ПЕРЕВОДЫ

Из Анакреонта

О СВОИХ ГУСЛЯХ{*}

1 Хочу я Атридов петь,

Я и Кадма петь хочу,

Да струнами гусль моя

Любовь лишь одну звучит.

5 Недавно я той струны

И гусль саму пременил;

Я запел Ираклев бой —

В гусли любовь отдалась;

Ин прощай богатыри,

10 Гусль одни любви поет.

«В сей песне, которая предисловием к следующим служит, Анакреонт хотел изобразить, что он искал отстать от сочинения любовных песен и прилежать к чему важнейшему, но природная склонность его к тому не допустила».

Ст. 1. Атридов петь. «Атриды суть Агамемнон и Менелай, которых Омир <Гомер> и другие сказывают сыновьями Атрея. Именем Атридов Анакреонт тут разумеет Троянскую войну».

Ст. 2. Кадма петь. «Кадмус был сын Агеноров, брат Европин, король и, по мнению некоторых, основатель фивейского города. Анакреонт в сем стихе именем Кадма означает Фивейскую войну».

Ст. 7. Ираклев бой. «Ираклий, той же что Геркулес...»

О ЖЕНАХ

Природа быкам — рога,

Копыто дала коням,

Зайцам — ноги быстрые,

Львам — свирепы челюсти,

5 Рыбам — плавать искусство,

Птицам — удобность летать,

Мужам — рассуждение.

Женам дала ль что? — Дала!

Что ж такое? — Красоту,

10 Вместо всякого ружья,

Вместо всякого щита:

Красавица бо и огнь

И железо победит.

О ЛЮБВИ

1 Некогда в часы полночны,

Когда медведь уж вертеться

Начал под рукой Воота,

Человеков же вси роды

5 Спят, утомлены трудами,

Любовь, пришед к моим дверям,

Громко стал у них стучаться.

«Кто стучит там, — закричал я, —

И сну моему мешает?» —

10 «Отвори, — Любовь сказал мне,

Младенец я есмь, не бойся.

Весь обмокл в безлунной ночи,

С пути, бедный, заблудился».

Сжалился я, то услышав,

15 И, свечу тотчас зажегши,

Отворил; и вижу, правда,

Крылата младенца с луком

И с тулом стрел за плечами.

Посадив к огню, я начал

20 В ладонях греть его руки

И с волос отирать воду.

Он, как скоро лишь нагрелся,

«Дай отведать, — говорил мне, —

Не вредилась ли водою

25 Тетива моего лука».

Натянув же, тон язвил мя,

Как оса, прямо средь сердца,

Потом, захохотав сильно,

Вскакал: «Не тужи, хозяин, —

Сказав, — лук мой есть невреден,

Да ты будешь болеть сердцем».

Ст. 2–3. Когда медведь уж вертеться начал под рукой Воота. «Медведем астрономы называют констелляцию (т. е. собрание нескольких звезд), ближну к северному полусу, из седми главнейших звезд составленну и у нас Лосем называемую, которой следует другая констелляция, у греков Воот или Арктофилокс, т. е. Медведостраж именуема».

Ст. 7. Стал стучаться. «Любовь есть имя женского полу, потому надлежало бы говорить стала стучаться, да здесь любовь значит купидона, бога любви, и потому мужеска полу».

О БЕСПЕЧНОМ ЖИТИИ

1 На мягких молодых миртах,

На трилистнике зеленом

Протянувся, хочу пити.

Любовь, платье подвязавши

5 Тесемкою за плечами,

Вино пусть он мне подносит;

Как колесо бо тележно,

Быстро бежит жизни время,

И мал прах мы все бываем,

10 Когда кости расползутся;

К чему ж благовонным мирром

Мазать гроб мой и напрасно

В землю лить драгие дары?

Меня лучше, пока жив я,

15 Мажь, и, шипками венчав мя,

Приведи мне красну девку,

Любовь! прежде, нежель сниду

К подземным умерших танцам,

Здесь хочу разбить я мысли.

Ст. 2. На трилистнике зеленом. «В греческом стоит на лотных травах. Лотос у греков называлась трава некая пахучая, гораздо подобна нашему трилистнику».

Ст. 11–13. Мирром мазать гроб...дары. «Обычай был у древних не только на тело, но и на гробы умерших лить благовонные духи, или мирры, и приносить жертвы, в которых драгоценные вещи проливали при гробах. Анакреонт говорит, что напрасно такие убытки делаются, понеже, по мнению Публия Сира, «кто мертвому дарит, ему ничего не дает, а себе отымает».

Ст. 18. К подземным умерших танцам. «Древние думали, что блаженные души в полях елисейских забавляются танцами, скаканием на конях и другими в временной жизни употребляемыми забавами».

Ст. 19. Разбить мысли. «Т. е. веселиться».

О СЕБЕ

1 Говорят мне женщины:

«Анакреон, ты уж стар.

Взяв зеркало, посмотрись.

Волосов уж нет над лбом».

5 Я не знаю, волосы

На голове ль, иль сошли,

Одно только знаю то,

Что найпаче старику

Должно веселитися,

10 Ибо к смерти ближе он.

О ЛЮБВИ

1 Хочу, хочу я любити.

Любовь к тому побуждал мя;

Но я тогда, безрассуден,

Совет его не послушал;

5 Он же, тотчас лук свой взявши

И златой тул, меня вызвал

На битву; я же, на плечи

Надев латы, как Ахиллес,

Копье ж и щит в руки взявши,

10 Против стоял Любови.

Стрелял он, я ж бежал спешно;

Как уж стрел ему не стало,

Разъярился и как с лука

Стрельнул на меня собою,

15 И, пронзив меня средь сердца,

Учинил меня бессильна.

Щит убо мне уж негоден:

К чему бо извне щититься,

Когда войну внутрь ся чую?

«Намерение сей оды есть, что напрасно мы боронимся против любви, понеже всегда она верх имеет».

Ст. 8. «Ахиллес, знаменитый князь греческий, сын Пелея и Фетиды, прославился при Троянской войне, где всех греков от крайнего искоренения своею храбростию сохранил, убив непобедимого Гектора, троянского царя мужественного сына».

О СЕБЕ

1 Ты фивов поешь войну,

Той шумы фригов поет,

А я свою пою плень.

Не всадник меня пленил,

5 Не пехота, не корабль,

Но новый вид воинства,

Что с глаз стреляет на мя.

Ст. 1. Ты фивов поешь войну. «Чрез Фивейскую войну

Анакреонт разумеет войну семи начальников против фивян, которая случилася 600 лет прежде Анакреонта. Фивы были город греческий и республика славная».

Ст. 2. Шумы фригов. «Омир, стихотворец, примечает, что фригийский народ на битву шел с великим криком (как теперь турки делают), а греки, напротиву, в великом молчании. Фригия — провинция Малой Азии на Пропонтиде и Эгейском море; теперь часть губернии натолийской в турецкой Азии».

Ст. 3. Свою плень. «Сиречь свою потерю, свое порабощение».

О СТАКАНЕ СЕРЕБРЯНОМ

1 Искусный художниче,

Выточи приятный мне

Весенний глубок стакан,

Вначале вырежь на нем

5 Шипконосную весну;

Расширив же серебро,

Любимый вырежь мне пир.

Не режь чужие на нем

Обряды жертвенные,

10 Ни ужасны повести;

Вырежь лучше Бахуса,

Красно Йовиша дитя,

Наставляюща людей

Пить приятное вино,

15 Иль плясящую Венеру

Вместе с Именеями;

Вырежь и Любви бессбруйны

И веселы Благодати

Под высоким виноградом,

20 Полным кистьми сладких ягод;

Приложи же и красивых

Молодцов тут же толпу,

Буде играющий Фебус

Тебе не угоднее.

Ст. 3. Весенний глубок стакан. «Для того, может быть, весенним Анакреонт называет, что имели быть вырезаны на нем цветы».

Ст. 16. С Именеями. «Именеи <Гименеи>, по баснословию древних, суть боги брака. Сказывают их сыновьями Бахуса и Венеры, понеже любовь и вино часто свадьбу производят».

Ст. 23. Фебус. «То ж, что Аполлон, бог наук. У древних всегда красным молодцем изображается».

ЧТО НАДОБНО ПИТЬ

1 Земля выпивает дождь,

А деревья землю пьют;

Моря легкий воздух пьют,

И солнце пиет моря;

5 Месяц же солнце пиет.

Для чего убо, друзья,

Журить меня, что пью?

О БОГАТСТВЕ

1 Если б куча золота

Жизнь нашу могла продлить,

Охотно б я набирал

И берег сокровище,

5 Да, когда приступит смерть,

Дав что ей, отгнать могу;

Но понеже, смертным, нам

Дней лишних купить нельзя,

На что даром воздыхать

10 И на что себя крушить?

Коли неизбежна смерть,

Что пользует золото?

Потому одна печаль

Мне будь — сладко пить вино,

15 Веселиться с друзьями

И на мягкой постели

Угождать любимице.

О СЕБЕ

1 Понеже смертен родился,

Пробежать путь сего века

И минувшее я только

Своей жизни время знаю,

5 Будущее ж неизвестно.

Прочь все думы и печали,

И не будь мне с вами дела.

Прежде нежели кончина

Мне найдет, хочу играти,

10 И плясати, и смеяться

С Бахусом, мне всеприятным.

О СВОЕЙ ПОЛЮБОВНИЦЕ

1 Превосходнейший меж всеми

Живописцы и начальник

Ты родийского искусства,

Ну-тко, примись напиши мне

5 Полюбовницу отсущу,

Такову, как я скажу ти;

Напиши ты мне вначале

Мягки черноваты кудри,

И, буде воск того сможет,

10 Пусть те будут благовонны.

Напиши от двух щек выше,

Под пресмуглою косою,

Чело из кости слоновой.

Брови пусть не отдалены,

15 Не близки будут друг к другу,

Да не чувственное будет

Что порожжее меж ними;

Пусть черны будут ресницы,

Огненные сделай очи,

20 Как Минервиные серы

И как Венусовы светлы.

Шипки с молоком смешавши,

Тем напиши нос и щеки,

Уста сделай таковые,

25 Что б все чувства побуждали

И лобзания прощали.

Ниже мягкого бородка,

Вокруг белой, как снег, шеи,

Пусть летят все Благодати.

30 Облачи ты ее в прочем

В бледно-багряну одежду,

И сквозь ту мала часть плоти

Пусть видна будет, чтоб, тело

Каково, с того познати.

35 Полно столько: уж всю вижу;

И вот воск говорить станет.

Ст. 3. Родийского искусства. «Родиянцы в старину были славны в искусстве живописном и в резании статуек. Родос есть один из Спорадских островов близ Малой Азии, и древнее имя свое сохраняет».

Ст. 9. И, буде воск. «Древние писывали лица воском разных цветов, как и теперь делается».

Ст. 20. Минервиные. «Минерва — богиня премудрости; по баснословию древних, рождена в мозгу Юпитерова».

Ст. 21. Светлы. «В греческом стоит: мокры, понеже мокроватые глаза гораздо живее, да по-русски того сказать не можно».

Ст. 22. Шипки с молоком смешавши. «Анакреонт хочет, чтоб нос полюбовницы был не красный, но румяный; так надобно разуметь шипки с молоком, понеже те красны, сие бело».

Ст. 24. Уста, сделай таковые. «В греческом стоит: напиши уста, каковы богини увещания. Древние богиню увещания имели, которые всю силу в устах поставляли, понеже они суть орудие увещания. Пифою ее называли. По-русски слово от слова место сие перевесть не можно».

Ст. 28. Белой, как снег, шеи. «В греческом стоит: Лигдиновой шеи. Лигдий есть мрамор белый из острова Фарос».

НА ЛАСТОВИЦУ

1 Ты, любима ластушка,

Чтогодно в весеннюю

Пору прилетая к нам,

Искусно строишь гнездо,

5 Зимою ж, невидима,

Отлетаешь к Мемфису

Или к Нила берегам;

А Любовь в сердце моем

Гнездо строит бесперечь.

10 Из цыплят его один

Периться уже начал,

Другой еще в яйце,

Третий вылупается,

И непрестанный есть шум

15 Пишущих любовишек.

Кормят малых бо́льшие;

А тые, лишь вырастут,

Других тотчас народят.

Что мне делать? как помочь?

20 Невозможно бо мне есть

Уместить столько любвей.

Ст. 6. Отлетаешь к Мемфису. «Одни сказывают, что ластовицы зимою отлетают в теплые места; другие говорят, что они не отлетают, но хоронятся на зиму в ямках и щелях гор. Мемфис был в старину город Египетский близ Нила-реки, столица Египетских царей. Многие чают, что тот самый город есть нынешний великий Каир, да великий Каир лежит на другом берегу Нила, насупротив того места, где лежал Мемфис».

К ДЕВИЦЕ

1 Не бегай ты от меня,

Видя седу голову;

Ни затем, что красоты

Блистает в тебе весна,

5 Презирай мою любовь!

Посмотри, хотя в венцах,

Сколь красивы, с белыми

Ландышами смешанны,

Розы нам являются.

О ВЕСНЕ

1 Смотри, как с весны возрастом

Обилуют благодати

Шипками; смотри, как мо́ря

Валы страшны тишиною

5 Умягчаются приятно;

Смотри, как гуси ныряют,

И как журавль прилетает,

И как ясно светит солнце;

Убегают облак тени;

10 Труды ж людей процветают;

Плодами земля гордится,

Олива цветы приносит;

Бакха лоза уже зрится,

Венцом листов своих тяжка:

15 По ветвям и по листам всем

Простираясь, цветет овощ.

О СЕБЕ

1 Когда я вина напьюся,

Сердце тогда, исцеленно

Мое песньми, начинает

Прославлять небесны музы.

5 Когда я вина напьюся,

Поручаю все печали

И беспокойные думы

Ветрам злым, море биющим.

Когда я вина напьюся,

10 Игреливый тогда Бахус

В многоцветный меня воздух,

Веселого пьянством, взносит.

Когда я вина напьюся,

Из цветов венцы завивши

15 И на голову вложивши,

Тишину пою я жизни.

Когда я вина напьюся,

Помазуя благовонным

Мирром тело и обнявши

20 Девицу, пою Венеру.

Когда я вина напьюся,

В широких, глубоких кубках

И ум мой распространивши,

В приятнейшей мне ватаге

25 Молодиков веселюся.

Когда я вина напьюся,

В том лишь выигрыш себе знаю:

Одно то возьму с собою,

Отходя из сего света;

30 Смерть бо мне обща со всеми.

К ТРЕКОЗЕ

1 Трекоза, тя ублажаем,

Что ты, на древах вершинке

Испив росы малы капли,

Как король, поешь до полна.

5 Твое бо все, что ни видишь

В окружных полях, и все, что

Года времена приносят.

Ты же, пахарей приятель,

Никому вредна бывая;

10 Ты же честен человекам

Весны предвещатель сладкой;

Любят тебя и все музы,

И сам Фебус тебя любит,

Что звонкий тебе дал голос;

15 И не вредит тебе старость.

Мудрая земли отродок,

Песнолюбка! беспечальна,

Легкоплотна и самим чуть

Богам во всем не подобна.

Ст. 3. Испив росы. «По свидетельству Феокрита (Идилл. IV), Виргилия, Калимаха и других, трекоза питается росою».

Ст. 15. Не вредит тебе старость. «Анакреонт здесь припоминает баснь Гитонову, который, пожелав быть бессмертным и забыв при том просить, чтоб ему молодость вечно сохранена была, так стар стал, что Заря, жена его, умилився над ним, претворила его в трекозу, которая николи не стареет, но чрез всю свою жизнь в одном состоянии пребывает».

О СКУПОЙ ЛЮБВИ

1 Не любити тяжело,

И любити тяжело,

А тяжелее всего —

Любя, любовь не достать.

6 В любви ничто старый род,

Ничто мудрость, добрый нрав —

Деньги одни лише чтят.

Сгинь тот, что первый из всех

Деньги в свете возлюбил!

10 За ними нет ни отца

Уж в людях, ни брата нет;

Для них убийства, войны;

Всего ж пуще гинем мы

За ними — любители.

О БЛЮДЦЕ, НА КОТОРОМ ВЫРЕЗАНА БЫЛА BEHУC

1 Кто таков вырезал море?

Кое вышнее искусство

Разлило валы на блюдце

Поверх моря? кто на море

5 Вырезал мягку Венеру,

Разум к богам возвышенный,

Природную богов матерь?

Нагу ее показал он;

Что лишь видеть неприлично,

10 То только валы скрывают.

Венера по ним несется,

Как легкая бела пена

В тихом море; свое тело

Вплавь пуская, пред собою

15 Гонит воды; частью тела,

Что выше шипковых титек,

Белыя ж шеи пониже,

Сечет теперь вал великий,

И так, как ландыш в виолках,

20 Блещет бела плоть сквозь воду.

Вокруг же Венеры едут

На игреливых дельфинах

Младого, но лестна вида

Любовь и Имер смеяся;

25 И горбатых рыб ватага

Пред очми Пафры играет,

Да та плавает смеяся.

Ст. 15–17. Частью тела, что выше щипковых титек, белыя ж шеи пониже. «То есть плечми, понеже, плавая, тою частию тела воду рассекаем».

Ст. 24. Имер. «Божок древних, товарищ Купидонов. Ни в одном из баснословцев не мог я доискаться об нем пространнейшего известия».

О ШИПКЕ

1 С венценосною весною

Вместе пою летний шипок.

Ты, дружок, петь помоги мне!

Он бо свойственный богов дух,

5 Он увеселенье смертных,

Благодатям украшенье

Во время обильноцветных

Любовей и Афродиты

Приятнейшая забава.

10 Он попечение басней

И музам цветок любимый,

Сладок же, хотя и колет

Тому, кто из терний щиплет.

Сладко его, с стебля снявши,

15 Мягкими нагрев руками,

В пустом кулаке изведать,

Счастливы ль наши любови.

И мудрецу он приятен;

В пирах, на столах, и в праздник

20 Бахусов он же приличен.

Что же без шипка быть может?

Ибо заря шипкоперстна,

Шипколокотные нимфы,

И шипконожна Венера

25 Зовутся от стихотворцев,

Он пользует и болящим;

Он и мертвым помогает;

Он одолевает время,

Приятна бо шипка старость

30 Юношества дух имеет.

Но убо род его скажем:

Когда с веселого моря

Орошенную Кифиру

Пеною порождал Понтус

35 И войнолюбну Минерву

Выводил из чела Йовиш,

Зрелище, страшно Олимпу, —

Тогда и красивый шипок,

Цвет земля процвела новый,

40 Рождение многоцветно.

Собор же богов блаженных,

Да шипок совершен будет,

Нектаром помазав оный,

Произвел великолепный

45 И пахучий цвет из терний.

Ст. 16–17. Изведать, счастливы ль наши Любови. «Греки некогда для сего намерения употребляли розозые листы, положив их на кулак и ладонью сверх приударив: буде лист лопался с звуком, чаяли, что их любовь удачлива; буде звону не происходило, то рассуждали противное. Все робята таким образом, хоть не в том намерении, у нас листами играют».

Ст. 22. Заря. «Древние язычники все почти вещи в боги претворяли; так, Зарю называли богинею...».

Ст. 23. «Нимфы, которых Виргилий называет матерьми вод, были, по баснословию древних, дочери Океана и Фетиды. Имя Нимф не токмо богиням вод, но и земным и небесным приписуется».

Ст. 27. Мертвым помогает. «Розы мешивали в тех бальзамах, коими мертвых обмазывали».

Ст. 33–34. Кифиру пеною порождал Понтус. «Кифира или Венера, матерь любви и богиня всех сластей, родилася из уд тайных Целуса бога, которые Сатурн, отсекши, бросил в море. Понтус — море толкуется».

О ЛЮБИТЕЛЯХ

1 Кони убо на стегнах

Выжженный имеют знак,

И парфянских всяк мужей

По шапке может узнать.

5 Я же любящих тотчас,

Лишь увижу, познаю;

Того бо, что, бедные,

В сердце скрывают своем —

На лице видится знак.

Ст. 2. Имеют знак. «Весьма древнее обыкновение есть пятнать коней в стегно. Греки к тому две литеры употребляли — Каппа и Сан, которых начертание было следующее: К. С».

Ст. 3. Парфянских мужей. «Парфия есть провинция Асиатическая, которая некогда составляла часть Персидского царства».

Ст. 8. В сердце скрывают. «В греческом стоит: имеют бо некий малый знак внутрь сердца. Я не знаю, как можно видеть внутрь сердца, для того прибавил, что на лице видеть знак того, что в сердце кроется».

Из Горация

Писем книга I{*}

ПИСЬМО I К МЕЦЕНАТУ

1 Меценате, петый мне первыми стихами

И которого еще в последних петь стану,

Довольно уж вызнанна меня, отставного,

В прежнее позорище вновь ты включить ищешь.

5 Не те же годы уж мне, и мысль уж не та же.

Веяний, к дверям ружье Геркуля привесив,

В селе тихое житье, отдален, проводит;

Чтоб вдругорь на площади краю у народа

Не был принужден просить милость и свободу.

10 В уши, уж очищенны, часто слышу голос

Звонко мне советовать: коню, что стареет,

Благовременно покой дай, буде ты зваться

Умным хочешь, дабы той напоследок зрящих

В смех падежом не привел и не впал в одышку.

15 Ныне убо, и стихи оставя и шутки,

Что честно и истинно прилежен собою

И чрез других я искать, весь в том упражняюсь.

Учреждаю и коплю сокровища, кои

Тотчас в пользу бы я мог употребить многу.

20 Предупреждая вопрос твой, под каким вождем,

В какой ватаге живу, скажу тебе словом:

Особно воле ничьей одной не божился

Следовать я, но, куды буря ни закинет,

Гостем бываю. Теперь, гибок и проворен,

25 Погружаюся в волнах гражданских, страж твердый

И друг добродетели истыя; потом же,

Под знамя Аристипа подкравшися, силюсь

Вещи себе — не себя вещам подчиняти.

Как ночь долга тем, что ждут любовницу лживу,

30 И день долог кажется тем, кои работу

Дневну должны, как ленив мнится год питомцам,

Коих тяжка материя опека стесняет, —

Так тихи мне времена текут неприятны,

Что укосняют мою надежду и волю

35 Благодушно совершить то, что равномерно

Убогим и богачам пользовать имеет

И вредно, если б презреть, молодым и старым.

Остается мне себя утешать и править

Сими начальнейшими мудрости законы;

40 Хоть не можешь сильный взор иметь ты, как Линций,

Затем больные глаза не оставляй мазать;

Ни, отчаяваяся непреодоленна

Гликона уды нажить, затем в свое тело

Леностию допущай скучную хирагру.

45 Можно до некой достичь точки, коль не дале.

Пылает ли лакомством и скупостью сердце —

Найдешь песни и слова, что облегчить могут

Болезнь и недуга часть немалу убавить.

Любовью ль похвал надуть — чистительны книги

50 Суть, кои трижды чтены, исцелить тя сильны.

Гневливый, завистливый, пьяница, ленивец,

Сластолюбец — словом, всяк, сколь бы ни свирепый

Друг злонравий, усмирен наконец быть может,

Если терпелив внушать советы похочет.

55 Добродетель есть бежать злой нрав и есть перва

Мудрость не иметь глупости. Видишь ты, какие

Нужны важные труды и ума и тела,

Чтоб избежать мал доход и отказ зазорный,

Который ты крайними злами почитаешь.

60 Не ленив, в крайню бежишь Индию для торгу,

Убегая нищеты сквозь море, огнь, камни.

Не пекись о том, чему, глупо ты дивишься

И жадаешь. Слышать ты, учиться и верить

Не хочешь умнейшему? Кой борец, что села

65 И распутии одни подлы обтекает,

Презрит в великих играх венец Олимпийских,

Если б надежда ему, если б ему слово

Дано было без труда одержать победу!

Как золота серебро подлее, так злато

70 Подлей добродетели. Граждане, граждане!

Деньги вы прежде всего доставать трудитесь,

Добродетели — потом. Сие с краю Яна

До другого твердят все, и один другому

Пересказывает всяк молодой и старый,

75 Нося под левой мешок рукою и счеты.

К четыреста тысячам если не достанут

Шесть, семь, хоть бы храбр ты был, речист, добронравен

И верен во всем, — в числе народа пробудешь.

А младенцы говорят, меж собой играя:

80 Буде право поступать станешь — царем будешь.

Сие нам медною будь в защиту стеною —

Иметь совесть чистую и в своих поступках

Не иметь с чего б бледнеть. Скажи, буде смеешь,

Росциев лучше ль закон, иль песня младенцев,

85 Право поступающим что подносит царство,

Песня, храбрым Куриям люба и Камиллам?

Кто лучший дает совет: тот ли, что богатство

Велит копить правдою иль, буде не можно

Правдою, каким-нибудь способом возможным,

90 Чтоб сблизи слушать стихи Пуппия плачевны;

Иль тот, что советует, всегда неотступен,

И желает, гордого чтоб ты, и свободен

И смел, счастья презирал так ярость, как ласку?

Если б когда у меня спросил народ римский,

95 Для чего, в одном живя городе, не то же

С ним у меня мнение, и то, что он любит, —

Не ищу, и не бегу — что он ненавидит;

Осторожной я в ответ лисицы представлю

Слова, что больному льву некогда сказала:

100 «Для того-что страшны мне следы в твою нору:

Все в нее, ни один вон из нее не вижу».

Зверь ты многоглавный. Что искать я имею?

В ком надежду положу? к кому я пристану?

Одни ищут откупать подати и таможни,

105 Другие ловят вдовиц яблоком и коркой,

И стариков, коих бы в пруд свой сажать, удят;

Многим лихвою растет тайною богатство.

Еще сносно, если бы разным прилежали

Вещам люди разные; да человек тот же

110 Не может чрез час один пробыть в той же мысли.

Нет места, если богач скажет, во всем свете

Красневшего Баиев приятных, — уж море,

Уж озеро чувствует в здании горячность

Скорого хозяина. Тому ж буде воля

115 Беспорядочна завет й отложный предпишет —

Завтра вы, работники, завтра пренесете

В Теанум сбрую свою. Жену ли имеет —

Над всем он безбрачное житье выхваляет.

Каким я пременчива удержу Протея

120 Узлом? Что же делает, скажешь мне, убогий?

Смейся. Пременяет он подклети, постели,

Бани, балбера; равно наемная лодка

Гадит и скучит ему, как богачу судно

Собственное, золотом блистательно всюду.

125 Если грубого на мне балбера рукою

Волосы острижены не равно усмотришь,

Если уж изношенну под новым кафтаном

Рубашку иль епанчу, так оплошно вздету,

Что один высок подол, а другой тащится, —

130 Смеешься. Что же когда во мне моя воля

Себе противна самой? теперь презирая,

Что мало пред сим желал, и ища усердно,

Что недавно презирал? в движении вечном

Нестройной жизни моей сам себе несходен?

135 Строю, ломаю, на круг четвероугольник

Меняю, и потом круг на четвероугольник?

С обществом шалеть меня мня — ты не смеешься,

Ни чаешь нужно меня врачу отдать в руки

Или дядьке под начал, хотя ты защита

140 Моя и криво один не стерпишь обрезан

Ноготь у приятеля, который зависит

От тебя и глаз своих с тебя не спускает.

Заключу словом одним. Мудролюбец бога

Знает только над собой: он богат, свободен,

145 Честен, пригож, царь царей, и здоров, конечно,

Буде мокротный насморк ему не скучает.

«Из самого начала сего письма усмотреть можно, что оно писано в ответ Меценату, который Горация понуждал писать лирические стихи. Гораций ему представляет, что уже нынешние его лета не позволяют упражняться в таких безделках и что, избирая дело возрасту своему согласное, к одной только философии склонен. Потом показывает, сколь полезна людям в любомудрии прилежность, которая насаждает добрые и искореняет злые нравы.

Каий Клитий Меценат, к которому письмо сие писано, был один из главнейших министров и временщик Августа Кесаря, над всеми ему любимый, особливый защитник наук и ученых людей, искренний приятель и благодетель Горациев».

Ст. 3. Отставного. «Изрядно Гораций соравняет лирическое стихотворство боевому позорищу, и стихотворцев — единоборцам или подвижникам. Как единоборцы не должны были стареть в позорище, понеже за истощением сил никакого увеселения зрителям тогда подать бы не могли, так и лирический стихотворец должен заблаговременно от своего ремесла отстать, чтоб не потерял в старости славу, которую прежних лет удача ему доставила».

Ст. 6. Веяний. «Знаменитый римский боец, которого образом Гораций подтверждает, что в старости должно отставить молодого возраста забавы. К дверям ружье Геркуля привесив. Когда римляне покидывали свое ремесло, обычай имели посвящать орудии того ремесла богу, которому то ремесло было подчинено. Для того Веяний посвящает ружье свое Геркулю <Геркулесу>, богу поборищ и единоборцев».

Ст. 8–9. «Отставным бойцам позволялося возвращаться к своему ремеслу, но уже не вольны они бывали отстать, пока вторично народ их не освобождал. Когда боец, или отставной, или неотставной, желал получать свою свободу, подвигался на край площади и умильным лицом и голосом прашивал оную от народа».

Ст. 10. «Уши очищенны значит исправленное здравым рассуждением сердце от всяких страстей и вредных мнений».

Ст. 16–17. Что честно и истинно. «Сиречь обучаюся нравоучению, прилежу в исправлении нравов своих».

Ст. 20. Под каким вождем. «Гораций вождями называет начальников всякой философической ватаги или секты».

Ст. 27. «Приметно, что Гораций называет Аристиповым наставлением Эпикурово учение, которого он всегда держался. И подлинно из Лукиана показать можно, что Эпикур был ученик Аристипов. Подкравшись значит, что он не вдруг из стоической в киринеическую секту переходил, но помалу-помалу, так чтоб в его поступках ничего прекословного усмотреть было не можно».

Ст. 40. «Линций был сын Афареев, о котором Гораций напоминает по 2 сат. книги I. Понеже он первый нашел в земле руды, слово пронеслося, что он имел так острый взор, что мог видеть сквозь землю до самой ея средины. Был еще другой Линций, который с Картажской пристани мог видеть и перечесть корабли, отходящие из Сицилии».

Ст. 42–43. «Хирагра есть жестокий лом в руках с опухолью и свербежем. Та ж болезнь, когда в ноги сходит, называется подагра... Гликон был знаменитый греческий философ, который, непрестанно бьючися с борцами, достал себе непреодоленную силу и тела состав укрепил, равно как бы сам был один из их числа».

Ст. 64. «Борцы римские, прежде нежели приходили должность свою отправлять в столице, провожали несколько лет в уездных городах и в селах... И понеже не во всех тех местах имелися домы зрелищные, бой свой отправляли на площадях и на распутиях или кресцах».

Ст. 72. С краю Яна до другого. «Была в Риме улица, в которой жили банкиры, и называлась она улица Янусова или улица двух Янусов, понеже на обоих краях той улицы поставлены были болваны того бога».

Ст. 75. Нося под левой мешок рукою и счеты. «Мешок, в кой деньги класть; счеты или таблицы, на которых счет выкладывали римляне, как мы на своих счетах костьми выкладываем».

Ст. 76. К четыреста тысячам если не достанут. «У римлян по силе уставленного закона нужно было иметь четыреста тысяч сестерциев для вступления в чин всадника».

Ст. 80. Буде право поступать станешь — царем будешь... «Гораций здесь упоминает о игре, называемой urania. Младенцы в той игре брасывали мяч вверх, и кто из них чаще оный на лету схватить мог, тот царем бывал, а кто оный всегда миновал, назывался ослом и принужден бывал от игры отстать».

Ст. 84. «Росциев закон, уставленный Л. Росцием Офою, трибуном народным, определял первейшие в правительстве чины тем, кои имели известной суммы богатство, как, наприклад, 400 тысяч сестерциев (10 000 рублей), и именно запрещал производить во всадники свобожденников и детей свобожденнических. Таким образом, Росций давал достоинства рождению и богатствам, а не добродетели».

Ст. 86. Храбрым Куриам люба и Камиллам. «Гораций здесь говорит о Манлие Курие Дентате и о Марке Фурие Камилле, которых мужественными называем за их храбрость и добродетели. Камилл спас Рим и побил галлов в конец за триста лет пред рождеством Христовым. С семьдесят пять лет потом Манлий Курий Дентат победил самнитов, сабинов и луканиев, выгнал Пирра из Италии...».

Ст. 90. Стихи Пуппия плачевны. «Сиречь трагедии стихотворца Пуппия, о котором никакое известие до нас не дошло».

Ст. 112. «Баии, ныне Баия называемое, — место чрезмерно приятное меж Кумою и Неаполью, в самом краю Пуццолской морской пазухи, и знаменито банями и теплицами, которые были весьма в чести так для здоровья, как и для сластолюбия. Для того берега морские и той пазухи наполнены были пышными домами, кои римляне строили один другого богатее».

Ст. 117. «Теанум — город в Кампании, или поле повыше Баии. Место то также славно было теплицами...».

Ст. 119. «Протей был сын Нептуна, морского бога, и царь египетский. Одарен искусством пророчества, ответ отказывал тем, кои к нему спрашиваться приходили, и для избежания их докук переображался в различные виды. Тот только ответа у него добивался, кто его связать мог так сильно, чтоб понудить его принять свой сродный образ, тогда он уже пророчествовал бессумненные пророчества».

Писем книга 1

ПИСЬМО VI К НУМИЦИЮ

1 Один, Нумице, почти способ нас блаженны

И сделать и сохранить — всему не дивиться.

Суть, кои солнце, звезды и времена смотрят,

В известны сходящие часы, безмятежны:

5 Что убо о земли мнишь дарах, что о моря,

Богатяща индиян и аравлян крайних?

Как чувствовать, каким мы смотреть должны глазом

Зрелища, ладоней бой и дары народа

Благосклонного? Кто тем противных боится,

10 Равно дивится и он, как тот, что желает;

Оба равно трепетны, равно устрашает

Обоих нечаянный случай, наступивши.

Что в том, веселится ли кто или печален,

Желает, боится ли, когда, что ни видев

15 Чаяния своего лучше или злее,

Втупя глаза и душой и телом недвижен?

Праведный неправедна, умный глупца имя

Наживет, если искать добродетель саму

Станет больше нужного, больше, чем пристойно.

20 Дивись богатству теперь, марморам и меди

Древним, и художества отменному делу;

Дивись бисеру, дивись тирейскому цвету;

Радуйся, что с глаз тебя целый не спускает

Народ, когда говоришь; беги с утра рано

25 На площадь и оттоль в дом поздно возвращайся,

Чтоб Муций с приданного поля больше хлеба

Не пожал. Подлейша он сущи тебя рода,

Гнусно, чтоб не он тебя — ты ему дивился.

Все, что кроется в земле, наверх взнесет время

30 И, что над ней высится, вкроет и вкопает.

Когда уж Агрипповым вратам и дороге

Аппиевой ты знаком довольно, всю славу

Твою высмотрит народ, принужден, однако ж,

Будешь сойти, куды сшел и Нума и Анкус.

35 Буде в почках иль в боку чувствуешь боль острый,

Отдалить ищи недуг; хочешь ли блаженным

Прожить — кто б то не хотел! — если добродетель

Одна лишь то может дать, сласти и забавы,

Благодушен, отложив, ея тщись держаться.

40 Мнишь ли добродетель быть пустое лишь имя,

Как древо священный лес — опасно стрегися,

Чтоб кто ранее тебя пристани не занял,

Чтоб ты торг не потерял Цибиры и Вифины,

Тысячу скопи талант, потом и другую,

45 И третью прибавь еще, и четверту к куче.

Царица бо деньга! род и жену с приданым,

И верность, и красоту, и друзей дарует;

Украшает денежных Пифо и Венера.

Каппадокийский король, рабами обильный,

50 В деньгах недостаточен, — не будь ему сходен.

Говорят, что некогда Лукулл, прошен бывши

Ссудить к зрелищной игре сто багряниц «Как то

Мне иметь, — сказал, — число так велико можно?

Однак, спрошусь у себя и все, что имею,

55 Пришлю». Отписал потом, что дома пять тысяч

Багряниц нашел и что все ль иль часть взять могут.

Убог тот дом, в коем нет много вещей лишних,

Невестных хозяину и ворам полезных.

Потому, если одно имение может

60 И сделать и сохранить блаженным, — трудися

Над всеми о том одном и не спускай с мысли.

Буде прибор или власть блаженство дать сильно —

Купим раба, кой бы нам имена гражданов

Сказывал и, тыча в бок левой, понуждал нас

65 Руку к безопасному подавать им ходу,

Кой на ухо б шептал: сей в Фабиевом силен

Колене, в Велинском — сей; всякому сей может

Докучник вручить пучки консульски и креслы

Похитить слоновые. Зови отцом, братом;

70 По возрасту всякого присвояй, лаская.

Будет тот, кто ужину и обед ест вкусный,

Блажен; пойдем с светом вдруг, куды нас обжирство

Поведет, начнем ловить и рыбы и звери,

Как преж сего делывал Горгилий, который

75 Рано с утра сквозь площадь, набиту народом,

Провожал рабов своих, тенета и жерди,

Чтоб народу показать, назад возвращаясь,

Купленную, на осле, одну дику свинью.

Надуты несваренным еще в брюхе еством,

80 Пойдем в баню, забыв, что прилично, что гнусно,

Достойны в Церетские вписаны быть книги,

Злонравны сопутники мудрого Улисса,

Что отечеству предчли возбраненны сласти.

Буде, как Мимнермус мнит, ничего приятно

85 Без любви и без игры — в них ты живи, здравствуй;

Если что лучшее сих правил знаешь — ласков,

Мне сообщи; если нет — пользуемся теми.

«Намерение Горациево в сем письме есть показать, что напрасно мы ищем истинное свое благополучие в знаменитых достоинствах и в богатстве; что все то, что рождает в сердце нашем боязнь, пагубно нам напоследок бывает; что та боязнь и желание рождается оттого, что мы легко чудимся, легко всяким вещам дивимся; что, следовательно, кто хочет быть истинно счастливым, должен отложить то удивление, которое совсем противно добродетели, которая в том состоит, чтоб иметь ум покойный и постоянный, ничем подвижный, ни устрашаемый, ни удивляемый».

Ст. 5–6. Что убо о земли мнишь дарах. «Сиречь о золоте, о серебре и о прочих рудах и вещах, которые она нам дает. Что о моря, богатяща индиян и аравлян крайних... То есть о бисерах, о жемчуге, который родится наипаче в Персидской морской пазухе и в Индейском море близ Зейландского острова».

Ст. 8–9. Дары народа благосклонного. «Дары его суть чины, достоинства, кои у римлян народ раздавал, и обыкновенно тем раздавал, кто меньше их был достоин».

Ст. 10. Равно дивится и он, как тот, что желает. «Кто боится убожества и отказа, дивится равно как тот, что желает чины и богатство; и как оба равномерно дивятся, так оба боятся равномерно».

Ст. 22. Тирейскому цвету. «Сиречь багрянице тирейской. Лучшие багряничные раковины находилися в Африческом и Тирейском море».

Ст. 31–35. Агрипповым вратам. «Porticus, портик, латинское слово, не значит прямо ворота, но предворотню. Два таких портиков Агриппа в Риме состроил: портик Нептунов и другой портик Агриппов... лежащий близ Панфеона, при входе Марсова поля. Гораций здесь говорит о сем последнем... Принужден, однако ж, будешь сойти, куды сшел и Нума и Анкус. Однако ж принужден будешь умереть. Все величество твое не избавит тебя от смерти, которой не минули Нума и Анкус, два славные римские цари».

Ст. 43. Чтоб ты торг не потерял Цибиры и Вифины. «Чтоб ты не потерял случай получить прибыток в торгу цибиринском и вифинийском. Цибира был великий город в Писидии, к востоку реки Ксанфа. Вифина, или Вифиния, страна в Малой Асии, между Пропонтиною и царством Понта, которому была смежна, сходбище для торгу всея Асии и Эвропы».

Ст. 44. Тысячу скопи талант. «Талант вместо талантов... Талант у древних иногда значит вес, иногда число денег, иногда монету».

Ст. 48. Украшает денежных Пифо и Венера. «Богатые люди и сладкоречивы и приятны. Пифо по-латински Suadela — богиня увещания; Венус — богиня любви и приятности».

Ст. 49. Каппадокийский король, рабами обильный. «Каппадокия — царство в меньшой Асии, меж Черным морем, малою Армениею, горою Тавросом и Галатиею. Каппадокияне почти все были рабы... денег у них столь мало было, что бык продавался по копейке, а человек — по четыре копейки. Потому Гораций право говорит, что каппадокийский король рабами обилен, в деньгах недостаточен».

Ст. 51. «Лукуллус был благородием, сладкоречием и богатством знатный римский воевода, над Африкою правительствовал правосудно и над Митридатом не одну победу одержал».

Ст. 63–64. Купим раба, кой бы нам имена гражданов сказывал. «Римляне, которые чинов добивалися и желали достать себе благосклонность народа, держали всегда при себе рабов, которых вся должность в том состояла, чтоб знать всех римлянов имена и оные господину своему сказывать, дабы сей мог всякого, своим именем и прозвищем называя, поздравить, понеже такое поздравление у римлян и у греков значило особливое почтение. Рабы те называлися номенклаторы».

Ст. 66–67. Сей в Фабиевом силен колене, в Велинском — сей. «Холоп то хозяину говорит, показывая сего и того мещанина. Колено Фабиево так названное от семьи Фабианов, которая была того колена. Колено Велиново имя взяло от озера Велина в стране Сабинской».

Ст. 69. Докучник. «Importunus, неспокойный, упрямец, который охотно всякому досадить ищет и противится всякого желаниям. Пучки вручить консульски. Пучки лоз, которые пред римскими консулами нашивали ликторы в знак их власти... Креслы слоновые... были знак вышних римских достоинств, как, например, консульского, преторского, эдилского и проч.».

Ст. 81. «Церес был нарочитый город в Тоскане, которого жители за бунт лишены голоса в собраниях римских. Потому, когда ценсоры римские отымали какому гражданину голос и объявляли его обесчещенным, называли то действо: вписание в книги Церетские, и книга, в которую имена таких шельмованных вписывалися, называлася... таблицы Церетские».

Ст. 84. Мимнермус. «Стихотворец Ионийский, который жил во временах Крезуса и Солона, слишком за 600 лет прежде Спасителева пришествия. Сей стихотворец крайнее блаженство поставлял в сластолюбии, сиречь в играх, в забавах, в любви, одним словом в насыщении всякой похоти... Из всех Мимнермовых сочинений к нам малые частицы только дошли, из которых видно, однако ж, его высокое искусство. Удивительно удачлив он был в описании забав и похоти».

Писем книга 1

ПИСЬМО XX К своей книге

1 К Вертумну, книга моя, кажешься и к Яну

Смотреть, хочется тебе, сиречь, показаться

Чиста и украшена у Сосиев в лавке,

Ненавидишь ты замок и печати, кои

5 Смирным приятны детям. Скучаешь немногим

Быть показана, и над всем площадь почитаешь.

Не к таким воспитана от меня ты нравам;

Ин пойди, беги, куды тянет тебя воля, —

Выпущенной, уж тебе возврату не будет.

10 «Что я, бедна, сделала? что, — скажешь, — желала?»,

Когда кто подосадит тебе; а ты знаешь,

Как я сам, любовник твой, когда мне наскучишь,

Тебя, сжимая, верчу. Если меня ярость,

Котору вина твоя вспалила, не нудит

15 Слепо прорекать твой рок: любима ты Риму

Будешь, пока новости твоей не падет цвет,

Когда ж, измята в руках черни, впадать станешь

В презрение, или моль, праздна, молчалива,

Кормить станешь, иль, сальна, сошлешься в Илерду,

20 Иль в Утику побежишь, — тогда твой презренный

Советник станет тебе со всех сил смеяться,

Как тот, что упрямого, прогневався, в пропасть

Сам спихнул осла своего; кто бо против воли

Собственной кого спасти трудиться похочет?

25 И то станется тебе, что, когда уж старость

Достигнет заиклива, детей учить станешь

Первым основаниям учения в дальных

Улицах. Когда же зной солнца приумножит

Слушателей, скажи им, что был свобожденник

30 И скуден родитель мой; я большие крылья,

Чем гнездо было мое, протянул, и тем ты

Добродетели придашь, что роду отымешь;

Скажи, что я нравен был римским так в военных,

Как и в гражданских делах начальнейшим мужем,

35 Мал телом измолоду, сед, снося зной солнца

Без трудности, к гневу скор, но скор же смириться;

Если кто по случаю спросит мои лета,

Скажи, что исполнилось сорок и четыре

Декабрей в самой тот год, когда консул Лоллий

40 Товарищем себе быть Лепида доставил.

«Нетрудно усмотреть, что сие письмо служило предисловием в книге, в которой собраны были Горациевы творении. Говорит он в той книге как к сыну, который, наскучив жить под опекою и надсмотром отцовским, ищет скинуть узду и на волю выйти. Отец ему изъясняет, в какие бедства он себя подвергает, и напоследок, не могучи его унять, дав ему некие наставления, пущает его на волю».

Ст. 1. К Вертумну, книга моя, кажешься и к Яну смотреть. «На площади римской к концу тосканской улицы стояло два кумира, один бога Вертумна, а другой бога Януса; все то место окружено было лавками книжников и других торговых людей».

Ст. 2–3. Хочется тебе показаться чиста и украшена у Сосиев в лавке. «В латинском стоит: хочется тебе выставленною быть на продажу, очищенна губкою Сосиевою. У римлян книги писывалися на пергаменте, которого книжники губкою, так называемым ноздреватым камнем, очищали, чтоб способнее по нем писать. Писали же на оной страницу листа, а другую выкрашивали красною или желтою краскою и, лист к листу склеив, свертывали в сверток, который покрывали кожею, на которой золотыми словами означали титло книги. Изрядно и вразумительно тому, кто помнит наши старинные столбцы, которые во всем сходны тем римским книгам, кроме того, что писаны по бумаге. Сосии, два брата, были славнейшие книгопродавцы».

Ст. 19. Сошлешься в Илерду. «Илерда — город в Ишпании, ныне Лерида».

Ст. 20. В Утику побежишь. «Книжник пошлет тебя в Утику, город в Африке, чтоб ты забавляла африканцев; ибо книжники отсылывали в дальние провинции книги, которые не можно было продать в Риме».

Ст. 22–23. Как тот, что упрямого. «Гораций притчу здесь напоминает, в его временах знакомую, в которой сказывалося, что человек некий, видя своего осла на краю ужасной пропасти, всеми образы оттянуть его старался, но осел упрямился его воле следовать, напоследок человек, рассердився, пихнул его в пропасть».

Ст. 27–28. В дальних улицах. «Сиречь в самых подлейших школах, где учат худые учители простого народа детей...».

Ст. 28–29. Когда же зной солнца приумножит слушателей. «Понеже училища лежали в низших местах, как скоро солнце, поднявся, горячо становилося, много людей схаживалося туда, ища холодок и желая слушать в то же время чтение стихотворцев».

Ст. 29. «Свобожденник, слово от меня вновь употребленное, которым изображаю латинское libertinus. Либертины называлися рабы, на волю пущенные».

Ст. 30–31. Я большие крылья, чем гнездо было мое, протянул. «Я рожден от отца свобожденника, в малом имении трудами своими, своими сочинениями достал себе славу и богатства, род мой превосходящие».

Писем книга II

ПИСЬМО I К АВГУСТУ

1 Когда столь важны дела и столь многи правишь

Ты один, ружьем щитишь царство, исправляешь

Законами, и красу в нем нравами множишь.

Пользе общества бы я, Кесарю, нанес вред,

5 Если б утратил твое время долгим словом.

Ромул и вольный отец, и с Кастором Полукс,

По чудных действах в богов приятые храмех,

Пока с людьми на земле живучи, жестоки

Войны вершили, поля населяли, грады

10 Сзидали — достойное получить заслугам

Благодарство не могли. Той, что злую идру

Сокрушил и страшные одолел уроды

Предуставленным с небес трудом знаменитым,

Узнал, что лишь смертию зависть смирить можно.

15 Кто искусство под собой прочих подавляет,

Блистанием тот своим раздражает, он же

Мертвый будет уж любим. Тебе мы живому

Почесть благовременну воздаем, сзидая

Олтари, на них твоим именем клянемся,

20 Признавая, что тебе ни минувши веки

Видели, ни будущи увидят подобна.

Но сей народ твой, в одном умный, правосудный,

Предпочитая тебя греческим и нашим

Вождям, о прочем судит образом не тем же.

25 И то лишь хвалит одно, то лишь одно любит,

Что далеко отстоит, что давно минулось;

Столь сильный друг древности, что готов божиться,

Что на Албанской горе музы сами склали

Десятьми сочиненны мужами законы,

30 И договоры царей с народом габийским

Иль с суровы сабины, и первосвященник

Книги, и старинные гадателей свертки —

Буде для того, что сколь старее, столь лучше

Греков сочинении и римлянов книги.

35 На тех же весить весках хотим — уж не нужно

И нечего говорить, — прямо сказать можем,

Что мягки в сливе ядро, скорлупа в орехе,

Что мы наверх уж дошли счастья и искусней

Боремся, пишем, поем мазанных ахивов.

40 Буде стихи, как вино, лучше становятся

Со временем, знать бы я хотел, в сколько точно

Лет стихи могут достичь вышню свою цену.

Списатель. что за сто лет назад уж скончался,

К древним и совершенным иль к новым и подлым

45 Писцам должен быть причтен? Уставим известный

Предел, чтоб весь спор пресечь. Добр есть тот и древен,

Кому уж исполнилось сто лет совершенно.

Что ж, кому недостает один год иль месяц,

К коим причислить его — к древним стихотворцам,

50 Иль к тем, коих и наш век и потомство презрит?

Изрядно меж древними того почесть можно,

Кому нестает один год иль один месяц.

Позволенным пользуюсь, и, как с хвоста конска

Выдирая волосы помалу, помалу,

55 Один за одним я год из ста убавляю,

Пока обманут падет, подобно громаде,

Что осыпается в круг, тот, кто к летописцам

Прилеплен и по годам ценит добродетель,

И дивится лишь тому, что уж Ливитина

60 Богиня освятила. Энний мудрый, храбрый

И второй Омир, словам судей буде верим,

Мало кажется тужить, чем сны Пифагорски

И обещанья свои вершиться имеют.

Невия в руки никто не берет, но знают

65 Все наизусть, как бы он новый был, столь святы

Все древние стихи. Сколь часто спор идет,

Кто лучший из двух творец: Пакувий иль Акций?

Мудрости — той, высоты — сей славы одержит.

Соравняется почти Афраний Менандру;

70 Плавтус сицилийского следы Эпихарма

Сблизи топчет и спешит к цели своей прямо;

Цецилий в движении страстей превосходит,

Нравов в описании искусством — Теренций.

Сих твердит, сих в зрелищах, всегда люду тесных,

75 Смотрит державный Рим, сих имеет и числит

Творцов с веку Ливия до самых дней наших.

Народ право иногда судит; иногда же

Грешит. Если древних так хвалит стихотворцев,

Если так дивится им, что ничто над ними,

80 Ничто равно чает им — судит он неправо;

Если некои места в них, мерой и старым

Слогом изображенны, многие суровым,

И многи подлым весьма признает--рассудным

Себя являет, со мной и с правдою судит.

85 Не настою, ни сужу, что гнушаться должно

Ливия стихов, кои, помню, мне, младенцу,

Твердил к ладоням моим нещадный Орбилий;

Но дивлюсь, что оные кажутся исправны

И красивы, и совсем везде совершенны.

90 Если складна одна речь, если в них проглянет

Нарочитый стих другой — неправо всю книгу

Затем станем выхвалять и ценить высоко.

Того я снесть не могу, что хулят, пятнают

Книгу не затем, что та груба, некрасива,

95 Но для того, что она писана недавно,

Ни древним прощение требует, но славу

И награду. Если б я хотел сумневаться,

Прямо ль басни Аттовы идут по шафрану

И по цветам, почти весь синклит сановитый

100 Вскричит, что я потерял весь стыд, охуляя

То, что поважный Есоп и Росций премудрый

Представили в зрелищах действием искусным;

Иль для того, что одно изрядно лишь мнится

Ему то, что возлюбил, иль затем, что стыдно

105 Кажется согласовать мнению молодших

И признавать, что забыть в старости то должен,

Что в молодости своей с трудом перенял он.

Кто ж Нумы творенье салийское хвалит,

И тем тщится показать, что он один смыслит

110 То, что, равно как и я, подлинно не знает;

Не мертвым он угождать и славу дать ищет,

Но нас, живых, укорять, нас и труды наши

Ненавидит с завистью. Если б столько грекам

Была ненавидима новость, сколь меж нами,

115 Что теперь бы древнего мы уже имели?

Что к общей пользе могли б всяк читать особно?

Как скоро, кончав войны, Греция в забавах

Упражняться начала и, счастьем обильным,

Впадать в сластолюбие, горячую склонность

120 Показала то к коням, то к единоборцам,

Резьбу, мрамор и костей слоновых взлюбила,

Втупила на живопись и ум свой и очи,

Услаждалась зрелищем, и звуком свирелей,

И, как маловозрастно дитя, что играет

125 При грудях кормилицы, что жадно желала

Достав, и насытився того, — возгнушалось.

Нет того, что мы любить или ненавидеть

Вечно можем. Долгий мир и долгое счастье

Непостоянство рождать такое обыкли.

130 В Риме долго обычай бывал и забава

Иметь с утра самого отворенный дом свой,

И законы изъяснять тем, которы помочь

Законов и знание нужно себе мнили,

Надежным лишь людям в долг давать свои деньги,

135 Слышать стариков совет, наставлять молодших,

Как растить имение, как умалять страсти.

Непостоянный народ отменил ту склонность,

К одному уж прилежит только стихотворству,

Дети и суровые отцы, уж листами

140 Венчанны, на ужине стихи сочиняют.

Я сам, что век не писать стихов обещался,

Лживей парфян становлюсь, и пред всходом солнца

Прошу бумагу, перо и ящик чернильный.

Кто неискусен в морском деле, не берется

145 Корабль править. Не дает больному лекарство

Разве тот, кто знает дать; врачи обещают

То, что зависит от их нужного искусства;

Кует железо кузнец; плотник бревно тешет;

Стих сплошь и ученые и невежды пишем,

150 Сколько, однако, добра в себе заключает

Порок сей и легкое безумство, — послушай.

Стихотворец редко скуп и богатства жаден;

Стихи любит; об одних стихах он печется,

Урон всякий, побег слуг, пожар опечалить

155 Не могут; ни другу он, ни питомцу козни

Век не строит; зелием кормится и черным

Хлебом. Хотя он ленив к войне и негоден,

Полезен отечеству, буде ты признаешь,

Что великим малые вещи пособляют.

160 Уста шепетливые, нежные младенца

Складно речь изображать стихотворец учит;

В самом мягком возрасте от скверных отводит

Речей ухо, и потом сердце исправляет

Сладким наставлением, изгоняя зависть,

165 Суровость, гордость и гнев. Поет дела славны,

Собит наступающим временам примеры,

И убогим и больным подает отраду;

Чистых юнош и девиц, мужа неискусных,

Лики кто бы научил священным молитвам,

170 Если б не произвели музы стихотворцев?

Просят чрез них лики те помочь, чрез них чувствят

Бога присутствующа исполнять их просьбу,

С небес умоляют дождь мудрою, умильны,

Мольбою, опасные отгоняют бедства,

175 Отвращают недуги, мир нам доставляют;

Чрез них венчают плодов изобильством лето;

Стихами вышни боги, стихами подземны

Умилостивляются и гнев свой смиряют.

Земледельцы древние, сильны телом люди

180 И малым счастливые, собрав свою жатву

И в те праздничны дни дать отдых ища телу

И уму, кой в надежде конца труды сносит,

С сотрудившимись, с детьми, с верною женою

Земле — свинью, молоко — Пану приносили,

185 Вино и цветы — духу, кой помнит сколь жизнь кратка.

В таких изобретенна забавах отважность

Фесценински на стихах деревенски брани

Произвела, коими взаимно друг другу

Против ответствовали тые поселяне.

190 Вольность та долго, на всяк год возобновляясь,

Приятно шутила в них, пока уж игра та,

Свирепей став, в явную ярость обратився,

Честным домам досаждать стала безвоздержно.

Жалобу принесли те, которых кровавый

195 Зуб той узрыз, и прочи, коих не коснулся,

Участие приняли в общем уж опастве,

Так, что уставлен закон и казнь на тех, кои

Стихи станут сочинять кому в укоризну.

Склонность творцов тогда страх отменил уж казни,

200 Хвалить и забавить те принуждены стали.

Греция, плененная, гордого пленила

Победителя свого и ввела науки

В дикую Италию; тогда спадать стали

Суровы сатурнские стихи и прогнала

205 Искусная чистота грубость и яд древний.

Долго, однако, потом стояли и ныне

Еще не изгладились следы поселянства,

Ибо поздно римляне греческие книги

Честь стали и по войнах пунических только,

210 В покое видя себя, искать прилежали,

Что полезного в себе Софокл, Есхил, Феспис

Содержат; тогда ж они на свой попытались

Язык сочинения перевесть творцов тех,

И нравился им свой труд, ибо народ римский

215 С природы умом высок, острый и довольно

Плачевну изображать суровость угоден,

И смеет удачливо, но скрести стыдится

И боится, пишучи, поправлять и херить.

Мнится, в сочинении комедии мало

220 Быть трудности, для того что в ней слово идет

Часто о подлых делах и обыкновенных;

Но столь больш она трудна, сколь меньше надежды

Прощение получить, когда неисправна.

Смотри, Плавтус каково нрав изобразует

225 Юного любителя, отца домостройна

И хитрого сводника; смотри, сколь Доссенус

Жадными искательми обедов докучен,

Сколь он, оплошно обут, по полку тащится;

Видно, что деньги копить он лишь суетится,

230 Беспечален — прямо ли, криво ль повесть идет.

Кого на позорище ветреная славы

Колесница вознесла — от лица зависит

Зрителей его покой: буде те зевают —

Унывает; дуется — когда те прилежны;

235 Столь мала, сколь легка вещь сильна и довольна

Уничижить иль вознесть славолюбно сердце.

Я охотно отстаю от всякой потехи,

Если с отказу венца сохнуть я имею,

Иль разжиреть, когда той будет мне дозволен.

240 Часто еще смелого стихотворца гонит

И страшит то, что числом большие, хоть честью

Подлее и нравами грубые невежи,

И всегда готовые с всадниками в драку

Вступить, буде спорят им, в средине игрища

245 Медведя или борца требуют предерзко,

Ибо услаждается чернь вещми такими;

Да и сами всадники уже ждут утеху

Не от ух, но от очей, которы не сильны

Дать разве минучее и тщетно веселье.

250 Четыре иль более часов занавеска

Опущена и стоят действители немы,

Пока бегут конницы полки и пехоты.

Тащат царей за плечми с связанными руки,

Едут возы разные, и корабли плавлют,

255 Несут плененный Коринф из слоновой кости, —

Если б Демокрит еще в живых был, смеялся б,

Видя, что целый народ глаза свои втупил

На зверя, составленна с рыси и верблюда,

Иль на белого слона. Гораздо прилежней

260 На народ бы он смотрел, чем на игру саму,

Больше в нем, чем в зрелищи, находя забаву.

Повести ж писателя возмнил бы глухому —

Рассказывать баснь ослу, и правда, кой силен

Голос грохот зрелищей преодолеть наших?

265 Гарганск лес реветь возмнишь, иль море тосканско —

С таким шумом смотрятся игры, и искусства,

И богатство, с чуждого принесенно края.

Оным преискрашенный действитель, как скоро

Предстанет на зрелище, народ тотчас руки

270 Сложит, удивляяся. Промолвил ли слово? —

Нет еще! Чему ж народ столь сильно дивится? —

Шерсти, тарентинскою выкрашенной краской,

Котора фиалкову цвету подражает!

Но дабы не чаял ты, что я осуждаю

275 С зависти ремесло то, в коем успевают

Другие и кое я отправлять не склонен,

Ведай, что мне кажется, что и по веревке

Ходить стихотворец тот может, кой напрасно

Силен в сердце возбудить моем беспокойство,

280 Раздражить, и усмирить, и ложными в мал час

Страхами меня, как волхв искусный, наполнить,

И то в Афинах меня, то в Фивах поставить.

Но если Аполлина достойный дар хочешь

Дополнить ты книгами и дать стихотворцам

285 Нову силу восходить на верх Еликона

Вечно зеленеюща, Кесарю, потщися

Благосклонно облегчить нужду и тех, кои

Читателю вверить свой труд предпочитают,

Чем гордого зрителя претерпевать нежность.

290 Правда (чтоб и о себе не минуть мне слово),

Часто много мы себе, сами стихотворцы,

Зла приключаем, когда тебе, утружденну

Иль упражненну в делах важных, мы приносим

Книги свои; когда мы в досаду приймаем,

295 Если кто из друзей смел осудить один стих,

Когда уж прочтенные стихи повторяем

Непрошенны, когда мы жалуемся горько,

Что наш в сочинениях наших труд не виден

И не примечается скрыто в них искусство,

300 Когда льстим себе, что ты, как скоро услышишь,

Что знаем стихи писать, тотчас ты собою

Должен нас в милость принять свою благосклонно,

И нужду нашу прогнать, и писать заставить.

Нужно, однако ж, тебе совершенно вызнать

305 Певца добродетели, искушенной в мире

И в войне, чтоб не предать ее стихотворцу

В руки недостойному. Александр великий,

Взлюбив Херила, ему за стихи нестройны

И грубые царский дар дал — много Филиппов.

310 Но как чернило пятнит чего ни коснется,

Так худой творец дела худыми стихами

Помрачает славные. Тот же Александр царь,

Кой столь дорого купил так смешную книгу,

Указ выдав, запретил, чтоб, кроме Апелла.

315 Никто писать, ни кроме Лисиппа из меди

Лицо сильного дерзал вылить Александра.

Если бы того царя разум, столько острый

В художеств различии, хотел ты заставить

О книгах и о дарах судить девяти сестр,

320 Клялся б ты, что в грубых он родился Беотах.

Тебя же не остудят суд твой и обильны

Дары, коими себе в славу наградил ты

Любезных тебе творцов Варья и Марона,

Да и подлинно, не столь медные кумиры

325 Изображают лица черты совершенно,

Сколько в сочинениях своих стихотворцы

Знаменитых людей уж и нрав изъявляют;

Ниже бы я предпочел подлые сатиры

Сочинять, чем важные описывать действа.

330 И земли пространные, и реки, и царства,

Варвар покоренные, и сильные твержи,

Горам наложенные, и войны, тобою

Совершенны счастливо от восток до запад,

И заключенны врата миростража Яна,

335 И римску в твоих руках власть, парфянам страшну.

Если б воли равная во мне была сила.

Но ни подлые стихи твоему приличны

Величию, ниже я дерзаю приняться

За дело, кое мои силы превосходит;

340 Знаю же, что глупая прислужлввость скучит

Тем самим, коих ласкать чаем, наипаче

Когда стихами свою ревность являть ищем.

Доле помним и скорей то перенимаем,

Чему смеемся, чем то, что мы чтим и хвалим.

345 Я и себе не хочу докучной прислуги:

Ни в воску видеть себя вылита дурнее,

Ни выхваленным в стихах глупых быть желаю,

Чтоб не краснеть мне с такой почести обильной;

И с писцом моим в один ящик непокрытый

350 Уклав меня, не снесли в ряд, где продаются

Ладан, перец, и духи, и прочие вещи,

Кои ввертываются в негодну бумагу.

«В сем письме Гораций с краю до другого насмевается римлянам в суде их о стихотворцах, но притом многими преизрядными о стихотворцах рассуждениями наполнено; не забыты искусные похвалы Августу Кесарю, которого наконец увещавает ободрять стихотворство своим великодушием».

Ст. 1. Когда столь важны дела и столь многи правишь ты один. «За 17 лет прежде писания сего письма римляне вручили Августу Кесарю всю самодержавства власть, прося его, чтоб на себя одного все правительство государства принял».

Ст. 6. Ромул и вольный отец, и с Кастором Полукс. «Ромул, создатель города Рима, первый король и основатель римского царства, по смерти в число богов вписан. Вольный отец, сиречь Бaxyc... который у язычников почитался богом вина и вождем муз... Кастор и Полукс — дети Ледины, которая породила их в двух яйцах, один зачатой из Тиндара, ея мужа, а другой Юпитера, который Леду прельстил в образе лебедя. Оба те братья следовали Ясону в Колхиду для добычи златого руна. По смерти названы морскими богами, и римляне почитали их своими покровителями».

Ст.11. Той, что злую идру сокрушил. «Сиречь Еркуль <Геркулес>...».

Ст. 17. «Августу Кесарю при животе его поставлены капищи, жертвы приношены, и имя его как божие призывано. В его время тиснены медали с надписью: богу Августу. Почесть благовременну. Благовременну, ибо при животе твоем, не упуская времени, заслугам мзда следует».

Ст. 28. На Албанской горе. «Гора Алба близ Рима».

Ст. 29. Десятьми сочиненны мужами законы. «В 302-м году по создании Рима римляне, кои до тех управлялися весьма неисправными законами, которые называли священными и царскими, послали в Грецию трех посыльных для испытания Солоновых уставов. По возвращении посланных за теми уставами учреждены децемвиры, то есть десять мужей с полною властью для расположения оных уставов в порядок и для предложения народу».

Ст. 30–31. Договоры царей с народом габийским, иль с суровы сабины. «О тех мирных договорах слово идет, которые Ромулус с сабинами, а Тарквинус Гордый с габийцами заключил. И первосвященник книги. Книги первосвященников, сочиненные Нумою, вторым королем римским, и в которых было уставлено все то, что к богослужению принадлежит».

Ст. 39. «Ахивы то ж, что греки; а для того мазанны, что прежде борьбы обычай имели тело мазать маслом деревянным».

Ст. 59–60. «То есть дивится лишь тому, что писали умершие творцы. Либитина — богиня умерших».

Ст. 60. Энний мудрый, храбрый и проч. «Гораций способом здравого смысла доказал, что древность сочинения цену того не прибавляет, то же подтверждает и образцом Энния, древнего латинского стихотворца, который между всеми современными себе превосходил и мудрецом и вторым Омиром себя быть хвастал, худо то свое имя защищает в своих творениях».

Ст. 61. Словам судей буде верим. «Судьи, кои о состоянии и доброте книг судят, критиками называются у латин и других народов; мы не имеем сему имени другое равносильное».

Ст. 62. Сны Пифагорски. «Мнение Пифагорское о переселении души из тела в тело, которого Енний держался».

Ст. 64. Невия в руки никто не берет. «Гораций, показав мнение критиков о Еннии, желает говорить о Невии, другом старинном стихотворце: „Невия никто в руки не берет, никто не читает". Но суперник Горациев, речь перебив, тотчас ответствует: „Но знают все наизусть, и как бы его сочинении были свежие, отчего ты можешь судить, сколь святы всякие древние стихи"».

Ст. 68. «Пакувий и Акций были два старинные римские стихотворца. Оба знамениты сочинением трагедий. Пакувий жил около 154 лета прежде рождества Христова, сказывают его племянником, от сестры Енния, стихотворца. Акций жил около 171 лета прежде рождества Христова. Цицерон и Квинтилиан много выхваляют его трагедии».

Ст. 69. «Афраний был древний римский стихотворец, Менандр — греческий; оба прилежали сочинению комедий, и Афраний в своих употреблял римскую епанчу, toga, тога называемую, и для того его комедии Togatae именованы. Афраний жил около ста лет прежде рождества Христова, и сего гораздо Цицерон и Квинтилиан выхваляют. Менандр многую славу у греков заслужил. Родился в 342 годе прежде рождества Христова. Умер в 292 или в 93. Превосходство его сочинений заслужили ему имя князя новой комедии».

Ст. 70. Плаутус Сицилийского. «Плаутус <Плавт> и Эпихарм — другие два списателя комедий: первый — латинской, другой — греческой. Плаутус умер около 184 лета прежде рождества Христова. Эпихарм, уроженец из острова Сицилии, жил во временах Пифагоровых, около 450 лет прежде Христа...».

Ст. 71. И спешит к цели своей прямо. «Плаутус в своих комедиях больше действа, чем слов употребляет, не оставляя зрителей унывать, но беспрестанно их приближая к решению басни».

Ст. 72–73. «Стаций Цецилий — стихотворец латинский, сочинитель комедии, многой у древних славы над прочими превосходил в расположении басни, поважностью, силою речений, удобных в зрителях желаемые страсти производить. Теренций родом африканец, из города Картагины, сочинил 6 комедий, которые и до наших времен дошли; искусен весьма в описании нравов человеческих. Хотя чужестранец, столь чистым языком латинским стихи его писаны, что Цицерон, почтительнейший в том деле судия, называет его лучшим списателем латинского языка... Цецилий жил в 179-м году прежде рождества Христова. Теренций умер в 159».

Ст. 76. С веку Ливия. «С самого времени Ливия Андроника, первого римлянина, которого бы стихотворцем называть было можно и который начал играть свою первую комедию год спустя после первой картагенской войны, то есть в 514 годе по создании Рима. Ливий начал славен становиться около 244 лета прежде рождества Христова».

Ст. 87. Нещадный Орбилий. «Гораций был учеником Орбилия Пупилла... который в 50-е лето своего возраста училище завел в Риме в консульство Цицероново».

Ст. 98. «Титус Квинтиус Атто был стихотворец, сочинитель многих римских комедий, который умер за десять лет прежде Виргилиева рождения; назван Аттою для того, что был хром и не мог стоять на ногах... Потому Гораций искусно сим стихом о том несовершенстве стихотворца касается, как бы он говорил: если я скажу, что не знаю, прямо или криво хромоногий Квинтий идет по позорищу, цветами настланному и орошенному шафранною водою, все сенаторы безумным меня назовут...».

Ст. 99. Весь синклит. «Весь сенат».

Ст. 101. «Есоп <Эзоп> и Росций были два славнейшие действители всего Рима. Первого поважным Гораций называет для того, что страсти в зрителях возбуждал, или для того, что поважно стихи выговаривал. Росций был весьма, весьма учен, для того титлом премудрого почтен».

Ст. 108. «Второй римский король Нума учредил к служению бога Марса двенадцать священников, которых назвал salii — плясальщиками, и дал им молитвы самим и которые от тех священников певалися».

Ст. 117. Кончав войны. «То есть после Троянской и прочих войн, которыми, пока Греция была упражнена, не могла прилежать к распространению наук».

Ст. 142. «Парфянский народ весьма лживым почитали, для того что, по свидетельству Геродотову, учреждены были у них жесточайшие законы против лжецов».

Ст. 184. «Пан и Сильван — бог лесов, земель и плодородия».

Ст. 186–190. В таких изобретенна. «То есть в забаву свою те грубые пастухи и земледельцы перебранивалися на стихах и начальниками стихотворства были. Нетрудно судить, каковой грубости были те стихи, которые голое движение природы производило в мужиках, всякого искусства лишаемых, без всякого предыдущего размышления. Мы и сами много таких стихов имеем, которые суть вымысл простолюдного нашего народа и от которых можем о тех первых римских стихах судить. Например, я помню начало одной песни о браке царя Ивана Васильевича, которая, будучи довольно приметна, при сем оную приложу:

Как в годы то старые,

В времена было прежные,

При старом, при славном царе,

При Иване Васильевиче,

Соизволил да царь-государь,

Соизволил жениться-ста,

Не у нас в каменной Москве,

Да на той, на проклятой Литве.

Поймает да царь-государь

Марью Темрюковну,

Молодую черкашенку,

А за ней берет приданова,

Как на сорок бояринов,

Полтараста татаринов,

Шестьсот донских казаков,

Удалых добрых молодцов и проч.

Отважность фесценинская. Для того фесценинская отважность, что оные вольные и скаредные стихи выдуманы вначале от жителей города Фесцении в Тоскане... Оные стихи дали начало комедии, которая столько же груба и гнусна была, каковы суть наши деревенские игрищи. Когда же комедия римская в лучший порядок приведена, имя фесценинских стихов осталося одним срамным стихам, а наипаче тем, кои певалися на браках и которые гораздо были неприличны целомудренным ушам».

Ст. 197. Уставлен закон. «Закон двенадцати таблиц: „Ежели кто говорил или сочинил стихи против чести кого или в чью обиду, да будет казнен смертию»».

Ст. 199–200. Склонность творцов и проч. «Когда узаконена смерть против сочинений укоризненных, страх отменил склонность стихотворцев, и уже они принуждены стали сочинять стихи похвальные и которые б не досаждать, но забаву производить имели...».

Ст. 204. Сатурнские стихи. «Стихи фесценинские, о которых выше упомянуто, и сатурнскими, как бы сказать весьма древными и сочиненными в Сатурново царствование в Италии, называлися».

Ст. 209. По войнах пунических. «По войнах с картагинейцами».

Ст. 211. Софокл, Есхил, Феспис. «Три стихотворца греческие, знаменитые в сочинении трагедии. Феспис, за шестьсот лет прежде Христа, первый трагедии писать начал; Есхил около ста лет спустя оную исправил, и напоследок, в старость Есхилову, Софокл в удивительное совершенство привел».

Ст. 226. «Доссенус или Досунус — знаменитый списатель римских комедий. Столь мало способен был вымышлять новые характеры, что во всех своих комедиях вводил параситов, то есть похлебников, которые благосклонность и обеды чужие ищут всякими подлостями».

Ст. 228. «Полок в зрелищах называется место, на котором действители изображаю».

Ст. 238. С отказу венца. «С отказу похвал или впрямь с отказу венца, понеже стихотворцы за превосходные сочинении венец получали лавровый, равно как победители. В латинском вместо венца стоит лавр, palma».

Ст. 250. Четыре иль более часов занавеска опущена и проч. «Гораций здесь говорит, что часто живало, что среди комедии тот, кто ту народу давал, вываживал толпу действителей изображать триумф (сиречь въезд победный, торжество победное), который продолжался чрез четыре часа и больше, так что между тем комедия переставала и действители немы стаивали».

Ст. 265. Гарганск лес. «Лес, который стоит на горе Гаргане, превысокой и подлежащей непрестанным ветрам. Море Тосканское. Моря Средиземного часть, которая Тосканскому княжеству дотыкается».

Ст. 272. «...город Тарент особливо славен был деланием парчей шерстяных и краскою багряничною».

Ст. 285. «Геликон — гора в Греции, по баснословию древних — обиталище муз».

Ст. 307. Александр Великий. «Царь македонский, сын Филиппов, Дариев победитель».

Ст. 308. Взлюбив Херила. «Двое было Херилов, оба стихотворцы. Один весьма искусный и знаменитый, современный Фуцидиду <Фукидиду> и Геродоту, другой гораздо плохой, который пожил в временах Александра Великого».

Ст. 309. Филиппов. «Так называлась монета македонская, на которой с одной стороны было лицо царя македонского».

Ст. 313. Так смешную книгу. «Какова была Херилова, за которую Александр, сказывают, за всякий стих заплатил по одному филиппу».

Ст. 314. «Александр запретил всем живописцам, кроме славного Апелла, писать его лицо и, кроме Лисиппа, выливать оное в меди».

Ст. 319. О дарах девяти сестр. «О дарах муз».

Ст. 320. В грубых он родился Беотах. «Народ беотийский был грубейший из всех греческих; так, в пословицу вошло говорить: ухо беотийское — вместо уха грубого, нечуткого, неразличающего согласие, и свинья беотийская — вместо человека грубого, неискусного. Беотиа — знаменитая провинция греческая, в которой лежал славный город Фивы».

Ст. 323. «Луциус Вариус был знаменитый стихотворец во времена Августа Кесаря, которого панегирик описал; сочинил тот же и несколько трагедий. Виргилий Маро другой не меньшей славы стихотворец тех же времен. Его сочинений Енеида, Георгики и Буколики до нас дошли и чрез столько веков от всех народов читаны с удивлением и услаждением. Оба те стихотворцы были в особливой милости у Августа Кесаря».

Ст. 331. И сильные твержи, горам наложенные. «Сильные крепости, на горах построенные».

Ст. 334. И заключенны врата. «В Риме имелося капище, посвященное Янусу, богу войны и мира, которого ворота во время военное держалися всегда отперты, а во время мирное запиралися вовсе. Август в свое царствование дважды то Янусово капище затворял».

Ст. 335. И римску в твоих руках. «Парфяне, опасаяся, чтоб Август против них не поднялся, прислали ему назад знамена римские и полоненников в войне с Антонием и Крассом».

Из Буало

РЕЧЬ КОРОЛЮ{*}

1 Воин млады и храбры, мудрость в ти высока

Дает плод скорый, не так, как старость глубока;

Без помощников, един, богам подражаешь,

Правишь все сам собою, повсюду взираешь.

5 Царю великий! если здесь мое желанье

С почтением нудит мя имети молчанье, —

Не для того что б сердце к тому воспрещало.

Дать достойную жертву, ей, тебе пристало!

Но хвалить мало знаю, и муза боится,

10 Бежит: тяжкое бремя несносно ей мнится.

Лучи высокой славы тую осияли,

Коснуться ти не смеет: лавры б не увяли.

Ослеплен любовию быти не желаю,

Но по слабому смыслу бег свой размеряю;

15 Искуснее в почтении, неж други бывают,

Неприлично хвалами места исполняют,

Идуще в поле славы, куда мзда их нудит.

Твое имя без силы поэт не рассудит.

Дерзновенно всякий день уж тебе скучает,

20 Когда собственны дела твои вычитает.

Один высоким слогом стихи полевые,

Убрав в нову одежду, чает быть иные;

Тамо свои таланты вмещает всечасна,

Как же хвала воина с невеждой согласна?

25 Другой всуе прилежно конец стиха гладит

Сто раз с трусом и пилой — того не наладит;

О чем разум великий и выдумка нова,

Если тя зовет солнцем, скончавая слова.

Труды пренебреженны напрасно те рвутся,

30 Только лишь на свет выйдут — девять сестр смеются.

Никогда Каллиопа им не отвечает,

Пегас для них ленивый с крылы не летает;

Однако же, видя всяк гордость несказанну,

Мнил бы благость Парнаса чрез них ти посланну.

35 Чаются иметь конче уши Аполлона,

Определяя все так, как с самого трона;

Поверь, только то скажут, что под их державу

Фебус поручил оным хранить царску славу,

И твое имя с краю до другого краю

40 Бессмертно от их стихов, скоро скажут, чаю.

Но разве сие имя, его же свет сильный,

Коликим трудам грубым дает луч обильный?

Книгу их изданную стыдно читать миру,

В пыли гниющу, червям оставленну, сиру;

45 Под сению державы твоей прибегает,

Так, как древцо слабое в поле возрастает;

Без частливой подпоры, котора скрепила,

Падше бы все на землю, печально уныла.

Да не мнит кто, что перо в неправде дерзает

50 Хулить старание тех, кто ти угождает.

Известно мне, что между такими творцами

Аполлон добре знает, кто годен с хвалами;

И ведаю, какова в трудах живет сила,

Между Пелетие быть считают Корнила!

55 Но не могу стерпети, кто свыше науки,

Рифмы две прибрав, чает поймать стихи в руки,

Тебя хвалить силится, да потеет пуста:

Виргилием быть нужно, коли петь Августа.

Хвалю нравы монарха, что не мог взирати

60 Художника, дерзая что-либо писати

Неискусной рукою для жадной корысти,

Не оставлял портрет свой Аппелевой кисти.

Феба почти не знаю, плоды все суровы,

Между девяти сестр я еще житель новы;

65 Жду, чтоб муза дозрела, не так, как есть ныне,

Для тебя ону учу ко всякой причине.

Когда твоя десница, правяща народы

Стрелами, уставляет закон для свободы,

И, держа злых в неволи, казни даешь правы,

70 Тогда я пером смелым укоряю нравы.

Умерность и себе притом сохраняю,

Сердца моего тайность бумаге вручаю;

Нужно только один раз в стихах распалиться —

То, как весною пчела прилежно трудится,

75 Мед сладкий с разных цветов в улей к себе носит;

Нашего века глупость хулить желчна просит.

Пойду тамо повсюду, где охота клонит,

Хотя бег мой прямую дорогу уронит;

Мысль и перо свобожду, не стану держати,

80 Отважно по бумаге пущу их бежати.

Одно худо, что моя муза легко мыслит,

Все именем назовет, молчати не смыслит,

Стращает в сих временах разумы безмерно,

Белы, как снег, снаружи, а внутри суть черны.

85 Боятся, что хулитель, когда смелость примет,

Чаются — их работ тотчас маску сымет.

В нравах ищет порока, столько есть упрямы, —

Не вывел бы истину из глубокой ямы.

Все таковые люди, знав, что есть сатира,

90 Видят шутки; ступай в суд, больше нету мира!

Тяжко, сказывают, тем, кто умом пониже;

Смотри, как низвержено стало быть в Париже.

Хотя, слух мало идет, что творец желает

Играть Тартюфа, на что и людей сбирает,

95 Бегут, как люта зверя, иль чинят препону:

Поэт тот хулит небо, смеется закону.

Всуе кроют слабость, взяв другой вид худаго,

Ибо добре знает всяк— что ложь, что есть право.

Коль разум гордится, ей! ничего не стоит,

100 И плащ добродетели только его кроет;

А сердце уже знает, оно всему мера,

Коль закон осмевает, боится Мольера.

Но почто в рассуждении себя отделяю?

Царю великий, порок тот, что льстить не знаю;

105 Невежду не назову жителем Парнаса, —

Прилично ли мне делать из карлы Атласа?

Всегда в неволи другим рабам подражати —

Не хощу богам ладан напрасно кидати;

Чаю, никто не видал, чтоб в трудах, прилежно

110 Пишучи твою хвалу, да скрыл мысли нежно.

Как живет ни велика царственная сила —

Если б сердце стихами здесь не говорила,

Никая б благ надежда не могла заставить;

Кто ж принудит рифмами имя твое славить?

115 Но когда тебя вижу все разумно строя,

О своем величестве рачить беспокоя,

Не так, как другие, быть мнят в трудах препону,

Праздно дни провождают носящи корону.

Те видят твою мудрость и ея уставы,

120 Сколь обильно подданным ты желаешь славы.

Гордость Тибра и Таги презирать ти воля

И с пространного моря делать чисто поля;

Воины твои славны, напрягущи жилы,

Орлу возвращают все потерянны силы;

125 Даешь людям законы, наводя фортуну;

Корабли твои грозят самому Нептуну;

Ветр презирая, злато и сребро находят,

С востока до запада повсюду те ходят.

Тогда, не справясь Феба, так ли мне писати,

130 Муза моя ревнует только хвалу дати;

Потом разум приходит, помощь обещает, —

Намерение видя, труды запрещает,

Изъясняя мне при том, что услуги милы,

Да их нужно оставить, коли нету силы.

135 Тотчас страшуся слышать и, дух весь смущенный,

Оставляю то бремя, которым прельщенный;

Далее уж не пишу и все скончеваю, —

Будто сплавец средь моря, гибель избегаю,

Лишь только брег стал видеть, где того не числит,

140 И, хотя вплавь далеко, однак, спастись мыслит.

Хотя речь сия прежде других стихов поставлена, однако она не первая; творец сочинил ее в начале 1665 году, который уже пять сатир сделал. В том же году сия речь вмещена в стихотворное собрание прежде, нежели творец имел время оную исправить; потому сам ее напечатал в 1666-м году с первыми седмию сатирами. Рение <Ренье> в зачале у своих стихов также под сим титулом писал к Генрику IV.

Стих 3. Без помощников един. После смерти кардинала Мазарина, случившейся в 1661-м году, король, тогда будучи 22 лет с половиною, не хотя более имети первого министра, начал править сам собою.

Стих 4. Правишь все сам собою. Подражание Горацию, L. II. Ер. II, ст. 7: «ot susteneds et tanta negotia sopus». Здесь приметить можно, также и в других многих местах, что наш творец подражати древних тщался. Всех превосходит над оригиналом: или мысль исправляя, ставя ону в удобнейшем месте, дает больше силы, или, выражая острейшими словами и новыми виды, весьма украшает.

Сам говорит о таких подражаниях, что то ни подражанием, но прибавкою против своего оригинала назваться может.

Стих 6. С почтением нудит мя. Здесь видеть можно, что уже творец сочинил другие стихи еще прежде сего разговора.

Стих 10. Бежит, тяжкое бремя. Некоторые критики порочили сей стих, требуя, что нельзя сказать «тяжкое бремя»; однако ж говорят: «сие бремя весьма тягостно». Такая экспрессия кажется ничего неправильного в себе не имеет, и на герб сему ж подобную употребил: «Mais si la jog du terre d’une charge si grande venue à monde...», т.е. если тягость столь великого бремя дерзновенную моему противна бывает и проч. Де Маретс в 1674-м году публиковал свою работу, названну «Защищение героической поэмы с некоторыми примечаниями на стихи господина д***». Стихами и прозою он трудился вместе с дюком Неверсом и аббатом Тестю.

Господин Деспро часто пользовался их критикою, некоторыми примерами. Наше сие примечание «тягость бремяни» у них не ускользнуло. Комментарий господина Деспро требует, что сия экспрессия всюду годится, ибо нет никоего единства между сими двумя фразисами; важности бремени значит вес, который в нем находится, а тягость изъявляет, что носить неудобно тому, кто его подъемлет.

Стих 11. Лучи высокой славы. Стих сей и следующий в первых эдициях поставлены были тако: «et ma pente mal-propre».

САТИРА ПЕРВАЯ

1 Дамон, творец великий, парнасское чада,

Забавлял долго дворец и жителей града,

Одет только рубищем, чуть прикрыто тело,

Без платья ходил летом и зимою смело;

5 Видны кости сухие и лицо все бледно;

Хотя везде той славен, да платье столь бедно;

Устал сочинять рифмы, пожитки теряя,

Наэанял во всех местах, чем платить не зная;

Нет ни денег, ни платья; что ж пришло начати?

10 Взяв одну свою бедность, умыслил бежати.

От приказов далеко в чистом поле бродит,

Ищет себе покоя — да нет, не находит.

Не ждет, чтоб судейская неприятна сила,

Поймавши, в тюрьму вечно его засадила;

15 Иль бы злы рассыльщики незапно напали,

Ругайся бесчестно, лавры с него сняли.

День, в который побежал, слабы, чуть дыхает,

Так, как великопостник пост свой скончавает,

А сердце трепещет с гневу; распаливши очи,

20 «Прости, -сказал печально, — терпеть нету мочи;

Если здесь моя муза не знает свободы,

Достоинство и разум не в те зашли годы, —

Говорит стихотворец и всех проклинает, —

Видно, что добродетель здесь жить не желает;

25 Пойдем где-нибудь искать каменные горы,

Там ни солдат, ни писец не прийдут, как воры;

Престанем просить небо, что сердце желает,

От злого времени там сень нас прикрывает;

Когда еще свободен своими делами,

30 Тело не скорчилося старыми годами,

Крепко ступают ноги, не хотят упасти,

Дней моих еще Паркам осталось что прясти,

В бедном своем несчастьи мыслить мне свободно;

Пусть живет здесь Фабиус, коль ему угодно:

35 Целый миллион денег он умел накрасти

И с последних копеек знал в гра́фы попасти;

Не замай и Тулия, что хитрость снедает

Больше, неж война и мир беды налагает;

Он все свои доходы по азбуке справил,

40 Так велики, что целый Калепин составил.

Пусть царствуют в местах сих; знать, для них есть право;

Мне что делать в Париже, коли жить не здраво:

Обманывать, лукавить, ни манить не знаю.

Хотя б сделать то и мог, да нет, не вступаю;

45 Склонности есть противно, чтобы мне трусити,

При глупце гордом для мзды век свой проводити.

Или стихи посылать то в Лондон, то в Вену,

Продавать их за деньги, кто даст больше цену.

В такой низкой степени спесивится муза —

50 Высокомерна душа живет у француза;

Именем все назову, та во мне примета,

Кличу я кошку кошкой, а вором — Ролета.

Угождать любовнику смысл не успевает,

Не знаю в том силы, что метрессу склоняет;

55 И здесь беден с печали, нету за мной дела;

Живу в Париже, власно как душа без тела.

Но почто добродетель, скажут, одичала?

Знать, она в богадельну куда забежала,

Богатому спесцою можно быть бесспорно,

60 А бедному нужно жить низко и проворно.

Тем творец себе найдет, чтоб люди любили,

Коли звезды бессчастна его учинили;

Видим, что предел странный железного века

Тотчас возвысил князем проста человека, —

65 Так-то добродетелью фортуна играет,

Часто доброго низит, злого возвышает;

Богатая ливрея с разными цветами,

Везут его в карете шестью лошадями,

Если б не в царских правах глупые советы

70 Несколько раз нанесли бессчастны наветы,

То б, чаю, непрестанно между нами зрился,

А теперь на время он отсель удалился.

Причина сему ссылка, что нету в параде;

Конечно, скоро опять проявится в граде

75 И, вступя в перву славу, снову всех обидит;

Не престает от зла, хоть небо гневно видит.

Иной, весь в грязи, клянет долю свою горьку,

По поварням бегает, где бы сыскать корку;

Можно сказать, что учен и многие любят, —

80 Да что ж делать, коль в целом Париже не ссудят.

Правда, что царска милость иногда бывает:

Видя музу в бедности, горесть утоляет;

Смотрит прилежно, чтобы науки не пали,

Часто самого Феба берет из шпитали;

85 Есть надежда ожидать всем благой премены,

Да что будет в Августе, коли нет Мессены!

И оставлен так, как я, от всех забыт ныне,

Кому дать случай нужно к счастливой причине.

Голодных стихотворцев как проникнуть можно,

90 Столько их много бегут все неосторожно,

И первые хвастают, лишь бы им попало,

Отъемля все то, что дать другим надлежало;

Как ленивые шмели, коль нечем кормиться,

То крадут мед, где пчела прилежно трудится.

95 Сие награждение престанем желати,

И, как достать не можно, коли не скучати.

Марк Антоен герардии взял разум от неба,

Да век свой изжил почти без платья, без хлеба;

Все тут богатство — войлок, зипун да шкатула;

100 Лучше сказать герардии не имел ни пула.

Устал в такой бедности всю жизнь провождати,

Заложил последнее, чем счастие искати,

Взял стихи для печати, в которы влюбился,

Надеждою ведомый, в дворце очутился.

105 Что же там приключилось его музе бедной?

Возвратился осмеян и покрыл стыд вредный;

Да пришла к нему фебра, где то жар, то холод,

Пригнали прежде к смерти, неж бы сделал голод.

Есть, что и стихотворцы часто были в моде,

110 Но дураками зовут их в нынешнем годе;

Хотя б был лучший разум и творец рассудны,

Пред Ангелием шутом вход ему есть трудный.

Разве, жизнь мне оставя, играть нову ролю,

Скучая Аполлоном, преходить к Бартолю?

115 Пербирая там листы, взять книги тяжелы,

Да с долгою епанчой в судах мести полы.

Когда только вздумаю, несносно то мнится;

К чему пристало там мне в делах очутиться,

Где обидимый всяк день чает обороны,

120 Пока еще сбирают Дедала законы.

Лукавые ябеды чудное есть дело:

И что видят все черно — у них станет бело.

Там худой стряпчий с криком пред славным гордится,

У него Цицероном можно научиться.

125 Если во мне мысль нову уставить премену,

То в Петровки увидят льдом покрыту Сену,

Папа, Рим град оставя, кальвинистом будет,

А езуит разумный лукавить забудет.

Лучше покинуть град сей — почто жити втуне!

130 Где вся честь уступает прелестной фортуне;

Здесь только злость едина приняла державу,

Митра на главу и жезл взяла в руку праву;

А наука печальна, нету места жити,

Сбита отвсюду, негде главу приклонити.

135 Будет честен и славен, не может пропасти

Тот, кто знает искусно, как много накрасти;

Каков бы ни терпелив был человек в нравах,

Удержаться не может, зря людей лукавых;

Сколько ему ни молчать, да пришло сказати,

140 Что злы, либо против их стихами писати.

Коли в таком случае что сказать на ссору,

Нет нужды тому войтить на парнасску гору

Иль бы искать возгласы приятного звона, -

Ярость только едина стоит Аполлона.

145 «Ты уже вправду, — скажут, — на всех рассердился,

Не злословь, но, молю тя, чтоб гнев утолился;

Иль войди на катедру, поучая сильно,

Где бы слышатели твои заснули умильно.

Там худо или добро расскажешь, что видел», —

150 Говорит такой, кого сатирой обидел.

Кто же в сей погрешности свободен бывает,

Если всех учителей грубость осмевает,

Видячи, что человек дрожит и слабеет,

Мнит, будто он надежду на бога имеет;

155 Коль гремит — руки к небу, в церковь спешно и́дет;

Стих воздух —смеется, что людей слабых видит,

И не верит бога всем всесильно владети:

Не можно всего мира причины имети;

Или есть жизнь будуша и по нашей смерти,

160 Ей, совестно, не скажет — хоть пилой растерти.

Я, когда здрав и в силе, дивлюсь, что жить вечно

И душа есть бессмертна бог гремит, конечно;

Удалиться от сего лучше будет, чаю;

Скажу Парижу: «Прости, тебя оставляю».

САТИРА ВТОРАЯ К МОЛЬЕРУ

1 Дивны разум повсюду плод распростирает

И в самых делах трудных тягости не знает;

Ему же Аполлона тайны все открыты,

Он ведает, в какую форму стихи литы.

5 В прении разумном сильно всюду себя славишь,

Научи меня, Мольер, как ты рифмы ставишь;

Кажутся, тебя ищут, а не ты в них рвешься,

И никогда при конце стиха не споткнешься;

Без дальних слов, которы часто отвращают,

10 Лишь только б ты что сказал, сами ся вмещают.

А мне не так бывает: нека странна сила

За грех мой стихотворцем меня учинила;

Художество столь трудно все я имею,

Ни в чем не успеваю, напрасно потею;

15 Где с утра до вечера прилежу безмерно,

Коль хочу сказать бело — напишется черно.

Любителя описать, чтивость его злата —

Перо в рифму находит мне Пура аббата;

Или мышлю изъяснить творца без пороку,

20 Мысль говорит: Виргилий — Кинот идет в строку.

Наконец, что б ни делал, тому то мне дивно,

Как намерению все бывает противно;

И когда от ярости, что чинить, не знаю,

Печален, смущен, устал, мыслить оставляю,

25 Заклиная демона, что подал причину,

Обещаясь: навсегда, ей, писать покину.

Но когда всех добре клял, то музу, то Феба,

Вижу их пред собою, когда меньше треба;

Поневоле во мне огнь тогда распалится,

30 Взяв перо и бумагу, опять стал трудиться;

Суетные все клятвы скоро забываю,

Стих за стихом как придут, только ожидаю.

Если б чинить рифмы мя не допущало,

В трудах терпела б муза, что холодно стало,

35 И я бы сделал, как другой: нейдя в краи чужды,

Нашел бы чем сшить стихи безо всякой нужды.

Коли хвалю Филису, к дивности удобну,

Тотчас поставлю: в свете не найдешь подобну;

Или бы некую вещь славил добру сущу,

40 Напишу: паче солнца красоту имущу.

Одним словом, все звезды и свет несказанны,

Созданные от неба, в красоте избранны;

Подобными словами, невзначай прибравши,

Свободно мне составить, искусства не знавши,

45 Где то глагол, то имя сто раз пременяти,

Всего Мальерба в стихах могу я соткати.

Но разум выбирает все слова опасно,

Ни единого из них не скажет напрасно;

Невозможно стерпети, где падает сила,

50 Что б ни есть в конце стиха пустоту прикрыла.

Труды свои двадцать раз я вновь зачинаю,

Как три строчки напишу, то две замараю.

Будь проклят, кто выдумал первый не учити,

Как в стихе кратком мысль всю свою заключити,

55 Пространны слова в тюрьму тесну запирая,

Рассуждение с рифмой вместе сплетая.

Без сего б труда мысли покойно лежали,

Без зависти дни мои свободно б бежали;

Пил бы, ел и смеялся, отовсюду волен,

60 Как в монастыре жирный старец, вседоволен.

Проводил бы все время, веселяся разно,

И всю ночь крепко бы спал, а в день ходил праздно.

Беспечальное сердце, от страстей свободно

Размерно б желало все, что ему угодно.

65 Величество бегая, льстящее нас втуне,

В Лувер бы я не пошел кланяться фортуне.

Будучи так счастливый, конча б, ся спокоил,

Если б мя стихотворцем предел не устроил.

От часа того, когда мысль к трудам понудит,

70 Пира б густым смущенна, глава не рассудит;

И завидливый демон жизни, столь прохладной,

Возбуждает мя писать, чтобы слог был складной.

Поневоле каждый день, как гвоздем прибиты,

Черню листы иль слова, высправне забыты;

75 Всю жизнь так мне провождать печально, обидно,

Трудясь, Пелетиеву счастию завидно.

Счастлив есть и Скудери, его же всяк славит

За то, что каждый месяц волюмен составит.

Правда, все его стихи слабы и унылы,

80 Можно видеть — сочинял, не знаючи силы;

Однако ж, не бессчастны, можно то сказати,

Найдет купца продавать и глупца читати.

Когда рифмы при конце стиха положенны,

Не смотрят, достальные так ли совершенны.

85 Тысячью раз бессчастны, кто знати желает,

Как их правильно писать разум утруждает.

Невежда той всем своим доволен бывает,

Складно ль что придет — того он не разбирает;

Только б было все любить, ему добре мнится,

90 Смотря свою работу, прилежно дивится.

Когда ж разум высокий потеет без лени

И с трудом к совершенной приходит степени,

Мало веселится сам своими стихами

И, хотя всем угодить мнит, щетит похвалами;

95 Такой-то, во всех местах славен и почтенный,

Однако ж не хочет быти письмом отягченный.

А ты, муза, видишь все, почто ж в бездну плыти?

Молю тя, научи мя, как рифмы забыти,

Коли прилежность твоя не может исправить.

100 Мольер, укажи хоть ты, как стихи оставить.

САТИРА ТРЕТЬЯ

1 Кая нова причина тебя так смущает,

Нечаянная печаль откуды бывает?

Почто бледное лицо, как винны в приказе,

Когда пред судьею смерть сулена в указе?

5 Где красота цветуща и нежность безмерна?

Роза б той уступила, всяк бы сказал верна,

Прилежны взгляды очей на тя привлекала,

И где вино, как яхонт, прекрасно сияла.

А теперь смутны мысли тебя уступили.

10 Разве роскошь, подарки уже запретили?

Не дождь ли сильны побил твои винограды?

Не знал, что так печален, без всякой отрады.

Молю, скажи подробну, либ тебя покину.

— Постой, выслушай скорби моея причину.

15 Негде был я у глупца, тебе можно ведать,

Нечаянно удержал у себя обедать.

Прежде желал безмерно, как бы мне отбыти,

Когда за несколько дней стал к себе просити.

Но вчерась повстречался, взяв за обе руки:

20 «Приди завтра, государь, посидим от скуки,

Не медли ж; у меня есть двадцать три бутылки.

У купца вины стары, не будут так пылки;

Смело бьюся об заклад, кто б ни был, откуды,

Коли те отведает, скажет, что не худы.

25 Мольер Тартюфа ролю играть свою станет,

И Ламберт хоте там быти, кончи, не обманет;

Ты сам знаешь, каков он, лучше быть не можно». —

«Кто, Ламберт?» — «Да, Ламберт. Сам приди ж безотложно».

Ныне поутру не знай что меня прельстило,

30 Пошел после обедни, полдни уж пробило.

Еще не успел войтить, хозяин встречает,

Крепко руками обняв, усердно ласкает;

Видом приятно кажет веселые взгляды:

«Мольера, Ламберта нет, да мне и не нады;

35 Коль тебя вижу, мысли довольны бывают,

Честь мне велика; войди, все уж ожидают».

Тогда познал, но поздно, что в том сам виновен.

Пошел в палату наверх я, немногословен,

Где сквозь затворов лучи солнца проницали,

40 Горящую пещь среди лета сочиняли.

Там накрыта скатерть, чтоб были игры, смехи;

Увидал я двух дворян вместо всей утехи.

Великую честь отдали без всякой уроны,

Почти прочли Кируса, чиня мне поклоны.

45 Потом поставили суп красный на фарфоре,

Да петух показался в богатом уборе;

Перменил свое имя: столько видом странный,

Что смело от всех гостей каплуном названный.

По стороне две тарелки, одна з них убранна

50 Языками в похлебке, персиком венчанна;

На другой жирно мясо почти все сгорело,

Где прегорькое масло весь стол одолело.

Тотчас гости посели, накрепко стеснились,

За четвероугольный стол едва вместились;

55 И каждый неволею друг друга пихает,

Поворотясь налево, сам с блюда хватает.

Рассуди же ты, как мне там сидеть не грустно,

Кажется, что ни мясо, ни вино не вкусно;

Если бы при обеде так было свободно,

60 Как при худой предике, то бы всем выгодно.

Однак везде прилежно хозяин трудится,

Говорит: «Каков вкус вам супа быти мнится?

Слышите ль свежий лимон, где сок положенный

С яичными желтками приятно смешенный?

65 Будь здоров, Минот, добрым все тебя узнали».

Между тем мои власы на мне дыбом стали:

Понеже про Минота, чаю, весь свет знает,

Как он своим кушаньем многих оскверняет.

Однако ж я все хвалю, когда он сам славит,

70 Мысля, вось либо вино наконец поправит.

Для опыту я спросил, да и то напрасно;

Тотчас лакей нагло мне подал вино красно,

Где примешана не знай сандал, не знай сажа,

Которое куплено вместо эрмитажа.

75 Видом густо и темно, вкусом было сладко,

Лише только отведал — показалось гадко.

Узнать было нетрудно, что оно нецельно,

Для обману к продаже смешано бездельно;

Тогда принужден в него воду положите,

80 Дабы такой вкус странный могла утолити.

Кто же бы чаял, что и то скуку прибавляло,

Когда в жаркое время льду недоставало.

Боже мой, как нету льду в месяце июле!

Так уже я взбесился, сидючи на стуле,

85 Что мыслил лучше к черту весь обед отправить,

И сто раз подымался, как бы стол оставить.

Не так, чтоб един, хоть бы бранили и трое,

Конча б ушел, но тогда принесли жаркое.

Заяц да шесть цыпленков, видно эконома,

90 Да три зайчика мерших, вскормленные дома:

Знать, молоденьких в избе запертых держали,

Кормленные капустой, которой воняли.

Сверх того, что ни было мяса положенна:

Спица с жаворонками, тут же угнетенна,

95 Еще на том же блюде голуби лежали,

Где, можно сказать, сожгли, а не задержали.

По сторонь две тарелки: салата зелена

На одной, а на другой трава, так, как сена;

В них вонялое масло противно всем было,

100 Хоть с уксусом смешано, однак наверх всплыло.

Тотчас все мои глупцы вид свой перменили

И порядок банкета искусно хвалили;

А хозяин, видячи, тут приободрился,

«Извините меня прошу», — низко поклонился.

105 Не знай какой рассказчик, ни лица, ни стану,

Голодный, знать, за обед, конча, зашел спьяну,

Видно, что есть гуляка, в том себя не правит,

Со всех блюд почти берет и тем обед славит.

Смешно было мне смотреть, как он не стыдился:

110 В долгом галстуке сидит, парук развалился,

Морских зайцев ест, хвалит, сказывает — вкусно,

Смотри, как зажарены голуби искусно,

Хозяина веселя, и смотрит, что нравно, —

Глазами угождает, говорит исправно.

<Утерян лист.>

Творец! угнулся, она, летучи, попала

В стену; оттоль отскоча, назад отбежала.

По таком стыде не мог за столом сидети,

На недруга свирепым стал оком смотрети;

И хотя между ими осторожно стали,

Однако ж за волосы друг друга поймали.

Стол весь под ноги упал, блюды, ножи, вилки,

Кушанье все пролито, разбиты бутылки;

Напрасно слуги хотят все сбирать по блюду,

Быстрые ручьи текут от вина повсюду,

Наконец, как бы драку удержать, не знают,

Силятся вновь кричать, все опять разымают.

Тогда в них перву ярость тщились утишити,

Прилежно старалися, чтоб к миру склонити;

Казались быть согласны, почти все готова, -

А я до дверей добрался, не сказав ни слова,

С доброй клятвой присягнул впредь не очутиться

На пирах тех, где можно и ума лишиться.

Глупость свою наказать — стерплю что иное:

Вместо доброго вина пить бы мне худое,

А в Париже бы зимой дичь недоставало,

Хотя б в августе плодов в садах не бывало.

САТИРА ЧЕТВЕРТАЯ К ГОСПОДИНУ АББАТУ БАЕРУ

1 Любезный мой Баер, откуду бывает,

Что всяк мудрость в едином себе только чает?

Прочих мнит всех безумных, и хотя не смыслит,

А своего соседа сумасшедшим числит.

5 Ученый спорит крепко, что знает науку,

Нужно по-гречески врать, приводит всех в скуку;

Разве изо ста творцов на память читает,

Со всем тем малоумным себя объявляет.

Мнит, что книга все может, и без Аристота

10 Рассудок мрачен, смысла падает доброта.

С другой страны любовник, — только за ним дела,

Что из двора да во двор всюду бегать смела;

В паруке светло-русом, чается, что кстати

Скучливыми речами весь свет утруждати.

15 Такой гонит науку, письмы ненавидит,

Незнание чтет за смысл, себя не обидит.

Придворным обыкность есть давать почет злату,

А ученых отсылать в другую палату.

Ханжа лукавый кажет везде себя честным,

20 Мнит и бога обмануть усердием лестным

И под видом святости страсти свои кроет,

Человеков всех винит, по-своему строит.

К тому ж иной безбожник, без души, без веры,

Волю свою чтит в закон, а там все химеры;

25 Демона и адский огнь не чает имети,

Мнит старинные басни, чтоб боялись дети.

Рачение то лишно; почто нудит нравы?

Чай, у всякого ханжи в главе мозг нездравы.

Единым словом сказать, никто не исчислит

30 Все обыкность и как кто различно мыслит.

Удобнее счесть людей, что одной весною

От докторов и лекарств покрыты землею;

Иль сколько девиц знатных чистоту теряют —

Замуж выходят честны, любимы бывают.

35 Почто изъяснять всуе все уже готова?

Мысль свою вмещу в стихах только чрез два слова:

Не в гнев глупцам греческим, мудрыми названным,

Что в сем свете в мудрости нельзя быть избранным, —

Ей, все люди безумны, как бы ни рачити,

40 Разнь та больше иль меньше в них кажется быти.

В пространнейшем лесу, где сто путей бывают,

Идучи тамо, себя незапно теряют;

Тот вправо, иной влево, но бегают праздно,

Ибо едина за́быть объемлет всех разно.

45 Всяк следует в мире сем путем неизвестным,

Где за́быть его водит игранием лестным;

Тот искусным ся ставит и нас презирает,

Кто под видом мудреца глупей всех бывает.

Хотя на сие точно пишется в сатире,

50 Но каждый в мудрость ставит глупость свою в мире,

Следуя во всем свому разуму кривому,

Добродетели имя нраву дает злому;

Убо желает ли всяк верно себя зрети,

Премудр тот есть, кто мудрость не чает имети;

55 И кто всегда с другими живет добронравно,

Знает сам себя, в делах все творит исправно,

Собственной погрешности не хранит в приязни

И нелестно нравом злым злые дает казни,

Но всякий сам за собой вину отпущает.

60 Скупой дрожит на деньги, мешки запирает,

И там ему голод, где изобильность зрится,

Дурачество разумом дивным быти мнится.

Кладет всю свою славу и счастье любезно

Собирать сокровище, себе неполезно.

65 Что больше множит, меньше то употребляет,

Скупость чудная есть страсть, смертными владает.

Другой столько ж кажется безумен немало,

Кидает свое добро кому ни попало;

Душа в нем неспокойна, сам о себе тужит

70 И скучает каждый день, что фортуна служит.

Кто ж из них двух глупее тебе быть возмнится?

По мне, знать, у обеих в главе мозг вертится,

Марки в зерновой избе лучше на то скажет,

В игре своей вседневной доводом покажет,

75 Четырнадцати либо семи ожидая,

Из рога слонова жизнь или смерть будет злая.

Несчастного предела хитростны наветы

Уничтожают часто игроков приметы;

В таком случае на нем дыбом власы станут,

80 С ужасом несказанным очи к небу взглянут.

Ей, беснующемуся подобится сильно,

За него же поп святых всех просит умильно.

Пусть его свяжут страшно, смотреть не в потребу,

Дабы сей новый титан не приступил к небу.

85 Но оставим свободна в такой злой боязни,

Глупость сама бывает вместо лютой казни.

Еще ина есть за́быть, в ней же яд приятный —

Наводя сладость, творит смысл наш весь развратный;

От любезна нектара память оставляет.

90 Иной стал стихотворцем; почто? — сам не знает.

И хотя слог весь грубый, рифмы не даются,

Чему во многих местах публично смеются,

На то мало взирает, труды свои хвалит,

Виргилия в Парнасе за спиною ставит.

95 Что б он учинил, увы! если б кто был в мочи

Открыть ему на беду ослепленны очи,

Показав стихи грубы, без красы, без силы,

На двух словах подняты, власно, как на вилы,

Речь безрассудна, одна с другой отдаленна,

100 Украшением гнусным к строке приплетенна, —

То б, чаю, проклял свои дни и душа познала,

Что приятно за́быти мысли потеряла.

К тому ж иной лицемер, и не вовсе глупый,

В странной своей болезни мозг столь имел тупый,

105 Что чаял, слышит духов в дому своем верно,

Гармонию дающих сладостну безмерно.

Один и доктор разумный, конче то я знаю,

Что вылечил искусством или по случаю,

Но когда стал требовать за то себе плату,

110 «Мне платить, -сказал больной, — деньгам чинить трату!

Прокляты буди тут же и наука злая,

Забыть мою излеча, да лишили рая!»

Гнев его похваляю; коли сказать внуже,

Из всей нашей худобы рассудок всех хуже,

115 Ибо страшит в той час, где веселье блистает,

Совесть угрызая, нам лежать воспрещает.

Он уж безмилосердно поступает с нами,

Будто учитель в школе, стоит за плечами,

Всегда нас журит, но мы о том мыслим мало,

120 Так как у попа время в казанье пропало.

Ей, всуе казнодей криком тем всечасным

Рассудок над чувством поставляют власным,

За божество на земле вменяя, конечно;

Верят, что и в небо он преселит нас вечно,

125 Мыслят, что той едины добро всяко учит.

Хорош рассудок в книге, читать не наскучит,

И я тож держу: но как кто ни размышляет,

А невежда чаще всех доволен бывает.

Из Вольтера

О ДВУХ ЛЮБВЯХ {*}

К госпоже де ***

1 Есть дитя, которого с страхом всяк ласкает,

Сладостным злобу свою смешком прикрывает.

Всюду отбегает, то пред собою водит

Смехи и Веселие; но часто тащится

5 Лютая печаль за ним. В сердца наши входит

Гибко, покорно; когда там уже вселится —

Дерзко, гордо властвует; когда отлетает —

Того же гнушаяся сердца, презирает.

Есть и другая любовь, дочерь неоспорна

10 Чистого Почтения, в печалях покорна

И в желаниях своих непоколебима;

Добродетель силы ей придает любима,

И Чистосердечие ее ободряет;

Суровости одолеть знает терпеливно

15 И в утехах сладостных растет она дивно.

Сея любви хоть свеча не столько обильна

Блистанием, но весьма приятнее пламя.

Сея богини готов следовать я знамя.

Она мною властвовать самовластно сильна,

20 И подвластным ей мое сердце склонно быти,

Но для тебя лишь одной хочу ей служити.

Из неизвестного автора

<ДРАМАТИЧЕСКИЙ ОТРЫВОК>{*}

ACTE 1
Сцена 1-я
В доме загородном у Доранта. Во Франции.
Филинт

Издавна иже ко мне любовь показуешь,

Ею же мя в вечность си и верность связуешь.

Лучшу милость показать надо мной не можешь,

Как когда печальному сердцу днесь поможешь.

Сестра моя, ея же почтенье известно

К тебе, сколь велико есть и сколь есть нелестно.

Мужа в сих любезного днях, бедна, лишилась,

Тужит, плачет, сетует — совсем сокрушилась.

Оставила общество, от людей отстала,

Ушла к себе в деревню, в горесть тяжку впала,

Заперлась в доме своем; в слезах унывая

Дни и ночи провождает, сердечно рыдая.

Ты своим присутствием можешь утешити:

Прошу, поедем мы к ней, потщись ускорити,

Уговори ю престать от суетной туги;

Велики чрезмерны мне будут те услуги.

Дорант

Крайня всегда охота служить тебе была,

Только бы служба моя была тебе мила.

Нет того, чтоб для тебя мне не сотворити,

Наипаче Арсене во всем рад служити.

Поедем, друже, тотчас, медля, мню — грешити;

Печаль растящу легче можно скоренити.

Дорант с Филинтом и входит слуга.

Вели лошадь оседлать и подвесть скорее.

Слуга

Тотчас будет государь, как можно спешнее.

(Выходит и, помедля, входит.)

Лошади подведены.

Дорант

Едем убо, друже.

Чтоб поспеть...

У крыльца лошадей подводят и, севши, оба отъезжают.
Сцена 2-я
В городе, у Арсены.[1]
ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги