Соблазн и страсть

Глава 1

В самом начале зимы 1820 года Сабрина Фэрли, дочь викария из городка Тинбюри в графстве Дербишир, внезапно осознала, что влюблена в распутника. Это открытие не на шутку ее озадачило, потому что влюбилась она не в какого-нибудь обычного мужчину, которого можно было бы так назвать, — а в Распутника с заглавной буквы. Именно так — «Распутник» — подписывал свои стихи граф Роуден.

Дамы всех возрастов были без ума от скандальной поэзии графа; она настолько волновала их, что они были готовы, забыв о своем положении в обществе, бежать за ним хоть на край света. А он, конечно же, благодаря своему литературному псевдониму был известен во всей Англии, даже в самых отдаленных ее уголках. Что же касается репутации графа, то ее вполне можно было бы сравнить с прямым ароматом сигары, выкуренной каким-нибудь денди в скучном жилище обывателей, где редко удается уловить какие-нибудь запахи, кроме запаха жареной говядины.

А уж если говорить о городке Тинбюри, то его с полным на то основанием можно было бы назвать скучнейшим местом на свете — жизнь здесь текла размеренно и неторопливо, чем весьма напоминала хорошо известный танец менуэт.

Покрытые зеленью холмы, окружавшие дом викария, одним своим видом прогоняли мысли о каких-либо страстных и сильных чувствах, и казалось, что сладострастная поэзия графа не властна над добропорядочными местными обывателями.

Увы, ни мирные долины, ни даже сам викарий не могли помешать, Сабрине Фэрли проявить интерес к недавно появившемуся в городке молодому человеку, новому помощнику ее отца, священнику Джеффри Гиллрею.

У помощника викария была густейшая копна непокорных волос, нередко во время церковной службы он резким движением откидывал падавшие на лоб пряди. Сабрина же частенько ловила себя на том, что ей хочется причесать его, пригладить буйные кудри. И всякий раз она при этом краснела — прежде подобные мысли никогда не приходили ей в голову.

А как-то раз во время службы взгляды их встретились, и Сабрина, по обыкновению, залилась краской. Гиллрей тотчас улыбнулся ей, и девушке показалось, что он каким-то образом прочитал ее мысли, возможно, по глазам догадался, о чем она думает.

А потом он пригласил ее на прогулку. Весна, солнце, благоухание цветов — все располагало к задушевной беседе, и не было ничего удивительного в том, что на следующий день Гиллрей опять пригласил Сабрину на прогулку.

Вскоре их совместные прогулки вошли в обычай, и во время одной из них Сабрина рассказала о миниатюрном портрете своей матери и о своих детских воспоминаниях, о ней. А затем рассказала и о своей заветной мечте — отправиться с миссионерской целью куда-нибудь далеко за море, в Индию или в Африку.

И тут случилось невероятное. Молодой священник, глядя на Сабрину, с удивлением признался в том, что и у него такая же мечта. А потом выяснилось — и это уже казалось чудом, — что скромный приходской священник Джеффри Гиллрей приходится дальним родственником лорду Роудену, знаменитому Распутнику. И Джеффри шепнул Сабрине по секрету, что, возможно, его состоятельный кузен поможет им осуществить их общую мечту. Через несколько дней он намеревается посетить поместье графа в Ла-Монтань, чтобы попросить его об этой услуге.

И случилось так, что в эти же дни Сабрина оказалась в карете, направлявшейся в поместье Роудена. «Ах, как, должно быть, удивится Джеффри, когда увидит меня в Ла-Монтань», — думала девушка.

Идея же этой поездки принадлежала соседке Сабрины, леди Кэпстроу, супруге лорда Кэпстроу, как раз сейчас гостившего у своего дяди, — тот жил в городке Эплтон, располагавшемся неподалеку от Ла-Монтань. Леди Кэпстроу написала мужу, а тот, в свою очередь, написал графу Роудену, и в результате сэр Роуден любезно пригласил, обеих дам навестить проездом его поместье. На редкость общительная и непоседливая, Мэри Кэпстроу не могла усидеть в Тинбюри более двух недель и поэтому частенько отправлялась навестить кого-нибудь из родственников или друзей, увлекая за собой мужа, как иголка нитку. Но того не слишком тяготило обилие визитов, и он во время таких поездок в основном помалкивал, предоставляя жене право вести беседу. Сам же предпочитал кланяться и улыбаться.

Злые языки иногда даже утверждали, что лорд Кэпстроу после женитьбы сказал не более двух десятков слов. Сабрина даже подозревала, что он женился только для того, чтобы избавить себя от необходимости говорить.

Зато Мэри — голубоглазая, круглолицая, с золотистыми волосами — болтала без умолку, когда бодрствовала но как раз сейчас, сидя в экипаже напротив Сабрины, она спала. Впрочем, следует заметить, что Мэри была отнюдь не глупа, и поэтому Сабрина, которой никак нельзя было отказать в живости ума, сейчас с благодарностью принимала ее советы. Дело в том, что поездка в Ла-Монтань стала одним из самых решительных поступков в жизни Сабрины. Отцу она сказала, что погостит немного у Мэри, и это была вполне простительная ложь. К тому же она не сомневалась: даже если отец узнает правду, он все равно ее простит. Что же касается поездки, то Мэри, пригласившая Сабрину сопровождать ее, утверждала, что именно во время таких визитов происходят разговоры, которые часто заканчиваются помолвкой. Да Сабрина и сама была почти уверена, что Джеффри ищет удобный случай, чтобы признаться ей в том, в чем ему, наверное, давно уже хотелось признаться.

А, вспоминая о графе Роудене и его поэзии, вызывавшей смятение в женских душах, Сабрина приходила в недоумение. «Как можно быть рабом своих низменных страстей? — спрашивала она себя. — И как это, должно быть, мучительно… Интересно, отразились ли эти страсти на его внешности?» По ее глубокому убеждению, образ жизни графа не мог не оставить отпечатков на его лице. Однако Сабрину нисколько не шокировало и не пугало непристойное поведение графа, — напротив, она искренне ему сочувствовала.

Временами, поглядывая в окно кареты, Сабрина невольно улыбалась, вспоминая свою соседку миссис Дьюберри. Эта пожилая женщина частенько говорила, что ранний снег — доброе предзнаменование, и Сабрине очень хотелось в это верить. Во всяком случае, сейчас, в этот солнечный зимний день, у нее и впрямь было прекрасное настроение, и она была уверена, что впереди, причем в самое ближайшее время, ее ждет что-то необыкновенное и радостное…

Уткнувшись подбородком в теплую муфту, Сабрина в очередной раз улыбнулась; правда, теперь ее улыбку вызвала мысль об отце: ей вдруг пришло в голову, что отец тревожится за нее гораздо больше, чем за двух сыновей, то есть братьев Сабрины, которые были намного старше ее. Временами он смотрел на нее так, как будто собирался открыть ей что-то очень важное и от чего-то предостеречь, — вот только от чего именно? Но, скорее всего викарий просто волновался из-за того, что его дочь так расцвела и похорошела в последние несколько лет, что все жители Тинбюри в один голос заявляли: Сабрина Фэрли — симпатичная девушка. Правда, говорили они об этом крайне осторожно, потому что казалось невероятным, что дочь викария может быть столь хороша собой. Стройная фигура, безупречная кожа, густые темные волосы, ниспадавшие до пояса, когда она их распускала и расчесывала перед сном, — все привлекало к ней внимание, но более всего завораживали ее ярко-зеленые глаза — огромные и бездонные, они очень походили своим цветом на первую весеннюю зелень.

По правде, говоря, слова «милая» и «симпатичная» не вполне соответствовали истине, и гораздо уместнее было бы называть Сабрину Фэрли «настоящей красавицей».

Чем старше она становилась, тем чаще привлекала внимание мужчин-прихожан, посещавших церковную службу. Мужчины смотрели на нее с восхищением и лишь притворялись, что слушают проповедь, что весьма огорчало благочестивого викария.

Поэтому никто в Тинбюри не удивился, когда выяснилось, что молодой помощник викария тоже стал поклонником ее красоты. Впрочем, Сабрина подозревала, что отцу не очень по душе мысль о том, что она, если выйдет замуж за молодого священника, отправится вместе с ним в какой-нибудь отдаленный приход, возможно—в дальние страны.

Снова посмотрев в окно, Сабрина увидела, что экипаж, свернув с проселочной дороги, выехал на подъездную аллею, ведущую к особняку графа. По обеим сторонам аллеи стояли аккуратно подстриженные деревья, их внешний вид весьма красноречиво говорил о том, что природа здесь не хозяйка, а скорее служанка хозяина поместья.

Сердце Сабрины тревожно забилось; у нее вдруг возникло ощущение, что она стоит на пороге какой-то новой жизни. Она легонько тронула колено Мэри, и та, приоткрыв один глаз, сонно пробормотала:

— М-м?..

Девушка весело рассмеялась и проговорила:

— Миссис Дьюберри утверждает, в этом году белки собрали на зиму гораздо больше припасов, чем обычно. И якобы кора на деревьях с северной стороны намного толще…

Мэри в недоумении заморгала.

— Намного толще?..

— Это такие приметы, — пояснила Сабрина. — Значит, зима в этом году будет ранней и суровой.

Мэри сладко потянулась и, пожав плечами, пробормотала:

— Что ж, вполне возможно. Хотя нынешний первый снег даже нельзя назвать снегом — так, легкие пушинки. Впрочем, я догадываюсь, что тебя волнует. Но не беспокойся, для нас с тобой все складывается как нельзя лучше. И все у тебя будет замечательно. Вы с Джеффри предназначены друг для друга судьбой. Скоро ты в этом убедишься.

Через минуту-другую леди Кэпстроу окончательно проснулась и весело защебетала. Когда же в окнах кареты возникли величественные очертания особняка, Мэри притихла в изумлении.

Огромный особняк графа, сложенный из темно-желтого камня, по размерам своим мог бы сравниться с самым настоящим дворцом. А у самого входа в дом находился великолепный фонтан с композицией граций, державших в руках греческую амфору, из которой в теплое время года, по-видимому, изливалась вода. Одна из мраморных граций была с обнаженной грудью, и Сабрина, взглянув на нее, отвела глаза.

Особняк поражал своим великолепием и одновременно подавлял своей аристократической надменностью. «Наверное, я бы не смогла здесь жить», — думала Сабрина, глядя на величественное жилище графа.

Подруги выбрались из кареты, и их тотчас же окружили почтительные слуги, высыпавшие из дома им навстречу. Но Сабрина не замечала слуг; она с любопытством поглядывала на мужчину и женщину, стоявших чуть поодаль, на присыпанной снегом траве. Мужчина был стройный, высокий и широкоплечий, с иссиня-черными волосами и в элегантном теплом плаще — почему-то именно плащ сразу же привлек внимание Сабрины. Этот джентльмен стоял, чуть наклонив голову, и внимательно слушал собеседницу. Дама же была в розовой мантилье с широким меховым воротником, а ее неприкрытые шляпкой волосы поблескивали под лучами яркого солнца, словно золотая монета. Удивительной белизны руки этой леди теребили складки мантильи, голос же звучал негромко, но очень мелодично.

Внезапно мужчина выпрямился, пристально взглянул на собеседницу, а затем, резко развернувшись, быстро зашагал в сторону дома; причем было заметно, что разговор ужасно его рассердил. Вслед ему раздался звонкий женский смех, похожий на перезвон колокольчиков.

«Но что такого могла сказать ему эта дама? — думала Сабрина. — Почему он так разозлился? Наверное, виной всему все те же страсти. Прискорбно, что люди становятся игрушками своих страстей».

И тут у Сабрины почему-то вдруг возникла уверенность, что перед ней сам хозяин поместья, лорд Роуден. Пытаясь скрыть свое смущение, девушка отступила на несколько шагов, чтобы укрыться в тени кареты.

В следующее мгновение разгневанный джентльмен наконец-то заметил прибывших дам и в тот же миг расплылся в улыбке и с видом радушного хозяина пошел им навстречу.

А когда он приблизился к ним, у Сабрины перехватило дыхание. Она тотчас же поняла: перед ней стоял человек, как нельзя лучше подходивший для роли владетельного графа, — пусть даже прежде ей ни разу не приходилось видеть обладателя такого титула. И он действительно был необыкновенно высокий — на голову выше Сабрины, хотя и она была довольно рослой девушкой. Что же касается внешности графа, то она, по мнению Сабрины, вполне соответствовала его репутации. У Роудена были резкие черты лица, выдающаяся вперед челюсть и удивительные синие глаза, выглядывавшие из-под темных бровей. Эти лучистые глаза, напоминавшие мерцающие магические кристаллы, сразу же привлекали к себе внимание, и казалось, завораживали своим светом.

«А ведь именно так и должен выглядеть Распутник», — промелькнуло вдруг у Сабрины. Разгул, буйства, скандалы — все это подходило человеку с такой внешностью. Хотя до этого, когда она думала о графе Роудене, ей хотелось увидеть мужчину с байроническими чертами — хотелось увидеть длинные волосы и, конечно же, задумчивый и меланхолический взгляд.

— Добро пожаловать в Ла-Монтань, — проговорил, наконец, граф.

«Какой у него завораживающий голос, — мысленно удивилась Сабрина. — Низкий, звучный, выразительный, нисколько не огрубевший от множества выкуренных им сигар и от выпитого виски».

Граф поклонился дамам, и те в ответ присели в реверансе. Хозяин поместья пытался быть предельно вежливым, однако чувствовалось, что он с трудом сдерживает гнев — казалось, от него исходили волны ярости. Сабрина невольно взглянула в ту сторону, откуда пришел Роуден, и заметила промелькнувшую за деревьями розовую мантилью. «Наверное, эта дама намеренно обидела лорда Роудена, — неожиданно подумала девушка. — Возможно, она его даже оскорбила».

Тут из дома вышла экономка, и хозяин стал давать указания. Сабрина же с любопытством поглядывала на графа и думала о том, что едва ли этот человек будет уделять ей хоть какое-то внимание. Ведь он лишь мельком взглянул ей в лицо, затем окинул с ног до головы оценивающим взглядом, и тут же, судя по его виду, забыл о ее существовании. «Да-да, впредь он не будет уделять мне ни малейшего внимания, — говорила себе Сабрина. — Слишком уж я для него незначительная».