Соблазни меня на рассвете (ЛП)

Эпилог (перевод: mshush, бета-ридинг: Оксана-Ксю, вычитка: Фройляйн)

По словам доктора, это были первые роды в его практике, во время которых ему больше проблем доставил будущий отец, нежели мать и младенец.

Кев старался вести себя разумно во время большей части беременности Уин, хотя иногда он просто не выдерживал. Естественные приступы и боли вызывали у него настоящую панику, и во многих случаях он настаивал на том, чтобы послать за доктором даже по незначительному поводу, не обращая внимание на сердитые отказы Уин.

Но было нечто невероятное и изумительное в этом процессе. Например, тихие вечера, когда Кев отдыхал рядом с женой, кладя руку ей на живот, чтобы почувствовать, как шевелится ребенок; летние дни, когда они гуляли по Гемпширу, ощущая единение с природой и жизнью, которая чувствовалась повсюду; и выяснилось, что брак, вместо того, чтобы заполнить их отношения серьезностью и ответственностью, приятным образом сделал жизнь легкой и радостной.

Кев теперь часто смеялся, не боясь поддразнивать, играть и открыто выражать свою привязанность. Он обожал сына Кэма и Амелии, Ронана, и с готовностью участвовал в общем стремлении членов семьи избаловать темноволосого мальчугана.

Однако, в течение последних нескольких недель беременности Уин, Кев не мог справиться и с растущей паникой и скрыть свои чувства. И когда посередине ночи у Уин начались схватки, его объял такой леденящий душу ужас, что ничто на свете не могло его успокоить. Каждая новая схватка, каждая сильная потуга, которая скручивала ее, превращали лицо Кева в пепельную маску. И тогда Уин поняла, что ей намного лучше, чем ему.

- Пожалуйста, - тихо шепнула Уин Амелии так, чтоб никто не услышал ее, - сделайте с ним что-нибудь.

Кэм с Лео вытащили Кева из спальни, и повели вниз в библиотеку, накачивая его хорошим ирландским виски большую часть дня.

Когда родился будущий граф Каван, доктор сказал, что младенец совершенно здоров, и выразил сожаление по поводу того, что не все роды проходят так же хорошо. Амелия и Поппи искупали Уин и помогли ей надеть свежую длинную ночную сорочку. Они также вытерли и завернули ребенка в мягкие хлопковые пеленки. Только после этого Кеву разрешили войти в спальню и увидеть их. Убедившись, что его жена и ребенок были в добром здравии, у него от облегчения на глазах выступили слезы, которые его нисколько не смутили, и он, уставший и измученный, рухнул на кровать и заснул возле Уин.

Она перевела свой взгляд от своего красивого, дремлющего рядом мужа на ребенка, которого держала на своих руках. Ее сын был маленьким, но восхитительно сложенным, со светлей кожей и с небольшим пушком темных волос. Трудно было понять, какого цвета у него глаза, но Уин была уверена, что его глаза в будущем окажутся синими. Она приподняла малыша настолько высоко у груди, чтобы его маленькое ушко оказалось у ее губ и согласно цыганским традициям, она назвала ему его тайное имя:

- Ты - Андрей, - прошептала она. Это было имя воина. Сына Кева Меррипена должны звать не менее внушительно. - Твое имя для гаджо - Джейсон Коул. И твое имя для табора… - она замолчала, задумавшись.

- Джадо, - раздался сонный голос ее мужа рядом.

Уин опустила голову на Кева и протянула руку к нему, чтобы погладить густые, темные волосы. Жесткие, страдальческие черты его лица разгладились, он смягчился и казался спокойным.

- Что оно означает? - спросила она.

- Это тот, кто живет вне табора, вдали от цыган.

- Чудесно подходит. - Ее пальцы зарылись в его волосы. - Ov yilo isi? - мягко спросила она.

- Да, - проговорил Кев, отвечая по-английски на вопрос: "С тобой все в порядке?" - Теперь мое сердце спокойно.

И Уин улыбнулась, когда он потянулся, чтобы поцеловать ее.