Солнце взойдёт

ДЕВЯТЬ

— Спасибо, — осторожно произнес Штат. — Это весьма… гм…

Секретарша одарила его отстраненной улыбкой и вернулась к своему столу, оставив его в довольно смешанных чувствах. С одной стороны, было очень трогательно, что она помнила про его день рождения; с другой — он не мог не отметить с чувством глубокого разочарования, что выбранный ею подарок был еще более неопределимым, чем обычно. Когда он принимал очередное ее приношение за пресс-папье и оставлял лежать на своем столе, оно чаще всего оказывалось каким-нибудь экономичным кухонным приспособлением, и его присутствие в кабинете служило причиной несмываемой обиды. Если же, однако, он приносил его домой и засовывал в большую коробку, что специально для этой цели стояла в чулане под лестницей, тут-то оно непременно оказывалось пресс-папье, и в результате ему приходилось каждое утро самому варить себе кофе на протяжении последующих двух тысячелетий. Сплошные сложности.

— Мои поздравления, кэп! — это был Дензил из почтового отделения; в коричневом бумажном пакете в его руках отчетливо проступали контуры бутылки. Штат тепло улыбнулся ему. Он не пил, но по крайней мере он знал, что именно ему подарили, и мог приблизительно предположить, сколько это стоило. Это был подарок такого рода, какой настоятельно рекомендовали авторы «Социальных взаимодействий на рабочем месте». «Подарю ее мойщику окон на Солнцестояние», — решил он.

— Записка главе департамента, общие ассигнования, — сказал он в свой диктофон. — Касательно, двоеточие, Истина с прописной И, подчеркнуть, с новой строки. С озабоченностью отмечаю, запятая, что цены на необогащенную Красоту вновь поднялись, запятая, на этот раз более чем на шесть запятая сорок два процента, запятая, в то время как бюджетные ассигнования на исследования в этой области были урезаны на два запятая восемь процента, точка. Вследствие этого вынужден просить вас пересмотреть существующее соотношение Красота дробь Истина не позже первого числа следующего месяца, точка. Я бы предложил, запятая, чтобы до будущих распоряжений Красота была на шестьдесят шесть запятая шесть процентов Истиной, запятая, с соответствующей корректировкой обратного соотношения для Истины дробь Красоты, точка. Новый абзац, ряд точек. Директор Штата и тэ дэ. Благодарю. Конец записи.

Он положил пленку в лоток, откуда ее должна будет взять секретарша, и вздохнул. Все винили во всем его, а ведь на самом деле он ни в чем не был виноват. Ну да не стоит брать в голову, этому все равно ничем нельзя помочь. Ничему никогда нельзя помочь. Он порылся в папке «входящих» в безуспешных поисках чего-нибудь, с чем он мог бы справиться.

— Привет.

Штат поднял голову и увидел Гангера в его обычной позиции: половина с этой стороны двери, половина с той.

— С днем рождения, — сказал Гангер. — Я тут принес вам кое-что. Забавная вещица.

Он кинул через комнату маленький пакетик. Штат поймал его и, чувствуя себя несколько неловко, развернул.

— Спасибо, — произнес он после долгого и тщательного исследования. — Это действительно… э-э…

Гангер улыбнулся.

— Там внутри коробки есть листочек, — подсказал он, — в котором написано, что это такое.

— Ага.

Он отыскал упомянутый кусочек бумаги и развернул его.

«БЛАНК ПАПСКОЙ БУЛЛЫ, — гласил он. — ОТЛУЧИТЕ ОТ ЦЕРКВИ ЛЮБОГО ЧЕЛОВЕКА ПО ВАШЕМУ ВЫБОРУ!» Ниже следовали две колонки петитом с подробной инструкцией.

— Отпущение грехов у меня тоже есть, — сказал Гангер. — Если вам не нравится, можно поменять. Как там наш план?

— Ах да, — произнес Штат, бережно убирая коробку в верхний ящик стола. — Я много думал над этим.

— Я тоже.

— И вот что я решил, — продолжал Штат, слегка повышая голос. — Возможно, это несколько менее рискованно в настоящее время, несколько более прямолинейно-административно. Я вот что хочу сказать: мы же не собираемся ограничиваться тем, что будем давать ей улаживать кризисы, не так ли?

— Верно, — произнес Гангер, присаживаясь на краешек стола и беря в руки предполагаемое пресс-папье. — И что же вы собираетесь предпринять? Ха, у моего приятеля точно такая же! Они неплохо работают, если удается их настроить как следует.

— Так вот, — продолжал Штат, — я подумываю об Архиве.

Гангер посмотрел на него.

— Ох, да бросьте вы, — вот все, что он сказал. Остальное можно было легко прочесть по его лицу.

— Знаю, знаю, — отмахнулся Штат. — Но мы ведь не хотим, чтобы у нее сложилось ложное впечатление, верно? Семьдесят процентов нашей работы — обычная, скучная бумажная рутина: сортировка документов, ответы на запросы, регистрация, предписания и тому подобное…

Он остановился. На лице Гангера, обычно довольно подвижном, застыло абсолютно непроницаемое выражение.

— Впрочем, может быть, вы и правы, — быстро проговорил Штат. — Мы можем бросить ее туда попозже. Что вы скажете о деловом визите в Землетрясения?

Гангер покачал головой.

— Нет, — произнес он, — это вы правы. Абсолютно. Нет-нет, не трудитесь вставать, я все устрою. Я дам вам знать сразу же.

Он встал, щелкнул каким-то переключателем на боку лже пресс-папье, который Штат почему-то проглядел, и вышел из кабинета. Не успел он закрыть за собой дверь, как в воздухе самопроизвольно возникли несколько тончайших розовых лепестков и начали медленно опускаться на ковер. Коснувшись его, они растаяли как снежинки.

— Архив, — вслух сказал Штат. — Архив.

Внезапно на боковой стороне подарка возник маленький красный огонек, затем вновь погас. Штат потратил следующие четверть часа, глядя на него, а потом осторожно накрыл ведомственным циркуляром.

— Архив, — произнес он опять. — Архив. Но почему?

— Это очень просто, надо только привыкнуть, — сказал Норман, инспектор. — Через несколько месяцев ты сама увидишь, что в нашей работе нет ничего сложного.

Джейн кивнула. Она знала, что первые впечатления бывают обманчивы, но пока что ей казалось, что «ничего сложного» — это очень мягкое выражение. Насколько она могла судить, работа заключалась в том, чтобы взять пакет с тележки, прочесть отпечатанный у него на боку номер, положить его на соответствующую полку и оставить лежать там. Она могла бы делать это во сне, решила она; фактически, это, возможно, было бы наилучшим методом.

— Если тебе понадобится помощь, — говорил Норман, — спрашивай, не стесняйся.

«Благодарю, — сказала Джейн вполголоса сама себе, — помощь такого рода, какая мне здесь скорее всего потребуется, вряд ли относится к тому роду помощи, какую ты способен оказать». Она улыбнулась ему и направилась к тележке.

Во время своего семнадцатого визита к полкам она столкнулась с вооруженной очками персоной мужеского пола. Персона врезалась в одну из полок, содержимое которой оказалось на полу.

— Простите, — сказала она.

— Не стоит беспокоиться, — произнесла персона. — Подобные вещи имеют обыкновение случаться в бесконечной вселенной. Между прочим, вы стоите на моей ноге.

— Ох, простите.

— Ничего, ничего. Благодарю вас, так гораздо лучше. Прошу вас, продолжайте заниматься своими делами, пока я скрупулезно расставлю по местам все эти документы. — Он хмуро посмотрел на нее и устало нагнулся.

— Прошу вас, — проговорила Джейн сквозь сжатые зубы. — Позвольте мне помочь вам.

Персона одарила ее колючей улыбкой.

— Сколь премного любезно с вашей стороны, — произнесла она. — Да что я; как оригинально с вашей стороны! Вот уже годы я раскладываю их по номерам; но вы правы. Подумать только, какой это был бы вызов для настоящего исследователя — если бы все они представляли собой такую вот кашу!

Джейн набрала побольше воздуха и принялась за папки, в то время как ее собеседник внимательно наблюдал за ней.

— Вы ведь смертная, не так ли? — заметил он.

— Да, — ответила Джейн. Она стояла на цыпочках, пытаясь водрузить на место № 26576768/766543765/2308J/3C.

— Простите, что позволяю себе вмешиваться не в свое дело, — сказал он, — но вы не нашли бы, возможно, более… э-э… уместным — назовем это так, — если бы вы находились на Земле, вместе с другими… э-э… людьми? Насколько я понимаю, — добавил он, — там, внизу, места достаточно для всех. Здесь же, наверху, с другой стороны, можно чувствовать себя несколько стесненно, особенно если ты не привык смотреть, куда идешь.

На какой-то момент Джейн открыла было рот, но затем ей пришло в голову, что ей следовало приготовиться к таким вещам. Поскольку же она не сделала этого, она решила просто не обращать внимания.

— Я бы так не сказала, — ответила она, приняв такое решение. — По правде говоря, мне кажется, что здесь, наверху, все обстоит во многом точно так же, как внизу. Не будете ли вы так добры положить вот эту папку на верхнюю полку? Мне, видите ли, не дотянуться.

Тот свирепо воззрился на нее и перешел к сетованиям.

— Ну и дурацкий же сегодня день, — произнес он, вытягиваясь во весь рост и стеная при этом. — Я проспал, опоздал на работу, обнаружил, что кто-то переставил мою тележку, забыл дома свои бутерброды, поскользнулся на натертом полу и ушиб колено, а теперь вот меня сбивает и топчет ногами смертная, а ведь еще нет и одиннадцати!

Джейн позволила себе улыбнуться.

— Вам это, видимо, кажется странным? Там, откуда я пришла, это называется обычный рабочий день.

Персона приподняла один уголок рта. Если гиены — это собаки, то это была улыбка.

— Да, мне говорили, — ответил он. — Помнится, у вас, людей, даже было для этого специальное слово. «Жизнь», или что-то вроде того.

— Подумать только, что вам это известно! — сказала Джейн. — Премного благодарна за помощь.

В четверть двенадцатого ей полагался небольшой перерыв на кофе. К своему разочарованию, Джейн обнаружила, что департаментский кофе на вкус очень напоминал тот, к которому ей пришлось привыкнуть у себя дома, разве что в него клали еще больше цикория. Ее спина болела, а мозги зудели и чесались от недостатка деятельности. Впервые за все это время она начала сомневаться в том, что занесение данных в каталог у Бэрриджа было действительно таким уж кошмарным занятием.

— Честное слово, — произнесла персона, внезапно возникнув у нее за плечом, когда она высасывала последние капли кофе из гущи, — удивительно, как много вам удалось сделать!

Помимо воли Джейн почувствовала себя польщенной. Она хотела было ответить: «Разумеется, я же смертная, в конце концов» — или что-нибудь в равной степени испепеляющее, — но весьма благоразумно воздержалась. Вместо этого она произвела несколько неопределенных тихих звуков, выражающих благодарность.

— Поражаюсь, как это у вас получается — работать так быстро, — продолжала персона. — Рассортировать пакеты по номерам, разложить их по полкам плюс занести номера в журнал!

В сердце Джейн какая-то маленькая, но не совсем незначительная деталь екнула и сломалась.

— Какой… журнал? — вымолвила она.

Персона улыбнулась — на этот раз это была настоящая улыбка.

— Главный регистрационный журнал, — ответила она. — Разве вам не сказали об этом? Туда следует записывать номер документа, а также на какой полке он лежит, и в какой секции, и так далее в том же роде. В противном случае, сами понимаете, исследователи не будут иметь ни малейшего представления…

— Спасибо, — произнесла Джейн, — я поняла. Вообще-то мне никто не упомянул об этом; полагаю, я должна была догадаться сама. — Она поставила свою чашку на блюдце. — По-видимому, мне теперь нужно вернуться и сделать это, я правильно поняла?

— Это было бы неплохо, — согласилась персона. — Да, и кстати. Мы ничего не забыли сделать?

Джейн встала как вкопанная и медленно повернула к нему голову.

— Разве мы что-то забыли? — произнесла она. — Простите, мы не хотели.

— Тридцать злотых за кофе, — ласково промурлыкала персона. — Мы обычно складываем деньги в жестяночку во-он на той полке. Это помогает нам, — прибавила она, — избегать недоброжелательства и разрушительных вспышек темперамента.

Джейн вздохнула.

— Вот досада, — сказала она. — Видите ли, у меня только земные деньги. Думаю, вряд ли их здесь принимают, правда?

Ее собеседник покачал головой.

— Пожалуй, нет, — сказал он. — То есть, конечно, да; главное значение имеет намерение заплатить, но на них вам не удастся купить и новую жестянку, когда предыдущая наполнится. Позвольте мне, — неприязненно добавил он, — одолжить вам тридцать злотых до тех пор, пока вам не заплатят.

— Спасибо.

— Не стоит.

Персона, пристально проследив, как она кладет деньги в жестянку, удалилась, оставив ее тихо стенать в мире и спокойствии. Затем Джейн отыскала Нормана и попросила его объяснить ей все толком насчет журнала.

Раздался треск. Четверо нарушителей замерли на месте — точнее, попытались замереть. Однако алкоголь имеет свойство увеличивать инерцию, и они попадали друг на дружку. Где-то вдалеке собака гавкнула и вновь замолкла.

— Смотри, куда ставишь свои чертовы ноги, — прошипел Даррен. — Здесь сторожевые собаки. Слышал?

— Туфта, — так же прошипел в ответ Джейсон. — Они не держат здесь собак уже бог знает сколько лет. Это запись. Ты что, не знал?

Даррен пожал плечами и полез в карман за ключом от ангара, который снял с гвоздя четырьмя часами раньше. Он все еще беспокоился насчет собак, но не собирался подавать виду перед приятелями. Ему нужно было поддерживать чистоту своей репутации.

Замок щелкнул, и он всем телом навалился на створку ворот.

В приоткрывшуюся щель вырвался луч ослепительного света, пронзив окружающую тьму. Джейсон поспешно прикрыл щель своим телом.

— Ты, придурок, — прорычал он. — Несешь всякую околесицу про собак, а сам чуть не засветил нас всех. Болван безмозглый!

Четверо искателей приключений просочились через щель и с натугой затворили за собой ворота.

Внутри ангара было, разумеется, светло, как днем; точнее сказать, там было значительно светлее. Некоторое время они стояли, онемев перед открывшимся им зрелищем; даже Даррен, который днем работал в этом самом ангаре, никогда не подходил к машине так близко. Этого было достаточно, чтобы закипели мозги.

Дэйв был первым, кто нарушил молчание, и он сделал это, нервно хихикнув.

— Ну, бросьте, ребята, — проговорил он, — мы никогда не сможем управиться с этой штуковиной.

Он просто хотел констатировать факт, но каким-то образом, выйдя из его уст, эти слова начали бешено мутировать, и к тому времени когда они добрались до ушей Джейсона, они уже превратились в вызов, весьма внешне смахивавший на подначку.

— Ты так думаешь, — сказал Джейсон. — Что ж, посмотрим.

— Я не хотел… — начал было Дэйв, но его друг был уже на середине лестницы, ведущей к кабине. Ему ничего не оставалось, как последовать за ним.

— Мне это начинает не нравиться, — сообщил голос от подножия лестницы. — Может, бросим это и займемся чем-нибудь другим? Пойдем раздолбаем пару телефонных будок, или еще что-нибудь?

— Да ты просто в штаны наложил, — презрительно отозвался Джейсон. — Признайся, у тебя ведь кишка тонка, а?

— Да, — ответил Адриан, голос которого звучал на удивление трезво. — Для этого дела тонка, во всяком случае.

Дэйв и Даррен замешкались на лестнице — это замечание смутило их. В их кружке было общеизвестно, что Адриан строит из себя полного отморозка, который не боится ничего. Его излюбленным способом выпускать пар, по слухам, было писать пульверизатором непристойные слова на боках пролетающих мимо астероидов. Если Адриан не хотел ввязываться в это дело, это означало вероятность того, что в нем присутствуют элементы риска.

— Ну и иди в задницу, — голос Джейсона раздавался с верхушки лестницы, но звучал он отдаленно и невыразительно. Было очевидно, что он обнаружил способ забраться в кабину. — Эй, эти идиоты оставили ее незапертой! Вот уроды, а?

— Да уж, им на все наплевать, — согласился Дэйв, но его мысли были далеко. Возможно, это была не такая уж хорошая идея в конечном счете. Эта штука была действительно большой, в самом деле большой.

— Есть! — в голосе Джейсона звучал триумф, и остальные трое переглянулись. — Эд, ты идешь или нет?

Адриан мгновение помедлил; затем он пожал плечами и быстро вскарабкался по лестнице. Он больше не боялся — он уже прошел эту стадию, — и ему было очень интересно, что будет дальше.

— Иду, — откликнулся он.

— Только смотри снова не потеряй штаны, — прокричал Джейсон. — Если ты опять начнешь мандражировать, я останавливаться не буду, понял?

— Иди ты, — ответил Адриан, и по его тону остальные поняли, что он снова стал самим собой: тот самый старый добрый Адриан, который был всегда не прочь поиграть в цыпленка на краю Времени. — Мы еще посмотрим, кто первый наложит в штаны, сынок.

Джейсон ухмыльнулся. Он сидел в пилотском кресле, пытаясь угадать, какой из переключателей что делает. Он понял, что не имеет ни малейшего представления.

— Слушай, — сказал он, — как эта штука заводится?

— Почем я знаю, — пожал плечами Адриан. Он наклонился вперед. — Я бы попробовал вот так, — он растопырил пальцы розовым веером и нажал сразу на столько кнопок, сколько смог достать.

— Не надо, постой, ты, приду… — завопил Дэйв; затем в его рту пересохло, а язык безнадежно прилип к гортани. Ангар неожиданно наполнился болезненно-ярким светом, и они почувствовали в воздухе пульсацию огромной машины величиной с планету.

— Выруби ее, мать твою! — заорал Дэйв, но никто не шелохнулся. Всех сковал ужас, а кроме того, им было мучительно очевидно, что уже слишком поздно. Махина пришла в движение.

Сперва она двигалась медленно; затем, когда она набрала ускорение, скользя вниз по пандусу, движение стало очень быстрым; затем еще быстрее; а потом все же еще быстрее.

Словно во сне, Дэйв заметил, что ворота ангара плотно закрыты. Но он чувствовал, что есть вероятность того, что это уже вряд ли имеет какое-то значение. По правде говоря, он испытывал глубокое сомнение, будет ли вообще что-либо иметь хотя бы какое-то значение когда-либо в будущем.

У четверых беспечных ездоков хватило самообладания, чтобы рухнуть на пол кабины, когда гигантская машина пропахала через алмазно-титановые двери ангара как пуля, пролетающая сквозь мыльный пузырь, оторвалась от пандуса, на бесконечную долю секунды зависла в воздухе, а затем начала падать вниз, как очень большой камень.

И тут заработали моторы.

Именно в такие минуты проявляются действительно сильные характеры, выкристаллизовываясь под давлением обстоятельств.

Дэйв и Даррен в голос вопили «А-а-ааа!», пытаясь втиснуться в одно и то же небольшое пространство под консолью компьютера. Джейсон сидел, вдавившись в спинку пилотского сиденья, по его лицу буквально расплескалось выражение такого неподдельного ужаса, за которое заплатил бы миллионы любой режиссер. Адриан в слепой надежде ухватился за джойстик и потянул его на себя.

Солнце замедлило падение, словно в нерешительности, и начало подниматься вверх.

Солнце взошло.

— И где оно теперь? — спросил Штат.

На другом конце провода повисло молчание.

— Ну?

— Ну, — ответил голос, и Штат почти ощутил его бегущее по проводу усилие сохранить самообладание. — Знаете, такое созвездие, вроде как кружевное, как раз под мышкой у Стрельца? Как изъеденный древоточцами аммонит, мне всегда так казалось. Так вот, оно где-то там. — Пауза. — Вроде бы.

Штат безвольно опустил руку с зажатой в ней трубкой. С катастрофами он справляться умел — любой, чья жизнь проходит в любом виде административной деятельности высшего уровня, начинает подумывать об отставке, если у него не случается хотя бы одной катастрофы еще до завтрака, — но существуют пределы. Его губы шевельнулись, пытаясь воспроизвести слова «где-то там», но голосовые связки отказались в этом участвовать.

— Шеф? Вы еще там? — позвал голос.

Он снова приложил трубку к уху.

— Да, — сказал он. — Слушайте, я знаю, что это чертовски глупый вопрос, но я позволю себе все же спросить. Есть хоть какие-то шансы, что его удастся вернуть обратно?

— Нет, шеф. Простите.

Штат вздрогнул всем телом, как посоленный слизень.

— Ладно. Хорошо. Спасибо, что дали мне знать.

В трубке некоторое время раздавался слабый треск.

— И что же мы будем теперь делать, шеф? — нервно спросил голос.

Штат вздохнул.

— Одному небу известно, — сказал он и повесил трубку.

Он, разумеется, лгал.

Джейсон был обеспокоен.

У него были на это причины. Он находился очень далеко от дома, его приятели на какое-то время вырубились — им это было только на пользу, судя по их виду, — стрелка указателя топлива находилась глубоко в красном секторе на левом краю шкалы, а из-под капота доносился какой-то странный звук.

Единственным преимуществом того, что у них закончится топливо, насколько он мог видеть, было то, что, когда это произойдет, эта проклятая штуковина начнет постепенно замедляться и, возможно, даже остановится. Он уже некоторое время пытался заставить ее сделать это.

Однообразие вида, открывавшегося из окна кабины, не поднимало его настроения. Вот уже сорок миллионов световых лет вокруг было темно, как в двух футах от конца дымохода, а такие вещи особенно сильно действуют на нервы, когда пиво начинает понемногу выветриваться из организма. Последней каплей было, когда у него закончились сигареты.

А потом он увидел свет: крохотную точку, не больше булавочной головки, где-то очень далеко, но это определенно был свет. На пару секунд это открытие вдохновило его, но затем он сообразил, что а) свет не обязательно подразумевает безопасность или помощь и б) что даже если и так, он все равно не может подгрести к нему на этой треклятой громадине.

Он мог не беспокоиться. Двигатель выбрал как раз этот момент, чтобы высосать последнюю каплю топлива в последнем резервном аварийном баке, солнце сбросило скорость и легло в дрейф. Несколькими минутами позже гравитационное поле световой точки, чем бы она ни была, начало оказывать свое действие, и все сооружение, медленно разворачиваясь, поплыло в ее направлении.

Классно.

Свет оказался звездой. Вокруг звезды вращалась планета, ее можно было увидеть еще за несколько световых лет. Она была большой и яркой, и голубой благодаря самым восхитительным океанам, какие Джейсон когда-либо видел. А еще — понял он, и его сердце подпрыгнуло — планета была обитаемой. И его несло прямо на нее, по красивой неторопливой дуге. Он назвал бы это Судьбой, но он шесть месяцев проработал в этом департаменте и знал, как оно там в действительности все устроено; так что он просто решил, что ему чертовски крупно повезло.

Вскоре, гораздо быстрее, чем он мог предположить, он оказался уже достаточно близко, чтобы различить два широких пояса золотых астероидов, окружавших планету, и несколько крохотных вспышек света, отраженного от металлической поверхности, которые могли быть только орбитальными станциями. Он был уже почти там.

— На помощь! — завопил он. В глубине души он знал, что было еще рановато для того, чтобы его кто-нибудь мог услышать, но не было вреда в том, чтобы немного разогреться, так сказать. Он даже встал на сиденье и начал махать обеими руками.

А потом…

Это был один из таких моментов, когда умирает надежда, когда гаснут все огни, и все, что остается, — это ужасное ощущение, что что-то пошло не так.

Он приложил руку козырьком над глазами, надеясь против всех вероятностей, что он ошибся; но он не ошибся.

Это были не орбитальные станции, это были космозаправки, а у него не было ни гроша. Точно так же, то, что он принял за двойной пояс золотых астероидов, было вещью гораздо более прозаической, но более чем недвусмысленной.

Это была двойная желтая черта. И чтобы вколотить последний гвоздь, доведя картину до совершенной и даже избыточной ясности, власти снабдили планету вывеской со словами

набранными мерцающими красными карликами вдоль линии экватора.

— Мать вашу, — проговорил он.

Если бы планета была меньше, она, разумеется, начала бы вращаться вокруг него, а не наоборот. Но в любом случае ему ничего не оставалось делать, кроме как отводить душу, вопя и размахивая кулаками; а через некоторое время, когда нехватка еды и насыщенная гелием атмосфера начали сказываться на нем, он не мог уже и этого.

Когда он провел там уже долгое время, настолько долгое, что уже не мог измерять его с какой бы то ни было степенью точности, он начал осознавать, что по кабине бродят какие-то странные нематериальные существа. Они переговаривались странными искаженными голосами и имели неприятную привычку проходить прямо сквозь него и наружу из кабины, в окружающую черноту. Они полностью игнорировали его, будучи, по всей видимости, полностью поглощены собственными неизъяснимыми разговорами, которых он был почти не в состоянии понять, если не считать нескольких с трудом разобранных фраз.

Нет никаких оснований полагать, что он не находится там и по сей день. Разумеется, у обитателей планеты не было причин беспокоить его, учитывая, что его своевременное прибытие избавило их от расходов и труда по сооружению специального искусственного спутника, от которого они могли бы отражать свои ежевечерние мыльные оперы. Фактически, по странному капризу оптических искажений, Джейсон периодически появляется в некоторых эпизодах, что, несомненно, только прибавляет радости зрителям.

— Итак, — сказал Штат. — Давайте на минутку остановимся, если вы не против, и подведем итоги. У нас имеются следующие предложения.

Они заседали уже час и семь минут, и бледные, вытянутые лица вокруг стола в комнате для совещаний были одинаково лишены выражения. Никто не спешил высказываться.

— Во-первых, — продолжал Штат, — была мысль срочно спустить с неба луну, покрыть ее со всех сторон люминесцентной краской, запустить вверх на восходе и надеяться, что никто ничего не заметит. Но мне кажется, что здесь нас может ожидать некоторое количество потенциальных трудностей.

Он перечислил их. Когда он закончил, никто ничего не сказал, и он счел их молчание знаком, что он может перейти к следующему предложению.

— Далее, у нас есть предложение вывесить в небе большое светящееся объявление, что-нибудь вроде: «Работа солнца приостановлена по техническим причинам и будет возобновлена в ближайшее время». — Он вдохнул, затем выдохнул; у него был вид человека, который делает все, что может, пока еще может. — Что ж, против этого у меня нет возражений, никаких возражений — пока что, по крайней мере, — но в дальнейшем…

Ему не было нужды продолжать. Головы дружно закивали. Способы и Средства, как заметил Штат со вспышкой веселья, уже крепко спал, что, учитывая обстоятельства, было, видимо, условным рефлексом на присутствие в комитете.

— Что же касается идеи протянуть длинный кабель от сердцевины Великого Облака Непознанного и попытаться наладить в качестве временной меры прожекторную установку, — продолжал он, — должен сказать сразу, что, по моему мнению, это наилучший вариант из всех, которые мы имеем на настоящий момент, но я все же думаю, что нам стоит все взвесить, прежде чем браться за это дело. Я хочу сказать, с точки зрения снабжения…

Сбоку от стола кто-то кашлянул, и все головы повернулись к высокой, но чрезвычайно… нормально выглядевшей фигуре, стоявшей там с большим подносом в руках.

— Прошу прощения, — произнесла Джейн. — Вы заказывали кофе.

Она заработалась допоздна, пытаясь разгрести ту неразбериху, которую устроила в начале дня, и когда члены комитета начали на нетвердых ногах собираться в комнате для совещаний, ей сказали, как единственной еще присутствовавшей в здании форме жизни женского пола, приготовить кофе на двенадцать персон. Будучи формой жизни женского пола, она ухитрилась справиться с этим.

Штат слабо улыбнулся.

— Спасибо, — сказал он. — Просто поставьте здесь, мы сами все сделаем. Итак…

— Прошу прощения, — снова сказала Джейн. Все посмотрели на нее.

— Простите, что вмешиваюсь, — продолжала она, — но я невольно услышала, о чем вы говорите, и я просто хотела спросить, а не рассматривали ли вы…

Финансы и Общие Направления выпрямился в кресле с видом антропоморфной динамитной шашки, но Штат поймал его взгляд, и он снова откинулся на спинку.

— Да? — произнес Штат.

— Я только хотела сказать, — проговорила Джейн тихим, но ясным голосом, который напомнил Штату что-то отдаленно знакомое, что-то не слышанное им с очень давних пор. Что же это было? Ах да, внезапно вспомнил он: это был голос здравомыслящего человека. — Может быть, вы подходите к этой проблеме не с той стороны, если вы понимаете, что я хочу сказать. Я знаю, что это совершенно не мое дело, — продолжала она, — но, возможно…

Вокруг стола начали проявляться признаки беспокойства. Либо эта особа — эта смертная — собиралась оскорблять их уши потоком неуместной и несвоевременной бессмыслицы, что было бы уже само по себе достаточно неприятно; либо она собиралась внести осмысленное предложение.

Джейн со своей стороны наблюдала в себе ощущение некоторой расплющенности, словно она была вареной картофелиной, попавшей под паровой каток. Но она улыбалась, так было всегда, когда она чувствовала себя взвинченной.

— Мне просто кажется, — продолжала она, — и я надеюсь, что вы простите меня, что я говорю вам это, но если вы пытаетесь изобрести какой-нибудь суррогат и надеетесь, что никто ничего не заметит, то я не думаю, что из этого может что-то получиться. Нет, — сказала она, тряхнув головой, — мне кажется, здесь нужен отвлекающий маневр, диверсия — ну, знаете, что-нибудь, чтобы отвлечь внимание людей от солнца, так чтобы они не заметили бы даже, если бы там не было вообще ничего.

В комнате для совещаний воцарилась тишина, по сравнению с которой внутренности обычной гробницы показались бы Римом в час пик. Когда молчание уплотнилось уже до такой степени, что начало собираться каплями на стенах, Финансы и Общие Направления стряхнул с себя ошеломленное оцепенение, изобразил на лице не особенно приветливую мину и откашлялся.

— Очень хорошо, — произнес он. — И что же вы предлагаете?

— Ну… — начала Джейн.

В сером запустении ранних часов межзвездного утра большой пустырь позади Великого Облака Непознанного гудел от рева бесконечного множества разнообразнейших электроустановок, всевозможных вариаций визга металла, вгрызающегося в металл, распоряжений и проклятий. Эту деятельность описать невозможно; обычно мы ощущаем движение благодаря тому, что оно заметно на относительно спокойном фоне, но здесь фона не было.

Все — весь надмирный сонм, все до единого — были брошены на сверхурочную работу.

Здесь были две основные группы. Меньшая из них, составлявшая около шестой части общего количества, вырезала огромный диск из листа высокоуглеродистого целестиума шестнадцатого размера величиной с галактику, в то время как целая армия подъемных кранов стояла поодаль, готовая монтировать миллионы миль электрического кабеля и двенадцать биллионов электрических лампочек. Еще одно подразделение меньшей группы накрывало луну огромным черным бархатным чехлом и прилаживало к ней буксирный крюк. В отдалении флот грузовых звездолетов подвозил наспех собранный урожай небольших и относительно несущественных звезд, которые предполагалось пустить на топливо для генераторов.

Другая группа была в пять раз больше и бесконечно более занята. Они укладывали в багажники 1023 автомобилей 1074 картонных коробок.

Штат, следивший за происходящим с наблюдательного пункта на крыше Департамента Судьбы, взглянул на часы и покусал губу. Три часа прошло. Либо это сработает, либо он будет выглядеть величайшим лопухом во всей пространственно-временной вселенной.

— Ладно, — буркнул он в переносную рацию. Скажите, пусть начинают фазу один.

Вакуум пустыря внезапно наполнился душераздирающей вибрацией звуковых волн: циркулярные пилы вгрызлись в последние мили целестиума. Диск угрожающе накренился и отвалился, покачиваясь на поддерживающей его путанице титановых тросов. Засверкали ослепительные вспышки сварочных аппаратов — электрики приступили к работе. Двигатели луны загудели, разогреваясь для не предусмотренного в графиках рейса.

— Фаза один, — прохрипела рация. — Мы готовы.

По сигналу с вышки все 1023 машин одновременно запустили двигатели. Попытаться уместить произведенный ими эффект в обычные прилагательные было бы все равно что пытаться втиснуть океан в яичную скорлупу; достаточно будет сказать, что это было громко. Колонна автомобилей начала двигаться.

— Лучше бы это сработало, — проворчал Штат, когда структура космической ткани напряглась, пытаясь противостоять вибрации работающих двигателей. — Потому что иначе…

— О, я думаю, все будет в порядке, — ответила Джейн, заливая чайный пакетик кипятком из термоса. — Все равно же все только и говорили, что старое уже совсем износилось и дожигает последние лучи, и как было бы замечательно запустить новое, если бы это не было слишком дорого и не требовало столько времени на сборку. Насколько я поняла, идея заключалась в том, чтобы откладывать опознавательные жетоны работников в течение следующих шестидесяти тысяч лет и с их помощью финансировать ремонтные работы. — Она вздохнула. — Это лишь доказывает, что здесь можно что-либо сделать, только когда ситуация становится критической, и когда все считают, что ты делаешь то, что ты делаешь, по совершенно другим причинам. Забавно, вы не находите, до чего нужно дойти, чтобы хоть что-нибудь сдвинулось с места?

Новоиспеченное солнце, сияющее всеми огнями, было спущено с лесов на необъятных размеров трейлер, а тянущийся от него буксирный трос был накрепко прилажен к заднему бамперу луны. Мучительно медленно, жалуясь при каждом шаге на непривычную тяжесть, луна начала выруливать на взлетную полосу.

— Ну, — произнесла Джейн, — скрестим пальцы.

Детали Великой Диверсии настолько общеизвестны и лежат в основе стольких религий, что было бы излишним перечислять их здесь. Все, о чем нам надлежит упомянуть, это что когда человечество пробудилось в тусклом сиянии жиденького, мигающего, шестидесятиватгного рассвета, оно не успело заметить никаких странностей в освещении. Всеобщее внимание было приковано к огромным огненным буквам, пришпиленным к пересекавшей небесную твердь радуге, возвещавшим

доступной всем смертным созданиям, живущим одним днем, покупающим, повинуясь минутной прихоти, по всему земному шару. Едва их мозг успел переварить сообщение, как окружающий горизонт засиял желтыми в неопределенно-сером солнечном свете огнями бесчисленных фар, и 1023 автомобильных багажников распахнулись как один багажник, и человечество, подняв глаза к небесам, увидело, что это правда. Как, по слухам, выразился один из ведущих теологов, провозглашая эру Нового Завета, «это могло заткнуть за пояс любую радугу».

Те, кто привык комментировать подобные события с холодно-отстраненной позиции истории, отмечают, что в качестве тактического маневра Великая Диверсия была замечательно продуманным ходом. Мало того, что внимание человечества было отвлечено на время, достаточное, чтобы небесные мастерские успели изготовить форму, отлить, отделать и запустить новенькое высоколегированное солнце с тефлоновыми бамперами и тормозной системой «ABS», — суммы, вырученной от распродажи, хватило, чтобы покрыть все расходы, и осталось еще достаточно, чтобы заново выкрасить ангар и снабдить его подобающим висячим замком; кроме того, склады департамента Общего Снабжения были очищены от двадцатитысячелетнего скопления всяческого металлического хлама, что в свою очередь позволило Норману и его сотрудникам из Архива получить дополнительную площадь для размещения новой и значительно более эффективной системы хранения и обработки данных. Фактически, по мнению некоторых комментаторов, учитывая предшествовавшие обстоятельства и то, кому именно пришла в голову вся эта идея, вполне можно предположить, что именно это и было подоплекой всего мероприятия.

— И что? — повторил Бьорн. Старый Густав имел смущенный вид и избегал смотреть ему в глаза. Из его бормотания можно было разобрать только, что такая покупка подворачивается раз в жизни.

Бьорн ухмыльнулся.

— Ну да, — сказал он. — Только ты не знаешь, что это такое.

— Гм.

— И она не работает.

— Хм.

— И каждый раз, когда ты берешь ее в руки, от нее отваливаются все новые детали.

— Зато я купил ее по дешевке! — вскипел Густав, уязвленный. — Двадцать четыре девяносто девять. А вначале она стоила тридцать пять.

— Я знаю, что это такое.

— К тому же она была последней, которая у них оставалась, — продолжал Густав. — Он вообще сказал, что ее просили оставить для кого-то другого, но… Что? Ты знаешь?

— Да. — Бьорн зевнул. — Тебя провели как ребенка, — прибавил он.

Густав вспыхнул. Но тут он заметил пятнышко на задней стенке коробки, вытащил носовой платок и, аккуратно поплевав на уголок, начал тереть, пока поверхность не стала чистой.

— Чепуха, — сказал он. — Ее списали. Небольшое повреждение корпуса, так он сказал, и оно совсем не влияет на работу…

— Ну допустим, — произнес Бьорн, отбивая горлышко у следующей бутылки. — Я понимаю; тебе, как настоящему лесорубу, конечно же, жизненно необходимо, чтобы твой рефрактор темпоральных искажений находился в рабочем состоянии. Угу, — добавил он, утвердительно кивнув, — думаю, здесь ты прав.

Густав моргнул.

— Что? — переспросил он.

— Рефрактор темпоральных искажений, — небрежно повторил Бьорн. — Мне приходилось иметь с ними дело, когда я работал с парнями из Времени. Эти штуки действительно неплохо разглаживают всякие неровности во временных структурах. Правда, — добавил он, как бы между прочим, — это, конечно, не весь прибор, а только основной стабилизирующий узел. Но если тебе удастся заставить его работать, может быть, на следующей распродаже тебе подвернется и все остальное — ну там, шатунная коробка, впускная магистраль и все такое прочее — и дело пойдет. А, ну и еще тебе понадобятся батареи, разумеется.

Он снова ухмыльнулся и начал прихлебывать свое пиво, в то время как его сосед некоторое время сидел, разглядывая свое приобретение. Откуда-то издалека доносилось умиротворенное воркование горлицы, убаюканной теплом летнего вечера.

— Вот что я сделаю, — твердо проговорил наконец Густав. — Я постелю на нее скатерть и поставлю в углу, около дров. Она будет там неплохо смотреться, и я смогу расставить на ней свои призы за игру в кегли.

— Угу, — отозвался Бьорн. — А еще из нее выйдет великолепная подставка для ног. — Он водрузил на аппарат свои ботинки, сцепил руки за головой и откинулся на спину.

— А ты ходил на распродажу, сосед? — спросил Густав. Бьорн покачал головой.

— Слушай, — сказал он. — То, что мне было нужно из департаментских железяк, я спер еще до того, как уволился. Правда, это все равно сплошное дерьмо по большей части. Все изношено до последней степени, да и когда оно было новое, это был один металлолом. Купить подешевле и гонять, пока не сдохнет, — такой у них принцип. Вон возьми хоть високосный год.

Густав поднял бровь.

— Високосный год? — переспросил он.

— Вот именно, — отвечал Бьорн, — високосный год. Дьявольски типичный случай. То есть, — продолжал он, распаляясь, — представь, если бы вот ты покупал агрегат, регулирующий смену сезонов, ты бы ведь не стал жмотничать и покупать всякое бэушное дерьмо на барахолках, правда ведь? Вряд ли. Как всякий разумный человек ты купил бы настоящую вещь, которая не сломается на следующий день и которую тебе не придется регулировать каждые пять минут, когда она снова выйдет из синхронизации. Но они, конечно, смотрят на это по-другому, а как же! И вот вам результат: мы имеем високосный год. А ты что думал, что это специально так сделали, что так и надо, так, что ли?

— Э-э…

Бьорн недобро рассмеялся.

— Черта с два, — сказал он. — Там от подшипников осталась одна труха, мне как-то рассказывал один знакомый парень из Эксплуатации. Просто чудо, что эта хреновина вообще до сих пор не развалилась на части по их вине. Ну да если бы и развалилась, поделом им, ублюдкам.

Он замолчал и некоторое время лежал, свирепо хмурясь на носки своих ботинок. Семейство белок носилось взад и вперед по ветвям дерева над его головой, сердито цокая. Мимо прожужжала стрекоза, солнце блеснуло в ее калейдоскопических крылышках.

— Какой прекрасный день! — непроизвольно отметил Густав. — Ей-богу, сосед Бьорн, мое старое сердце радуется, когда я гляжу вокруг. Неужели ты… — он прервался. Он понимал, что зря тратит слова, но ничего не мог с собой поделать. Неисчислимые чудеса природы никогда не переставали восхищать его, даже в этом возрасте. — Неужели ты не чувствуешь, как изжаждавшаяся земля впитывает в себя жизнетворное тепло и семена рвутся из-под земли навстречу новой жизни? Неужели ты не…

— Хм-м… пожалуй. — Бьорн выглядел озадаченным. — Пожалуй, — повторил он. — Здесь ты попал в точку. — Нахмурившись, он сел, рассеянным ударом прихлопнул стрекозу и задумчиво воззрился на солнце. Он глядел на него очень долго.

— Интересные дела, — произнес он.