Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ четвертый. Скитанія

Золотыя утки

Въ каютъ-компаніи парохода «Байкалъ», который отправился изъ Владивостока въ долгое анадырское плаваніе, сверхъ всякаго ожиданія собралось такое многочисленное и разнообразное общество, какое въ пору встрѣтить только въ самыхъ людныхъ и многопосѣщаемыхъ водахъ. Пассажирскіе билеты разбирались нарасхватъ, нѣкоторымъ не хватало мѣста, и они были принуждены остаться во Владивостокѣ; двое или трое болѣе настойчивыхъ помѣстились въ трюмѣ, рискуя схватить лихорадку или ревматизмъ во время утомительнаго путешествія по бурнымъ морямъ и заливамъ тихоокеанскаго побережья. Большей частью все это были золотоискатели, привлеченные шальнымъ слухомъ о новомъ Эльдорадо, найденномъ будто бы американцами на берегахъ Берингова моря, и устремившіеся на холодный сѣверъ, какъ бабочки на огонь, безъ всякаго раздумья о затратахъ и неудачахъ. Дѣйствительно, американскіе искатели золота, года два тому назадъ, нашли около Мыса Номъ прямо въ морскомъ пескѣ золотыя розсыпи, по разсказамъ еще богаче Клондайка. Лѣто 99 года было особенно удачно. Старатели пріѣзжали на пароходахъ, въ теченіе двухъ, трехъ мѣсяцевъ копались въ пескѣ и возвращались въ С.-Франциско, наполнивъ промытымъ золотымъ порошкомъ банки изъ-подъ консервовъ и даже мѣшки изъ-подъ муки. Около половины остались зимовать, и осенью ужъ возникъ цѣлый городъ Номъ-Сити съ улицами, двухъ-этажными домами и даже проектомъ завести ближайшею весной типографію и газету.

Мѣсяца четыре тому назадъ, будучи въ С.-Франциско, я видѣлъ въ иллюстрированныхъ журналахъ оригинальные рисунки, изображавшіе жизнь въ новомъ золотомъ городѣ. Длинныя упряжки собакъ тащили тяжелыя бревна, назначенныя для постройки новыхъ домовъ. Передъ вывѣской главнаго кабака собрался многолюдный митингъ обсуждать введеніе новыхъ мѣръ къ охраненію порядка. На стѣнѣ другого кабака можно было, прочитать крупныя буквы приглашенія: «Собирайтесь на фонографическій концертъ. Пять долларовъ за входъ».

Неудивительно, что и въ С.-Франциско текущей весной явились всѣ признаки золотой горячки, напоминавшіе знаменитый 49-й годъ. Каждую недѣлю снаряжались пароходы и отходили на мысъ Номъ, сверху донизу переполненные пассажирами. Одна за другой основывались «номскія» компаніи съ капиталомъ и безъ онаго, товары на золотоискательную руку поднялись въ цѣнѣ, среди уѣзжающихъ и остающихся циркулировали различные слухи, одинъ другого сенсаціоннѣе. Одинъ китаецъ, напримѣръ, какъ говорили, въ двѣ недѣли набилъ полную банку изъ-подъ масла и вернулся назадъ богатымъ человѣкомъ, другой заработалъ въ одно лѣто цѣлое состояніе на мелочной продажѣ солонины и сухарей!

Мысъ Номъ съ новымъ номскимъ городомъ, лежитъ у самаго Берингова пролива, и ближайшій сибирскій берегъ отстоитъ не болѣе какъ на 70 миль. Немудрено, что между номскими золотоискателями возникли самые удивительные разсказы относительно богатства невѣдомыхъ береговъ, смутно темнѣющихъ къ западу отъ Нома. Я говорилъ въ С.-Франциско съ номскими старателями, которые увѣряли меня, что азіатскій берегъ еще золотоноснѣе американскаго и что минувшимъ лѣтомъ пятьсотъ человѣкъ американскихъ ребятъ пробовали счастья у мыса Чаплина на русскомъ побережьѣ. «А въ нынѣшнемъ году пойдутъ въ пять разъ болѣе. Пойдутъ тысячи, и мы пойдемъ тоже, все крѣпкіе, смѣлые молодцы, которые вырвутъ золотой песокъ у самого черта изъ горла!» — прибавляли они многозначительно, имѣя въ виду, что, въ качествѣ русскаго, я могу считать завѣтный берегъ для нихъ запретнымъ.

Я не зналъ, что думать. Съ одной стороны, во время моихъ странствованій въ сѣверо-восточномъ углу Азіи я никогда не слышалъ о признакахъ золота, съ другой стороны, «смѣлые американскіе молодцы», очевидно, не шутили и серьезно собирались выкопать себѣ золотое руно изъ морского песку на азіатскомъ побережьѣ по слѣдамъ американскихъ китолововъ и торговыхъ авантюристовъ, которые исходили эти дикіе берега вдоль и поперекъ съ бутылкой рома въ одной рукѣ и винчестеромъ въ другой.

Какъ бы то ни было, волна, всколыхнувшая американскій дальній западъ, докатилась до русскаго Владивостока и увлекла съ собой на сѣверъ цѣлую толпу авантюристовъ на поиски драгоцѣннаго металла. Самымъ предпріимчивымъ оказался полковникъ В. изъ С.-Петербурга, основавшій большую русско-американскую акціонерную компанію, которая успѣла заарендовать у казны весь берегъ отъ мыса Дежнева до Кулючинской губы на 1,500 верстъ протяженія. Она отправила большую партію золотоискателей подъ начальствомъ извѣстнаго путешественника по сѣверу Сибири, инженера Богдановича, отплывшую изъ С.-Франциско къ русскимъ берегамъ черезъ мысъ Номъ на пароходѣ «Самоа». Изъ Владивостока въ помощь ей былъ отправленъ пароходъ «Ламутъ» съ пятью казаками и двѣнадцатью рабочими. О Богдановичѣ говорили, что во время своихъ предыдущихъ путешествій онъ нашелъ по всему охотскому побережью богатѣйшіе признаки золота, и никто не сомнѣвался, что на этотъ разъ онъ окажется еще удачливѣе.

Однако владивостокскій купецъ Бринеръ, одинъ изъ русскихъ иностранцевъ, типа одинаково обычнаго отъ Чернаго моря до Японскаго, оказался не менѣе предпріимчивъ, чѣмъ петербургскій полковникъ. Въ компаніи съ американскими предпринимателями онъ снарядилъ не одну, а цѣлыхъ три экспедиціи въ Охотское и Берингово моря подъ начальствомъ американскаго инженера Шоклея и еще другого искателя приключеній Вандерлипа, который до того успѣлъ перезимовать въ Гижигѣ и утверждалъ, что онъ отыскалъ тамъ золото еще богаче, чѣмъ у Богдановича. Съ мистеромъ Шоклеемъ мы ѣхали изъ С.-Франциско во Владивостокъ на одномъ пароходѣ и успѣли довольно близко познакомиться за время этого переѣзда. Онъ оказался человѣкомъ очень бывалымъ и по-своему образованнымъ, и, очевидно, имѣлъ независимое состояніе, такъ какъ не стѣснялся въ издержкахъ. Всю дорогу онъ усердно, но совершенно безуспѣшно, занимался изученіемъ русскаго языка, хотя относительно своего дальнѣйшаго маршрута объяснилъ, что ѣдетъ въ Шанхай, а оттуда, быть можетъ, заѣдетъ во Владивостокъ. Въ Нагасаки онъ признался, что ѣдетъ во Владивостокъ прямо, а во Владивостокѣ, я узналъ, что онъ имѣетъ руководить экспедиціей Бринера, отправляемой въ Гижигу на пароходѣ «Прогрессъ». Мнѣ пришлось уѣхать на нѣсколько дней въ Хабаровскъ, и по возвращеніи я узналъ, что «Прогрессъ» отправился прежде Гижиги къ Берингову проливу, для того, чтобы опередить, если возможно, Богдановича. Я пожалѣлъ, что мнѣ не удалось попасть на одинъ изъ кораблей съ этими русско-американскими аргонавтами, но дѣлать было нечего. Г. Бринеръ объяснилъ мнѣ на русскомъ языкѣ собственнаго изобрѣтенія, что на пароходѣ «люди были тѣсны яйцы и нигдѣ не былъ никакой мѣстъ».

Вѣрно было то, что «Прогрессъ» очень торопился отплытіемъ. Съ нами на пароходѣ «Байкалъ» ѣхалъ будущій управляющій гижигинскими пріисками Бринера и К°, опоздавшій всего на нѣсколько часовъ къ отплытію «Прогресса» и очень злившійся на то, что его срочныя телеграммы остались безъ дѣйствія. Это былъ старый таежный волкъ, выписанный изъ глубины витимскихъ лѣсовъ съ женой карымско-бурятскаго типа, которая до этого никуда не ѣздила дальше Читы и съ наивнымъ удивленіемъ дикарки разсматривала непривычное общество русскихъ моряковъ и иностранцевъ.

Былъ тутъ еще какой-то чиновникъ, бросившій службу, чтобы ѣхать за золотомъ въ горы Камчатки. Онъ имѣлъ съ собой трехъ рабочихъ и нѣкоторый опытъ, ибо десять лѣтъ тому назадъ просадилъ въ неудачныхъ розыскахъ около Владивостока нѣсколько тысячъ рублей, накопленныхъ самой настойчивой бережливостью, послѣ чего съ величайшимъ трудомъ снова выкарабкался на поверхность. Теперь, очевидно, онъ ѣхалъ за тѣмъ же самымъ въ Камчатку и находился въ особомъ героическомъ состояніи духа. Онъ напоминалъ летучую рыбу, которая внезапно вспрыгнула надъ омутомъ канцелярской пучины и, пользуясь мгновеніемъ, разсматриваетъ звѣзды на вечернемъ небѣ прежде неизбѣжнаго шлепка внизъ. Еще какой-то старичекъ-чухонецъ ѣхалъ уже совсѣмъ безъ денегъ и безъ рабочихъ, разсчитывая повидимому, что золото можно подбирать просто въ ручьяхъ около Петропавловска. Его постояннымъ спутникомъ былъ отставной фельдшеръ, пробиравшійся на Анадыръ и настолько беззаботный насчетъ географіи, что мечталъ по дорогѣ заглянуть въ Портъ-Артуръ. Зато на случай неудачи въ золотоискательствѣ въ его лукѣ имѣлась другая тетива: онъ набралъ на нѣсколько сотъ рублей разныхъ товаровъ, расчитывая распродать ихъ въ попутныхъ портахъ. Къ сожалѣнію, подборъ товаровъ болѣе соотвѣтствовалъ Портъ-Артуру, чѣмъ сѣвернымъ морямъ, и состоялъ преимущественно изъ духовъ, готоваго платья, часовыхъ цѣпочекъ и тому подобной дряни, и можно было опасаться, что послѣдніе гроши легкомысленнаго фельдшера пропали даромъ.

Камчатскій торговецъ мѣхами возвращался изъ поѣздки въ «Россію», — изъ поѣздки, о которой онъ мечталъ всю жизнь и которая длилась около двухъ лѣтъ, хотя въ Россіи собственно онъ пробылъ только два мѣсяца, и въ Петербургѣ успѣлъ осмотрѣть только Дворцовый мостъ, который, по его словамъ, очень похожъ на мостъ черезъ рѣчку Гнилую Еловку въ селеніи Мильковскомъ на Камчаткѣ. Онъ везъ съ собой двухъ очень молодыхъ учителей, только что окончившихъ семинарію и направлявшихся въ то же самое Мильковское селеніе. Всю дорогу они съ утра до вечера пили чай, дули на блюдечки и молчали.

Однако, украшеніемъ нашего общества были не золотоискатели и не учителя, а группа спортсмэновъ изъ Лондона, имѣвшая во главѣ князя и княгиню съ такой длинной и извѣстной фамиліей, что какъ-то даже неловко выписывать ее полностью на этихъ строкахъ. Князь и княгиня были еще совсѣмъ молодые люди. Князю могло быть лѣтъ 28, княгинѣ не болѣе 23. Оба они, какъ водится, получили заграничное воспитаніе и предпочитали тратить свои русскіе доходы въ Англіи. Но на этотъ разъ имъ пришла въ голову оригинальная идея: воспользовавшись Сибирской желѣзной дорогой, — затмить всѣхъ англійскихъ спортсменовъ и отправиться на охотничьи каникулы въ глубину Камчатки. Переплывъ Ламаншъ, они зыѣхали изъ Кале съ курьерскимъ поѣздомъ и въ 28 дней достигли Владивостока, за три часа до отхода парохода на сѣверъ. Это было очень прилично и напоминало Америку или, если хотите, героевъ Жюля Верна. Конечно, на Шилкѣ и на Амурѣ князьямъ былъ предоставленъ казенный пароходъ, а на твердой землѣ впереди скакалъ штандартъ, — спеціально русскія удобства, о которыхъ Жюль Вернъ не имѣлъ никакого понятія. Но, какъ бы то ни было, князья очутились на нашемъ «Байкалѣ» со всей своей челядью и огромнымъ багажомъ, провести который на курьерскомъ поѣздѣ поперекъ Стараго свѣта обошлось около 2,000 рублей. Княгиня, впрочемъ, была очень простая и по своему милая молодая дама, бодро переносившая дорожныя неудобства, неизбѣжныя даже для князей. Ея единственный недостатокъ состоялъ въ томъ, что она такъ плохо говорила по-русски. Признаюсь, я принялъ ее даже за иностранку и очень изумился, когда прочиталъ на ея карточкѣ послѣ имени мужа другое имя еще длиннѣе и общеизвѣстнѣе съ двумя овами на концахъ.

Князь говорилъ по-русски еще хуже. Въ своемъ пальто-сакѣ, съ завитками на лбу и тусклыми, постоянно вытаращенными глазами, онъ напоминалъ молодого лондонскаго приказчика съ торійскими взглядами, который не знаетъ, куда дѣвать свой воскресный досугъ. Ему, очевидно, всегда было скучно, и даже перспектива въ ближайшемъ будущемъ лазить по камчатскимъ сопкамъ не могла разсѣять выраженія тупой хандры на его наморщенномъ лбу.

Истинной душой экспедиціи, впрочемъ, былъ не князь, а извѣстный англійскій путешественникъ Смалльгленъ изъ Смалльгленъ-Корта, получившій большую золотую медаль отъ Лондонскаго географическаго общества за то, что на одинъ дневной переходъ онъ не достигъ Ляссы въ Тибетѣ. Это былъ очень высокій и худой джентльменъ пожилого вида, съ лысымъ лбомъ и меланхолическимъ взоромъ англійской старой дѣвы, мечтающей о помощникѣ пастора въ качествѣ послѣдняго супружескаго рессурса. Онъ былъ очень молчаливъ и застѣнчивъ и большую часть своего времени занимался производствомъ газированной воды, изъ патентованныхъ стальныхъ бобовъ новѣйшаго изобрѣтенія. Мы усложняли его работу, подкладывая ему въ коробку пустые бобы вмѣсто полныхъ, но онъ не обращалъ на это никакого вниманія и цѣлыми часами накачивалъ свой ручной насосикъ съ упрямствомъ чижа, таскающаго воду въ ведерочкѣ. Въ свободное время мистеръ Смалльгленъ занимался раскладываніемъ пасьянсовъ, и когда онъ надѣвалъ свои круглые очки, его отложной воротничекъ пріобрѣталъ женственный видъ, и носовой платокъ, небрежно брошенный на столъ, казался недовязаннымъ чулкомъ, ожидающимъ очереди. Я немало изумился, когда узналъ, что этотъ меланхолическій кроткій англичанинъ былъ извѣстный спортсменъ и стрѣлокъ, поставившій своей жизненной цѣлью избіеніе дикихъ барановъ по всему земному шару, — съ возможнымъ разнообразіемъ породъ. Именно для этой цѣли онъ ѣздилъ въ Тибетъ и на Алтай, и въ Южную Африку, и еще Богъ знаетъ куда. Мистеръ Смалльгленъ объяснилъ мнѣ со своимъ меланхолическимъ видомъ, что его идеалъ убить дикаго барана съ хвостомъ.

— Отчего домашніе бараны — съ хвостомъ, а дикіе безъ хвоста? — грустно повторялъ онъ. — Я исходилъ весь свѣтъ и нигдѣ не могъ найти какую-нибудь дикую породу, у которой хвостъ былъ бы длиннѣе, чѣмъ вотъ! — и онъ отмѣрилъ на своемъ ногтѣ полдюйма.

Князь и княгиня были привлечены мистеромъ Смалльгленомъ въ ту же баранью орбиту и вращались въ ней уже три года. Это была третья общая поѣздка, и она была, какъ и прежнія, посвящена тому же интересному предмету, т. е. баранамъ. О камчатскихъ медвѣдяхъ, смирныхъ, какъ коровы, и бродящихъ стадами по всему полуострову, великосвѣтскіе спортсмены не хотѣли и слушать. Князь снисходилъ даже до того, что признавался, что боится медвѣдей.

— У нихъ зубы!.. — говорилъ онъ отрывистыми фразами, подражавшими языку его знаменитаго англійскаго друга, — и еще… какъ это называется по-русски, claws?.. ахъ да! когти!.. Бр! гадость! Не надо!..

Я полушутя разсказалъ спортсменамъ объ особой породѣ полярнаго барана, видѣнной мною въ Верхоянскихъ горахъ, и къ моему новому удивленію, молчаливый англичанинъ вдругъ преобразился. На щекахъ его проступилъ румянецъ, а въ глазахъ блеснуло нѣчто, похожее на живой интересъ.

— Ао! — пустилъ онъ долгой горловой нотой. — Новая порода!..

Княгиня объяснила мнѣ, что въ горахъ Тибета уже прыгаетъ особая порода горныхъ барановъ, окрещенная англійскими зоологами Smallgleni, хотя нѣмцы предпочитаютъ называть ее по имени прусскаго офицера Бейнштока или Штейнбока, который посѣтилъ Тибетъ цѣлый годъ спустя послѣ Смалльглена.

— Oxis Smallgleni seconda!.. — внезапно сказалъ князь, почтительно посмотрѣвъ на своего ученаго друга. Онъ, очевидно, уже вплеталъ мысленно новый лавровый листокъ въ его ученый вѣнокъ, и я почти не сомнѣваюсь, что черезъ годъ или черезъ два штандартъ будетъ скакать по пустынному верхоянскому хребту, сгоняя якутскихъ лошадей на подмогу предпріимчивымъ путешественникамъ.

Остальное общество спортсменовъ состояло изъ княжескаго лакея, который занималъ особую каюту и сидѣлъ за общимъ столомъ, хотя и на нижнемъ концѣ, возлѣ пары учителей и молодого фотографа, который долженъ былъ увѣковѣчить подвиги спортсменовъ при помощи трехъ аппаратовъ и 2,000 пластинокъ.

Я буду писать книгу! — сообщилъ мнѣ князь. — Безъ фотографій не хорошо, incovenient, isn't it?

Я, конечно, не могъ не согласиться.

— Грязно работать самъ! — продолжалъ князь. — Лучше онъ! Онъ очень искусно!..

— Придется оговорить! — замѣтилъ я осторожно.

— Зачѣмъ? — живо возразилъ князь, и даже завитки на его лбу пришли въ движеніе. — Это мое! Я его купилъ!.. — И онъ показывалъ пальцемъ на бѣднаго маленькаго фотографа, который неловко ерзалъ на своемъ сидѣньѣ, видя, что о немъ идетъ рѣчь, и не зная въ чемъ дѣло.

Княгиня тоже не была чужда литературнымъ интересамъ.

— Какъ фамилія вашего малаго русскаго поэта? — спросила она меня, видя, что я читаю томъ малорусскихъ стиховъ. — Самаго большого изъ малыхъ русскихъ? Какъ-то на о, — я забыла. Ты не помнишь ли, Андре? — обратилась она къ мужу.

— На о? — переспросилъ онъ, подумавъ, — Соллогубъ?..

— Ахъ нѣтъ! — съ досадою сказала княгиня. — Это на губъ. Какъ-то: Савченко, Федченко… Совсѣмъ простонародная фамилія.

Я подсказалъ фамилію Шевченки, но князь продолжалъ стоять на своемъ.

— Я знаю Соллогубовъ, — возразилъ онъ, — и это хорошая семья. Они всѣ что-нибудь пишутъ, а молодой Соллогубъ, дѣйствительно, дѣлаетъ стихи.

Багажемъ спортсменовъ завѣдывалъ какой-то англизированный грузинъ изъ черноморскихъ матросовъ, получавшій, по словамъ м-ра Смалльглена, 150 рублей въ мѣсяцъ, но очень похожій на француза великой арміи, на обратномъ пути изъ Москвы. Его не пустили въ каютъ-компанію, и онъ все ходилъ по палубѣ и пожимался отъ холода. Даже его горбатый грузинскій носъ весь посинѣлъ отъ холоднаго охотскаго тумана. Онъ былъ самый литературный изъ всего общества, ибо изъ кармана его короткой куртки, похожей на женскую кацавейку, постоянно торчала книжка англійскаго журнала, засаленная и нечитанная до дыръ.

Пароходъ, на которомъ мы ѣхали, принадлежалъ морскому пароходству Манчжурской желѣзной дороги, и надо-таки отдать ему справедливость, былъ чрезвычайно скверный, совсѣмъ не приспособленный для полярнаго плаванія. Манчжурская желѣзная дорога, стремясь сосредоточить въ своихъ рукахъ побольше предпріятій, взяла на себя пароходное сообщеніе съ сѣверными портами Тихаго океана, принадлежавшее прежде Обществу Добровольнаго флота.

Какъ водится, набрали многочисленную администрацію съ жирными окладами, наняли помѣщеніе, повѣсили вывѣски, напечатали бланки и рекламы, но не позаботились пріобрѣсти сколько-нибудь порядочныхъ пароходовъ. Первый пароходъ Манчжурской дороги разбился, не дойдя еще до Владивостока, второй былъ окончательно забракованъ за негодностью котловъ, и вмѣсто обѣщанныхъ четырехъ рейсовъ Манчжурка въ теченіе всего мая мѣсяца не могла начать ни одного, такъ что вся Камчатка сидѣла безъ почты и даже безъ муки и чаю. Наконецъ, подвернулся пароходъ «Байкалъ» товарищества Шевелева и К°, и Манчжурка тотчасъ же зафрахтовала его и послала на сѣверъ. Это была довольно комическая исторія. Пароходъ не имѣлъ даже парового катера для разгрузки товаровъ и имѣлъ такъ мало шлюпокъ, что въ случаѣ крушенія не зналъ бы, куда усадить команду и пассажировъ. Команда, впрочемъ, узнавъ о предстоящей прогулкѣ, чуть не сдѣлала бунта. Китайская прислуга разбѣжалась, пришлось нанимать новую, и даже самъ капитанъ всю дорогу ворчалъ и божился, что второй разъ лучше выйдетъ въ отставку, но ни за что не пойдетъ на сѣверъ.

Первый же день нашего плаванія достался намъ, что называется, клиномъ. Начался сильный вѣтеръ, скоро перешедшій въ бурю. Всѣ пассажиры легли пластомъ. Изъ каютъ знатныхъ путешественниковъ неслись самые малодушные стоны. Прыткіе спортсмены ограничивались до сихъ поръ сушей и совсѣмъ не знали моря. Китайскіе лакеи, размахивая своими волосяными хвостиками, бѣгали взадъ и впередъ съ плевальницами и тряпками, но съ непривычки ихъ тоже укачивало. Къ вечеру не осталось ни одного на ногахъ, и вся каютъ-компанія, за исключеніемъ двухъ-трехъ человѣкъ, превратилась въ сплошной госпиталь морской болѣзни.

Въ трюмѣ было еще хуже. Здѣсь расположилась группа камчатскихъ казаковъ, слѣдовавшихъ для усиленія анадырской команды. Имъ предстояло переправиться въ бухту Провидѣнія вмѣстѣ съ исправникомъ и провести тамъ лѣто для устраненія американскихъ золотыхъ хищниковъ съ территоріи полковника В. и компаніи. Ихъ было четверо, но они взяли съ собою женъ и дѣтей, и ѣздовыхъ собакъ, такъ что все общество состояло больше чѣмъ изъ полусотни. Городовые казаки полярной Сибири очень напоминаютъ городскія инвалидныя команды. Я только подивился, какъ всѣ эти бабы и грудные, ребята будутъ отгонять американскихъ «смѣлыхъ молодцовъ». Въ ожиданіи будущихъ подвиговъ камчатское воинство лежало вповалку на нарахъ и безпомощно перекатывалось съ боку на бокъ при каждомъ новомъ толчкѣ волны.

Въ другомъ трюмѣ уже прямо на полу лежало стадо корейскихъ кули, или, какъ говорятъ во Владивостокѣ, каулей, нанятыхъ пароходомъ для разгрузки клади въ портахъ. Когда кауль ходитъ по Владивостоку безъ работы, онъ ѣстъ очень мало, и, разумѣется, вѣчно голоденъ. Поэтому русскіе подрядчики, нанимающіе каулей, ввели обычай закармливать ихъ въ первые дни до-отвалу. Дважды или трижды объѣвшись солонины, кауль получаетъ отвращеніе къ ѣдѣ, и дальнѣйшее его пропитаніе стоитъ очень дешево. Если не закормить кауля въ первые дни, онъ потомъ съѣстъ впятеро больше. Теперь каули находились еще въ періодѣ обжорства; можно себѣ представить, какіе результаты давало дѣйствіе морской болѣзни на эти отягощенные желудки.

На палубѣ, кромѣ казачьихъ собакъ, былъ еще цѣлый звѣринецъ: два теленка, двѣ очень паршивыхъ овцы, четыре пары поросятъ, утки, гуси, куры. Китаецъ, приставленный смотрѣть за всѣмъ этимъ скотомъ, утверждалъ, что кромѣ поросятъ, каждая живность страдаетъ отъ морской болѣзни. Дѣйствительно, когда я поднялся на палубу во время самаго разгара бури, поросята только хрюкали и совали носы поглубже въ мѣсиво.

Дня черезъ два погода, наконецъ, улучшилась, но плаваніе замедлилось туманами, такъ что только на девятый день мы вошли въ Авачинскую губу на Камчаткѣ. У входа въ Авачинскую губу стоятъ Три Брата, три острыхъ камня, вытянувшіеся въ рядъ у острой стрѣлки утеса, замыкающей входъ. Мнѣ разсказывалъ старый камчадалъ, что когда-то это дѣйствительно были три удалыхъ витязя, которые пали въ послѣдней схваткѣ съ русскими во время возстанія 1730 г. Но богъ Кутха, тоскуя о камчатской волѣ, превратилъ ихъ въ камни и поставилъ сторожить входъ въ лучшую гавань всего полуострова.

Въ Петропавловскѣ мы нашли цѣлую эскадру. Огромный американскій пароходъ «Альбатросъ», отправленный «рыбной комиссіей» Соединенныхъ Штатовъ осматривать рыболовныя станціи на Аляскѣ, разводилъ пары въ Тарьинской бухтѣ, собираясь къ отходу. «Альбатросъ» представлялъ изъ себя плавучій музей, снабженный всѣми новѣйшими усовершенствованіями для научныхъ работъ.

Русская паровая шкуна «Сторожъ», отправлявшая ту же обязанность въ камчатскихъ водахъ, рядомъ съ нимъ казалась просто дешевой игрушкой. Зато она со всѣмъ своимъ содержаніемъ стоила всего шесть тысячъ рублей въ годъ. Командовалъ шкуной шведъ Геекъ, типичный морской волкъ, уже 40 лѣтъ странствующій между портами и морями Тихаго океана. Геекъ, между прочимъ, былъ однимъ изъ піонеровъ Дальняго Востока, и хунхузы во время нападенія вырѣзали его семью. Онъ выпросилъ себѣ команду въ 25 человѣкъ и отправился въ лѣса искать виноватыхъ. Мѣра у него была такая: кто побѣжалъ въ сторону отъ команды, тотъ и хунхузъ. Расправа была короткая, — и въ уссурійской тайгѣ оставался еще одинъ лишній трупъ.

Третій пароходъ былъ японскій съ именемъ, выведеннымъ по борту непонятными квадратными іероглифами, и со страннымъ флагомъ въ видѣ краснаго кружка, вшитаго въ бѣлый платокъ, какъ будто побывавшій въ рукахъ неловкаго фокусника.

Четвертый пароходъ былъ «Ламутъ», уже упоминавшійся выше и вышедшій изъ Владивостока на двадцать дней раньше «Байкала» на соединеніе съ экспедиціей Богдановича. По дорогѣ, не доходя до бухты барона Корфа, ему встрѣтились льды, и онъ поспѣшилъ вернуться обратно на югъ. Переждавъ съ недѣлю въ Корсаковскомъ портѣ на Сахалинѣ, «Ламутъ» опять отправился на сѣверъ, но по дорогѣ зашелъ въ Петропавловскъ, гдѣ мы его и догнали. Не успѣли мы бросить якорь, какъ паровой катеръ уже подъѣзжалъ къ намъ. Капитанъ «Ламута», маленькій сѣдой херувимчикъ съ румянымъ лицомъ и безпечными манерами, торопливо сѣменя ножками, взбѣжалъ на палубу.

— Рекомендуюсь, подневольный Нансенъ! — началъ онъ, — Нансенъ, по приказанію начальства!.. Хотятъ насильно заставить, чтобъ я на вѣнокъ заработалъ… Да если я не хочу, такъ что!..

Послѣдовалъ обычный обмѣнъ привѣтствій.

— Что же дѣлать? — продолжалъ капитанъ. — Велятъ, такъ буду хоть акушеромъ! — А у меня для команды даже теплаго платья нѣтъ!.. Да еще торопятъ: скорѣй, скорѣй!.. Ну, хорошо, скорѣй!.. Пошелъ я на сѣверъ, а на сѣверѣ льды. Я тонкій, стальной… Сейчасъ давай Богъ ноги назадъ!..

Собственно говоря, почтенный капитанъ былъ вовсе не тонкій, а, напротивъ, такой кругленькій, что даже смотрѣть было пріятно; но опредѣленіе это относилось уже не къ нему самому, а къ пароходу.

Капитана представили княгинѣ, и онъ посмотрѣлъ на ея личико и растаялъ. Дѣйствительно, княгиня въ простомъ костюмѣ изъ сѣраго сукна, съ сумкой черезъ плечо и альпійской палкой въ рукахъ была очень мила. Палка относилась къ будущимъ восхожденіямъ на камчатскія сопки, но въ настоящемъ она придавала княгинѣ воинственный и вмѣстѣ живописный видъ.

Немедленно начался разговоръ о пикникахъ и увеселительныхъ экскурсіяхъ, для которыхъ живописные берега Авачинской губы въ высшей степени пригодны. Но знатные путешественники ничего не хотѣли слушать.

— Мы прежде поставимъ свой лагерь! — твердила княгиня, размахивая палкой.

Не далѣе, какъ черезъ два часа, на самомъ концѣ песчаной стрѣлки, загораживающей входъ въ такъ называемую бухту Ковшъ, воздвиглись цѣлыхъ пять палатокъ, которыя во всякомъ случаѣ, несмотря на свои полотняныя стѣнки, были гораздо внушительнѣе петропавловскихъ избушекъ, поднимавшихся на противоположномъ берегу. Люди хлопотали у походной кухни надъ консервами и напитками, а княгиня съ самодовольной улыбкой показывала намъ свой большой полотняный домъ, раздѣленный занавѣсками на три комнаты, гдѣ было разставлено столько мебели, сколько нельзя найти ни въ одной петропавловской избѣ. Я замѣтилъ изъ-за угла полотняной перегородки, отгораживавшей спальню, даже туалетный столикъ съ зеркаломъ совсѣмъ не кочевого вида. Всѣ эти палатки со столами и зеркалами вмѣстѣ должны были слѣдовать къ камчатскимъ сопкамъ на спинахъ маленькихъ туземныхъ лошадей, которыхъ теперь нужно было собирать со всей округи для именитыхъ гостей. Князь предъявилъ открытое предписаніе о всевозможномъ содѣйствіи со стороны мѣстнаго начальства и потребовалъ къ утру тридцать лошадей. Исправнику пришлось истратить много усилій, чтобы объяснить ему, что лошади могутъ быть готовы только черезъ недѣлю.

— Почему не завтра? — продолжалъ удивляться князь. — Мнѣ надо спѣшатъ! Разъ, два, готово!.. Вотъ я ѣздилъ въ Скоттскихъ горахъ, — хорошо! Я имѣлъ лошадей, сколько надо. Только сказалъ, сейчасъ привели!..

— Такъ то Скотскія горы! — простодушно возразилъ исправникъ, не подозрѣвая, что князь подъ скоттами подразумѣваетъ шотландцевъ.

Пикники начались со слѣдующаго утра и продолжались все время до отплытія парохода… Мы обѣдали и на «Ламутѣ», и на «Байкалѣ», и просто на чистомъ воздухѣ. Кромѣ обѣда капитанъ «Ламута» угощалъ насъ фонографомъ, съ которымъ онъ возился ночью и днемъ, предпочитая его настоящей оперѣ. Онъ привезъ его на поляну, гдѣ происходилъ нашъ третій пикникъ, рискуя, что драгоцѣнный инструментъ схватитъ простуду на открытомъ воздухѣ.

— Послушайте эту арію Фигнера! — приставалъ онъ къ княгинѣ.

Изъ рупора несся невообразимый визгъ, болѣе похожій на голосъ поросенка на палубѣ «Байкала», чѣмъ на Фигнера.

— Не правда ли, какъ похоже? — спрашивалъ съ восторгомъ капитанъ. — Прелестный инструментъ!..

Съ противоположнаго берега узкой бухты доносились, однако, гораздо болѣе разнообразные крики и визги.

Здѣсь собрались на сходъ всѣ петропавловскіе обыватели, обязанные натуральной повинностью дѣлать раскладку подводъ, необходимыхъ для князя. Споры были довольно бурные, ибо въ бухтѣ, шелъ промыселъ и уѣзжать не хотѣлось никому, и раза два или три члены схода переходили отъ словъ къ дѣлу, употребляя вмѣсто оружія, по исконному камчатскому обычаю, сырую рыбу, сложенную въ кучу на берегу. Дѣйствительно, длинная и грузная кета прекрасно подходила для рукопашной битвы, и звонкіе удары рыбныхъ плюхъ раздавались какъ изъ-подъ валька, къ великой потѣхѣ японскихъ рабочихъ, сбѣжавшихся отовсюду полюбоваться на даровое зрѣлище.

Японцевъ въ Петропавловскѣ въ лѣтній сезонъ набирается довольно много — около полутора тысячъ. Все это рыбные рабочіе, которые ловятъ, пластаютъ, солятъ и сушатъ разную рыбу, во множествѣ собирающуюся у береговъ Камчатки. Рыбные промыслы стали развиваться на Камчаткѣ совсѣмъ недавно. Въ нынѣшнемъ году возникло уже третье товарищество на японскія деньги съ японскими шкунами и пароходами. Обороты, конечно, невелики, но все-таки ежегодно добывается нѣсколько сотъ тысячъ рыбъ. Туземные рыбаки, промышляющіе рыбу у берега небольшими сѣтками, саженей въ 15 или 20, начали, однако, серьезно коситься на этихъ непрошенныхъ пришельцевъ.

— Надо было бы это запретить! — поговариваютъ они. — Этакъ они у насъ всего медвѣдя оголодятъ! И мяса-то не поѣсть будетъ…

Дѣйствительно, медвѣди бродятъ по всей Камчаткѣ стадами и составляютъ нѣчто въ родѣ полуприрученнаго домашняго скота. Жители убиваютъ ихъ сотнями, и о несчастныхъ случаяхъ совсѣмъ не слышно. Во время нашей стоянки вернулась, напр., артель въ шесть человѣкъ, добывшая около 60 медвѣдей. На пай пришлось по 10 тушъ, и удачливые охотники устроили на берегу настоящую мясную торговлю. Если принять во вниманіе, что коровье мясо стоитъ въ Петропавловскѣ 10 рублей за пудъ, то оригинальныя опасенія петропавловскихъ медвѣжатниковъ окажутся, пожалуй, небезосновательными.

Для того, чтобы защитить камчатскихъ медвѣдей отъ оголоданія, областное правленіе выпустило въ прошломъ году циркуляръ, запрещающій производить рыбные промыслы иначе какъ русскими рабочими. Если принять во вниманіе, что даже во Владивостокѣ ни одинъ кирпичъ не кладется и ни одна доска не тешется помимо китайскихъ и японскихъ рукъ, то это запрещеніе, конечно, покажется шуткой. Положимъ, въ нынѣшнемъ году новая административная утопія осталась мертвой буквой, но третьему рыболовному товариществу долго не давали разрѣшенія на производство промысловъ изъ-за его японскихъ рабочихъ. Съ отчаянія администраторъ товарищества, Зубковъ, молодой архангельскій поморъ, случайно попавшій на эту отдаленную окраину, принялся нанимать русскихъ рабочихъ во Владивостокѣ. Ему удалось найти троихъ. Я видѣлъ ихъ потомъ въ Усть-Камчаткѣ. Это были типичные представители «шпанки», ушедшіе въ рыболовы, потому что дѣваться некуда. Они пили горькую, пропили всѣ вещи съ себя, ходили въ отрепьѣ и знать не хотѣли хозяина и его невода.

— Это чтобъ мы стали въ воду лазить! — говорили они во всеуслышаніе. — Да Боже сохрани. Мы въ надсмотрщики шли или тамъ по письменной части (двое, между прочимъ, были совсѣмъ безграмотны). То и думали, когда рядились!..

Кончилось дѣло тѣмъ, что Зубковъ, успѣвшій тѣмъ временемъ получить годичное разрѣшеніе на наемъ японскихъ рабочихъ, махнулъ рукой на этихъ импровизированныхъ рыболововъ и возвратилъ имъ контракты. Но они и тутъ уперлись.

— Мы рядились на всю зиму! — объявили они. — Коли привезъ на Камчатку, такъ и держи, да и жалованье плати, да и назадъ вывези!..

Такъ они и остались у него на промыслѣ, какъ безполезный придатокъ, произведенный внезапнымъ стремленіемъ администраціи русифицировать рыбные промыслы на Камчаткѣ.

Послѣ пикниковъ наступило время разъѣзжаться. Знатные путешественники вмѣсто лошадей получили три лодки съ гребцами и отправились по берегу бухты искать прохода въ Камчатскія горы къ своимъ баранамъ. Поѣздка, впрочемъ, началась неудачно. Въ бухтѣ поднялся свѣжій вѣтеръ, и князь, продолжавшій питать спасительное отвращеніе къ морю, разсудилъ за лучшее воротиться назадъ. Послѣ этого имъ предложилъ свои, услуги «Сторожъ», но съ этимъ вышло еще хуже. Крошечная паровая машина «Сторожа» внезапно испортилась, и путешественникамъ пришлось проболтаться трое сутокъ въ морѣ, прежде чѣмъ они могли вернуться назадъ въ Петропавловскъ.

Что было съ ними дальше, и нашелъ ли мистеръ Смалльгенъ барана съ длиннымъ хвостомъ, я не умѣю сказать, ибо мы съ «Байкаломъ» уѣхали-таки себѣ по своему пути, на сѣверъ. Думаю, впрочемъ, что книга, которую секретарь князя напишетъ по его возвращеніи въ Лондонъ, будетъ имѣть успѣхъ, и онъ явится піонеромъ будущаго движенія англійскихъ спортсменовъ въ Камчатку.

По дорогѣ мы просидѣли десять дней въ Усть-Камчаткѣ, гдѣ, за неимѣніемъ парового катера, при выгрузкѣ перемочили весь казенный и частный грузъ, и, наконецъ, четвертаго іюля пришли на Анадыръ. На другой день нежданно-негаданно явился и «Прогрессъ» съ сѣвера. Сообщеніе о золотѣ и американскихъ хищникахъ оказалось исполинской уткой. Новые искатели золотого тельца взяли около 200 пробъ песку на берегахъ Берингова моря, но нигдѣ не нашли ни зерна золота. Богдановичъ, по ихъ разсказамъ, не былъ счастливѣе, хотя упорно продолжалъ копаться въ землѣ.

На Чукотскомъ полуостровѣ свирѣпствовала корь, которая въ минувшую зиму успѣла прокатиться по всему сѣверо-тихоокеанскому побережью и въ нѣкоторыхъ мѣстахъ, напр., въ Гижигѣ, унесла около четверти всего населенія. Теперь она достигла эскимосскихъ и чукотскихъ поселковъ у мыса Дежнева. По словамъ золотоискателей, эпидемія была въ полномъ разгарѣ. На маленькомъ островѣ Ратманова осталось, напр. всего трое живыхъ, которые поселились на пескѣ у самой воды. По острову валялись трупы, и голодныя собаки растаскивали въ разныя стороны человѣческія руки и ноги.

Вдобавокъ господа «прогрессисты» перепугались и даже передрались между собой. Русскіе и американскіе члены экспедиціи, объяснявшіеся до сихъ поръ при помощи вологодскаго мѣщанина, нахватавшаго неизвѣстно откуда англійскихъ словъ, въ концѣ концовъ поколотили переводчика и принялись объясняться между собой при помощи стульевъ, столовъ и даже зажженныхъ лампъ съ керосиномъ. Когда я пріѣхалъ на Прогрессъ война все еще продолжалась. Враждующія стороны составили по сепаратному протоколу и хотѣли ссадить другъ друга на анадырскіе берега. Къ сожалѣнію, изгнавъ переводчика, они никакъ не могли даже объяснить взаимно своихъ угрозъ. Мистеръ Шоклей обрадовался моему присутствію и предложилъ мнѣ быть посредникомъ, но я отклонилъ отъ себя эту нѣсколько опасную честь.

Тогда онъ пригласилъ одного изъ русскихъ матросовъ, который тоже нѣсколько говорилъ по-англійски. Обѣ стороны немедленно принялись сыпать обвиненіями, но матросъ робѣлъ и не рѣшался переводить самыхъ безцеремонныхъ комплиментовъ. Оппоненты злились, и дѣло опять готово было дойти до стульевъ, такъ что въ концѣ концовъ я все-таки вмѣшался и, осторожно лавируя среди взаимныхъ обвиненій, успѣлъ кое-какъ возстановить на пароходѣ миръ.

Мистеръ Шоклей сильно упалъ духомъ.

— Богъ съ нимъ, съ золотомъ, — меланхолически говорилъ онъ. — Мнѣ лишь бы добраться до предѣловъ цивилизаціи и смыть съ себя эту грязь!.. — и онъ трагически показывалъ мнѣ свои руки, которыя, дѣйствительно, покрылись довольно грязными мозолями во время неудачныхъ золотоискательныхъ опытовъ.

«Прогрессъ» въ ту же ночь ушелъ на югъ, а я съѣхалъ на берегъ, поставилъ свою палатку и принялся возиться съ чукчами, которые ежедневно съѣзжались съ окрестныхъ стойбищъ.

Черезъ недѣлю, однако, къ нашему удивленію, на горизонтѣ опять появилось судно. Это было уже третье судно за двѣ недѣли, чего до того времени не было слыхано на устьѣ Анадыра. «Просто большой шлемъ на судахъ» — какъ справедливо выразился почтеннѣйшій начальникъ округа, управлявшійся на берегу съ казеннымъ грузомъ.

Новое судно была шкуна «Вѣра» съ аргонавтами еще болѣе страннаго калибра, чѣмъ «прогрессисты». Это была компанія мелкихъ чиновниковъ и отставныхъ офицеровъ изъ Хабаровска, которые, собравъ кое-какіе гроши, снарядили экспедицію искать золотое руно на сѣверѣ, не имѣя даже опредѣленнаго понятія о томъ, гдѣ лежитъ Анадыръ или мысъ Дежнева. Я вспомнилъ чиновника-золотоискателя на «Байкалѣ». Очевидно, въ канцеляріяхъ Амурской области хранится много геройскаго духа и страсти къ приключеніямъ. Главою экспедиціи былъ канцеляристъ Шмотинъ, человѣкъ чахоточнаго вида, съ безпокойными глазами и нервными руками, постоянно теребившими жидкую бороду. Во время переѣзда изъ Владивостока до Петропавловска онъ чуть не умеръ отъ морской болѣзни и до сихъ поръ никакъ не могъ оправиться. Шкуна была снаряжена въ четыре дня и не успѣла захватить даже лоцій и морскихъ инструментовъ. Аргонавты, со своей стороны, не пріобрѣли самыхъ необходимыхъ припасовъ и запаслись, кажется, только ружьями и патронами для борьбы съ предполагаемыми американскими хищниками.

Однако, прибывъ на Чукотскій полуостровъ, они не успѣли даже поговорить съ туземцами. Когда нагруженная шлюпка готова была отчалить отъ шкуны на берегу, всемогущій и бдительный Богдановичъ явился внезапно на поле дѣйствія и прочелъ грамоту, предоставлявшую ему, во имя полковника В., исключительное право на всю землю не только отъ Кулючинской губы до мыса Дежнева, но и отъ Дежнева на югъ до анадырскаго устья. Я смотрѣлъ потомъ на картѣ очертанія этой концессіи. Они очень похожи на огромный широко-разинутый ротъ и занимаютъ уже не полторы тысячи верстъ, а цѣлыхъ три.

Показавъ грамоту, Богдановичъ объявилъ, что всякій нарушитель ея будетъ разсматриваемъ какъ хищникъ и подвергнется наказанію по всей строгости законовъ. Отважные канцеляристы волей-неволей стушевались, такъ и не сразившись съ предполагаемыми хищниками.

— Хоть бы онъ намъ копнуть далъ! — жаловался Шмютинъ. — Мы тамъ такую красивую рѣчку видѣли, просто малина, не рѣчка… Всю ночь не спали, шлюпку снаряжали, а онъ и къ берегу намъ причалить не далъ.

Меня поразила величественная, чисто россійская идея петербургскаго полковника — создать монополію и водворить всю строгость законовъ въ полярной пустынѣ, безлюдной и никому рѣшительно неизвѣстной, величиной во всю Германскую имперію. Это затмевало даже Сесиля Родса и его алмазныя и золотыя копи въ Южной Африкѣ. На противоположномъ американскомъ берегу о монополіи не было и рѣчи, и благодаря иниціативѣ вольныхъ старателей, возникъ уже цѣлый городъ.

Аргонавты со шкуны однако не унывали. «Въ сущности не все ли равно, гдѣ копать, лишь бы копать!» — разсудили они совершенно правильно и рѣшили спуститься къ югу такъ далеко, чтобъ выйти наконецъ на волю изъ разинутой пасти петербургскаго полковника. Берега Анадыра въ среднемъ теченіи уже не входили въ запретныя межи, и золотоискатели, при помощи начальника округа нанявъ проводниковъ-чукочъ, немедленно отправились вверхъ по рѣкѣ отыскивать золотоносные горы и ручьи.

Шмотинъ былъ полонъ несокрушимой вѣры. «Мнѣ старуха на картахъ выгадала, что я найду большое! — признался онъ подъ конецъ. — Чувствую, что правда, — найду!..»

Русская вѣра оказывалась несокрушимѣе американскаго прогресса.

Шкуна «Вѣра» осталась въ анадырскомъ лиманѣ дожидаться возвращенія аргонавтовъ. Начальникъ округа отправилъ вверхъ баржу съ казеннымъ грузомъ и собирался плыть ей вслѣдъ.

Приближалось время, когда я долженъ былъ остаться на устьѣ одинъ со своими палатками, фотографическими и фонографическими приборами, гипсомъ для съемки масокъ, а главное — цѣлой лавкой мелкихъ и крупныхъ товаровъ, назначенныхъ для обмѣна на этнографическія свѣдѣнія у чукочъ, которые, по обычаю всѣхъ дѣтей природы, требуютъ плату за каждую новую сказку или даже за каждую фразу съ оборотомъ рѣчи, рѣдко употребляемымъ и поэтому еще неизвѣстнымъ.

Анадырь, 1900.