Не успели ещё просохнуть слёзы на моих усах, как я уже сидел в домашней аптечке. Перебирая таблетки и пузырьки, я припомнил, что, когда тётушка Марина кричит «умираю!», она пьёт валерьянку.
Понадобилась одна минута, чтобы чудесная бутылочка очутилась перед погибшим котом. Я мигом выкусил пробку и капнул волшебным напитком на холодный сибирский нос.
Чудо произошло. Мой подарок широко раскрыл глаза и удивлённо посмотрел по сторонам. А через секунду он стал в сто раз живее, чем до своей смерти. Хвост и лапы его задрожали, глаза завертелись, нос стал шнырять из стороны в сторону. Наконец он догадался, откуда исходит волшебный запах. Он схватил дрожащими лапами бутылочку и давай лакать, примурлыкивать: «Мяу-мурляу! Лакау-мурляу!…» — И всю одним духом вымурлыкал.
Комната сразу пропахла валерьянкой. А кот стал на задние лапы, стукнул себя кулаком в пушистую грудь и заговорил так, будто у него в животе застрелял игрушечный пистолет: «Ик… Ик… Ик…»
— Ты знаешь, ик-то я такой? — спросил он меня.
— Не знаю, — притворился я.
— И я ик-не знаю, — сказал он. Потом покатал по полу пустой пузырёк и сказал: — А это ик-то такое?
— Валерьянка, — говорю.
— Эх, весёлая валянка! — сказал он, покатился колесом по полу и начал делать стойки на голове. А потом скосил глаза так, что один оказался между ушами, и спрашивает:
— Ты мне ик-друг?
— Друг, — говорю.
— А ты меня ик-уважаешь?
— Ик, — говорю, — очень. И если тебе нравится валерьянка, достану тебе ещё десять таких бутылочек.
Как бросится он ко мне — чуть не задушил от радости. А потом стал облизывать от хвоста до ушей. Тут я его спросил:
— А как тебя зовут?
— Кыц-ик, — говорит.
— А меня Мыц-ик, — отвечаю.
— Очень ик-приятно, — сказал он и протянул мне кончик своего хвоста.
Я с удовольствием пожал его и спросил:
— Ты меня теперь больше не боишься?
— Ик… не знаю, — сказал он, да как рявкнет: — Я теперь ик-никого не боюсь! — И пошёл на задних лапах по комнате.
«Удивительная вещь валерьянка! — подумал я. — Мёртвого оживила и на задние лапы подняла! Теперь я понимаю, почему тётушка Марина так свободно на задних ногах ходит…»
А котик мой разошёлся вовсю: завертел хвостом, как пропеллером, и хотел залететь на люстру. Потом стащил со стола скатерть, завернулся в неё, как в плащ, и запел какую-то кошачью арию.
Мне тоже захотелось иметь такой плащ, и я стал тащить скатерть с туалетного столика. Верный друг Кыцик тут же стал помогать мне, и на нас посыпались коробочки, помады, разные бутылочки, флаконы. Наша дружба сразу запахла всеми духами. Потом нас накрыла скатерть, и стало темно, как в моей норке.
В это чудное мгновение в комнату вошли тётушка Марина и Петя.
— Ага, попались! — радостно закричал Петя и бросился в нашу компанию. Тётушка Марина, конечно, тоже. И тут наша игра расстроилась, потому что в «кошки-мышки» лишние игроки не нужны. Кроме того, засиживаться в гостях, даже у соседей, не очень прилично, и я решил поспешить домой. Я заметил под скатертью щёлочку, крикнул Кыцику: «До завтра!» — и выскочил вон.
Уже из своей норки я услыхал, как тётушка Марина стала чем-то угощать Кыцика и приговаривать: «Вот тебе! На тебе! Вот тебе! На!»
И он сразу запел другую песню.
Больше я ничего не слыхал. Я так нанюхался валерьянки, что стал засыпать и в голову полезли разные весёлые сны. Например, в одном из них я чуть не съел своего Кыцика. Но наутро началась новая, не очень радостная история.