Сон в летнюю ночь

XVIII. Санкт-Петербург, 22 октября 1741 года

Теплые осенние дни резко сменились промозглым холодом: в конце сентября неожиданно задул с Невы пронизывающий ветер и повалил снег. Анна Леопольдовна пожаловала камер-фрейлине Виктории Чучухиной бархатное пальто на меховой подкладке, которое почему-то здесь называли шубой. Но носить шубу в межсезонье Вика считала недопустимым и ждала возвращения нормальной среднемесячной температуры воздуха. Эх, сейчас бы пуховичок с капюшоном, но во всем Петербурге такого не сыщешь. Виктория и прежде редко покидала дворец, а теперь совсем не выходила на улицу — холодно, да и незачем. Князь Слеповран-Соболевский по каким-то своим, Вике не известным делам уехал в Москву, Мальцев по распоряжению начальства отправился с поручением в Выборг, а на какое время Сергей Афанасьевич и сам не знал. Как же скучно-то! Хоть бы какой-нибудь подвисающий интернет был, да что там интернет — хоть бы пару телевизионных каналов что-нибудь здесь показывало… Виктория попыталась было читать, взяла несколько наипрекраснейших, по мнению Анны Леопольдовны, книжек на русском языке (у правительницы книг на русском было немного, но все исключительно «наипрекраснейшие»), но тоска наваливалась после второго абзаца — чтение было трудным, нудным и утомительным. Дворцовые события Вику тоже почти не занимали: всё ожидаемо. В августе состоялся брачный сговор графа фон Линара со статс-фрейлиною баронессою Юлианою фон Менгден. Линар сразу после сговора уехал в Дрезден, чтобы получить там отставку — ему предстояло стать обер-камергером при Великой княгине Анне Леопольдовне. Во дворце перешептывались, кто с ехидной усмешкой, кто с нескрываемым осуждением: при Анне Иоанновне эту ключевую в управлении страны должность занимал Бирон. Сама Анна Леопольдовна, томясь ожиданием, ежедневно писала Линару письма: «Верно поется в песне: ничто ваш облик не имеет, но всё напоминает мне о вас. Известите меня о времени вашего возвращения и будьте уверены в моей к вам благосклонности».

«И скучно, и грустно…» — вертелись в памяти лермонтовские строки (до конца это стихотворение Вика, конечно же, не помнила). Вот в таком безрадостном настроении застали камер-фрейлину Викторию Робертовну две подружки — камеристки Анны Леопольдовны. Смущаясь, девушки залепетали, что просят их принять, потому как очень им нужно. Виктория не удивилась: с подобными просьбами к ней часто обращалась женская прислуга — слух о суперспособностях царской сказительницы давно вышел даже за пределы дворца. Виктория Чучухина перестала чувствовать себя обманщицей и уверенно отвечала на все вопросы, смело рассказывая то, что приходило на ум; в конце концов, успокаивала она себя, передача «Осторожно, мошенники!» лет через двести пятьдесят выйдет.

И на этот раз Вика ждала обычных расспросов просительниц про потенциальных или состоявшихся женихов, но услышала вопрос, прежде ей никогда не задаваемый:

— Надобно ли рассчитаться и уходить из дворца или Анна Леопольдовна ещё будет править?

— Девчата, вы чего? — не поняла задачу Виктория. — С каких ландышей Великая княгиня Анна Леопольдовна прекратит править? Только по достижению её сыном, императором Иоанном Антоновичем, совершеннолетия Анна Леопольдовна кресло, в смысле трон, освободит.

— А в городе сказывают, что над гробом покойной императрицы Анны Ивановны каждую ночь является Пётр Великий и требует от покойной государыни корону для своей дочери Елизаветы.

— И много он вытребовал у покойной? — Вика усмехнулась: что у этих людей в мозгах, нормальному человеку не представить.

— Говорят, что обещала она ему. Иначе шведы на нас нападут и всех перебьют.

— А шведы-то причем?

— Так молва идет, что шведы к столице подходят, а если бы не было правительницы и её сына, то не было бы и войны.

— И не влом вам про такую чушь спрашивать? — Викторию начал раздражать этот странный разговор.

— Так ежели покойная императрица передаст трон Елизавете Петровне, так Анна Леопольдовна уедет к немцам, а мы без места останемся. А нас сейчас хоть к госпоже Нарышкиной, хоть к Фитчам возьмут.

Получив заверения Виктории, что никто никому трон не передаст, девушки, довольные, упорхнули. А вот Виктория задумалась: до неё уже не раз доходили слухи, что французский посол Шетарди и его агенты, стремясь возвести цесаревну Елизавету на престол, интригуют и распускают пугающие петербургское население слухи. Двор знал про это, докладывали Анне Леопольдовне, но правительницу эти разговоры нисколько не волновали: в её мире всё было спокойно — дети здоровы, граф Линар скоро вернется в Россию, рядом милые сердцу друзья, а на полках множество интересных книг. Державными вопросами пусть занимаются Остерман, Головкин и прочие, к этому делу склонные, а у неё в комнатах запах свежемолотого кофе мешается с ароматом чайных роз, играет клавесин и ведутся галантные разговоры.

Виктория, печально вздохнув, пожалела, что Мальцев в отъезде: с ним можно было бы обсудить, насколько опасна для Анны Леопольдовны сложившаяся ситуация. Хоть и не было у Виктории Чучухиной всеми предписываемого ей дара предвидения, но на душе появилось ощущение надвигающейся беды. Вот уже прислуга о смене власти открыто говорит. И вспомнив любимый Вуколовым закон Мерфи «Если какая-нибудь неприятность может случится, она случается», Виктория принялась быстро собираться в покои Анны Леопольдовны. Что сказать Великой княгине, как предупредить об опасности, чтобы та наконец-то услышала (а что опасность грозит стало понятно), Вика ещё не решила, но пока по галерее комнат пройдет, наверняка придумает. Однако не успела наша героиня закончить борьбу с фижмами — ну, никак они не держались так, как того Вике хотелось, — принесли записку от Слеповрана. Это даже не записка была, а письмо. Впервые написал Роман Матвеевич, что соскучился, что увидеться поскорее хочет: «Обнимаю тебя и умираю весь твой». Но когда в Петербург вернется, князь не писал, только и упомянул, что надеяться скоро свидеться.

В покои Анны Леопольдовны Виктория вошла в прекрасном настроении. Конечно, если решила поговорить с Великой княгиней на тему опасных слухов, распускаемых по городу, то надо поговорить — Мальцев как-то сказал: «Ежели ошибку можно исправить, стало быть, ты ещё не ошибся», пока можно исправить, нужно исправлять. Но никакой тревоги уже не было — весело блестели глаза и невозможно было согнать с лица счастливое выражение — какие тут заговоры против законной власти, какие политические интриги, когда ждет встречи с тобой самый красивый, самый обворожительный мужчина галантного века!

Анна Леопольдовна была занята решением государственных вопросов. Но камер-фрейлину Викторию, словно ждали, её пригласили войти в кабинет, усадили в кресло, вежливо попросили обождать, когда Великая княгиня завершит разговор с министром Головкиным и обер-прокурором Сената Брылкиным. Вика прислушалась: говорили о том же, что и весь дворец — о интриге французского посла Шетарди против молодой правительницы. Сановники убедительно советовали Анне Леопольдовне для прекращения всяких попыток к ниспровержению отказаться от титула регенши при малолетнем сыне и немедленно провозгласить себя императрицей. Виктория наблюдала эту сцену, и по мечтательному взгляду и улыбке правительницы понимала, что та тоже недавно получила письмо от любимого и ей хочется думать о Линаре, а не о состоянии и потребностях государственного правления.

— Вы, Ваше Императорское Высочество, напрасно не хотите учитывать интерес в указанном деле Елизаветы Петровны. Тем более, что у неё есть надежный источник всех Ваших разговоров, — Головкин указал взглядом на Викино кресло. Виктория аж задохнулась от возмущения: он что, считает её шпионкой. Причём, даже не за глаза, а открыто, при ней это говорит. Он её что, за пустое место считает! С какой стати ей что-то цесаревне передавать! Она, кроме Слеповрана, ни с кем за приделами дворца и не общается. Может, Головкин думает, что она со Слеповраном обсуждает планы Браунгшвейской династии! Им со Слеповраном что, вообще больше не о чем поговорить!

— Полноте, Михаил Гаврилович, — Анна Леопольдовна светло улыбнулась, — Виктория мой друг поболее многих. А коли Вы полагаете, что надобно мне принять всю полноту власти, то я приму на себя высокий сан. К седьмому декабря готовятся празднества по случаю моего двадцатитрехлетия, а девятого декабря день моего тезоименинства, вот и провозглашение назначайте на эти дни.

Виктория не слушала этот разговор — она никак не могла успокоиться, так обидели её слова Головкина. Впрочем, она понимала, что и Остаерман считает её шпионкой Слеповрана, и Паврищев. Они, конечно, гадкие старикашки, но в одном правы: вся информация о происходящем в покоях Анны Леопольдовны у Слеповрана есть. Без злого умысла, для поддержания разговора, Виктория выкладывает всё, что знает. «Впредь буду помалкивать про дворцовые дела», — решила Вика. «Иногда лучше жевать, чем говорить!»— сколько раз повторял её Вуколов. И неожиданно мысли приняли новое направление: Виктория в который раз подумала о том, как схожи светлейший князь Роман Матвеевич Соболевский-Слеповран и кандидат наук Валерий Вуколов.

— О, как жду я того дня, когда Иоанн вырастет и сможет стать во главе державы! — печально вздохнула Анна Леопольдовна, когда вельможи вышли. — С какою радостью я передала бы ему всё бремя правления, кое вынуждена покуда нести.

Правительница не лицемерила, ей действительно были неинтересны вопросы политики и экономики, не было у неё и горделивого тщеславия — власть не радовала её, а воспринималась как тяжкая обязанность.

— Да, здесь согласна: все эти государственные дела — сплошная скукотища. Но я чего пришла, Анна Леопольдовна, — Виктория понизила голос, — позвольте сказать, что сейчас министры правду говорили: нельзя столько на расслабоне находиться — цесаревна Вас реально подвинуть может, все только про неё и говорят, она уже мега-звездой стала.

— Какой звездой? — не поняла Великая княгиня.

— Суперпопулярной она стала, — попыталась разъяснить Вика.

— Вы правы, Виктория, буде я верно догадалось о значении Ваших речей. Елизавета Петровна очень любима многими, но что в том дурного? Она весела и красива, однако, что бы ни говорилось, стать царицей она не может. У неё нет законного права на трон, поелику, Вам же ведомо, у неё низкое происхождение. И потом, никто отчего-то не хочет понять, что она честна и не станет интриговать.

— Ага, не станет, — Вика ехидно ухмыльнулась, — очень даже станет! Она уже вовсю пиарится: в казармах Преображенского полка постоянно неформально, то есть, как говорят, без этикета и церемоний бывает, деньгами гвардейцев одаривает, детей их крестит.

— Я уже устала это слушать. От Остермана, от принца Антона Ульриха, от Ботта. Мне дают столько советов, что я уж и не знаю, кому верить: порой было бы лучше и не знать всего, ибо половина наверняка ложь. Никогда в жизни не было у меня столько дающих мне советы друзей, или именующихся ими, как с тех пор, как я регентство приняла. Головкин тоже сейчас вещал, что приструнить цесаревну надобно. А что я должна делать? Елизавету, мою тетушку, крёстную моей дочери, под арест брать?

— Советчиков у Вас и вправду немерено, но что-то делать с этой ситуацией нужно.

— Виктория, давайте оставим цесаревну в покое. Лучше обскажите, как дела сейчас у графа Линара. Вы ведь можете это увидеть.

Виктория Чучухина давно устала всем объяснять, что у неё нет спутника, подсматривающего из космоса за происходящим на расстоянии сотен верст. Всё равно просили не упрямиться, а посмотреть и рассказать, что там, вдалеке, происходит. Поэтому Вика, ни на минуту не задумываясь, безапелляционно объявила:

— Граф в полном порядке, дай Бог каждому! Аппетит прекрасный, сон как у младенца.

— А чем он занят? О чем думает?

Виктория горестно вздохнула — ну почем ей знать! Чем-то занят, о чём-то думает…

— Какие-то бумаги пишет, — с интонацией опытной гадалки произнесла Вика.

— А что за бумаги? Может, это письмо какой-то особе? — понизился голос Анны Леопольдовны.

— Может и письмо, мне не видно, там не по-русски написано.

— Давеча граф Линар прислал известие, что скоро не вернется, понеже на него навалилось очень много дел, кои необходимо уладить. И он всё время сомневается в моей нежности к нему. Я не знаю, как понимать эту перемену в нём. Может, кто-то пытается его очаровать. Но он не может поддаться чьим-то чарам, поскольку он клялся мне, и он не может обмануть — он идеален в своих поступках.

— Человек не может быть идеальным, идеальной может быть только маска, — вспомнила Виктория истину, прочитанную на каком-то девичьем сайте.

— Мудро, как мудро! — согласилась Анна Леопольдовна, но тут же добавила: — Однако к графу Линару это не относится. Он идеален во всем.

Виктория недовольно поджала губы. Чего только в этом восемнадцатом веке не происходит! А ещё двадцать первое столетие упрекают в разнузданности и свободе нравов. Вика с самого начала смотрела на адюльтер Анны Леопольдовны неодобрительно, и не столько из-за собственных нравственных устоев, сколько оттого, что Слеповран был очень критично настроен к этой истории и высказывался весьма резко, да и Мальцев, хотя так открыто, как Роман Матвеевич, не выражался, но Виктория понимала: адъютанту лейб-гвардии Измайловского полка неловко за амурную историю его правительницы.

— А что Юлия Магнусовна по этому поводу думает? Она же официальная невеста графа, — Вика не удержалась от ехидного замечания.

— О чём Вы, Виктория! Вам же прекрасно известна причина помолвки Юлии с графом.

— Знаете, что я скажу, Анна Леопольдовна, переживать Вам абсолютно не о чем: вернется граф как миленький. Он же не идиот, чтобы от таких денег отказываться. А то, что он Вам пишет — это так: с выраженьем на лице мы сидели на крыльце. Цену себе набивает.

— Я ничего не поняла из Ваших слов, — правительница испуганно смотрела на Вику. — На каком крыльце? Какие деньги? Говорите, пожалуйста, яснее.

С чего это Викторию понесло на эти обличения, она и сама не знала, но, как известно, сказано «А» — нужно говорить весь алфавит.

— А я не предсказываю, а про то, что есть, говорю. Деньги ему тут святят недетские, а ещё почести, награды… Вы это всё, не раздумывая, Линару дадите. Вы очень простодушная, как здесь выражаются. Вами все вертят, а Вы не видите. Только принц Антон без фиги в кармане, ну, и Юлия Магнусовна, только она, извините, глупа как пробка.

Это было, конечно же, выражение Слеповрана, Виктория вовсе не считала Юлиану настолько глупой.

— Что Вы такое говорите! Юлия моё альтер эго! — губы Анны Леопольдовны задрожали. — Вы оскорбили моего доверенного друга, а это означает, что Вы оскорбили и меня! Уходите прочь!

Выражение «альтер эго» Вика услышала впервые и хотя значение его не поняла, но обличительный тон изменила:

— Ну, это я погорячилась, конечно. Юлия Магнусовна не как пробка, но Вы бы всё-таки её поменьше слушали. У неё всё-таки не тот уровень компетенции, чтобы государственные вопросы решать. Вот с этой помолвкой, например, она хотела как лучше, а получилось как всегда: все перешёптываются, пересмеиваются, Вы авторитет теряете. Мы про Елизавету Петровну сейчас говорили, она информационных поводов достаточно даёт, но даже она таких ляпов не делает, над нею никто за глаза не смеётся.

— А разве надо мною смеются? — Анна Леопольдовна испуганно посмотрела на Викторию. — Я же мать императора, Великая княгиня.

— Вот именно, Вы, мать императора, Великая княгиня. С Вас пример должны брать.

Анна Леопольдовна, словно школьница, принялась оправдываться за свои действия и смешалась.

— Но как мне быть, ежели я люблю графа Линара? — растерянный взгляд устремился на Викторию. — Зачем Господь предназначил мне такой высокий жребий? Я была бы гораздо счастливее в более скромной доле.

— Доля у Вас, прямо скажу, непростая, но почетная. При Вашей должности права не имеете повода для разговоров подавать. «Грех не беда, молва не хороша», — неожиданно для самой себя вспомнила Виктория грибоедовский афоризм.

Слова из бессмертной комедии очень понравились Анне Леопольдовне, она несколько раз повторила их, а потом задала всё тот же, сакраментальный вопрос:

— Так всё-таки, Виктория, что занимает графа в Дрездене. Мне это зело важно знать.

— Я же сказала: всё с ним хорошо. Дела уладит, вернется, вот его самого тогда и спросите, чем занимался. Вот здесь волноваться абсолютно не о чем.

— Как не волноваться! Виктория, мне думается, что Вы никогда не испытывали чувства любви. Ведь подлинную любовь не каждому дано испытать. Я благодарю Господа за то, что он ниспослал мне это великое чувство. Но достойна ли я этой любви — любви самого во всем свете прекрасного мужчины? Я так привыкла к страданию, что не могу до конца поверить в это счастье. Мне страшно, что этот дар может исчезнуть.

Вику возмутили эти слова: сказать ей, Виктории Чучухиной, что она любви не испытывала!

— Уж кто-то, а я в этом кино снималась, причем в главной роли, — Вика с вызовом посмотрела на правительницу, — и я Вам очень даже сочувствую, но не стоит забывать, что у Вас муж и дети. И вся страна на Вас смотрит.

— Виктория, сызнова выступает в роли посла принца Антона! — это в кабинет вошла Юлиана фон Менгден.

Юлиана с большим презрением относилась к Антону Ульриху, считая рога — это единственная награда, которую принц заслужил. Лифляндская баронесса почитала главными мужскими добродетелями умение поддержать галантную беседу с дамой и со вкусом одеваться. Поскольку принц был лишен обоих этих важных качеств, то ничего кроме презрения, по мнению Менгден, он не вызывал.

— Мы не говорили про принца, Виктория толковала об опасности, коей может служить поведение Елизаветы Петровны.

— Боже мой, все только про это толкуют. Это стало скучным, — смешно надула губки Юлиана.

— Так, может, не напрасно толкуют, — не выдержала Вика, — может, всё-таки стоит прислушаться.

— В Петербурге все всегда чего-нибудь да боятся. Холода, наводнения, страшного суда, теперь вот ещё Елизавету Петровну придумали, — Юлиана не любила неприятные разговоры.

— И что самое интересное: и холода и наводнения наступают, — продолжила Виктория, — и Елизавета Петровна выступит. Все же не просто так про неё заговорили. Не закрывайте глаза на проблему. Кстати, нам на тренинге говорили, что не надо говорить проблема, надо говорить задача. Вот примитесь за решение этой задачи.

— Хорошо, обещаю Вам, Виктория, завтра же на куртаге поговорить с цесаревной, — устало выдохнула Анна Леопольдовна. — И наконец, посмотрите же, что нынче у графа Линара.

И они обсудили дела графа Линара, потом обсудили новинки моды, потом посплетничали о романе одной из фрейлин… Словом, прекрасно провели время.