатку для собраний.

Я глубоко вздыхаю, собирая остатки сил для встречи с Генералом, и ныряю в палатку. Огромный дубовый стол сдвинут, а вместо него в середине палатки разложены подушки, туго набитые травой и шерстью и обтянутые потертой коричневой тканью. Внутри круга из подушек стоят две чаши — одна с вареными овощами, другая с горстью замороженных ягод. А еще оттуда веет бархатисто-теплым воздухом: в центре, на безопасном расстоянии от подушек, расположена железная костровая чаша, и теплящиеся в ней уголья распространяют вокруг аромат земли.

Пар, поднимающийся над репами и луковицами, сплетается с дымком от костра и приобретает сладковато-терпкий дух. Но, падая на подушки, я внутренне танцую из-за чаши с ягодами. В последний раз я ела их на свой день рождения, семь месяцев назад. От вида чаши с замороженными черными и красными съедобными шариками слюнки текут, и это еще не то слово. Элисон заготавливает их для особых случаев, если ей вообще удается это сделать, потому что для заморозки нужно найти достаточно льда. Ягоды для винтерианцев — лакомство, которое все беженцы едят в благоговейной торжественности.

Угли распадаются, посылая в воздух облачка тепла. На лбу выступают капельки пота, нос пощипывает от близкого жара. Костровая чаша здесь поставлена не ради тепла — думаю, я скажу за каждого винтерианца, что мы лучше превратимся в ледышку, чем окажемся поблизости от горячих искр, — а ради памяти. По той же самой причине, по которой я держу в ладони горсть медленно оттаивающих ягод.

В прошлом году мы с Финном покупали еду на маленьком рынке в окрестностях одного из королевств Гармонии — Вентралли. Там в груде железных вещей, собранных кузнецом для переплавки, Финн нашел костровую чашу. Он потратил на нее половину наших скудных сбережений. Я думала, что Генерал побьет его этой самой чашей и отошлет обратно продавать. Но когда Финн притащил эту железку в лагерь, лицо его приняло такое грустное выражение, что мое сердце сдавило чувство беспомощности и тихой, глухой тоски.

Эта костровая чаша — творение рук винтерианцев. Точнее, винтерианцы добывали уголь и железо, которые доставлялись в другие королевства, такие как Яким и Вентралли, для изготовления подобных изделий. Для процветания своих королевств правители используют накопители. Магией они усиливают развитые в их краях области знаний, обусловленные географическим расположением королевств и врожденными талантами подданных. Если в одном из королевств жители обнаруживают интерес к образованию, то правитель посредством магии помогает им преуспеть в обучении. Если в другом королевстве жители проявляют боевые способности, то правитель помогает им обрести смертоносные навыки. Винтер стоял на севере самой богатой залежами части Кларинских гор, поэтому наши королевы преумножали способность жителей находить минералы и даровали им выносливость и смелость, необходимые для пребывания в нижних, темных слоях земли.

У Спринга есть его собственные рудники в принадлежащей ему части Кларинских гор. Там жители королевства добывают порох для стрельбы из пушек. Залежи этого пороха есть только в их рудниках и больше нигде. Мы решили, что Спринг затеял войну для расширения своих владений. Однако, победив, Ангра не прибрал к рукам наши рудники. Он просто закрыл их от нас, словно его целью было планомерное разрушение Винтера — кусочек за кусочком, личность за личностью. Он заставил людей смотреть на то, как самое ценное, что есть у Винтера, приходит в упадок и запустение.

Наверное, уничтожив нас всех, Ангра снова откроет рудники. Но пока мы живы, ему гораздо приятнее дразнить нас нашими бесполезными рудниками, изводить, вынуждать ошибаться и попадать в его ловушки. Во всяком случае, так мы говорим друг другу, чтобы война не казалась напрасной.

Я закидываю ягоду в рот и устремляю взгляд на огненные, пепельно-черные горящие угли. От кусочков льда немеют зубы, замороженная ягода холодит язык, но ее прохладная сладость почему-то не доставляет прежнего удовольствия. Я кладу палец на край костровой ямы — подальше от жара — и держу так, пока жгучее тепло не охватывает всю руку. Мой подвиг настолько важен, что ради меня даже жгут уголь, глядя на который я вспоминаю, почему никогда не чувствовала себя настоящей уроженкой Винтера. Я хочу относиться к прошлому с таким же глубоким пониманием, как Генерал, Элисон и все остальные, но не могу. Меня с Винтером связывают лишь истории, рассказанные другими. Я думала, что, приложив руку к спасению королевства, почувствую, что достойна его. Думала, что смогу заполнить пустоту, оставленную недостатком воспоминаний. И сегодня я совершила важное дело. Тогда почему же не ощущаю ни гордости, ни воодушевления?

За моей спиной шуршит полог — еле слышный звук, который можно было бы не заметить за шипением угля и свистом ветра. Мои мышцы напрягаются, на руках шевелятся волоски. Но я не вздрагиваю, не поворачиваюсь, лишь подцепляю вилкой кусочек репы. Мгновением позже чувствую, как к шее прикасаются чьи-то пальцы. По телу проходит дрожь, но вызвана она не холодом прижатых к моей коже мокрых волос.

— Ты убита, — со смехом в голосе сообщает Мэзер.

Когда я только-только начала свое обучение, он вечно подкрадывался ко мне в палатках или на тренировочном дворе, касался моей шеи и тихо бросал эту шутливую угрозу. И сколько бы раз он этого ни вытворял, я каждый раз визжала так, словно сам Ангра подобрался ко мне. Генерал конечно же этого не пресекал, ворча, что мне пора перестать быть рассеянной. Вскинув глаза на Мэзера, я перестаю жевать. С ухмылкой на губах он плюхается на подушки напротив меня.

— Убита? — фыркаю я. — Да я позволила тебе подкрасться ко мне! Что, ударила в голову вся эта блажь «я-будущий-король-Винтера», ваше высочество?

Мэзер кривится.

— Ты всегда говоришь, что позволяешь подкрасться к себе. Так сильно боишься признать, что не настолько хороша, как о тебе думают другие?

Я сглатываю.

— Разве не все боятся того же?

Мэзер опускает взгляд на костровую чашу, в синеве его глаз пульсирует оранжевое свечение.

— Уильям показал мне половинку медальона, — тихо говорит он.

Мои пальцы судорожно сжимают вилку. Я открываю рот, чтобы что-нибудь сказать, но в голову приходят лишь те самые развеивающие иллюзии вопросы, что я ему уже задавала. Вопросы, от ответов на которые наш флер счастья испаряется, точно капли воды на горячих углях. Поэтому я молчу, и в наступившей тишине Мэзер поднимает на меня глаза.

— Странно думать о том, что в последний раз винтерианцы видели этот медальон на шее моей матери. — Уголки его губ изогнуты, взгляд направлен куда-то вдаль — в полотно, сотканное из чужих воспоминаний, которыми с ним тоже делились остальные: о его матери, королеве Ханне Динам; о том, как Ангра вступил в дженьюрианский дворец, убил ее и разломал накопитель надвое. Узнаю этот взгляд. Точно такое же разочарование отражается на лице Мэзера, когда он не попадает в цель на тренировке, когда Генерал побеждает его в спарринге или когда я спрашиваю его, на что бы он использовал магию, если бы мог, — разочарование в себе самом, в своей неспособности сделать то, что нужно, даже если он сам в этом не виноват. Мэзер проводит по лицу ладонью, и вот на нем снова непроницаемая маска и искренние эмоции спрятаны за улыбкой.

— Ты чокнутый, — качаю я головой.

— Да? — улыбаясь, выгибает он брови.

— Ага. — Я всаживаю в репу вилку и оставляю ее там. — Мы достали половинку медальона. Сейчас ты должен быть счастлив, по-настоящему счастлив, без всяких оговорок, а не строить из себя мистера «Наследник Винтера» с нацепленной фальшивой улыбкой.

Лицо Мэзера мрачнеет. Он некоторое время молчит. Его руки на коленях лежат так, будто он держит в них все свои волнения и тревоги.

— Я ничего не почувствовал, — почти шепчет он, погрузившись в свои мысли, — когда увидел половинку медальона. До этого я не видел ни единой вещи, принадлежавшей моей матери. Я должен был хоть что-то почувствовать.

У меня учащается сердцебиение, и я опускаю взгляд на костровую чашу. Ведь я сама волнуюсь так же. Порой я забываю, насколько мы с Мэзером похожи, — мы оба слишком юны, чтобы чувствовать какую-то особую привязанность к Винтеру. Только Мэзер переживает из-за этого сильнее меня. Ведь он король. Но у меня нет ни мудрых слов для его утешения, ни понимания, как вселить в него уверенность, если бы они были, то я бы и со своими сомнениями разобралась.

— Сейчас это всего лишь половинка медальона, — пробую я успокоить его. — Может, ты почувствуешь что-нибудь, когда у нас будет целый накопитель.

Мэзер пожимает плечами.

— Забыла, что у меня с ним никакой связи не будет? Я ее сын, и только. — Его щеки вспыхивают от стыда, и он качает головой. — Прости. Ты права. Сегодня удачный день. Я должен быть счастлив. Ты достала половинку медальона. Спасибо. — Он наклоняется вперед, пристально глядя мне в глаза. — Я правда очень благодарен тебе, Мира.

Мое лицо наверняка отражает смятение, но я ничего не могу с этим поделать. Я не знала, что Мэзер возлагал такие надежды на половинку медальона, что он так отчаянно хотел почувствовать связь со своей матерью. Я не помню своих родителей и даже не знаю, кем они были. Но мне и в голову не приходило, что Мэзеру может быть так больно из-за людей, которых он, как и я, давно потерял. Он скучает по своему отцу? Муж Ханны, Дункан, до того как стать королем, был винтерианским лордом. Жалеет ли Мэзер, что не может поговорить с человеком, который оказался в такой же ситуации, как и он, — стал королем в королевстве, где правит женская линия королевской династии?

Чувство вины и тревога терзают душу. Я мучительно желаю помочь Мэзеру, но знаю, что это так же не в моих силах, как не в его силах заставить работать магический накопитель. К счастью, в этот момент распахивается полог палатки и появляется Генерал. Он окидывает взглядом почти опустевшие чаши с едой и мои влажные волосы. У меня екает сердце. Совсем забыла, зачем я здесь: чтобы доложить генералу о случившемся.

Генерал молча садится рядом со мной. Он не выговаривает мне за вольное поведение с нашим будущим королем, не бранит за несоблюдение формальностей и появление в перепачканном виде.

— Итак, — вынимает он из кармана шкатулку, — не потрудишься ли все объяснить?

Я вдруг ощущаю себя непослушным ребенком, который донимал Генерала, предлагая ему помощь, размахивающим мечами, точно нелепыми стальными крыльями, и не проявляющим никаких боевых качеств, пока не взялся за оружие дальнего боя — шакрам — и не доказал, что может быть полезным. Ребенком, каким меня всегда видит Генерал.

Шакрам! Сердце ухает вниз. Снег насущный, я должна сказать Генералу, что потеряла еще один диск! В связи со снижением добычи железа в Примории из-за закрытия винтерианских рудников, оружие значительно подорожало. А наше бродяжничество — не шибко прибыльное «ремесло». Я хватаю ягоду, избегая взгляда Генерала.

— А больше никто не придет? Финн, например?

Он качает головой.

— Только мы. А теперь говори.

Это приказ. Он почему-то злится, а я ума не приложу почему. Живот болит. Генерал не имеет права злиться или выражать недовольство. Я раздобыла половинку медальона! Может, именно этим он и расстроен? Тем, что я наконец доказала, что он нуждается во мне?

— Она была там, где, по вашим словам, и должна была быть, — пронзаю я его взглядом. — В Цитадели. Вот и все.

— Ты хочешь сказать, — начинает он, — что тебе удалось беспрепятственно пробраться в оплот Лайнии и украсть медальон без единого выстрела, без единого убитого человека и без капли пролитой крови? Синяк на твоей щеке и запах говорят об обратном. Что случилось, Мира?

На лице Генерала прорезаются глубокие морщины. Он выглядит состарившимся, как будто годы враз отразились на его лице. И волосы его еще белее от возраста — ему больше пятидесяти, — а не оттого, что он винтерианец. Огладив шкатулку пальцами, он открывает ее и показывает мне половинку медальона. Я вижу ее впервые: заднюю часть кулона в виде сердца, обвитую серебряной цепочкой, которая ярко поблескивает на свету, хотя ей уже несколько сотен лет. Половинка винтерианского медальона. Я, поникнув, вздыхаю. Не верится, что она здесь, на расстоянии вытянутой руки.

Когда Генерал открывает шкатулку, Мэзер напрягается всем телом, и мой взгляд сразу устремляется к нему. Мне хочется продолжить наш разговор, извиниться за свои прежние слова и за то, что бередила его душу такой больной темой. У меня щемит сердце. На мои вопросы нет ответов, никто не смеет задавать подобные вопросы вслух.

Будет ли этого достаточно? Возродит ли нашу магию целый накопитель, или Винтер навсегда останется единственным королевством Примории, лишенным ее? Как мы одолеем Спринг без магии? Все, что у нас есть, — восемь беженцев и красивый медальон. Объединятся ли с нами другие королевства, если, владея целым накопителем, наш единственный наследник престола не сможет его использовать?

Без магии можно жить. Мы уже шестнадцать лет так живем — едва перебиваемся, но тем не менее… Мы вырастили маленький сад в Ранийских прериях. Мы тренируем наши тела, чтобы стать сильными. Но этого никогда не будет достаточно. Потому что все остальные королевства обладают силой, выходящей за пределы людских возможностей. Спринг может стереть с лица земли наших самых мужественных солдат, как и королевства Гармонии. Мэзер был прав: кажется, что в Примории есть равновесие, однако это не так.

Генерал резким щелчком захлопывает крышку шкатулки, и я вздрагиваю. Мое молчание затянулось. Он встает, качает головой, и я тоже поднимаюсь на ноги, с тошнотворной уверенностью понимая, что за этим последует.

— Это было слишком опасно, — произносит он. — Когда мы начнем поиски второй половинки медальона, ты не будешь мне перечить, поняла? Ты снова займешься провизией.

— Нет! — кричу я.

Генерал отворачивается, но я хватаю его за руку. На мне уже сказывается тяжесть обратной дороги: подкашиваются ноги, кружится голова. Но я не позволю ему так со мной поступить. Сегодня я стократ отплатила ему за свое содержание и ни за что не позволю снова задвинуть меня на задний план.

— Я принесла вам половинку медальона! Что еще я должна сделать, чтобы доказать, что мое место здесь, рядом с вами?

Генерал прожигает меня таким жестким взглядом, что я опускаю глаза и отпускаю его руку. В ушах стучит кровь. У меня нет сил, нужно поспать.

Я выскакиваю из палатки для собраний и бегу к своей собственной, не обращая внимания на то, что за спиной кричат Мэзер или Генерал. Я влетаю в свою палатку всего через пару секунд. А так как живу я в ней не одна, то внутри натыкаюсь на Финна и Дендеру, латающую дыру на сапоге. Оба таращатся на меня.

— Ну хоть бы раз ты появилась после встречи с Уильямом как леди, а не как разъяренный буйвол с налитыми кровью глазами.

Застонав, я заваливаюсь на свою постель. Финн встает на защиту моего недамского поведения, и я улыбаюсь, а Дендера разглагольствует на тему того, что для меня еще не все потеряно. Я не слушаю их, уткнувшись лицом в подушку. Дендера раньше состояла при дворе королевы Ханны. Ее мнение ценили и уважали. Ни одна женщина в правление Ханны не чувствовала себя незначительной или никчемной. Я так часто расспрашивала о Винтере Дендеру и всех остальных, так много слышала историй о нашем королевстве, что чужие воспоминания стали моими. Кажется, я помню замороженные ягоды и костровые чаши, рудники в Кларинских горах, густой земляной аромат очищенного угля, накрывающий каждый город Винтера. Закрыв глаза и уши, отстранившись от всего окружающего, я вижу перед внутренним взором описанный Дендерой королевский двор. Вижу город, о котором мне рассказывал Генерал. Передо мной высится великолепный белый дворец и двор с бесчисленными ледяными фонтанами. Тут так холодно, что иноземцам во время прогулок приходится кутаться в меха, в то время как винтерианцам тепло даже в самые жуткие холода. Все кругом покрыто слоем снега, и даже трава под ним побелела. Все королевство лежит в объятиях вечной зимы.

И тут моя сотканная из чужих воспоминаний память разлетается на кусочки. Холод и снег вспыхивают и взрываются. По дворцу волной разливаются крики, и я бегу по серым улицам, задыхаясь от дыма, вместе с толпами других людей. Новая серия взрывов гонит нас прямо в руки Ангры. Таков замысел — согнать винтерианцев вместе, точно стадо овец.

И даже осознавая, что подданных будущего короля Винтера осталось всего лишь семеро, Генерал не доверяет мне. Я навсегда останусь для него ребенком.