Соблазн в жемчугах

Глава 19

Вернувшись домой, Верити узнала, что Коллин и миссис Джералдсон отправились на кабриолете с визитом к своим ближайшим соседям.

Может быть, это Хоксуэлл попросил их уехать, чтобы он смог расправиться со своей непослушной женой без свидетелей? Или Коллин увидела, в каком он настроении, поняла причину и благоразумно решила убраться вместе с тетей из дома?

Верити поднялась в свою комнату, сняла шляпу и села в кресло. Что бы он ни сказал тем молодым людям, вряд ли он был с ними любезен. Но скоро он вернется, и она все узнает.

Она старалась подавить в себе страх. Прошло так много времени с тех пор, как ей приходилось бояться, что она подзабыла это чувство. Сдерживая слезы, она думала о том, что должна будет вымолить прощение.

Она опять почувствовала себя ребенком, одинокой девочкой, которая могла только молиться о том, чтобы гнев ее мучителей прошел как можно скорее и наказание кончилось. Ощущения, звуки и образы прошлого терзали ее душу и лишали спокойствия. Она попыталась отрешиться от внешнего мира, найти опору внутри себя, но стук копыт вернул ее в настоящее. Она почувствовала, как к горлу подступает тошнота, а звук шагов по лестнице заставил ее сердце отчаянно забиться.

Он сам признавал, что бывает неуправляем, что слишком часто дает волю своему гневу. Сейчас, по его собственным словам, ему удается его контролировать, но жизнь давала ему право выместить свой гнев на ней.

Ей хотелось думать, что он этого не сделает. Гнев часто вызывает у людей неоправданную жестокость.

Шаги уже были у самой двери, и она собралась с духом, но от страха ее бросило в дрожь.

Если надо, она извинится, но просить, тем более умолять, не будет. Будь она проклята, если опять станет той испуганной девочкой, какой когда-то была.

* * *

Открывая дверь в комнату Верити, Хоксуэлл приготовился к шумной ссоре. Ему много чего надо было сказать, задать кое-какие вопросы и отдать приказания. И, Бог свидетель, сейчас он все ей выскажет.

Верити сидела в кресле, почти так, как в тот первый день в Камберуорте. Почти с тем же выражением лица. Спокойным. Решительным. От нее исходила невидимая внутренняя сила. Это еще больше его взвинтило.

Она подняла на него глаза, и то, что он в них увидел, поразило его.

Конечно же, сила. Бунт. Но и смирение. И страх. Настоящий страх. Скрытый, но такой реальный, что, казалось, он витал в воздухе.

Она боялась его. Его гнева. Она боялась, что он накажет ее физически.

Это его поразило. Оскорбило. Он никогда не давал ей повода…

В голову вдруг пришла мысль. Какое-то подозрение. Оно только подстегнуло его гнев, но этот гнев был направлен на другое и по совершенно другой причине.

Ладно. Он разберется с этим позже. Не сейчас.

Он остановился, чтобы убедить ее в том, что физической расправы не будет, но сказал:

— Я надеюсь, что ты больше никогда не будешь так меня обманывать, Верити.

— Они никогда не согласились бы встретиться со мной, если бы ты был рядом.

— Мне на это наплевать. Я уже сказал, что им от тебя никакой пользы. Стало быть, их информация бесполезна для тебя.

— Все должно было быть не так.

— Конечно. Ты должна была выйти замуж за одного из них. Поэтому твой отец доверил тебе свой секрет.

— Совсем не обязательно за одного из них. Но отец действительно хотел, чтобы мой муж контролировал его завод.

— Он издал указ, чтобы это был Майкл, о котором ты так беспокоишься? — При всем раздражении, он запнулся на этом вопросе и со странным страхом ждал, что она ответит.

— Когда мой отец умер, мы с Майклом были детьми. Меня беспокоила Кэти, и я спросила ее о сыне. Я думала, что мой кузен мог причинить ему вред.

— А я думаю, между вами было что-то большее, и хочу знать правду. Я хочу, чтобы ты поклялась. Ты…

— Тебе нужно, чтобы я поклялась? Но разве ты достаточно веришь моему слову, чтобы поверить моей клятве?

— Не знаю, черт побери. Но мне придется с этим смириться. — Он решил спросить по-другому, чтобы она поняла, что он не просто задет за живое. — Когда Кэти увидела тебя на пороге своего дома, она была в шоке и очень огорчена.

— Нет, не огорчена. Она плакала.

— Я с тех пор много о ней думал, но все же решил, что она была опечалена. Когда вы обнялись, я видел ее лицо. Она назвала тебя своей девочкой, но теперь я думаю, что она думала не о тебе.

— О ком же…

— О своем сыне. Своем бедном, несчастном ребенке. Она думала, что эти два года он был с тобой, Верити. Она надеялась, что он уехал с тобой. Она никогда не верила, что ты умерла, а считала, что ты живешь где-то с ее сыном. Твой приезд означал, что это не так. Она поняла это в ту минуту, как открыла тебе дверь.

Она смотрела на него с недоверием, но он видел, как она прокручивает в своей голове тот момент.

— Ты тоже тогда ждала, что он убежит вместе с тобой, Верити?

Снова этот предательский ужас, давящий и животный. Слишком похожий на страх. Он ненавидел его как проявление слабости и скрывал под маской гнева.

— Когда я обнаружил, что ты жива, то все время думал, не в этом ли настоящая причина твоего бегства. Теперь, когда ты так о нем беспокоишься и пытаешься узнать о его судьбе, я пришел к другому выводу. Он не сумел к тебе присоединиться, и поэтому ты так уверена, что с ним случилось несчастье.

— Наши с Майклом отношения были совсем не такими.

— Неужели? Когда ты потихоньку уехала, чтобы встретиться с Кэти, то думала встретить там и его. Друг детства стал другом девушки. — Он вспыхнул, вспомнив о ее признании. — Тот первый поцелуй. Это был он? Черт побери! Отвечай!

Она отвела взгляд, но ее порозовевшие щеки сказали ему, что он прав. Он почувствовал еще что-то, кроме бешенства. Чувство было неожиданным. Разочарование. Такое сильное разочарование, что даже гнев не смог его затмить.

Она любила этого молодого человека и все еще любит. Она хотела выйти за него замуж. Она согласилась на другое замужество, чтобы спасти его, и сбежала, чтобы быть с ним. Ее нынешнее замужество и положение в обществе оказались частью той жизни, которой она не хотела и никогда не захочет.

Когда до него дошел истинный смысл произошедшего, он похолодел. Но она же говорила ему об этом, не так ли? Она почти все ему объяснила по пунктам и предложила способ выйти из этой ситуации. Но почему… откуда взялось это смятение, это ощущение потери?

— Я сбежала не потому, что договорилась быть с ним. Или он со мной. Клянусь. Клянусь именем своего отца. А о причинах своего бегства я уже тебе говорила. Я беспокоюсь о Майкле потому, что Бертрам пообещал причинить ему зло. А Нэнси сказала, что Бертрам вынудил Майкла уйти с завода.

— Стало быть, ты вышла замуж за меня, чтобы защитить его?

— Он сын Кэти. Он ее семья, ее кормилец. Я знаю его всю свою жизнь.

Он подошел ближе, чтобы высказать ей все, что думает, но она напряглась и отступила, чтобы расстояние между ними не уменьшалось.

Опять этот страх. Во взгляде и позе. Она снова боится его гнева.

Она не лгала, но и не говорила всей правды. Она боится его и поэтому старается все приукрасить. Ей страшно, что он может с ней сделать, если она признается, что любит этого молодого человека.

Его мучило еще одно подозрение.

— Верити, что ты имела в виду, когда говорила, что тебя заставили выйти за меня замуж, угрожая причинить вред Кэти и ее сыну?

Перемена темы смутила ее, и она не сразу ответила.

— Скажи, твой кузен бил тебя, Верити?

Она пожала плечами.

— Дети часто дерутся. А тебя не били?

— Учителя иногда били тростью, но я не жил в вечном страхе перед побоями. А ты? Когда Бертрам стал твоим опекуном?

— Я не хочу об этом говорить. Это все в далеком прошлом.

— Вот как? Когда я сейчас вошел в комнату, у тебя был вид женщины, ожидающей, что ее ударят. Я не давал тебе повода так думать.

— А как же тот человек? Ты сказал, что чуть было не…

— Я тогда был пьян. Он меня оскорбил, и он был мужчиной. Все равно это было неправильно. Я задаю тебе тот же вопрос, Верити: твой кузен когда-нибудь поднимал на тебя руку?

— Почему ты сейчас об этом спрашиваешь? Прошло много лет. Это никак с тобой не связано.

— А я считаю, что связано. Расскажи мне.

Его настойчивость огорчила ее. Она не будет на него смотреть. Ее взгляд метался из стороны в сторону, а лицо выражало гнев, страх и… презрение.

— Сам он делал это не часто, а перепоручал Нэнси. — Она потерла глаза тыльной стороной ладони. — Ее злило, что он получил лишь малую часть наследства отца. А он ненавидел меня за то, что я вообще существую. Что я могла сделать? Я не могла…

Ее душили рыдания. Закрыв глаза, она отвернулась.

— Да простит меня Бог, я хотела убить их обоих. И все еще хочу, когда вижу их. Мои страдания доставляли им удовольствие. — Ее слова прерывались всплесками рыданий. — В том доме я едва смела дышать. Я не могла позволить себе даже маленькой радости. Этот дом был мой, но меня как таковой уже не было.

Он подошел к ней и заключил в объятия. Она уже плакала навзрыд, словно обычные слезы не могли облегчить того, что творилось в ее душе.

Он держал ее, давая ей выплакаться и стараясь не представлять себе юную Верити, которая скрывает свой характер и старается оставаться незамеченной в собственном доме в надежде, что ее хотя бы сегодня не будут бить.

Наконец она успокоилась. Прежде чем отпустить, он погладил ее по голове и спросил:

— А он знал? Бертрам знал, как его жена обращается с тобой?

Она кивнула.

— Когда она пыталась заставить меня согласиться на этот брак, он протягивал ей трость.

Он поцеловал ее в макушку.

— Сейчас я должен уйти. Мы закончим этот разговор, когда я вернусь, Верити. Пожалуйста, не уезжай отсюда без меня.

Конюх еще не успел до конца расседлать его коня, так что Хоксуэлл был очень скоро готов к тому, чтобы снова пуститься в путь. Он вскочил в седло и галопом поскакал в Олдбери.

Когда он подъехал к дому на холме, уже сгущались сумерки. Слуга взял его визитку и, быстро вернувшись, провел его к хозяину.

Томпсоны сидели в своей гостиной. Точнее — в гостиной Верити. Хоксуэлл внимательно изучал их, пока они выражали свой восторг по поводу его визита, явно показавшегося им странным в столь поздний час.

— Я узнал сегодня кое-что, что повергло меня в шок, Томпсон. Надеюсь, вы сможете пролить свет на некоторые обстоятельства. — Он сел, отложив в сторону шляп и хлыст.

— Сочту за честь ответить на любой ваш вопрос, сэр.

— Сегодня я узнал от Верити, что ваша жена, пытаясь убедить ее принять мое предложение, много раз била ее тростью, а вы не только не останавливали ее, но даже поощряли.

Нэнси побледнела.

— Она не могла так сказать. Это низко.

— Вы хотите сказать, что это ложь?

— Ей просто нравилось быть своевольной и упрямой, лорд Хоксуэлл. По-настоящему у нее не было возражений против свадьбы. Да и какая молодая леди возражала бы?

— Вы все еще не сказали, была ли это ложь, миссис Томпсон. Били вы ее тростью или не били, когда она жила под защитой вашего мужа?

— Только когда она не слушалась.

— Когда она, например, не хотела подчиниться вашему приказу выйти за меня замуж?

Наступила пауза.

В разговор вступил Бертрам. Его тяжелые веки поднялись, взгляд был злобным.

— Послушайте, лорд Хоксуэлл, — брызгая слюной начал он, — мне не нравится, как…

— Миссис Томпсон, будет лучше, если вы оставите нас с вашим мужем наедине.

Подняв голову, Нэнси с высокомерным видом повернулась и покинула гостиную.

Бертрам засунул большие пальцы за жилет и выпятил грудь.

— Мне не нравится ваш поздний приезд и то, как вы разговариваете с моей женой, сэр.

— Я просто задал ей пару вопросов, которые меня сейчас волнуют.

— Вам не кажется, что уже немного поздно беспокоиться о том, что побудило мою кузину согласиться на брак с вами? Тогда вас это не слишком заботило. Почему же сейчас так беспокоит?

— Я понятия не имел, что вы вынудили ее согласиться побоями.

— Да вы об этом и не думали. Давайте говорить откровенно. Для вас имело значение только ее богатство, и не в ваших интересах было знать детали того, каким образом ее деньги перекочуют в ваш кошелек. Вы оставили это на мое усмотрение, а я просто сделал свое дело.

Настроение Хоксуэлла к этому моменту уже несколько часов было не из лучших. Высокомерное поведение миссис Томпсон, а теперь и обвинения Бертрама открыли плотину, сдерживавшую до этой поры бушующий в нем бурный поток, и не один. То, что Бертрам коснулся правды, о которой он предпочитал не думать, не располагало к сдержанности.

— А сейчас в моих интересах это знать, Томпсон. Ваша кузина — моя жена, я отвечаю за нее, как бы плохо все ни обернулось.

— Не надо обвинять нас в том, что она доставила вам неприятности с самого первого дня. Нам было не слишком трудно ее уговорить.

— Угрозами побоев тростью? Или, может, кулаками? Это вы называете «уговорить»? Вы были ее опекуном. Вы были обязаны защищать ее. А вы ею воспользовались.

Ухмылка исказила лицо Бертрама.

— Я не нарушал закон. Я ее кормил и одевал, и она жила в этом доме. Ее присутствие в нашей семье ежедневно напоминало мне о предательстве Джошуа. Мне не за что извиняться, и я не позволю вам укорять меня из-за запоздало проснувшейся в вас сентиментальности. Вы получили ее наследство, как я и обещал, так что жалобы не принимаются.

Хоксуэлл схватил Бертрама за грудки и притянул к себе.

— Ты негодяй, — прорычал он ему прямо в лицо. — Ты бил беззащитную девочку. Что ты за человек?

— Я делал это не часто. Спросите у нее.

— Даже одного раза достаточно, трус, а ты разрешал этой ведьме, своей жене, бить ее регулярно.

— Я не нарушал правил. Она была непослушной и бунтовала. Я был ее опекуном. Вы не можете это изменить.

— Ошибаешься. Могу. — Размахнувшись, он ударил кулаком Бертрама в лицо. Голова у того дернулась, ноги подкосились.

— Вы сумасшедший! — Бертрам пошатнулся, но удержался на ногах. — Я слышал про вас. Я слышал, что вы легко пускаете в ход кулаки и что у вас вспыльчивый характер. Я этого не потерплю. Я…

— Ах, ты обо мне слышал? — Хоксуэлл подумал, что и вправду может сейчас сойти с ума. — Ты знал, что я дикий зверь, и все же сватал ее за меня? Будь ты проклят!

Бертрам съежился и поднял руки, защищая лицо. Потом его взгляд скользнул в сторону, и он схватил хлыст. В следующее мгновение удары посыпались на плечи Хоксуэлла. Празднуя победу, Бертрам снова размахнулся, но…

Хоксуэлл перехватил его руку и вырвал хлыст. Испугавшись, Бертрам все же полез на обидчика с кулаками.

Ярость охватила Хоксуэлла с силой, какой он уже давно не испытывал. Он защищал себя, но каждым ударом рассчитывался с Бертрамом за Верити.