Жил-был
учитель скромный Кокильон.
Любил
наукой баловаться он.
Земной поклон за то, что он был в химию влюблен,
И по ночам над чем-то там химичил Кокильон.
Но, мученик науки гоним и обездолен,
Всегда в глазах толпы он — алхимик-шарлатан.
И из любимой школы в два счета был уволен,
Верней, в три шеи выгнан непонятый титан…
Титан
лабораторию держал
И там
он в муках истину рожал.
За просто так, не за мильон, в трехсуточный бульон
Швырнуть сумел все, что имел, великий Кокильон.
Как яблоко, упавши на голову Ньютона,
Толкнуло Исаака к закону о Земле,
Так случай не замедлил ославить Кокильона, —
Однажды в адском супе заквасилось желе.
Бульон
изобретателя потряс.
Был он —
ничто: не жидкость и не газ.
Минуту гений был смущен, но — чудом окрылен,
На всякий случай «Эврика!» воскликнул Кокильон.
Три дня он отвлекался этюдами Шопена,
Охотился, пил кофе и смысл постигал,
Ему шептали в ухо, что истина в вине, — но
Он твердою походкою к бессмертью зашагал.
Он днем
был склонен к мыслям и мечтам,
Но в нем
кипели страсти по ночам.
И вот, огнем испепелен и в поиск устремлен,
В один момент в эксперимент включился Кокильон.
Душа его просила, и плоть его хотела
До истины добраться, до цели и до дна, —
Проверить состоянье таинственного тела,
Узнать, что он такое: оно или она?
Но был
в великом опыте изъян —
Забыл
фанатик начисто про кран.
В погоне за открытьем он был слишком воспален,
И миг настал, когда нажал на крантик Кокильон.
И закричал безумный: "Да это же коллоид!
Не жидкость это, братцы, — коллоидальный газ!"
Вот так, блеснув в науке, — как в небе астероид —
Простой безвестный гений безвременно угас.
И вот —
в нирване газовой лежит,
Народ
его открытьем дорожит.
Но он не мертв, он усыплен, разбужен будет он
Через века. Дремли пока, Жак-Поль де Кокильон!
А мы, склонив колени, глядим благоговейно.
Таких, как он, — немного четыре на мильон!
Возьмем, к примеру, Бора и старика Эйнштейна,
Раз-два, да и обчелся — четвертый Кокильон.