Солнце взойдёт

ДЕВЯТНАДЦАТЬ

Краткая заметка по поводу культуры, образа жизни и общего мировоззрения спектральных воинов.

Спектральные воины знают только одну шутку. Она звучит так:

Подобно всем элитным военным подразделениям, у них есть свои строевые песни, наиболее любимая из которых звучит так:

Спектральные воины приходят к жизни, когда в землю высеваются драконовы зубы глубокой заморозки, и прекращают свое существование, когда их убивает враг или (более обычно) когда они преступают собственный византийский дисциплинарный устав. Будучи целиком сотканы из духа и эфира, они не требуют пищи и питья; по крайней мере, им их не дают. Лишь очень немногие из них проживают достаточно долго, чтобы выяснить, имеет ли это какое-нибудь значение.

Было бы неверно сказать, что спектральные воины не боятся ничего, — они боятся огромного количества вещей, и их страх чаще всего полностью оправдан. Единственное, чего они не боятся, — это враг, поскольку все, что их противник может сделать с ними, — детские игрушки по сравнению с тем, что ожидает их, когда они вернутся в лагерь. Это, разумеется, делается умышленно.

Взвод 384657J, Голубые Штиблеты (известные также как Всхлипывающие Орлы), ворвался сквозь зеркальное стекло, передвигаясь быстрой рысцой, рассыпался веером и принял легендарное построение «Перевернутой Черепахи» — маневр, предназначенный для того, чтобы передовые стрелки могли одновременно охватить противника с двух сторон и оказаться как можно дальше от своего командира. После этого они развернулись в позицию для ведения тройного продольного огня, специально разработанную для этого подразделения. После этого они встали по стойке «смирно» и застенчиво потупились.

Капрал повернулся лицом к толпе перепуганных отдыхающих и смущенно прокашлялся.

— Не тот аэропорт, — проговорил он. — Прошу прощения.

Затем подразделение удалилось, применив на практике свою проверенную временем смущенно-неуклюжую походку.

Генерал набрал в грудь воздуха, словно для того, чтобы крикнуть, но слова вышли из него с неожиданно небольшой начальной скоростью. Словно вдруг заворковал голубь-людоед.

— Хорошо, — сказал он. — Думаю, нам сюда.

— У нас нет времени, — прошипела Джейн. — Шевелись!

Бьорн остолбенело огляделся. Он никогда за всю свою жизнь не видел сразу столько банок пива. Это, решил он, либо видение рая, либо открытый вызов. Ему хотелось, чтобы это был вызов.

— Э-э… угу, — сказал он. — Сейчас, я только… э-э… куплю себе упаковочку и сразу же присоединюсь к тебе.

Он обернулся и раскрыл рот.

Он, конечно, уже не в первый раз был в «дьюти-фри»[35] но это был первый раз, когда он был в совершенном «дьюти-фри». От всех остальных его отличало то, что в нем не было ничего, кроме пива. Невероятно много пива.

Банки стояли рядами, простиравшимися насколько хватало глаз; фактически, если бы он подумал над этим, он понял бы, что такое количество предметов особого притяжения, сосредоточенного в одном месте в одно время, прямо противоречило законам физики.

— Чтоб мне сдохнуть, — прошептал он. — У них есть даже «Ротвейлер» девять-Х! — Его рука инстинктивно протянулась, как росток тянется к солнцу, и примерно с такими же шансами достичь контакта, поскольку Джейн уже схватила его за ухо и тянула прочь.

— Да во имя всего святого, — говорила она, — ты, может быть, и придурок, но мне казалось, что даже ты сможешь распознать такую очевидную ловушку, увидев… — Она осеклась, ее рот открылся, а пальцы медленно разжались.

«Странно, — подумал Бьорн, — а я и не заметил, что здесь есть еще прилавок с косметикой. Вообще-то его не было, когда я вошел, только шестьдесят тысяч банок „Будвайзера“». Он попробовал обратить внимание Джейн на этот факт, но лишь зря потратил время.

— Ну, ты тогда развлекайся, — сказал он, — а я сейчас быстренько схожу еще разок взгляну на…

Пиво исчезло. Его место заняли миллионы бутылочек с духами.

Либо продавцы имели доступ к каким-то очень продвинутым технологиям, либо здесь происходило что-то подозрительное.

Заложник за его спиной начал плакать.

— Эй! — запротестовал Бьорн. — Это нечестно. Я только хотел… — он осекся, поскольку мир мигнул. — Ох, — сказал он. — Вот, это уже лучше. Спасибо.

Джейн, со своей стороны, стояла, рассматривая бутылочку с «Шанель», которую уже вознамерилась было купить, и пыталась понять, почему на этикетке внезапно оказалось написано «Шакал Экстра Лайт, начальная тяжесть 1034°–1038°».

Бьорн почесал в затылке.

— Знаешь что, — медленно проговорил он. — Бьюсь об заклад, что, если открыть одну из этих банок, там все равно не будет никакого пива.

Джейн посмотрела на него отсутствующим взглядом.

— Что? — переспросила она.

— Мне кажется, — сказал Бьорн, — что все это штучки. Ну, сама знаешь. Иллюстрации. Иллюзии. Игра этого, как его там — воображения.

— Ну да, — сказала Джейн. — К тому же они были такие дешевые.

Они посмотрели друг на друга.

— Мне это не нравится, — заявила Джейн. — Хотела бы я знать, где мы находимся.

Бьорн пожал плечами.

— Не важно, — сказал он. — Важно, куда мы отсюда отправимся.

Это звучало ужасно впечатляюще, и Джейн кивнула.

— Хорошо сказано, — ответила она. — И куда?

Бьорн огляделся вокруг. «Дьюти-фри» исчезла, и на ее месте возникла одна из этих клетушек, в каких продают никому не нужные розовые носки. Мимо них прогромыхала электрическая тележка и исчезла в щели между двумя расслаивающимися измерениями.

— Не знаю, — сказал он.

— Прошу прощения.

Охранник обернулся, затем взглянул вверх. Примерно в футе над своей головой он обнаружил две маленькие точки красного света, похожие на… Ну, если бы он был кроликом, сидящим посреди пятиполосного шоссе, и если бы у тяжелых грузовиков были красные фары, то вот на что это было бы похоже, только эти были менее… уютными, что ли.

— Простите, что беспокою вас, — произнес голос откуда-то с далекого расстояния, — но не могли бы вы сказать мне, как называется этот великолепно оборудованный аэропорт?

Охранник провел языком по внезапно пересохшему рту и сказал. Огни на секунду мигнули, когда черная колонна, к которой они относились, склонила голову.

— Благодарю, — произнесла она. — Премного вам обязан.

Затем она повернулась, вставила то, что было бы двумя пальцами, если бы у нее были руки, в черную дыру, где должен был быть ее рот, если бы она была им снабжена, и издала протяжный свист.

Зеркальные стекла передней стены зала разлетелись вихрем конфетти, и пол содрогнулся от почти что подземных взрывов гранат со слезоточивым газом. Зловещие фигуры, похожие на клубящееся черное ничто, влетели внутрь верхом на веревках, безуспешно попытались затормозить и врезались в электронное табло, с пиротехническими последствиями. По залу разнесся поистине отвратительный запах чего-то паленого — не совсем неописуемый, поскольку язык способен на бесконечное множество тонких модуляций, но описывать его с любой степенью точности было бы в высшей степени антисоциальным поступком. Покинутая багажная тележка тихо подогнула под себя колеса и попыталась задом вжаться в стену.

Последним в зал вошел генерал. Он переступил через оглушенное тело охранника, прошагал к одной из бесформенных куч дымящейся черной одежды и потыкал ее носком сапога.

— Идиоты, — сказал он.

Оставшиеся черные фигуры — их оставалось еще немало — неохотно собрались вокруг него, в то время как он задумчиво разглядывал регистрационную стойку.

Спустя долгое время генерал повернулся на восток, вытер с подошвы сапога расплавленного солдата и указал рукой.

— Они пошли туда, — сказал он.

Бьорн содрогнулся. Мокрое пятно распространялось со скоростью Первой Монгольской Империи, и уже угрожало аннексией его рукавов.

— Э-э, — проговорил он, прежде чем замешательство окончательно взяло над ним верх, застряв в его голосовых связках. Он покраснел.

— Что? — спросила Джейн, не поворачивая головы. Она пыталась идти по стрелкам, показывавшим путь к паспортному контролю, и никак не могла сообразить, в третий или в четвертый раз они проходят мимо этого киоска фотографа там, в углу.

— Э-э, — промямлил Бьорн, — мне кажется, нашему, гм, заложнику нужно… э-э… перемениться. Ну, понимаешь, это вроде как сейчас нужно, наверное. Что-то в этом роде.

— Перемениться? — Джейн подняла бровь. — Ты имеешь в виду — обратно во взрослого? Я не думаю, что это так уж просто. Я начинаю приходить к выводу, что все это дело как-то связано с интерпретацией эмпирически полученных чувственных ощущений несколькими различными логическими системами, что означает…

— Да нет, — настойчиво сказал Бьорн. — Я говорю, перемениться в смысле, ну, пеленки переменить.

Лицо Джейн просветлело.

— А, понимаю, — сказала она. — Ну давай, ты займись этим, а я посмотрю, не удастся ли мне выяснить, куда все же приводят эти указатели.

Бьорн яростно затряс головой, словно собака, вылезшая из воды.

— Да нет, — повторил он. — Понимаешь, я не знаю, как это делают. Куда совать все эти завязки и застежки.

Джейн пожала плечами.

— Я тоже не знаю, — сказала она.

— Но… — умудрился сказать Бьорн, несмотря на то, что его нижняя челюсть прилагала все усилия, чтобы отвалиться от его лица. — Но ты ведь… э-э… ты же женщина. Вы знаете все об этих вещах.

— Ну да, — твердо ответила Джейн. — Прости, но боюсь, здесь я не смогу тебе помочь. Все, что я знаю о детях — это что их не следует стирать в стиральной машине. Очевидно, они от этого линяют. — Она подчеркнуто отвернулась и принялась разглядывать указатели на стене, пока Бьорн не оставил попытку переглядеть ее и не начал медленно стаскивать рюкзак со своей спины. С лицом цвета болонского соуса он ухватился за первую попавшуюся завязку и потянул. Судя по выражению его лица, он ожидал, что на счет «пять» рюкзак взорвется.

— И вообще, — произнесла Джейн, — это не ребенок, это заложник, а по традиции это дело мужчин — оставаться дома и следить за заложниками. — Она оглянулась и тут же быстро вновь отвела взгляд. Бьорн заскрипел зубами и попытался уверить себя, что то, что он держит в руках, на самом деле картер коленвала, а то, что стекает внутрь его рукава, на самом деле машинное масло. Это немного помогло.

Грохот, который они услышали в следующее мгновение, исходил от передней части здания, рассыпавшейся на куски.

Джейн и Бьорн переглянулись.

— Кажется, я знаю, куда мы направляемся, — сказала Джейн.

— Ну?

— Подальше отсюда, — твердо произнесла Джейн. — Давай быстрее.

Запоздало пытаясь не выглядеть подозрительно, они быстро пошли, если не побежали, к ближайшему выходу. Какой-то человек в форме пытался их задержать, но скорчился, как посоленный слизняк, когда Бьорн сунул мокрую пеленку в его простертую руку. Больше он не делал попыток препятствовать их продвижению.

Они были в багажном отделении.

— Ошибка, — пробормотал Бьорн. — Надо было свернуть налево возле…

Джейн покачала головой.

— И так сойдет, — сказала она. — Если за нами кто-нибудь гонится, нам лучше спрятаться, пока они не уйдут. Если мы смешаемся здесь с толпой, может быть, они нас не заметят. По крайней мере, решат, что мы побежали к самолетам.

Пытаясь выглядеть усталыми и скучающими, они побрели по направлению к карусели; Джейн по пути издавала тихие утешающие звуки в сторону заложника. Заложник начал орать.

— Очень хорошо, — прошептала Джейн. — Я давно заметила, что люди пытаются избегать орущих детей в аэропорту. Замечательное прикрытие.

— Великолепно, — раздраженно буркнул Бьорн. К его запястью липло около мили мокрой ткани, а внутрь рукава забралась расстегнувшаяся булавка.

Они пробирались сквозь толпу — и было что-то странное в людях, из которых эта толпа состояла, но пристально вглядываться было бы невежливо, — пока не добрались до багажной карусели.

— Слушай, — прошептал Бьорн, — С этими людьми что-то…

— Знаю, — прошипела в ответ Джейн. — И что мне прикажешь теперь делать?

Бьорн пожал плечами. Хотя обычно он не был склонен размышлять о природе вселенной, он уже давно понял, почему женская логика отличается от мужской логики. Ответ был довольно сложен, но все в нем прекрасно увязывалось — дело было в том, что женщины, будучи в среднем более низкорослым полом, проводили больше времени у поверхности земли, и поэтому их мозги имели большую возможность подвергаться воздействию геотермических излучений. Бьорн подумал, не объяснить ли это Джейн, но решил, что лучше не стоит.

— Простите, — сказала Джейн, локтем отпихивая с дороги какого-то человека. — Спасибо.

Странность, которая поразила их в других пассажирах, заключалась в том — гм… это было не так-то просто объяснить, но… нет, черт с ним совсем, нет смысла лгать, когда единственный, кого ты при этом обманешь — это ты сам. Бьорн вонзил мысленные шпоры, и тут же отчаянно схватился за мысленные удила.

Они просвечивали.

Нет, не совсем так: сквозь них можно было видеть, но только под определенными углами. Словно кто-то вырезал изображения людей в натуральную величину и наклеил их на портновские манекены, сделанные изо льда. Или стекла. На лед ничего нельзя наклеить, потому что он начнет таять, и картинка отклеится или… Бьорн ухватил свою мысль за шиворот и зашвырнул обратно, поближе к сути дела. Так вот, если смотреть на этих людей под определенным углом, их просто не было.

«Ну хорошо, — подумал Бьорн. — И что с того? Я не расист. Я могу иметь дело с черными, белыми, красными или желтыми, так что вполне смогу иметь дело и с прозрачными. Нет проблем».

Неудивительно, что Джейн в это время работала над тем же вопросом, и вывод, к которому она пришла, находился не в миллионе миль от истины.

(…Истина заключалась в том, что с другими людьми в багажном отделении было все в порядке, но не на все сто процентов. Один из недостатков далеких путешествий, который никогда не рассматривался надлежащим образом, заключается в том, что, к несчастью, когда живое существо, находящееся на значительном расстоянии от дома, разлучается со своим имуществом, часть его души остается с ним вплоть до окончательного воссоединения. А когда часть человеческой души таскают взад-вперед на тележках и кидают на ленты конвейера, и все это после нескольких часов, проведенных в тесноте багажного отсека самолета, это не может не иметь побочных физических эффектов. Как правило этого, разумеется, никто не замечает, поскольку все люди в багажном отделении находятся в одинаковом положении, не считая носильщиков, которые к этому привыкли. Но так как у Джейн и Бьорна багажа не было, они могли видеть вещи такими, как они были в действительности — как правило, сквозь грудную клетку стоящего рядом человека.)

— Эти люди не совсем здесь, — прошептала она. — Не беспокойся об этом.

— Я и не думал, — возразил Бьорн. И выпучил глаза.

По ленте конвейера к ним подплывали большой картонный чемодан, потершийся портплед искусственной кожи и брезентовый вещмешок. Ни одну из этих вещей он не видел уже более тысячи лет — с тех самых пор, как грузчики на «Арго» по ошибке отправили их к Садам Гесперид.

— Гм, — проговорил он. — Прости меня, я на минуточку.

Он шагнул вперед и ухватился за ручки, которые рассыпались в пыль у него в руках. Тысяча лет беспрестанного кружения на конвейерной ленте — долгое время.

— Что ты?.. — вскрикнула Джейн, увидев, что Бьорн вспрыгнул на карусель и пинками сбрасывает вещи на пол. Он потерял равновесие, выправился, но потом все же опрокинулся назад, приземлившись на ноги щуплого дряхлого человечка, сидевшего на уже совершенно древнем чемодане.

— Прости, старина, — пробормотал он.

— Ничего, Бьорн, — ответил человечек. — С каждым может случиться.

К собственному великому удивлению, Бьорн оказался способен что-то произнести. Он произнес что-то вроде «Гкхмк».

Генерал прошелся взад и вперед вдоль импровизированного строя, рассматривая своих солдат.

— Так, — проговорил он. — Слушать внимательно! Вот это — большой палец. Что это такое?

— Большой палец, шеф, — ответили те из спектральных воинов, кто оказался непосредственно в его поле зрения. Остальные содрогнулись. «Оглядываясь назад, — думали они, — пожалуй, быть драконовыми зубами было не так уж плохо. Немного жарко, может быть, и воняло время от времени, и еще, возможно, если тебе совсем уж не повезет, на тебя поставят пломбу; но по крайней мере ты всегда знал, где у тебя корни».

— А вы, абсолютно бесстрашные спектральные воины, кто вы такие?

— Трусы.

— КТО ЭТО СКАЗАЛ?

С дальнего конца строя послышался жалобный вскрик; затем вспышка голубого света; затем тоненькая струйка дыма — и вот уже только пустой черный балахон остался лежать на земле. Он был аккуратно сложен, и сверху на нем лежала фляга, котелок и столовый прибор. Привычки глубоко врезаются в натуру, когда находишься в Армии.

— Итак, — сказал Генерал. — Кто вы такие?

— Абсолютно бесстрашные спектральные воины, шеф, — пробормотал весь строй, как один напуганный до потери подштанников спектральный воин.

Генерал помолчал, медленно проходясь взглядом по строю.

— Отлично, — сказал он. — Тогда к делу.

— Давненько не виделись, Бьорн, — продолжал человечек. — Как же ты поживаешь?

— Э-э… да, — промямлил Бьорн. — Ну…

Старик слегка нахмурился, хотя на этот счет было трудно что-либо сказать: его лицо, казалось, превратилось в камень, как аральдит, словно оно было замариновано в скуке и затвердело раз навсегда. Он говорил монотонным бесцветным речитативом, словно дальний родственник, показывающий вам свой семейный альбом.

— Разве ты не собираешься представить меня своей подружке? — спросил он. Бьорн сглотнул.

— Джейн, это Улисс. Улисс, Джейн. Мы с Улиссом старые приятели, — добавил он, пытаясь избежать взгляда Джейн. — Не виделись уже…

Джейн посмотрела снова. Что-то вроде мешка вместо одежды, кожаная шляпа с обвисшими полями, сандалии…

— Простите, — произнесла она, — но вы не…

Улисс кивнул.

— Так вы слышали обо мне? — спросил он. — Возмутительно, не правда ли?

Джейн быстро перемотала назад ленту своей памяти: сказки, фильм с Керком Дугласом, что-то, что ее заставляли читать в школе. Во всех случаях «возмутительно» было совершенно не тем словом, которое она бы сама выбрала.

— Да неужели? — наугад произнесла она.

— Если будет так продолжаться, — жужжал Улисс, — я подам жалобу. Такие вещи нельзя разрешать, никак нельзя.

— Гм.

— Представьте себе, — продолжал Улисс, запуская в нос корявый мизинец, — я закончил Троянскую войну, собираюсь домой, купил билеты, вещи собрал. И тут вспоминаю, что Пенелопа — Пенелопа это моя жена — Пенелопа говорила мне: «Не забудь привезти мне этой лиловой шерсти, которую они там делают». Очень она любит вышивать, Пенелопа. Ее хлебом не корми, дай только повышивать — вышивает и вышивает, дни и ночи напролет. Ну и вот, вспомнил я про шерсть, достал немного и упаковал в свой маленький чемодан. И вот я схожу с самолета, спускаюсь сюда за багажом…

Джейн попыталась заткнуть уши, но обнаружила, что не может этого сделать без того, чтобы поднять руки, а руками она пошевелить не могла.

— Большой-то чемодан был на месте, а вот куда девался маленький — один бог знает. Я уж думаю, не потеряли ли они его, случаем, знаешь ведь, как это бывает.

— Две тысячи лет, — прошипел Бьорн ей на ухо. Она кивнула и приветливо улыбнулась.

— Очень даже может быть, — сказала она. — А может быть, его просто отправили не туда.

— Может быть, и так, — кивнул Улисс. — А я все же думаю, посижу-ка я здесь еще немного, просто на всякий случай. Она ведь не очень-то обрадуется, если я вернусь домой и не привезу ей шерсти, понимаете?

Воцарилось долгое молчание, на протяжении которого Бьорн и Джейн попытались понемногу отойти назад, пятясь на несколько миллиметров за раз. Это молчание было нарушено одновременно несколькими звуками.

Раздался дикий вопль Улисса, внезапно увидевшего на ленте маленький поношенный кожаный чемоданчик и бросившегося на него, как коршун на добычу.

Раздался не менее громкий вопль триумфа, исходивший от человека в длинном плаще, который точно так же ринулся к свертку, завернутому в газетную бумагу, в котором по какому-то стечению обстоятельств находился Мальтийский Сокол.[36]

Раздался оглушающий грохот, когда взорвались брошенные спектральными воинами (или, в одном неудачном случае, не брошенные одним спектральным воином) гранаты со слезоточивым газом.

Раздался пронзительный плач заложника, который проснулся и требовал своего плюшевого медвежонка.

Раздался приглушенный свистящий звук, когда Бьорн зашвырнул Джейн, свой вновь обретенный багаж и себя самого на ленту конвейера, которая протащила их несколько футов и утянула под свисающие резиновые полоски, отделяющие мир света от черной пустоты, откуда багаж приходит и куда, в конечном счете, возвращается снова.

А потом звуки смолкли.

Молчание длилось недолго. Когда дым рассеялся, послышались кашель, ругань и всхлипы (со стороны спектральных воинов), и гневные вопли (со стороны Генерала); одновременно из динамиков донеслось объявление о прибытии рейса TR8765 из Атлантиды, и часть потолка обрушилась на карусель.

Когда лента вновь вернула обломки в багажное отделение, большинство их имело на боках маленькие наклейки.

— Где мы?

— Слушай, а знаешь, это круто! Мне всегда хотелось знать, куда девается все это барахло, и вот…

— Ага, — проговорила Джейн. — Кажется, я знаю, где мы.

Словно отвечая ей, загорелся свет.

Или, по крайней мере, лента конвейера вынесла их туда, где он горел. Они подняли головы и увидели грузчиков.

Это было не очень-то приятное зрелище. Вспомните, как в среднем выглядят обыкновенные грузчики (что само по себе уже достаточно мерзко), а затем представьте, как они выглядели бы, будучи отраженными в изготовленных промышленным способом высокомощных кривых зеркалах.

— Все в порядке, — сказала Джейн, вытягивая ноги и легко спрыгивая с карусели. — Все в полном порядке. Говоря относительно, разумеется.

— Ты так думаешь? — Бьорн посмотрел на нее, не заметив из-за этого деррик-кран у себя над головой. — Ох, — добавил он.

— Кончай придуриваться и пошли со мной, — ответила Джейн. Она быстро двинулась прочь, оставив Бьорна в положении, разделяемом всеми мужчинами в аэропортах: в необходимости бежать вслед за женщиной, таща при этом больше багажа, чем у него было рук.

— Послушай, — пропыхтел он, — остановись на минутку и объясни. Что такое на тебя вдруг?.. А ты вообще можешь заткнуться, — прибавил он, поскольку заложник внезапно завопил и попытался проткнуть ему голову своим слабеньким кулачонком.

— Все очень просто, — ответила Джейн. — Боже, если бы я сразу сообразила, мы выбрались бы отсюда уже час назад! Пойдем же! Я еще никогда не встречала человека, который бы столько тормозил.

Она прошагала к ближайшей стене, и теперь стояла к ней лицом. Подбоченившись, она улыбнулась и сказала:

— Открывайся.

Стена не обратила на нее внимания. С таким же успехом она могла бы говорить с кирпичной стеной.

— Гм! — произнесла она. — Это странно.

Бьорн подошел к ней. Чемоданы и переносная детская кроватка с заложником (которая материализовалась откуда-то из глубин конвейерного механизма и имела на боках узор из розовых пони) держались на нем лишь благодаря какому-то недоразумению в основных законах гравитации. Он обмяк, и его груз посыпался на пол.

— Понимаешь, — сказала Джейн, — я подумала: смотри, мы хотели куда-нибудь попасть, и внезапно оказались в аэропорту. Нам нужны были билеты; и вдруг у нас оказались билеты. Нам нужен был багаж, и у нас появился багаж. И потом вся эта ерунда с «дьюти-фри»— словно кто-то читал наши мысли, что мы хотели бы в глубине души увидеть на прилавке. И я подумала: похоже, что это какое-то исполнение желаний. — Она нахмурилась, глядя на стену. — Только, похоже, это работает не со всеми вещами. Может быть, это должно как-то согласоваться с иллюзией, или что-нибудь в этом роде.

Бьорн оглянулся через плечо.

— Слушай, — сказал он, — я не хочу спорить с тобой, и все такое, но…

Джейн на пробу потыкала стену пальцем.

— Видишь, если бы это было исполнение желаний, — сказала она, — было бы просто установить, где мы находимся; это бы значило, что мы по-прежнему внутри собственной головы. Или чьей-нибудь еще. Или в голове вообще — знаешь, в коллективном подсознательном, или расовой памяти, или чем-нибудь в этом роде. В памяти вида, может быть; правда, ты, конечно… Зачем ты дергаешь меня за руку?

— Потому что, — настойчиво отвечал Бьорн, — из багажной машины вылезает взвод спектральных воинов, и…

Здесь он был неправ. Багажная машина выплевывала лишь пустые черные капюшоны, и полосы черной резины, свисающие над окном между двумя залами, поднимались и падали вновь, напоминая пережевывающие что-то зубы.

— Угу, — сказала Джейн. — Пошли, давай убираться отсюда.

— Кошмар, — подытожил Генерал.

У него еще оставалось некоторое количество спектральных воинов; вот только, подобно британцам, попавшим в Нью-Орлеан, их было уже гораздо меньше, чем какое-то время назад. Если бы Генерал обладал большим опытом в командовании спектральными силами, он крепко призадумался бы, прежде чем пытаться пропихнуть их между измерениями. Как бы то ни было, он был в ярости.

Оставшиеся спектральные воины быстро встали в строй. Генерал вышагивал взад и вперед, рыча на них.

— Больше никаких ошибок, ясно?

— Ясно, шеф.

— Никаких взрываний. Никаких исчезновений. Никаких забываний спрыгнуть с эскалатора, прежде чем вас затянет в механизм. Это понятно?

— Понятно, шеф.

— Отлично. Тогда вперед.

Двери было две.

Одна была зеленой, другая красной. Здесь все было в порядке. Джейн беспокоило лишь то, что на них было написано.

На зеленой была надпись «АГНЦЫ», на красной — «КОЗЛИЩА». Неподалеку располагалась также огромная игла, из ушка которой торчали верблюжьи ягодицы. Двое в дорогих итальянских костюмах изо всех сил напирали на них сзади, в то время как третий производил отчаянные манипуляции куском мыла.

Джейн села на Бьорнов чемодан, сняла левую туфельку и принялась рассматривать большую дырку на подошве чулка. «Так не должно быть», — думала она. Фактически, если бы она могла действовать по-своему, очень скоро так и не было бы. Но вначале им следовало выбраться отсюда.

Внезапно они обнаружили, что над ними кто-то стоит. На первый взгляд он выглядел как спектральный воин, но это было лишь поверхностное сходство. Тот же черный мешковатый капюшон, отсутствие лица, зловещего вида оружие из неизвестного металла на поясе; но у этого был еще бэдж, на котором было написано его имя.

Его звали Джордж.

— Проблемы, мисс? — спросил Джордж.

Джейн подняла на него глаза.

— Вообще-то да, — сказала она, — Не могли бы вы мне помочь?

Черная дыра на месте лица Джорджа колыхнулась в антиматериальном эквиваленте улыбки.

— Приложу все старания, мисс. Для этого мы здесь и находимся, в конце концов, — сказал он. — Итак, в чем заключается проблема?

Джейн набрала побольше воздуха.

— Для начала, — сказала она, — где мы находимся, что случилось с измерениями, кто нас преследует, и как нам попасть обратно в обычное измерение, не проходя через эти вот двери? Насколько я понимаю, чтобы пройти через них, необходимо сначала умереть.

— Совершенно верно, мисс, — отвечал Джордж. — Хотя умереть — это понятие относительное, как я всегда говорю. Однако, это все между прочим, не так ли?

Глубоко в недрах его капюшона что-то весело блеснуло. Джейн кивнула и ободряюще улыбнулась ему.

— Итак, — продолжал Джордж, — где вы находитесь, мисс? Вы находитесь в главном приемном зале судного контроля. Здесь вам необходимо будет предъявить ваши удостоверения на Иммиграцию, чтобы определить, пойдете ли вы первым классом или экономичным, для курящих или для некурящих. Ваш багаж будет взвешен, и если будет обнаружен излишек веса, вам придется оплатить его. И как вы только что упомянули, мисс, существенно также, чтобы вы были мертвыми. Исключений быть не может, сами понимаете. Правило есть правило.

— Вполне резонно, — кивнула Джейн. — То есть, как я понимаю, мы находимся лишь в нескольких измерениях от нормальности?

— Совершенно верно, мисс, — ответил Джордж. — Тонко подмечено, не в обиду будь сказано. Если мне будет позволено сделать предположение, я бы сказал, что вы покинули обыденность сквозь искусственно проделанное отверстие между измерениями. Совершенно не буду удивлен, если окажется, что это произошло где-нибудь в ресторане. Это звучит для вас знакомо?

На этом этапе Бьорн перестал слушать. Он рылся в своем вещмешке. Шансы, что большая банка с греческими оливками находилась по-прежнему там, были тысяча к одному, но попробовать стоило.

— Я полагаю, что была похищена из моего измерения чиновником по имени Финансы и Общие Направления, чтобы помешать мне выяснить, почему он пытается саботировать человеческую расу, — сказала Джейн. — Такое объяснение будет считаться, как вы думаете?

— Да, я бы сказал, что будет, мисс, — отвечал Джордж. — Такие вещи происходят гораздо чаще, чем думает большинство людей. У нас тут такое сплошь да рядом.

Джейн кивнула.

— А потом, — продолжала она, — думаю, он спрятал меня с глаз подальше внутри собственной головы — точнее, у себя в сознании, и это было самое омерзительное место, какое он только мог придумать. Там собраны все те ужасные вещи, которых, как он знает в глубине души, он достоин. Мне там не особенно понравилось, честно сказать.

— Ничего удивительного, мисс, — подхватил Джордж. — Замысловатые места эти сознания. И что случилось потом?

— Значит, так, — сказала Джейн, пытаясь вспомнить, — вскоре после этого…

— Вот они! — вскричал Бьорн. — Слушай, это потрясающе!

— Вскоре после этого меня спасли, и я не очень уверена насчет того, где я была после этого, но полагаю, что это, должно быть, был один из корпусов зданий Администрации, потому что, если я выбралась из головы этого человека, разумно будет предположить, что при этом я оказалась недалеко от того места, где он находился, как вы думаете? Или я уже сбилась?

— По мне, звучит совершенно здраво, мисс, — ободряюще сказал Джордж. — Продолжайте.

Джейн минутку подумала.

— Вот здесь я не очень уверена, — сказала она. — Понимаете, мой… вот этот человек, он проделал что-то вроде дыры между измерениями, и мы просто вроде как выпали в нее, и вдруг оказались в каком-то аэропорту.

— Вы очень толково все излагаете, да позволено мне будет сказать, мисс.

— И сначала я подумала, что, может быть, на этот раз оказалась внутри своей собственной головы, или, по крайней мере, что-то вроде того, потому что все, чего я хотела, вроде как выполнялось, только не до конца, если вы понимаете, что я имею в виду. И я подумала: «Ну да, мне же всю жизнь только и говорили, что в чем я не права, так это в том, что сама толком не знаю, чего хочу».

Джордж кивнул; по крайней мере, разрез в той части реальности, которую он представлял, слегка качнулся.

— Очень близко, мисс, — сказал он. — Вы движетесь в верном направлении, но еще немного не дошли. Вы позволите мне объяснить?

— Да, пожалуйста.

— Ха, а вот и моя старая футболка с надписью «Горжусь, что я придурок»! Черт, как мне ее не хватало все эти годы!

— Бьорн, — сказала Джейн, — заткнись, ради бога.