Солнце и луна

Эпилог

Июнь 1173 года

Лондон

Через открытое окно в комнату влетела бабочка. Филиппа подняла голову от письма, расшифровкой которого занималась весь последний час, и проследила за полетом изящного яркого создания. Бабочка присела было на откинутую крышку чернильного прибора, но тут же вспорхнула и принялась обследовать каждый уголок помещения: полки, заставленные книгами до самого потолка, стопки старинных фолиантов на полу, высокие стрельчатые окна. Это просторное здание на Темз-Стрит Филиппа вот уже десять месяцев называла своим домом.

Солидное, с золотым тиснением жизнеописание святой Катарины Клементской привлекло внимание бабочки лишь ненадолго. Трепеща хрупкими крылышками, она сделала круг над стопкой писем на столе, вместо пресс-папье придавленных кинжалом, обогнула витой канделябр, проплыла над потертой кожаной сумкой для книг и серебряным блюдом с парой оставшихся ломтиков острого сыра, к которому Филиппа в последнее время питала слабость.

Потом настала очередь другой части кабинета. Там стоял шкафчик, обычно запертый, но сейчас распахнутый, так как именно в нем хранилось все необходимое для работы: ключи и методы расшифровки, невидимые чернила, разнообразные печати, шнур, воск (если требовалось заново запечатать прочитанные письма), увеличительные стекла, листы пергамента, перочинные кожи, скребки и тому подобное. Все это было предоставлено Филиппе по приказу Генриха Плантагенета, короля Англии, чьим личным шифровальщиком она была с некоторых пор.

Заговор с целью захвата трона был успешно подавлен, королева Элеонора заточена в Солсбери, в тюрьму не слишком строгого режима. Что касается Олдоса и Клер, они были схвачены людьми Грэхема Фокса во время бегства от горящего замка, подвергнуты допросу с пристрастием и приговорены к пожизненному заключению в подземельях Тауэра. Говорили, что даже общее несчастье не сблизило брата и сестру…

Наблюдая за бабочкой, Филиппа почувствовала в своем лоне движение, сначала сродни трепету крылышек, потом более активное. Она поспешно положила руку на округлившийся живот и позвала:

– Хью, иди скорее сюда!

На лестнице раздались шаги, словно кто-то бежал вверх, прыгая через две ступеньки.

– Что случилось? Тошнота? Боли? – встревожено спросил Хью.

– Все хорошо, лучше и быть не может. Я только хотела, чтобы ты тоже это почувствовал.

Хью наклонился, и его волосы упали на лицо, золотясь в лучах утреннего солнца. Благоговейно положил он руку на живот жены. Левую руку. Правая, в довершение к прежнему увечью, была повреждена в тот день в подвале, когда он освобождал Филиппу от железного ошейника. «Подумаешь! – сказал он позже в ответ на ее причитания. – Лучше изуродовать и без того страшную конечность, чем прекрасное лицо». Помимо этого, в память об их совместной миссии на его лбу появился шрам от кромки волос до самой брови. По этому поводу он выразился и того категоричнее: «Чем ужаснее лик шерифа, тем сильнее трепещут лондонские злодеи!»

Хью вздрогнул, когда что-то легонько толкнулось в его ладонь, потом счастливо засмеялся:

– Страсти Господни! Это будет вояка!

– Весь в отца!

Он потянулся к Филиппе, и они поцеловались, медленно и нежно.

В этот момент ей вспомнился вечер в Истингеме, когда она подглядывала за Грэхемом и Джоанной, не сознавая, что всем сердцем завидует этой паре. Ничего, не зная о жизни, она искренне верила, что не каждая женщина создана для семейной жизни. Если бы ей сказали тогда, что спустя всего один год она будет замужем за Хью Уэксфордом и беременна его ребенком, она бы посмеялась над такой нелепицей.

Но это случилось, и Филиппа была счастлива. Никогда жизнь не была так безмятежна, так полна счастливых мечтаний и надежд. Недаром в день венчания Орландо Сторци сказал, что они с Хью воплощают собой союз Солнца и Луны. Такие разные, их жизни соединились, чтобы создать нечто новое и невыразимо прекрасное.

Бабочка сделала круг над счастливой парой, вылетела в окно и поднялась над черепичными крышами Лондона навстречу солнцу, синему небу и мягкому теплу раннего лета.

Навстречу жизни.