Сочинения, том 42 (январь 1844 – февраль 1848)

Пресса и германские деспоты

^{88}

Наши читатели уже знают о быстром распространении в Германии республиканских и коммунистических принципов, успех которых вызвал в последнее время необычайный ужас у коронованных разбойников и их советников в этом великом союзе государств^{89}. Поэтому приводятся в действие дополнительные репрессивные меры, чтобы воспрепятствовать росту этих «опасных доктрин», в частности, в Пруссии. Как выяснилось, в 1834 г. в Вене состоялась тайная конференция полномочных представителей, принявшая протокол, который был лишь недавно опубликован; он предусматривал строжайшие ограничения для прессы и провозгласил «божественное право» государей, как стоящее выше всех законодательных и любых других народных органов. Как образчик принципа «Священного союза», проведенного в этом ужасном протоколе, приведем статью восемнадцатую, которая гласит^{90}:

Можно добавить в доказательство того, как понимается справедливость и свобода печати в Пруссии, что цензорам в Кёльне, Мюнстере и других католических городах было строго-настрого приказано не разрешать ни одной перепечатки материалов о происходящих сейчас судебных процессах в Ирландии^{91}. Одна немецкая газета намеревалась послать репортера или корреспондента в Дублин, но не было никакой надежды, что разрешат опубликовать хотя бы его письмо. Но свобода все равно восторжествует, несмотря на тюрьмы и штыки германских деспотов.

* Письмо в редакцию газеты «The Northern Star»

^{92}

Я намерен посылать вам для «Star»[29] корреспонденции, освещающие успехи партии движения на континенте, выдержки из немецких газет и из собственной переписки с хорошо осведомленными лицами в Париже и в Германии. Я с удовлетворением отмечаю, что ваша газета помещает более обширную и лучшую информацию о состоянии общественного мнения во Франции, чем все другие английские газеты вместе взятые; и я хотел бы поставить вас в такое же положение в отношении Германии. С каждым днем политическое положение в Германии приобретает все большее значение. В ближайшее время мы увидим там революцию, которая может окончиться лишь установлением федеративной республики^{93}. В то же время я не ограничусь Германией, а буду сообщать вам и о Швейцарии, Австрии, Италии, России и т.д. все то, что сможет представить интерес для ваших читателей; и я полностью оставляю за вами право использовать присланные мной материалы, как вы сочтете нужным.

* Положение в Пруссии

^{94}

Когда Фридрих-Вильгельм IV взошел на престол, во всей Европе не было более популярного монарха. Теперь же нет более непопулярного; ни один не может с ним сравниться, даже русский царь Николай, которого, по крайней мере, почитают его униженные рабы в своей бессловесной животной тупости. Прусский король, который подчеркнуто называет себя «христианским королем» и превратил свой двор в самое смехотворное сборище хныкающих святош и лицемерных придворных ханжей, сделал все, что было в его силах, чтобы раскрыть глаза нации, и не безуспешно. Он начал с показного либерализма, затем стал укреплять феодализм и закончил установлением полицейско-шпионской системы правления. Пресса подвергается строжайшей цензуре и судебным преследованиям, причем судьи, оплачиваемые королем и сменяемые им, ведут судебные процессы без участия присяжных и при закрытых дверях. Репрессии стали обычным делом. Берлинские студенты начали было созывать собрания и обсуждать политические вопросы; эти собрания были прекращены полицией, ораторы арестованы, подвергнуты судебному преследованию, а некоторые из них были исключены из университета. Доктор Науверк, преподаватель университета, читал курс лекций по современной политике и не боялся высказывать свои республиканские взгляды; его лекции стали посещать шпионы из министерства и, в конце концов, около месяца тому назад, они были запрещены противозаконным вмешательством министра[30]. Университет опротестовал такое вмешательство, а несколько профессоров опубликовали протест; и за это ужасное преступление они теперь подвергаются преследованиям. В ходе некоторых студенческих демонстраций, состоявшихся в феврале, раздавались громкие приветствия в адрес профессора Гофмана, который был уволен за опубликование сатирических стихов. Последствием этого явилось новое исключение из университета полдюжины студентов, что лишало их права занимать какие-либо должности в правительственных учреждениях или вести медицинскую практику. В Дюссельдорфе, на Рейне, ежегодное маскарадное шествие во время карнавала было остановлено полицией из-за некоторых политических намеков, и бедным дюссельдорфцам даже не разрешили отправиться в Кёльн, чтобы там принять участие в процессии.

Это всего лишь немногие из тех репрессивных мер, в которых правительство обнаружило свои намерения, и эти меры оказали поразительное воздействие на развитие общественного мнения. Они вывели нацию из состояния политической летаргии и настолько взбудоражили ее, что даже старейшие и наиболее ревностные приверженцы «христианского короля» начинают опасаться за прочность существующего порядка. Недовольство растет повсюду и стало почти всеобщим в Рейнской провинции, Восточной Пруссии, Познани, в Берлине и во всех крупных городах. Народ твердо решил добиться для начала свободы печати и конституции. Но по всей Германии накопилось столько горючего материала, а оттенки мнений так разнообразны, что невозможно предсказать, где остановится движение, коль скоро оно фактически началось. Во всяком случае, оно будет развиваться в направлении к демократии; это совершенно очевидно.

* Из Германии

^{95}

В палате депутатов великого герцогства Баденского либеральный депутат г-н Велькер, местный лорд Джон Рассел, умолял правительство предпринять что-нибудь для выполнения неудовлетворенных желаний народа.

Свидетельство г-на Велькера о распространении республиканских взглядов в Германии следует расценивать как наиболее неоспоримое из всех возможных, поскольку успех этого движения пугает его самого даже больше, чем правительство, и поскольку эти взгляды совершенно противоречат его собственным надеждам.

Г-н Фридрих Штейнман, находившийся некоторое время под следствием за опубликование книги с резкой критикой австрийского правительства, приговорен к восьмимесячному заключению в крепости, хотя и проживает он в Пруссии и там же выпустил свою книгу^{96}. Судебному преследованию подвергло его не австрийское, а прусское правительство, и судил его прусский суд.

Д-р Штраус, автор «Жизни Иисуса», готовит аналогичную работу о «Деяниях Апостолов»^{97}, которые он, разумеется, будет трактовать так же, как он трактовал Евангелие в своем предыдущем труде.

В настоящее время русская дипломатия очень активно действует при различных германских дворах с целью добиться принятия некоторых мер против резкой критики, которой немецкая пресса подвергает политику царя[31]. Антирусские настроения, ставшие теперь почти всеобщими в Германии, нашли свое выражение за последнее время во всех газетах и в большом количестве брошюр, что встревожило самодержца. Но, к счастью, он не в силах приостановить их публикацию.

3-го числа текущего месяца в Мюнхене произошли волнения, вызванные повышением цен на пиво. Беспорядки приняли серьезный характер, и при подавлении их не обошлось без кровопролития вследствие применения войск, которые, выполняя прямые приказы короля[32], открыли огонь по безоружной толпе, убив несколько человек и ранив других. Нижеприведенные дальнейшие сведения показывают, что народ одержал победу, а король вынужден был уступить; дело в том, что этот коронованный убийца опасался, как бы его собственное орудие – войска – не обратилось против него самого!

Судьба предателя

^{98}

Графу Адаму Гуровскому, принимавшему активное участие в революции 1830 г.^{99}, а впоследствии предавшему свою партию, было разрешено вернуться на родину; здесь он приобретает весьма незавидную известность благодаря некоторым изданиям, в которых советует своим соотечественникам рассматривать уничтожение их независимости как божью кару, чему они должны смиренно покориться и искать убежища у трона могущественного царя, в руки которого бог вложил их судьбы^{100}. Он говорил им, что Польша не могла бы испытать лучшей участи, чем попасть под русское иго, что их прямым долгом является отказ от всяких надежд на независимость и что, наконец, царское правительство – наилучшее из правительств, существующих на свете. Он рассчитывал, разумеется, получить вознаграждение от Николая, но самодержец был слишком осторожен, чтобы доверять предателю. Он использовал его и бросил, предоставив ему второстепенную должность, от которой Туровский отказался, когда увидел, что нет никакой надежды на продвижение по службе; он даже не смог восстановить право подданства, которое утратил из-за участия в восстании; и, в конце концов, решил снова покинуть Польшу, чтобы искать убежища в Пруссии, а приехав в Бреслау[33], обратился к властям с просьбой рассматривать его как военного дезертира. Презираемый своими соотечественниками, чье дело он предал, презираемый всеми партиями в Европе, покинутый царем, он намеревается уехать в Америку, надеясь, вероятно, что его репутация не последует за ним за океан.

Железная система, при помощи которой русский деспотизм правит Польшей, и в настоящее время действует столь же неумолимо, как и всегда. Делается все возможное, чтобы на каждом шагу напоминать несчастному поляку, что он раб. Даже на указательных столбах на обочинах надписи должны быть на русском языке и русскими буквами; ни одного польского слова употреблять не разрешается. Польский язык изгнан из всего судопроизводства. Немецкая песня «Цыганский мальчик на севере», которая не содержит ни малейшего намека ни на Россию, ни на Польшу, а выражает лишь огромное желание вернуться на родину, была переведена на польский язык, но запрещена русской цензурой, как патриотическая, и поэтому, разумеется, крамольная песня. И неудивительно, что Николай стремится заставить замолчать немецкую прессу, тот единственный канал, по которому мир узнает о подобных фактах. Я должен сообщить, однако, еще один факт: шесть поляков, солдат русского пограничного полка, дезертировали, но были пойманы, не успев достигнуть Пруссии. Они были приговорены к 1.500 ударов кнутом каждый; наказание имело место, их родным было приказано присутствовать при этом; только трое из шести выдержали это телесное наказание.

Пивные бунты

^{101}

Баварское пиво – самый прославленный из всех сортов этого напитка, изготовляемых в Германии, и, вполне понятно, что жители Баварии весьма охотно употребляют его и в довольно больших количествах. Правительство установило новый налог в 100 шиллингов ad valorem[34] на пиво, вследствие чего вспыхнул бунт, который продолжался более четырех дней. Рабочие собирались большими толпами, устраивали уличные шествия, осаждали пивные лавки, разбивая окна, ломая мебель и разрушая все, что встречалось на пути, чтобы таким способом отомстить за повышение цен на их излюбленный напиток. Были вызваны войска, но один конногвардейский полк, когда была дана команда «по коням», отказался ее выполнить. Полицейских, ненавистных, как и всюду, народу, жестоко избили и сильно помяли участники бунта; на всех участках, охраняемых ранее полицией, пришлось расставить солдат, которые, будучи в хороших отношениях с народом, вызывали меньше озлобления и проявляли явное нежелание вмешиваться в это дело. Они вмешались только тогда, когда подвергся нападению королевский дворец, и при этом они довольствовались тем, что заняли лишь позицию, позволявшую не допустить бунтовщиков ко дворцу. На следующий день вечером (2 мая) король[35], приняв в своем дворце много знатных гостей по случаю только что отпразднованной свадьбы одного из членов королевской семьи, отправился в театр; но когда после первого акта у театра собралась толпа, угрожая напасть на него, все зрители покинули зал, чтобы узнать, в чем дело. Его величеству и его знатным гостям пришлось последовать за публикой, дабы не остаться в одиночестве на своем месте. Французские газеты утверждают, что король по этому случаю отдал приказ солдатам, выставленным у театра, открыть по народу огонь, но что солдаты отказались. Немецкие газеты не упоминают об этом, как это и следовало ожидать от подцензурной печати. Но поскольку французские газеты нередко бывают плохо осведомлены о внешних событиях, мы не можем ручаться за достоверность этого утверждения. Из всего этого, однако, видно, что король-поэт (Людвиг, король Баварии – автор трехтомного собрания неудобочитаемых стихов, путеводителя по одному из его дворцов^{102} и т.п.) оказался в очень затруднительном положении во время этого бунта. В Мюнхене, в городе, заполненном солдатами и полицией, резиденции королевского двора, бунт продолжался четыре дня, и несмотря на большое количество войск, его участники в конце концов добились своей цели. Король восстановил спокойствие, издав указ о снижении цены на кварту пива с 10 крейцеров (3¼ пенса) до 9 крейцеров (3 пенса). А коль скоро народ узнал, что может, напугав правительство, заставить его отказаться от своей налоговой системы, то он скоро поймет, что также легко будет напугать правительство и когда речь пойдет о более серьезных делах.

* О религиозном ханжестве в Пруссии

^{103}

Поповщина этой страны, пользуясь особым покровительством и благосклонностью нынешнего правительства, с каждым днем становится все более заносчивой. Так, например, недавно в Берлине несколько пасторов один за другим отказались совершить обряд бракосочетания в субботу; свой отказ они объясняли тем, что в воскресенье утром новобрачные едва ли смогут подняться в должном состоянии духа для того, чтобы отпраздновать божий день, если они были обвенчаны накануне! Разумеется, берлинцы, которые очень мало заботятся о надлежащем праздновании воскресенья, а напротив, сделали его самым веселым днем недели, объявляют во всеуслышание, что правящая партия намеревается ввести у них «английское воскресенье», страшнее которого они ничего не знают. И действительно, английское воскресенье в высшей степени чуждо нравам и обычаям всех наций европейского континента.

* Новости из Санкт-Петербурга

В Санкт-Петербурге произошли важные изменения в составе кабинета^{104}. Министр финансов г-н Канкрин попал в немилость, то же самое сообщается относительно министра полиции известного графа Бенкендорфа. Николай явно прилагает максимум усилий к тому, чтобы поддержать систему, которая быстро разрушается. Антирусские настроения в Германии и других европейских странах непрерывно растут, несмотря на все усилия оплачиваемой Николаем армии литераторов. Финансовое положение правительства составляет главное затруднение; роскошь двора, неисчислимая армия полицейских и шпионов, расходы на дипломатов, шпионов, репортеров, тайные интриги и подкупы по всей Европе, на армию и флот и на бесконечные войны против черкесов поглотили все, что можно было наскрести путем налогов и займов^{105}. Охранительная политика г-на Канкрина в области торговли сделала внешнюю торговлю в некоторых частях империи почти невозможной и потерпела провал в попытке создания в стране системы отечественной промышленности. Среди дворянства отчетливо различаются три группировки – придворные, старое поместное дворянство и офицеры армии. Постоянно интригуя друг против друга, они преследуют в конечном счете одну цель – приобрести исключительное влияние на личность императора, который, как и все деспоты, в конце концов, является только орудием в руках своих фаворитов.

* Из Франции

^{106}

В Рив-де-Жье, недалеко от Лиона, произошла серьезная забастовка шахтеров, вызванная недовольством заработной платой и другими обидами. Эта забастовка протекала в основном в таких же формах, как и английские стачки: процессии с флагами, митинги, угрозы в адрес штрейкбрехеров и т.д. Стачка продолжалась около шести недель; несколько человек были посажены в тюрьму по обвинению в заговоре, хотя, как будто, никаких серьезных беспорядков не было. По сообщениям, рабочие, в конце концов, вернулись в шахты, но ничего не говорится о том, достигнута ли цель стачки.

Нижеследующее сообщение корреспондента «Weekly Dispatch» о собрании республиканских сил по случаю похорон г-на Лаффита^{107} представляет интерес как свидетельство большого влияния республиканцев в Париже и несомненной близости революции в этой стране.

Император Марокко[37] объявил «священную войну» против Франции и французов и призывает к оружию все народы и племена, обитающие как в его владениях, так и по соседству, для защиты единой веры и для истребления «неверных». Абд-эль-Кадир, африканский Уоллес, является вождем этого национального движения, имеющего целью ниспровержение и изгнание французских завоевателей^{108}. Согласно последним сообщениям, передовые части марокканской армии находятся как будто бы в пределах видимости французских войск.

Из сообщений, полученных из Константины, можно заключить, что герцог Омальский потерпел некоторое поражение, что явилось, видимо, результатом его собственной опрометчивости и отсутствия опыта. Как видно из нижеприведенного отрывка, небольшой отряд войск, оставленный для защиты Бискры, подвергся неожиданному нападению, французский гарнизон перебит, а весь обоз, боевые припасы и имущество увезены местными жителями.

В письме из Тулона от 3-го сообщается:

В пятницу[39] палата депутатов проголосовала большинством в 190 голосов против 53 за ассигнования в 7.500.000 франков для покрытия расходов на увеличение находящихся в настоящее время военных сил Франции в Алжире (к 96.000 добавляется еще 15.000); таким образом, число штыков в Алжире доводится до 111.000.

Гражданская война в Вале

^{109}

Долина реки Роны от ее истоков у подножья Ронского ледника до Женевского озера – одно из красивейших мест в мире. По обеим сторонам расположены высочайшие в Европе горы – две непрерывные горные цепи высотой в среднем 12.000 футов, покрытые вечными снегами, которые питают бесчисленные ручьи, впадающие в Рону и орошающие луга и поля долины. Здесь, в нескольких часах ходьбы от вечной зимы, встречаются каштан и виноградная лоза, которые произрастают под солнцем, почти столь же щедро излучающим тепло, как и в вечнозеленых долинах Ломбардии. Эта долина называется Вале и населена частично немцами, частично французами. Немцы, пришедшие в страну с северо-востока, занимают более высокую и гористую часть долины, где местность непригодна для земледелия, но зато прекрасно приспособлена для разведения скота; в соответствии с этим эта часть населения остается до настоящего времени почти в таком же естественном состоянии, в каком пребывали его предки при заселении Верхнего Вале. Политическое и религиозное образование целиком находится в руках немногих аристократических семейств и духовенства, которые, конечно, делают все возможное, чтобы держать народ во власти невежества и суеверий. Французы, наоборот, осели в Нижнем Вале, где более широкая долина позволяет заниматься земледелием и развивать другие промыслы. Французы основали самые значительные города Вале, они образованны и цивилизованны и благодаря тому, что граничат с озером и с радикальным кантоном Во, связаны с внешним миром и имеют возможность идти в ногу с идейным развитием своих соседей. Тем не менее грубые горцы Верхнего Вале, я не знаю, сколько веков тому назад, подчинили себе французский Нижний Вале, и продолжали рассматривать эту часть страны как завоеванную провинцию, не допуская ее жителей к какому-либо участию в управлении.

В 1798 г., когда французы свергли старую аристократическую систему швейцарского патрицианского деспотизма, Нижний Вале был допущен к участию в управлении, но не в той полной мере, на какую он имел право. В 1830 г., когда демократическая партия во всей Швейцарии одержала верх, конституция была изменена на основе справедливых и демократических принципов. Но порабощенные церковью пастухи Верхнего Вале и их полновластные духовные повелители – священники пытаются с тех пор добиться перемены в пользу старой несправедливой системы. Радикальная партия для защиты от этих поползновений образовала вместе с радикалами кантона Во ассоциацию под названием «Молодая Швейцария» – «La Jeune Suisse»^{110}. Члены ассоциации подвергались весьма сильным нападкам и клевете со стороны духовенства и обычно обвинялись в безбожии – обвинение, которое в Европе в состоянии скорее вызвать смех, чем ужас. В 1840 г. произошла первая вылазка против «Молодой Швейцарии», но, столкнувшись с хорошо подготовленными силами демократов, эти жертвы невежества и суеверий ретировались за свои неприступные горные перевалы, чтобы в марте 1844 г. выступить снова. На этот раз им удалось захватить радикалов врасплох, воспользовавшись общей реакцией в пользу консервативных принципов, а также тем обстоятельством, что ведущий кантон Люцерн (местопребывание федерального правительства) является консервативным кантоном. Демократическая партия в Вале временно потерпела поражение. Потребуется вмешательство федерального правительства; будущее покажет, какую пользу извлекут из этой победы священники, сопровождавшие и возглавившие консервативную армию. Но при любых обстоятельствах у них даже теперь нет ни малейших шансов восстановить что-либо похожее на старую систему или удержать Нижний Вале и его энергичных жителей в подчинении. Пройдет немного лет или даже месяцев и демократическая партия снова одержит верх.

* Новости из Пруссии. – Волнения в Силезии

^{111}

Народ добился большой победы; своим неуклонным и упорным сопротивлением он заставил короля[40] отказаться от его любимого детища – проекта нового закона о разводе. Ныне действующий в этой области закон весьма либерален и, конечно, никогда не нравился христианскому королю. С момента своего вступления на престол он горел желанием внести в этот закон изменение, допускающее развод только в очень редких случаях. Необходимо было укрепить, насколько возможно, святость брачных уз и предоставить священникам еще один повод для вмешательства в чужие семейные дела. Разум нации, однако, восстал против такого закона; пресса выступила против него, и, когда одной демократической газете[41] удалось заполучить и опубликовать извлечение из подлинного текста законопроекта, против последнего со всех концов страны поднялся всеобщий протест^{112}. Тем не менее, король упорствовал в своем намерении. Законопроект был представлен в Тайный совет с целью подготовки его для провинциальных ландтагов^{113}, рекомендация которых требуется по прусской конституции. Трудно сказать, встретил ли законопроект сильную оппозицию уже в Тайном совете, или король убедился, что подобная мера никогда не получит одобрения провинциальных ландтагов; но уже достаточно и того, что в Тайный совет был направлен королевский указ от 11-го числа сего месяца, согласно которому законопроект забирался обратно, от его принципов полностью отказывались и заявлялось, что король удовлетворится изменениями нескольких формальностей действующего закона. Эта весьма важная победа оппозиции должна укрепить народную партию и будет встречена громким одобрением в каждой деревушке королевства. Она покажет народу, что он обладает силой и, объединившись, может провалить любой неугодный ему закон; более того, она покажет, что даже просто демонстрируя свою силу, он может держать правительство в страхе и заставить его делать все, что угодно народу.

В промышленном округе Силезии произошли весьма серьезные волнения[42]; рабочее население данной местности, целиком зависящее от производства льняных тканей и испытывающее тяжелую нужду, так как оно не в состоянии выдержать конкуренцию изделий английской машинной промышленности, с некоторого времени оказалось в положении, подобном положению английских ручных ткачей. Задавленные гнетом конкуренции, машинного производства и алчных предпринимателей, рабочие в конце концов подняли восстание в Петерсвальдау (Силезия), разрушили дом одного предпринимателя и были разогнаны лишь прибывшими войсками. В Лангенбилау произошли волнения подобного же характера; войска встретили отпор со стороны народа и смогли восстановить порядок, только получив подкрепление и открыв огонь по восставшим, из которых несколько человек было убито. В других округах происходили бурные собрания, даже в столице провинции (Бреслау[43]) спокойствие было нарушено.

Таким образом, становится очевидным, что последствия фабричной системы, прогресса машинной техники и т.д. для рабочего класса на континенте совершенно те же самые, что и в Англии: угнетение и изнурительный труд – для большинства, богатство и благополучие – для немногих; неуверенность в завтрашнем дне, недовольство и возмущение имеют место и на холмах Силезии точно так же, как в перенаселенных городах Ланкашира и Йоркшира^{114}.

Дальнейшие подробности о волнениях в Силезии

^{115}

Волнения начались, как я уже писал в своей последней корреспонденции[44], в Петерсвальдау, округе Райхенбах, центре промышленной части Силезии. Ткачи собрались перед домом одного из самых респектабельных предпринимателей по имени Цванцигер, распевая песню, в которой осуждалось его обращение с рабочими и которая, по-видимому, была сочинена по этому случаю^{116}. Г-н Цванцигер послал за полицией и добился ареста нескольких зачинщиков; толпа народа перед его домом все увеличивалась, с угрозами требуя освободить арестованных, а поскольку их не освободили, она тут же принялась за разрушения. Двери были сорваны, окна выбиты, толпа ворвалась в дом, уничтожая все, что встречалось на ее пути. Домашние Цванцигера едва успели спастись, в них непрерывно швыряли камнями, так что женщин пришлось прикрыть подушками и перинами и отправить в карете в Швейдниц. Туда также были посланы гонцы, чтобы призвать на помощь войска, но командир ответил, что он ничего не может сделать без приказа провинциальных властей в Бреслау. Народ тем временем полностью разрушил жилой дом г-на Цванцигера, а затем ворвался в складское помещение, где уничтожил все конторские книги, векселя и другие документы, выбросил наличные деньги в сумме более 1.000 фунтов стерлингов на улицу, где они были подобраны шайкой контрабандистов из Богемии, перешедших границу в расчете поживиться чем-нибудь во время волнений. Кипы и мешки хлопка так же, как пряжа и готовые изделия, были, насколько возможно, уничтожены или приведены в негодность, а машины на близлежащей фабрике совершенно разбиты.

Покончив с этим, восставшие покинули развалины разрушенных строений и двинулись в Лангенбилау; рабочие этого города тотчас присоединились к ним, местная фабрика и склад, принадлежащие г-ну Диригу, подверглись нападению. Г-н Дириг сперва пытался откупиться, но, уплатив часть условленной суммы, он узнал, что войска находятся в пути, и сразу же отказался от выплаты остальной части. Толпа немедленно ворвалась в дом и разрушила все, точно так же, как это было сделано в Петерсвальдау. Тем временем подоспел отряд пехотинцев в 160 человек и гражданские власти; был зачитан акт о мятеже, в ответ народ засыпал солдат градом камней, тогда последовала команда открыть огонь, и 12 человек из восставших было убито и многие ранены. Разъяренная толпа бросилась на солдат и ранила камнями стольких из них, что командир, которого стащили с лошади и жестоко избили, вынужден был отступить вместе со своим отрядом, чтобы дождаться подкреплений, в то время как разрушение имущества еще продолжалось. Наконец, появились два батальона пехоты, рота стрелков, небольшое подразделение кавалерии и артиллерии, и восставшие были разогнаны. Дальнейшие попытки подобного рода были подавлены войсками, занявшими город и его окрестности, и, как обычно бывает, когда все уже закончилось, на сцену выступили местные власти с соответствующими обращениями, объявили округ на осадном положении и пригрозили самым страшным наказанием за любое нарушение общественного порядка.

Волнения не ограничились этими двумя городами. В Альтфриленде и Лейтмансдорфе произошли подобные же сцены, хотя и не сопровождались столь резкими проявлениями ненависти к предпринимателям; несколько человек получили переломы рук, некоторое количество окон было разбито, прежде чем войска смогли восстановить спокойствие. Население всего округа воспользовалось случаем, чтобы показать фабрикантам свои чувства таким образом, чтобы у тех не осталось никаких сомнений в их характере.

Причиной этих волнений явились невероятные страдания ткачей-бедняков, вызванные низкой заработной платой, введением машин, скупостью и алчностью фабрикантов. Просто не верится, что заработная плата отдельной семьи из этого угнетенного класса, в которой за ткацким станком трудятся отец, мать и дети, едва лишь достигает суммы, на которую можно купить не больше, чем на шесть шиллингов в Англии. Кроме того, все ткачи обременены долгами, что совсем не удивительно, когда заработная плата так низка, а фабриканты охотно ссужают их небольшими суммами, которые рабочие никогда не смогут выплатить, но которых вполне достаточно, чтобы обеспечить хозяину полную власть над ними и превратить их в рабов фабрикантов. А тут еще наряду с этим действовала конкуренция английских изделий, которые имеют преимущество перед немецкими в силу более совершенных машин и низкой заработной платы на английских фабриках, способствуют понижению заработной платы и у силезских ткачей. Короче говоря, именно фабричная система со всеми ее последствиями угнетает силезских ткачей так же, как она угнетала и теперь угнетает фабричных рабочих и ручных ткачей Англии, именно она породила больше вспышек недовольства и возмущения в этой стране, чем что-либо другое.

Следует заметить, что во время всех этих волнений, как свидетельствуют все немецкие газеты, со стороны голодающих ткачей не было совершено ни одного грабежа. Они выбрасывали деньги на улицу, не использовав для своих нужд ни гроша. Заниматься воровством и грабежами они предоставили контрабандистам и браконьерам из Богемии.