Соблазн в жемчугах

Глава 9

Хоксуэлл пытался найти утешение в том, что поступил более или менее честно. Это было трудно, даже болезненно, но он старался не винить Верити в том, что она не оценила его жертвы.

Его тело тоже этого не оценило. Он не мог прийти в себя в течение нескольких часов, потому что стоило ему посмотреть на Верити, как у него перед глазами тут же появлялась ее белоснежная грудь с вызывающе торчащими сосками и молодая женщина, впервые познавшая чувственное наслаждение.

Она не разговаривала с ним весь день. Притворялась, будто его не существует. Не получившее завершения возбуждение висело между ними словно густой туман, смещавшийся в его направлении в самые неподходящие моменты и вызывавший неподобающие мысли. Если она догадается о его эротических планах, то скорее всего спустится ночью с дерева под окном и исчезнет навсегда.

«Почему?»

«Потому что я так говорю».

Как глупо и неубедительно. Но ничего другого он не мог сказать.

Разве он может объяснить ей, что вожделение одержало победу над его прежним решением. Она вряд ли посчитает это причиной отказать ей в той жизни, о которой она мечтала. Но другой у него не было.

Их размолвка не ускользнула от внимания Одрианны и Себастьяна. Но все их попытки вовлечь Верити в непринужденную беседу не могли изменить холодного выражения ее лица.

Она рано ушла спать. Извинившись, Хоксуэлл тоже ушел к себе. Он вышел на террасу покурить. Вскоре рядом с ним появился огонек еще одной сигары, а чья-то рука поставила перед ним на перила рюмку бренди.

Хоксуэлл и Себастьян долго молча попыхивали сигарами, глядя в залитый лунным светом сад.

— Можешь поблагодарить меня, — прервал наконец молчание Себастьян. — Одрианна заметила на дальнем конце бухты две фигуры и испугалась, что ты затеял что-то недоброе. Она настояла на том, чтобы мы поскорее причалили к берегу, но ветер переменился, и мы не сразу справились с парусами.

— Спасибо.

— Мне показалось, что твоя невеста выглядела не слишком счастливой сегодня вечером.

— Я выглядел не лучше. Такова плата за то, что я сделал доброе дело, а не воспользовался обстоятельствами. Если бы я был менее тактичен, мы оба были бы более довольны. — Это было не совсем так. Его останавливали не соображения такта, а то проклятое обещание, которое он дал в оранжерее в Камберуорте.

Саммерхейз тихо засмеялся.

— Полагаю, что для удовлетворения желания у тебя впереди много времени. Вся жизнь.

— Когда я увидел, что ты никак не можешь справиться с парусами, то подумал, что ты мой союзник. Сначала ты советовал мне соблазнить ее, а теперь проповедуешь мудрость воздержания. В этом вопросе ты находишься под влиянием жены. Не делай вид, что возмущен. Ты же не станешь отрицать, что это она приказала тебе плыть к берегу? Может, она к тому же сочувствует бедняжке Верити?

— Она понятия не имеет, что произошло. Когда она увидела Верити, то подумала, что вы просто поругались.

— Мы действительно поругались. Правда, это продолжалось недолго.

— Думаю, к утру шторм утихнет.

— Возможно. А возможно, и нет. В любом случае через три дня мы отправимся в Лондон.

Они замолчали. Саммерхейз умел отвлекать своими разговорами. И сейчас он отвлек мысли Хоксуэлла и от ссор, и от ярких воспоминаний о страсти, пробудившейся в Верити.

Весь следующий день Верити почти не отходила от Одрианны. Она старалась как-то оправдать свое неподобающее поведение с Хоксуэллом. К тому же ее беспокоило то, что она проиграла всю войну, проявив непростительную слабость в первой же битве.

Она была почти уверена, что когда он привел ее на эту крошечную полянку, то намеревался сказать что-то совсем другое. Возможно, сегодня, выспавшись, он поймет, что поступил неразумно.

Однако ее надежды не оправдались. Он вообще больше не поднимал этот вопрос и не извинился за то, что случилось на той лужайке.

Напротив. Он говорил с ней и смотрел на нее так, будто после этих скандальных объятий и поцелуев у них появился общий секрет. Его присутствие каким-то невидимым образом давило на нее, даже когда она пыталась его игнорировать. Воспоминания все время всплывали у нее в голове, хотя она очень старалась следить за болтовней Одрианны.

Прошлым вечером он ушел к себе почти одновременно с ней. Она слышала его шаги, когда он поднимался вслед за ней по лестнице, и ее сердце было готово выпрыгнуть из груди. Она ненавидела то, как ее беспокоит и волнует его близость.

На первой же площадке лестницы она обернулась.

— Не вздумайте пытаться целовать меня сегодня. Не смейте. Вчера вы получили достаточно поцелуев, так что сегодня я вам ничего не должна.

— А вы, Верити, получили достаточно поцелуев?

— Более чем. Слишком много. — От того, как он на нее посмотрел, у нее почти подогнулись колени. — К тому же они мне не понравились. Вообще все было неприятно. Когда дело касается поцелуев, мы тоже друг другу не подходим. Вы должны изменить ваше решение. Я имею в виду ваше «нет».

Он поднялся на две ступеньки и оказался прямо перед ней. Его явно рассмешил ее протест.

— Когда дело дойдет до настоящих поцелуев и наслаждения, вы увидите, что мы очень подходим друг другу, Верити. А через какое-то время вы перестанете этого бояться.

— Я вовсе не боюсь. Вы ошибаетесь. Мне было неприятно…

Он приложил палец к ее губам, чтобы она замолчала.

— Может, мне сегодня ночью доказать вам, что я не ошибаюсь? Вы просто бросили мне вызов, дорогая.

Он ощутил, как дрожат ее губы. Да и вся она дрожала от его взгляда и близости.

Она стиснула зубы, чтобы перестать реагировать на него.

— Напоминаю вам о вашем обещании, — сказала она, когда ей наконец удалось от него отвернуться.

— Я не нуждаюсь в напоминаниях. Однако мне, наверное, придется провести ночь в вашей комнате, чтобы быть уверенным, что вы не воспользуетесь еще одной редкой возможностью и не сбежите.

Его предположение напугало ее. Она была уверена, что он не усидит всю ночь в кресле в ее гостиной. Этот мерзавец намерен сделать с ней все те ужасные вещи, которые едва не стоили ей девственности.

Воспоминания об этих «вещах» всколыхнули в ней чувственность, и она ужаснулась.

Она не должна так реагировать, если хочет сохранить остатки своей гордости, когда они навсегда расстанутся. Ей ни за что не удастся убедить его изменить свое решение, если он будет продолжать целовать ее и прикасаться так, как вчера. А когда она выйдет замуж за человека, которого сама выберет, ей не придется объяснять, почему она сблизилась с этим мужчиной перед тем, как он согласился отпустить ее.

— Нет, — ответила она. — Вы прекрасно знаете, что, оставшись в моей комнате, вы будете искушать дьявола и пострадает ваша честь.

Он рассмеялся.

— Как это мило, Верити, что вы беспокоитесь о моей чести.

— Меня это заботит настолько, что я обещаю — вам не придется меня сторожить. Клянусь, я буду в своей комнате завтра утром.

Он задумался. Потом, улыбнувшись, отступил.

— Да будет так. А теперь бегите, пока я не решил, что ваше раскрасневшееся лицо выдает надежду на мое скорое появление возле вашей двери.

Ночь Верити провела плохо. Хоксуэлл не сказал, что не появится у ее двери, поэтому она прислушивалась к малейшему шороху. Она ворочалась с боку на бок, думая о том, как она теперь сможет сбежать, если ей вообще это удастся.

Сложившаяся ситуация беспокоила и раздражала ее. Она сделалась нервной и не в меру осторожной. Она решила, что ей надо отдалиться и от Одрианны. Поэтому утром она поднялась с рассветом, надела свое простое голубое платье и, подвязав передник и закутавшись в шаль, спустилась во двор.

Садовники уже начали свою работу — окучивали, подстригали кусты и ветки деревьев, свозили мусор на тачках. Она стала наблюдать, как они обрезают деревья. Потом восхитилась землей, которую главный садовник привез с поля, лежавшего под паром с прошлого года.

Верити почти забыла про Хоксуэлла, его поцелуи и про свое смущение. Но по тому, как головы садовников повернулись в сторону дома, а главный садовник слегка поклонился, она поняла, что Хоксуэлл вышел на террасу.

Он выглядел хмурым и серьезным и смотрел на нее с нескрываемым интересом. Ей не понравилось, что ощущения, которыми откликнулось ее тело, были вызваны словно по его приказу.

Хоксуэлл поманил ее к себе. Попрощавшись с садовником, она поднялась по ступеням террасы.

— Пойдемте завтракать. Одрианна и Себастьян уже в столовой, а у меня есть для них новости.

Столовая находилась в другом крыле дома, и ее окна выходили во двор. Одрианна уже завтракала, а Себастьян накладывал себе в тарелку еду с больших блюд на буфете.

— Надеюсь, твоя тетя не заболела, — сказал лорд Себастьян Хоксуэллу, когда они оба сели за стол.

— У вас есть причина так думать? — удивилась Верити.

— Сегодня утром посыльный привез письмо лорду Хоксуэллу, — пояснила Одрианна.

— Насколько я понимаю, моя тетя здорова. Это письмо совсем другого характера. — Хоксуэлл достал из кармана письмо и положил на стол. — Оно пришло от адвоката из Лондона, мистера Торнаппла.

— От мистера Торнаппла? Моего попечителя?

— Он написал было мне в Суррей, а потом узнал, что я здесь. — Развернув листок, он пробежал его глазами. — Он сообщает, что ему удалось получить разрешение на новое расследование возможной смерти леди Хоксуэлл, урожденной Верити Томпсон. Слушание состоится завтра в Суррее, в доме следователя. Это будет всего лишь первый шаг, но он даст возможность обратиться к суду высшей инстанции. Он отправил письмо, уже собравшись ехать в Суррей.

Хоксуэлл отложил письмо в сторону и сказал:

— Нам надо срочно туда ехать.

— Возьмите нашу карету с четверкой лошадей. Я дам вам названия почтовых станций, где у нас есть запасные лошади, — сказал лорд Себастьян. — Если погода не испортится, вы будете на месте уже завтра днем.

Слушая об их планах, Верити пришла в ужас. У нее было такое чувство, будто она сама управляла четверкой лошадей и вдруг выпустила вожжи.

— А что, если мы не будем спешить в Суррей? — вырвалось у нее. Все повернулись к ней. — Что, если курьер не нашел этот дом? Что, если мы пробудем здесь еще один день?

— То есть вы хотите сказать… пусть вас действительно объявят мертвой? — спросил Хоксуэлл. — Тогда нам придется объяснить ошибку, когда мы приедем в Суррей. Осложнений окажется меньше, если с самого начала будет принято правильное решение.

— Я считаю, что если кого-то объявили мертвой, ей могли бы разрешить оставаться таковой хотя бы на несколько недель, если она того захочет, — пробормотала Верити.

Увидев недоумение на лицах друзей, она призналась:

— Это, разумеется, невозможно. Мы не можем допустить, чтобы была совершена ошибка. Я пойду в свою комнату готовиться к отъезду.

Она должна была готовиться не только к отъезду, но и к тому, что для нее означало покинуть этот дом.

Когда карета покинет это поместье, сделке, заключенной в оранжерее Дафны, придет конец. И конец обещанию. Теперь, чтобы держаться подальше от Хоксуэлла, ей придется полагаться на собственные силы.

Сьюзен упаковала вещи за десять минут. Верити поблагодарила горничную, дала ей несколько монет, оставшихся от пятнадцати фунтов Хоксуэлла, и отпустила. Потом сложила в чемоданчик свои щетки для волос, туалетную воду и две расчески. Дверь отворилась, и вошел Хоксуэлл.

— Я готова, — сказала Верити.

Он внимательно посмотрел сначала на чемоданчик, потом на нее.

— Вы чувствуете себя несчастной.

— Я думала, мы останемся здесь дольше. Я считала…

Она взяла шляпку и подошла к зеркалу.

— Вы рассчитывали, что у вас будет больше времени на то, чтобы убедить меня, — сказал он.

— Мне кажется, вы должны дать мне несколько дней в Суррее взамен тех, что я лишилась здесь.

— Не имеет значения, будет ли это один день или тридцать, Верити. Я больше не хочу вас отпускать.

Больше не хочет. Сердце сжалось. Его изменили поцелуи на той лужайке. Он намерен сохранить брак из-за какого-то мимолетного желания и короткого удовольствия.

Верити с трудом сдерживала слезы.

Ее положение будет теперь намного тяжелее. Она рассчитывала вернуться домой после того, как мир узнает, что она жива. Хотела употребить месяц, во время которого будет решаться вопрос об аннулировании ее брака, на то, чтобы разобраться с наследством отца, узнать о судьбе Майкла и позаботиться о благополучии Кэти.

— Простите мои эмоции, — произнесла она, вытирая слезы. — Теперь я вижу, что живу среди чужих людей, у которых нет причин отнестись ко мне по-доброму.

— Вас слишком страшит будущее. Оно будет совсем не таким, каким вы его себе представляете.

— Неужели вы настолько либеральны, лорд Хоксуэлл, что разрешите мне съездить домой, чтобы повидаться с людьми, которых я знаю и люблю?

— Не вижу причины отказывать вам в этом.

— И как часто вы будете меня отпускать?

— Как только мне будет удобно отвозить вас к ним.

— Почему мне кажется, что вам не часто будет удобно?

Он не рассердился — наоборот, смотрел на нее с сочувствием.

— Потому что вы чувствуете себя обязанной думать обо мне плохо. В противном случае вы никогда не сможете лгать самой себе.

Это заявление застало ее врасплох. Обернувшись, она взглянула на него.

— Я не лгу самой себе.

— Вы лгали себе эти два дня. Вы говорили себе, что можете убедить меня в том, что хотите избавиться от меня. Вы говорили себе, что если примете наш союз, то это будет означать, что ваш кузен победил, а вы проиграли.

— Я, возможно, все еще сержусь на моего кузена, но мои обязательства перед ним и его власть надо мной кончились, что бы ни случилось, так что мой гнев не имеет никакого значения.

— В таком случае я должен предположить, что ваш гнев направлен против меня как соучастника плана Бертрама. Вы хотите, чтобы мне тоже не досталась победа.

— Я не хочу, чтобы победил сам план. Да мне этого и не нужно. Вы делали вид, будто это понимаете, но это был всего лишь еще один обман, чтобы усыпить мою бдительность и получить то, что вы хотели.

Он улыбнулся.

— Вот видите, вы все же лгали себе. Вы не только отрицаете, что вам понравилось удовольствие, но и пытаетесь убедить себя, что я домогался вас там, на горке, так как это было частью нашего с Бертрамом заговора.

Она смотрела на него с ненавистью.

— Вы хорошенько все вспомнили, Верити, прежде чем пришли к такому выводу? Вам, случайно, не пришло на память, как приятно было чувствовать мои губы на своей груди, а мою руку…

— Ничего подобного! — взорвалась она, но ее щеки залила краска. — Вы мерзавец. Но я разгадала вашу игру.

Схватив чемоданчик, она направилась к двери.

— Можете думать, что я мерзавец, Верити, но я также ваш муж. И в этой, как вы назвали, игре победа осталась за мной.