Сокрушитель

Глава 18. Разговор

— В колхозах. Я много общался с бойцами из деревень. Выехать им из родного села невозможно. Платят трудоднями, а не деньгами. Выживают за счёт собственного хозяйства. А если самовольно покидаешь, арестовывают и в лагеря, год-два дают. Без разрешения председателя колхоза покинуть деревню или село нельзя, а он никогда такую бумагу не выдаст, уйдёт работник, так кто работать будет? А у него план. Это самое настоящее рабство, и как не крути, по другому его не назовёшь. Парни ладно, в армию могут сбежать и держатся за неё руками и ногами чтобы в рабство не вернутся, а девчатам как? Только на учёбу уезжать, и то председатель разрешение с трудом выдаёт под твёрдое обещание, что та вернётся. Возвращается от силы треть. Скоро деревни совсем опустеют, все в города бегут, тут свобода, и они это видят.

Анна Гавриловна об этом всём знала, только не смотрела с этой стороны и сидела если не поражённая, но сильно озадаченная точно. Поблагодарив за обед, очень вкусно было, особенно салат, дальше та стала убирать со стола, а я же стал готовится к следующему выступлению. В этот раз в Доме Культуры. А завтра утром в школе. А у меня на всю неделю они, выступления. Я бы раньше уехал, если бы не наобещал на вокзале быть обязательно, а данное слово нужно держать. Не хочу подводить людей. И ведь знали, люди радостные возвращаются с войны, в таком состоянии любые обещания можно вытребовать, психология, она такая, мне ещё повезло, на неделю всего, другие куда как крепко попали. Ну и дальше понеслись дни, обернутся не успел как неделя и пролетела.

Собирался я недолго, да и что собираться, у меня всё в хранилище. Поручения Анне Гавриловне дал, проследит за квартирой. Зарплату та будет получать в сберкассе, я там открыл счёт, положив довольно солидную сумму и в определённый день та может зайти и получить свою зарплату. Я это договором оформил. На полгода. Если не приеду раньше и не отменю, через полгода договор перестанет действовать. То, что я страстный рыбак-любитель, всё свободное время то с удочкой, то со спиннингом, в нашей гвардейской армии было известно, как и тем что за мной наблюдение установили. По сути времени было мало, время на войну уходило, но уж после окончания, когда времени стало куда больше, я только и проводил время в бухте, ловя рыбу на Балтике. С лодкой выходил. Так что нарыбачился и особого желания пока не имел с удилищем посидеть. Нет, рыбачить я всегда готов, просто сейчас до осени я себе алиби делал. Уйду от наружки, в лесу им со мной не тягаться, пусть ищут, вернусь в октябре. Будет вопрос где был, если будет, скорее всего через Анну Гавриловну зададут, скажу в каких местах бывал, красота. Не хотел уезжать, но погода не радовала. Причём я могу описать реальные места, я там бывал в прошлых жизнях. В последнее время наружку я изрядно напрягал. Просто я попросил готовить Анну Гавриловну не на двоих, как обычно, а на шестерых, каждый день. И вот шесть дней та готовила разные просто умопомрачительные блюда, и я то, что остаётся, переливал в свою посуду, делая запасы. Было куда убирать, я же эти припасы из хранилища и доставал, освобождая место. Этим и напрягал наружку. Готовится на шестерых, а утром, как Анна Гавриловна приходит, кастрюли пустые, даже помытые. Куда девается? Ну скучно мне было, я пошутил. Те итак наблюдали, муха не проскочит, а тут свет горит в окнах, в спальне движение, тени, на кухне тоже, а они с одной стороны дома. Значит, у меня гости. Заслали соседку за солью. Пока я ходил на кухню, та шустро обследовала все комнаты, я в отражении зеркала в прихожей наблюдал, не зря повесил, никого не обнаружив. Получив соль, та ушла. В общем, так по-тихому и троллил наблюдателей эти шесть дней.

Сегодня я уходил в круиз, запасной комплект ключей у Анны Гавриловны, запрёт за мной, мне же придётся побегать. Думаю, меня сейчас брать будут. Просто снаружи не одна машина дежурила, они их каждый день меняют, и места наблюдения, а две. А это сигнал, готовятся брать. Вот так выйдя на площадку, я стал спускаться по лестнице, но подъезд не покинул, на ходу убирая рюкзак в хранилище, прошёл к двери в подвал, дубликат ключа я себе уже сделал. Тут спуск в бомбоубежище. И открыв дверь, заперев за собой, стал спускаться по крутой лестнице вниз, подсвечивая фонариком. Свет не горел. Этот убежище я знал, в него вели проходы из трёх соседних домов. Наблюдатели профи, конечно они о них знали, всё блокировано, дальше двери мне не открыть, но я не спустился до конца лестницы, и на площадке, открыв боковую дверь, прошёл в подвал моего дома. Тут трубы разные, коммуникации, сырость и прохлада, но мне нужно то, что находится на другой стороне здания, поэтому продолжая светить, я шагал по подвалу, пока не вышел к противоположной стене. С трудом открыв люк, он вверх поднимался, я стал спускаться в шахту. Правда, перед этим переоделся, в грязный костюм танкиста, а то одежду чистую пачкать не хотел. Этот люк я случайно нашёл, ночами искал пути незаметного отхода, и вот он. Петли под замок были, но сам замок отсутствовал. Я глянул следы в подвале, тут не было никого довольно продолжительное время. Только одни свежие следы были, одного человека, довольно педантично обошёл все помещения, явно из наружки специалист, но люк тот не заметил. Сильно сомневаюсь, что управдом в курсе существования этой шахты. Он у нас новый, меньше года. Когда я квартиру эту получал, там другой был. Мы с новым и познакомились, когда с вокзала приехал, не сразу понял кто ко мне подошёл, пока тот не представился.

Путь уже разведан. По шахте я спустился в катакомбы. Кто и почему этот проход оставил, не знаю, но и люк сделан малозаметным, что уже навевает на подозрения, однако сейчас не об этом. Я уже тут проходил, так что двигаясь осторожно, тут были провалы, добрался до лестницы, и выбрался из подвала многоквартирного дома в квартале от своего дома. Комбез снял, и вот в чистой городской одежде, выбравшись на солнечный свет, направился к трамвайной остановке. Людно уж больно, никак место найти не могу, чтобы машину достать. По проезжей части, пока я шёл от одного края многоквартирного дома до другого, проехало семь автомобилей. Примечательно, что четыре из них японские и три наши. Из японских три легковых автомобиля и один грузовик малого тоннажа. Вроде нашей «полуторки», но эта машина с морозильником, кузов в виде фургона. Японцы продолжали поставлять свою автотехнику, запчасти к ней и за неприхотливость и надёжность эти машины вполне ценились. В основном поставки шли в армию, причём машины ещё на заводах красились в цвет хаки и наносились тактические знаки Советской Армии. Однако были поставки и для гражданских организаций. А с окончанием войны в основном туда и шли. Поговаривают, что легковые японские машины даже будут поставляться в частный сектор. Чёрт его знает, вон до войны обещали выпустить семейный частный автомобиль, разрекламировали широко, и что? Решили народ не баловать, машины выпустили, но они пошли в организации. Государству верить — себя не уважать. Я бы себе машину достал и оформил легко, но с такой слежкой лучше не связываться. Я и так для спецслужб как мотылёк у фонаря, а привлекать внимание ещё больше, это уже клиника. От меня явно чего-то ожидали, но понять чего, я не мог. Моё решение отправиться в тур по рыболовным местам, явно насторожило спецслужбы, все знали, что я лесовик и легко от наблюдателей уйду, вот и решили брать во время отъезда. Почему так тянули? Что по туру, то его конечно не будет, нужно залегендировать моё отсутствие в Союзе. Был на рыбалке, людей не видел. Пусть докажут обратное. А что, я собирался вернутся и меня наверняка потащат куда-то. Если что, огнемётный танк наготове.

Честно признаюсь, выдав домработнице тот спич о рабах в Союзе, который та наверняка передела своему куратору, я наделся, что за мной придут, это бы позволило раньше свалить и не выступать как было обещано. А что, веская причина не прийти, меня тут по всему городу гоняют, арестовывать пришли. Однако реакции я не дождался, а ведь правду говорил, всё так и есть и Анна Гавриловна это чувствовала, печальный факт, но рабство действительно существовало и будет существовать чуть ли не до восьмидесятых. Его тщательно скрывали, но факт остаётся фактом. В общем, не сработало, чему я был сильно разочарован и ходил на обещанные выступления. Однако тут не это важно, ко мне начали подходить разные люди и довольно настойчиво уговаривать выступать там-то и там-то. Задержать хотели. Вообще, опытных ораторов, что чувствуют слушателей, не так и много, а у меня и язык подвешен и весёлых историй расскажу и песни спою. Если проще, слава обо мне и о вечерах что я проводил, начала распространяться по Москве. Однако ажиотаж по этому поводу был куда сильнее, и настойчивость мне не нравилась. Не подсылы ли это? Может был приказ такими выступлениями задержать меня в столице? Возможно, гадать не хочу, но всем я вежливо отвечал, что отбываю и в Москве буду отсутствовать. Так уговаривали отложить поездку, но я был твёрд. Тут дашь слабину, во век Москву не покинешь. В последний день тяжёлую артиллерию привлекли, чтобы меня задержать. Прибыл представитель радиоцентра, приказным тоном эта дамочка сообщила, что у меня эфир через три дня. Также вежливо сообщил, что уезжаю завтра, ранее их что-то на горизонте не было, а тут прискакали. Ну и я продолжал троллить наблюдателей. В пять утра, когда только рассвело, появился из парадной с рюкзаком и удочками в руке, и двинул к остановке, где меня такси заказанное ждало. На нём на речку и рыбачить. До обеда. Анну Гавриловну не предупреждал, записку ей оставил, что на обед буду. Рыбы неплохо наловил, понравилось даже. Я тут на берегу не один был, с десяток рыбаков засёк. По приезду частично засолил, частично отдал Анне Гавриловне, пусть что хочет делает, мне без надобности.

В общем, ушёл. На трамвае доехал до окраины, там смог всё же достать «Додж», и на нём покинув город, поехал в сторону Горького. А на ближайшей станции, где останавливаются пассажирские поезда, купил билет до Казани, и покатил только в путь. А у меня за время войны подошли к концу запасы с Дальнего Востока, пополнить хочу. Икра так совсем закончилась, вся ушла. Я подумывал на своём самолёте лететь, это быстрее, но к чему? Я не торопился, время есть, закуплю что нужно и в тропики. Куда-нибудь на Филиппины. Давно мечтал, особенно осенью, промозглой и сырой, перебраться в лето. Рыбалка, купание и отдых. Правда там везде японцы, а у них всё довольно серьёзно, но ничего, разберёмся.

Сильно хромая, хрустя свежевыпавшим снегом, я прошёл в арку своего двора, где у меня квартира, за спиной только рюкзак, и всё, причём японский, армейский, для горных подразделений, и подошёл к парадной, откуда тут же выскочил домоуправ.

— Доброе утро, Евгений Владимирович, — поздоровался я. — Сегодня просто замечательная погода, не так ли?

С учётом моего отсутствия в течении четырёх месяцев, и того что крупными хлопаньям падал снег, ветра не было, я обращался к нему как будто вчера только виделись. Сам я был тёмных брюках с начёсом, ботинки американские лётные зимние, такая же лётная куртка, кожаная, с меховым воротниковом, папаха на голове, вид довольно неплохой и для Москвы.

— Доброго утра, товарищ Бард. Вы только сегодня вернулись?

— Да, сразу с поезда. Отличная у меня рыбалка была, вы бы знали какие на Дальнем Востоке реки, и сколько в ней рыбы. Я этой рыбы наелся на десять лет вперёд, уже смотреть не могу. Как-то росомаха вышла к моему лагерю, так пришлось из наградного стрелять. Бешенное животное. Как там у меня на квартире?

— Порядок, Анна Гавриловна приходит как по часам. Вчера была, значит через шесть дней будет. Сообщить ей, что вы приехали?

— Сделайте милость, буду очень благодарен. Пока в ванную, очень ванную хочу.

Я прошёл в квартиру, а управдом побежал звонить кому нужно, что я прибыл, с моей пропажей наверняка сняли наблюдение за квартирой. Да и зачем держать тут людей, их и так в других местах не хватает. Тот же управдом и сообщит, если появлюсь, вот как сейчас. Так что я успел принять ванную, и в халате выходил с кухни со стаканом ароматного чая, когда раздался стук в дверь. Это не Анна Гавриловна, у неё ключи, да и стучит та по-другому, а тут громкий и требовательный. Поставив чашку на подставку у зеркала в прихожей, и спросил:

— Кто там?

— Госбезопасность.

— О как, и документы есть? — щёлкая замками, спросил я.

Стояло двое, в костюмах и шляпах, и по моему требованию представили удостоверения, действительно оба с Лубянки.

— Ну проходите.

Я развернулся к ним спиной, и беря чашку с подставки и с удовольствием отхлебнул обжигающего напитка, оба сотрудника вон как задвигали носами. Было с чего. Чай не прост. Сам закупил в Китае, и не общий ширпотреб, а самые дорогие, такие сорта редко покидают Китай, они только для избранных. Три мешка купил. Пройдя в кабинет, я сел на столешницу рабочего стола и спросил у сотрудников:

— Чему обязан?

— Вас приглашают к нам в управление.

— Приглашают даже? Удивлён. Чем же я так заинтересовал вашу организацию?

— Это нам не известно. Приказ есть приказ.

— Тут я согласен. Пять минут, оденусь.

Когда я похромал в сторону спальни, один из сотрудников спросил:

— Что с ногой?

— А, брат супруги был недоволен что я её сестру выбрал, вот и устроил сцену на свадьбе. Синяк уже почти сошёл. Хорошо удар шашки плашмя пришёлся, если бы остриём, обе ноги срезало бы начисто. Чуть колено мне не выбил.

Я ожидал вопросов по поводу свадьбы и супруги, но они так и не последовали, просто оба сотрудника спецслужб переглянулись со значением. Я как раз костюм надел, выглаженный чистый, когда Анна Гавриловна пришла, та засуетилась на кухне, я сообщил, чего бы хотел на обед, снова готовить на шестерых, а полки на кухне полны, а сам проследовал за сотрудниками вниз, в машину, «японочка», и в сторону Лубянки. Дальше через журнал учёта у дежурного на входе, и сопроводили в кабинет. Те же сотрудники, что и привезли. А кабинет интересный. Кравцова. Понятно, что восстановили, пол и потолок, они рухнули от взрыва, часть стены повреждена была, ремонт проведён. Почти так как было восставили, хотя я замечал множество нюансов.

— Знакомый кабинет? — спросил капитан госбезопасности, что сидел за столом.

— Впервые вижу, — я широко улыбнулся тому.

— Капитан Шевелев, следователь по особо важным делам.

— Ого. И что следователю по особо важным делам нужно от скромного отпускника, только что вернувшегося с рыбалки?

— Не затянулась ли рыбалка?

— Да нет, да и куда мне торопится? Отдыхал от души. Погода видите не радует, так бы подольше задержался. Зимой в Ленинград поеду, на подлёдную ловлю в Финский залив.

— Любопытно. И как рыбалка, где были?

— Ох, где только не был. От Чёрного моря до Колымы. Между прочим, на Колыме мне больше всего понравилось. А на Камчатке? Красивые места. Знаете, как интересно наблюдать за тем, как лето на Камчатке одевается в ледяную шубу зимы? Это красиво.

— А как вы дом покинули, когда уезжали?

— Вам это зачем? — тут же спросил я, и с подозрением уточнил. — Или вы за мной следили?

— Да бросьте. На рынке вы бы могли спрятать довольное выражение лица, когда наши сотрудники уничтожили бандитов, которые хотели вас стрелять.

— Ой да ладно. Я контролировал ситуацию и успел бы нырнуть вниз.

— Возможно. Кстати, спасибо вам за станцию артиллерийской разведки «Леопард». Не делайте такое лицо. Могли бы и более тщательно стереть отпечатки.

— Значит, отпечатки? Да, удивили. И где они остались?

— Да задней крышке блока «РЛС».

— Поленился.

То, что отпираться бессмысленно, было ясно. Чёртов Маннергейм, всю малину изгадил. Я опытный, знаю что себя обвинять нельзя, мучиться от этого, нервы жечь. Зачем? Легче найти другого виновного и дальше жить со спокойной душой. Сто раз через это проходил и знаю что делать. А так мне интересно что дальше будет. По сути я и прибыл, чтобы расставить все точки над И. Иначе будут искать, так и так будут, но я тут свою гибель планировал инсценировать, для этого и вернулся, так что не проблема. Насчёт свадьбы солгал, а вот то что брат любовницы на меня напал, было такое. Чуть без ноги не оставил. Месяц прошёл, до сих пор хромаю. Раньше вообще с палочкой ходил. С любовницей теперь всё кончено, ещё бы, брата убил на её глазах. Оно ему надо было врываться в мою спальню? Сам виноват. Это в Китае было. А так путь мой был таков, на поезде до Владивостока, сошёл за одну станцию до города, на гидросамолёте на Камчатку, месяц там жил, потом в Корею и Китай. В Корее нашёл языковеда, то знал русский, корейский и китайский языки. Я китайский изучил бог знает когда, всё уже давно стёрлось из памяти, вот тот с нуля и обучал этому языку. Два месяца со мной был, пока я путешествовал по стране, да по сути Китай я и не покидал, мне там интересно было. За два месяца я восстановил знания китайского до прежнего уровня, около трёхсот слов знал, всё понимал, изъяснять я мог, но тут травма колена, решил пока прервать отдых, да и Союз посетить, что и сделал. Ближайшие пять лет я планировал путешествовать по всей планете, не хочу оставлять такие тылы. За четыре года войны, с теми лишениями и боями, я думаю честно заработал себе на такую старость. Я уже несколько раз жил в Союзе и встречал старость. Хочу что-то новое. Может позже я и вернусь в Союз, лет через двадцать-тридцать, по поддельным документам устроюсь и буду жить, если ностальгия припрёт, но я начал путешествовать и мне это настолько понравилось, что хочу продолжить. Ведь в первой жизни я был активным путешественникам по странам, что изменилось? Почему я после войн во всех жизнях оставался в Союзе и проживал жизни честного гражданина? Нет, были вылазки за границу, как же без них, но это именно вылазки. Не то. Тут я твёрдо решил, хочу посмотреть мир, именно после Второй Мировой войны. Начал и мне очень понравилось. Однако тут предчувствие сильно погнало обратно в Москву. Я чую нужно расставить точки над И. Дальше можно инсценировать свою гибель и отправиться в этот тур, что я себе уже распланировал.

Пока же продолжим, капитан вон тонкий психолог, и голос мягкий, с такими сложно разговаривать, те ещё оборотни. Легко любой разговор развернут в свою пользу, поэтому отвлекаться нельзя. Но пока всё шло по плану. Да, я решил раскрыться. Всё уже подготовлено. Три дня как прибыл в Москву, игра начинается. Сейчас же капитан спросил:

— И откуда у вас такая техника? Она ведь из будущего?

— Да, из будущего. Получил я её от пришельцев. Два раза с ними встречался. После награждения за маршала меня две недели ваши люди пытали допросами, но потом отпустили, я на радостях хорошенько отметил, и тут на меня пришельцы вышли. Окно открылось, они обычно так и общаются, как шар сияющий, и вот голосовое общение. Я им услугу оказал одну, вот и попросил оплату. В две тысячи пятнадцатом году я в Германии побывал. Там выставка военной техники проходила, и меня заинтересовал там танк, мощный, подвижный и с серьёзной пушкой. Я потом в интернете, это всемирная информационная сеть, нашёл всё по нему, изучил. Вот я попросил мне прислать этот «Леопарда». «Леопарда» они прислали, но не того. Я вообще о наличии этой станции и не подозревал. Хорошо, что не киску пятнистую прислали. Я три дня изучал эту станцию, разбираясь как та работает и решил, что для меня такой подарок не интересен, там команда нужна, ну и отправил письмо Сталину, и сообщил где та стоит. Потом наблюдал со стороны как её забирают. А вообще пришельцы виноваты. Я конечно забыл уточнить по выпитому, что мне нужен германский танк, а не эта хрень, но хоть что-то получил.

— Установка интересная, учёные в восторге, а пулемёт в башенке уже скопировали, начали производство. Там были какие-то проблемы со сталями для ствола. А вы значит у нас путешественник по времени? Прибыли сюда и заменили сына Русиных?

— Они сами своего сына убили, так что тут не надо мне. И да, я путешественник по мирам. Только душой, занимая тела недавно погибших, вроде тела Глеба. Мне стоит умереть, и я отправлюсь на новое перерождение. Всегда в начало войны. Устал уже от этой войны. Кстати, в тело Глеба Русина я попадаю во второй раз. В первый раз закончил автобронетанковую Академию в Москве, стал сержантом-танкистом, участвовал в боях под Луцком. В первом же бою заработал орден, командуя огнемётным танком. Я не пошёл в лоб на село, где засели немцы, как другие, а обошёл по оврагу и ударив во фланг, начал жечь немцев с тыла. Там и наши ворвались в село. Генерал Потапов лично наградил меня «Красной Звездой». Закончил войну дважды Героем Советского Союза, полковником, служил в оперативном штабе Первого Украинского фронта, которым командовал маршал Петровский. Там я тоже письма Сталину отправлял, только их потеряли. Почта, она такая почта. Пришлось отправлять повторно уже после начала войны. Был арест особистами Калининского фронта, выбивали признание по навету от немецкого офицера, оказалось там была своя игра, выявляли вражеских агентов, а меня подставили. Даже суд был, пусть и фиктивный. Только выбитые зубы и отбитые потроха фиктивными не были. Я нашёл всех особистов, и кто им приказы отдавал, и ликвидировал. Я всегда мщу. Умер в семьдесят втором. Потери Союза в людях, в той войне, составляли девятнадцать миллионов. В моём родном мире, было почти двадцать шесть миллионов. Именно историю моего мира я и писал в письмах, что отправил вашему Сталину. Потом попал в тело полковника Никифорова, командира Тридцатой танковой дивизии РККА. Он был ранен в голову вовремя нападении бандитов на его машину за три недели до начала войны, рана в висок. Полковник погиб, а я занял его тело. Писем не было, я грабил железнодорожные станции, увозя новейшее вооружение, танки и орудия, пополняя свою дивизию. Там лёгкие «двадцатьшестые» были. Война началась, и моя дивизия стёрла в пыль целый пехотный корпус, две дивизии уничтожила, ещё одну потрепала так, что бежали только пятки сверкали. Потом отступление, окружение под Минском, но вышел без потерь, моя дивизии была преобразована в моторизованный корпус, бил я немцев серьёзно, те больше шестидесяти тысяч солдат и офицеров только убитыми потеряли к моменту боёв за Могилёв. Раненых около ста тысяч у них потери. Мне вроде как генерала дали, но в Москву не вызывали, так и ходил в форме полковника, а тут вызов, полетел, и сразу в застенки бросили. В этот раз не Лубянки, а Политуправление постаралось. Мной недовольны были, Сталин недовольство проявил, не выполнял указания Генштаба, те и подсуетились. Я с ними в контрах был, вот и отомстили. Сам Мехлис приходил смотреть, как меня избивают. В общем, забили. Очнулся в госпитале, состояние как у Глеба Русина. Я потом выбрался, сбежав через окно, угнал огнемётный танк и выжег здание Политуправления, горящие заживо люди из окон прыгали. Я всегда мщу. Мехлиса из снайперской винтовки застрелил. Меня поймали и вернули в госпиталь. Только не помогло, умер через полтора месяца. Порвали что-то во мне, угасал. Да и отравление подозреваю. В этот раз попал в тело старлея-стрелка, когда поезд бомбили на подъезде к Кобрину. Так началась та война. Я танкист по основной профессии, попал в стрелка, смог принять танковую роту на базе танковой школы, в Четвёртой армии, и воевал. Пел песни. Да они не мои, из будущего. И вот какую фразу сказал, я тогда по радио выступал с песнями. Что наших генералов надо гнать поганой метлой. Например, я, взять меня, старлея, и сделать генералом, и я буду воевать лучше других. Сталин разозлился, взывал меня, и взял, да дал генерал-майора. Мол, генерал, покажи, как надо воевать. И хотел стрелковый полк дать на передовой, но я отказался. Сказал, что моя армия в лагерях для военнопленных сидит, освобожу и в немецком тылу армию сформирую. И за месяц сформировал, освободил Минск, и освобождая лагеря, огромную область держал под контролем. В моей армии почти четыре сотни тысяч бойцов и командиров было, танков две тысячи. Готовился, формируя танковые бригады и моторизованные, а как сформировал, пошёл в рейд на Польшу. Люблин взял. Как раз Киевский котел образовывать начал, помочь я уже ничем не мог. Да и не хотел. О будущем котле наши знали, я сообщил где немцы ударят, но плохо подготовились. Из рейда вернулся, так дёрнули в Москву, оттуда в Крым, дав генерал-лейтенанта и Звезду Героя. Освободил Крым, отбились, но поучил рану, пуля в колено. Два года в госпиталях, и направили служить в Генштаб. Это был бесценный опыт, закончил генерал-полковником. Дважды Героем. Наши потери чуть больше шестнадцати миллионов были. Умер в семьдесят втором, такая ирония. Сердце отказало. Тут сбой, не Великая Отечественная война, а попал в бойца на Советско-Финскую. Тот замерзал в окружении. Сорок Четвёртая стрелковая дивизия. Отогрелся костром, и выбрался, и тут я совершил фееричную глупость. Решил пойти к Сталину, и сообщить что я из будущего. Четыре года ничего, сообщал что знал, а потом застенки и пытки, оказалось пытки помогали вспомнить то, что я давным-давно забыл. Шестнадцать лет ада, которые я Сталину, что мне совсем даже не товарищ, никогда не прощу. Те знали, что я могу уйти, стоит меня убить, так что охраняли плотно. Комната с мягкими стенами. Самоубийство мне претит, пришлось подставляться под выстрел часового-новичка…