Солдат Пешкин и компания

БЕСПРИЗОРНИК

В марте Вовка переехал в новую квартиру, в большой шестиэтажный дом. А в мае у Вовы появилась сестрёнка Наташа. Отсюда всё и началось. В доме будто переворот произошёл. Шум, гам, никто себе места не находит. Днём все спят, а ночью жгут свет, кормят Наташку, бегают на кухню за пелёнками. Бабушка — так та прямо запуталась в пелёнках и клеёнках.

Каждый вечер приходят гости и приносят подарки. Они поздравляют маму и папу, разглядывают красное, как помидорина, Наташкино лицо и восхищаются: «Ах, какая красавица! Ах, какая прелесть!…»

«Там и смотреть-то не на что,- думает Вовка.- Тоже событие! Вон у Толи Мазина отец голубую «Волгу» купил, и то меньше шума было. А здесь только и знают: «Натуленька!… Наташенька!… Натусенька!…» — будто кроме неё никого на свете нет».

Вова нарочно зубы перестал чистить. Четвёртый день не чистит — никто не замечает. Бабушка в тетрадки и не заглядывает. Отец только и знает, что кричит: «Не путайся под ногами».

Ходит Вова по комнатам, опустив голову, и думает: «Никому я теперь не нужен. Никто меня теперь не любит, не жалеет. Вот возьму и уйду. Они и не заметят, что человека не хватает…»

Вова остановился перед зеркалом, посмотрел на свой растрёпанный чуб, на чернильное пятно под носом и решил пойти в безпризорники. Бабушка о них ему много рассказывала. Она когда-то была комсомолкой и боролась с детской беспризорностью. Беспризорники были раздетые, грязные, голодные. Все их жалели. Сам Феликс Эдмундович Дзержинский заботился о них: строил для них детские дома и колонии.

«Уйду насовсем! Пусть меня тоже все жалеют. Тогда дома небось забегают! Даже про Наташку забудут…»

У Вовы, который стоял в зеркале, покраснели глаза, нос задёргался, как плохо пришитая пуговица, и весь он стал каким-то жалким, несчастным.

«Уйду и всё! — окончательно решил Вова.- Пусть знают!»

Ночью он долго не мог уснуть, а когда уснул — приснилось ему, что он уже беспризорник; бродит по улицам, холодный, голодный. Люди его очень жалеют: качают головами, разводят руками и у всех слёзы на глазах.

Потом неизвестно откуда на красной машине приехали Дзержинский и бабушка с комсомольским значком на старой вязаной кофточке. Феликс Эдмундович строго, как на портрете, смотрел на людей, а бабушка сидела рядом и держала в руках пелёнки. Она всё время вертела головой и делала вид, что не замечает Вовы. Потом показала Дзержинскому на часы и сказала: «Мне пора идти пеленать Наташу». Сказала и исчезла. А Феликс Эдмундович взял его в свою машину, и они поехали.

Сначала машина быстро мчалась по улицам, а затем полетела в небо, прямо в облака, мягкие и тёплые, как перина. Феликс Эдмундович ласково смотрел на беспризорного Вовку, гладил по голове, а потом похлопал по плечу и… поцеловал. У Вовы от радости так застучало сердце, что он проснулся. Оказывается, он сидел не в машине, а на перине, а вместо Дзержинского рядом сидела мама с Наташкой на руках. Мама целовала его, ласково тормошила и приговаривала:

— Вставай, лодырь! Вставай! Посмотри хоть на свою сестричку. Она у нас такая умненькая, красивенькая, мы её за это все любим! — и положила рядом Наташку. Вова отвернулся и натянул одеяло поверх головы.

А мама продолжала:

— Ух, какие мы стали сердитые! Наташенька на нас будет обижаться…

— Ещё я и виноват! — загудело под одеялом…

Когда мама унесла Наташку в другую комнату, Вова вскочил с постели и начал рыться в корзине со старой одеждой. Сперва он достал свои рваные штаны, которые даже бабушка не смогла починить, потом рубаху с двумя заплатами: одной на спине, другой на лотке. Натянув всё это на себя, он закрылся в умывальнике и пустил шумную струю воды, но умываться не стал. За столом он ел всё, что ни давали. И даже макароны ел с хлебом. Две тарелки их съел. Это на всякий случай, если день-два голодать придётся.

— Куда это ты так вырядился? — спросила бабушка, разглядывая его странный костюм.- Не иначе, как с мальчишками на рыбалку собрался…- Больше она ничего не сказала, потому что в руках держала горячий утюг, а в кухне её ожидали пелёнки.

Вова встал из-за стола, схватил новую кепку, но, подумав, зашвырнул её на шкаф. Потом подбежал к двери и тут почему-то остановился. Тоска защемила сердце. Стало страшно, даже в животе похолодело. «Неужели больше сюда не вернусь?» Однако тут же отмахнулся от этой мысли и объявил неизвестно кому: «Сказал — значит всё!»

По лестнице он скатился почти кубарем, но посреди двора снова остановился и стукнул себя кулаком по лбу: «Эх, размазня я, размазня, а ещё в беспризорники лезу! Вышел чистенький, как из бани, и думаю, что поверят. Бабушка же говорила, что они с ног до головы в саже были… Нужно немедленно сажи раздобыть!»

Вова оглядел двор, но вокруг всё было чисто. Дом был новый, а строительный мусор давно вывезли. Вдруг он услышал позади себя чей-то бас:

— Старшему Шубину привет!

«Почему старшему?» — подумал Вова и обернулся.

Перед ним стоял дворник, дядя Петро, и улыбался в усы.

— Стало быть, с младшенькой сестрицей поздравить можно?

«И он про Наташку!» — зло подумал Вова и резанул напрямик:

— Где тут у вас сажа находится?

— Сажа, говоришь? — понимающе подмигнул дворник.- Э-э, считай, мил человек, что сажи у нас не было, нет и не будет, поскольку я ответственный за санитарное состояние объекта. А если тебе красочка какая-нибудь нужна, то беги в седьмой подъезд, там маляры работу кончают, у них и разживёшься.

В седьмом подъезде действительно работали маляры. Под лестницей Вова увидел три ящика с краской: там был жёлтый, красный и тёмно-зелёный порошок. «Вот чёрт, хоть бы серая была,- подумал он.- Придётся тёмно-зелёной мазаться». И, став спиной к малярам, сперва натёр зелёным порошком руки, а потом щёки и нос. Теперь он был похож на карикатуру из «Мурзилки», но зеркала под руками не было, и он решил, что в таком виде может сойти за беспризорника.

Прикрыв ладонями лицо, Вова вышел на улицу. Сперва было как-то неловко, и он шагал вдоль стен, делая вид, что разглядывает их. Люди спешили по своим делам, и никто не собирался его жалеть, даже внимания не обращали.

«Так дело не пойдёт,- решил Вова.- Нужно ходить посреди тротуара, против движения». И пошёл. Целых два квартала прошагал он зря. Но вот возле магазина «Динамо», на витрину которого он загляделся, маленькая девочка з бантом на голове закричала:

— Мама, мама, смотри — кловн!

Вова сам начал искать глазами клоуна и тут только заметил, что все смотрят на него.

— Нет, доченька, это не клоун,:- улыбаясь, сказала девочкина мама.- Это мальчик просто шутит.

— Я не шучу, я не клоун,- сказал Вова и, набравшись духу, выпалил: — Я — беспризорник!

Люди притихли и принялись внимательно его разглядывать. Вова попытался выжать из глаз слёзы, но когда из этого ничего не вышло, начал, заикаясь, говорить:

— У… у меня совсем никого *нет… совсем: ни мамы, ни папы, ни… бабушки…

— Какой бедненький, бедненький,- сказала девочка с бантом.- На, возьми кафетку! — и протянула ему обсосанный леденец.

Вова брезгливо взял его двумя пальцами и сказал «спасибо».

— Подумайте только, какие вежливые беспризорники пошли,- пожав плечами, удивлённо сказала полная дама. А другая, протискиваясь вперёд, заявила:

«-Хоть бы посмотреть, какие они, эти беспризорники! Сколько лет о них уже ничего не слышно.

Тут девочка начала дёргать маму за юбку и плаксивым голосом канючить:

— Ма, ма, возьмём его себе, он у нас будет с Тузиком на коврике спать.

Люди засмеялись, а Вова подумал: «Вот дрянная девчонка, всё дело мне портит!»

Но дело испортила не она, а какой-то мужчина. Не зная, о чём тут шла речь, он спросил через головы:

— А ты из какой школы?

Вова не ожидал такого вопроса и, растерявшись, ответил:

— Из шестнадцатой, во второй клас перешёл.

— Ну и чудеса, — всплеснула руками женщина, которой хотелось «хоть бы посмотреть на беспризорника», а симпатичный старичок в пенсне сказал:

— То-то я вижу» беспризорники нынче особые пошли: образованные, зелёного цвета! — и мазнул Вову рукой по щеке. Краска осталась на его пальцах. Старичок покачал головой и начал протискиваться из круга.

«Эх, балда я, балда! — подумал Вова.- И зачем я про школу сказал? Теперь больше никто не поверит».

Люди действительно начали расходиться, и на этом всё, наверное, кончилось бы, если бы не тощая, высокая тётка с двумя полными авоськами в руках. Она зло крякнула и пробасила:

— Да что вы смотрите на него! Тут дело ясное — все они из одной шайки. Знаю я эти штучки: один толпу собирает, остальные у вас по карманам шарят!…

Все замолчали. Вовку словно холодной водой окатило. «Этого ещё не хватало! — со страхом подумал он.- Сделают из меня вора, а потом оправдывайся!» — И Вова почувствовал, как на лбу у него выступил холодный пот, а в животе зашевелились макароны. Теперь и слёзы сами брызнули из глаз, и он заплакал навзрыд.

— Вот-вот, он вам и слёзы, и истерику закатит, всё они умеют! — продолжала тощая тётка с авоськами.

Вова закрыл лицо руками и вдруг над ухом услышал старушечий голос:

— Господи, жалости в людях нет! Бога не боятся! Дитя, может, сутки хлебушка во рту не держало…

Вова приоткрыл один глаз. Перед ним стояла маленькая старушка и протягивала ему кусок булки с маслом.

— Ешь, милый, ешь! — приговаривала она.

Вова скосил глаза на толстый слой масла и почувствовал, что макароны уже подбираются к горлу. «Надо бежать!» — подумал он. Но было поздно. В круг вошёл милиционер и, как все милиционеры, сказал:

— В чём дело, граждане? Что здесь происходит?

Тощая тётка обрадовалась и снова затараторила:

— Милиция во всём разберётся! Ниточку потянет — клубочек размотается. Всех их, голубчиков, переловят!…

Милиционер посмотрел на тощую тётку, потом на Вову и строго спросил:

— Ты чей будешь?

Вова очень пожалел, что затеял всю эту историю. Ему захотелось домой к маме и бабушке. Он открыл рот, чтобы во всём сознаться, но старушка с булкой его опередила:

— Безпризорник он, мил человек, круглый сирота, приютить некому!…

Старушка это не выдумала, ведь он сам заявил, что беспризорник. Если сейчас он скажет, что всех обманул, то люди рассердятся. И он заревел на всю улицу, выкрикивая: «Мама! Мама!»

— Беспризорник?! -удивился милиционер, и на лице его появилась растерянная улыбка.- Вот это да!… Интересно! Что же мне с тобой делать?… Постой, постой! — спохватился он.- В шестом отделении, кажется, есть детская комната. Ну-ка, пошли!

Вова покорно пошёл за милиционером и даже сам протянул ему руку. Вскоре показалось здание милиции. Милиционер завёл Вову в комнату дежурного и доложил:

— Вот, товарищ старший лейтенант, беспризорника привёл! — при этом он пожал плечами и улыбнулся.

Дежурный разбирал какие-то бумаги и, не глядя на Вовку, сказал:

— Сейчас займёмся,- потом громко позвал: — Варвара Степановна! Варвара Степановна!

Из соседней комнаты быстро вышла маленькая юркая женщина и, вместо «здравствуйте», на ходу сказала:

— Конечно, это мой контингент! Я как чувствовала, что сегодня кого-нибудь приведут.

Вову она почему-то назвала «контингентом» и шумела и суетилась так, как будто в милицию привели не одного, а по крайней мере сотню беспризорных.

— Согласно плану, мы ребёнка сперва обработаем, потом он примет пищу, а затем, по культурной линии, покажем ему кинофильм «Чапаев»,- сказала Варвара Степановна.

Вова перестал что-либо понимать. Ему грозили какой-то «обработкой», а потом собирались почему-то показывать «Чапаева».

Но он примирился со всем и молчал.

«Обработкой» оказалось обычное купание под душем. Причём Варвара Степановна беспокоилась: не слишком ли горяча вода? Не холодно ли?

«Приём пищи» означало съесть сладкий пирог с маком и запить его киселём. Тоже не страшно.

А когда дело дошло до «Чапаева», то дежурный категорически запретил показывать кино одному человеку. Варвара Степановна протестовала. Она говорила, что её «контингенту» положено кино и она не виновата, что беспризорники нынче вывелись. Варвара Степановна своего добилась… И хотя Вовка раз десять смотрел «Чапаева» и знал картину наизусть, он и сейчас с большим удовольствием следил за событиями на экране.

И вот, когда фильм подходил к концу и Чапай с Петькой отстреливались от беляков с чердака, в комнату вошёл старшина милиции и коротко бросил в темноту:

— Пришли родители!

Вовка не знал, радоваться ему или плакать. Пока он думал, зажгли свет, и в комнату вошли мама, бабушка и дворник дядя Петро. Вовка заревел и бросился к маме. Обнимая сына и прижимаясь к нему мокрыми щеками, мама говорила:

— Милый ты мой! Глупый ты мой! Да как же ты мог такое придумать? Мы с ног сбились…

Бабушка стояла рядом и краешком платка утирала слёзы. Дворник дядя Петро, почтительно сняв шляпу, стоял у дверей и повторял:

— Дело ясное! Дело ясное!

Когда все они выходили из милиции, Вова сердито посмотрел на бабушку и сказал:

— Это ты во всем виновата! Наговорила мне про беспризорников…

— Тюлень ты! — ответила бабушка.- Я тебе рассказы-; вала про старые времена. Теперь у нас давно беспризорников нет…

Дома с Наташкой оставался папа. Когда пришли домой, он крепко обнял Вовку и поцеловал его прямо в нос. Одна Наташка не волновалась. Она голышом лежала на постели болтала розовыми ногами и пускала пузыри.

Вова посмотрел на неё и увидел, что у неё очень смешной чубик и большие красивые глаза. Он почувствовал, что давно любит её, и его тоже все любят, и никто не собирался о нём забывать. Сначала он хотел об этом сказать родителям, но потом передумал и, сложив ловко пальцы, показал Наташке зайца.