Сочинения

Он вышел — зал взбесился на мгновенье.

Пришла в согласье инструментов рать,

Пал пианист на стул и мановенья

Волшебной трости начал ожидать.

Два первых ряда отделяли ленты —

Для свиты, для вельмож, для короля.

Лениво пререкались инструменты

За первой скрипкой повторяя: «ля».

Настраивались нехотя и хитро,

Друг друга зная издавна до йот.

Поскрипывали старые пюпитры,

На плечи принимая груды нот.

Стоял рояль на возвышеньи в центре

Как черный раб, покорный злой судьбе.

Он знал, что будет главным на концерте,

Он взгляды всех приковывал к себе.

И, смутно отражаясь в черном теле

Как два соглядатая, изнутри,

Из черной лакированной панели

Следили за маэстро фонари.

В холодном чреве вены струн набухли, —

В них звук томился, пауза долга…

И взмыла вверх рояля крышка — будто

Танцовщица разделась донага.

Рука маэстро над землей застыла,

И пианист подавленно притих,

Клавиатура пальцы ощутила

И поддалась настойчивости их.

Минор мажору портил настроенье,

А тот его упрямо повышал,

Басовый ключ, спасая положенье,

Гармониями ссору заглушал,

У нот шел спор о смысле интервала,

И вот одноголосия жрецы

Кричали: "В унисоне — все начала!

В октаве — все начала и концы!"

И возмущались грубые бемоли,

Негодовал изломанный диез:

Зачем, зачем вульгарные триоли

Врываются в изящный экосез?

Низы стремились выбиться в икары,

В верха — их вечно манит высота,

Но мудрые и трезвые бекары

Всех возвращали на свои места.

Склоняясь к пульту, как к военным картам,

Войсками дирижер повелевал,

Своим резервам — терциям и квартам —

Смертельные приказы отдавал.

И черный лак потрескался от боли,

Взвились смычки штыками над толпой

И, не жалея сил и канифоли,

Осуществили смычку со струной.

Тонули мягко клавиши вселенной,

Решив, что их ласкают, а не бьют.

Подумать только: для ленивой левой

Шопен писал Двенадцатый этюд!

Тончали струны под смычком, дымились,

Медь плавилась на сомкнутых губах,

Ударные на мир ожесточились —

У них в руках звучал жестоко Бах.

Уже над грифом пальцы коченели,

На чьей-то деке трещина, как нить:

Так много звука из виолончели

Отверстия не в силах пропустить.

Как кулаки в сумбурной дикой драке

Взлетали вверх манжеты в темноте,

Какие-то таинственные знаки

Концы смычков чертили в пустоте.

И, зубы клавиш обнажив в улыбке,

Рояль смотрел, как он его терзал,

И слезы пролились из первой скрипки

И незаметно затопили зал.

Рояль терпел побои, лез из кожи, —

Звучала в нем, дрожала в нем мольба,

Но господин, не замечая дрожи,

Красиво мучал черного раба.

Вот разошлись смычковые, картинно

Виновников маэстро наказал

И с пятой вольты слил всех воедино.

Он продолжал нашествие на зал.