Соперники

24

В течение следующих десяти дней Джексон Стюарт превратился в постоянного кавалера Энн, сопровождавшего ее везде и всюду – по магазинам, на каток, на ужины и праздничные балы. Оставалось лишь два места, куда он не был вхож – в церковь и в ее постель. Последнее никуда не денется, всему свой черед. События разворачивались именно так, как он и предполагал, вплоть до того, что по ее предложению они стали называть друг друга просто по именам.

– Вы еще никогда не были красивее, чем сейчас, Энн, – сказал он, кружа ее по зале и не заботясь о том, чтобы соблюдать должное расстояние.

Впрочем, он заметил, что она совсем не против – во время танца она подставляла то висок, то щеку, ожидая легкого прикосновения его губ.

– Вы тоже никогда еще не были так хороши, – она откровенно, пусть и в рамках приличий, кокетничала.

– Если даже вы одна так думаете, я совершенно счастлив этим.

Тут он посерьезнел, и от него не ускользнул ее быстрый вздох, после которого она приникла к нему ближе.

Ничего не говоря, он смотрел ей в глаза до окончания танца. Когда музыка стихла, молчание тут же нарушил поднявшийся гул голосов. Стюарт медленно проводил Энн на место, затем, резко остановившись, обвел глазами танцевальную залу, украшенную праздничными гирляндами – зелеными с красным бархатными бантами.

– Вы помните, что я сказал вам в тот вечер в Морганс-Уоке? – Он не дал ей ответить. – Увидев вас здесь, я убедился окончательно – индейская территория не для вас. – Он поднял руку, удерживая ее от замечания, готового слететь с языка. – Это правда, Энн. Вы – драгоценное сокровище, пропадающее в глуши, под бурой пылью. Но здесь, сегодня, вы сияете для всех и каждого – пусть любуются. Ваше место там, где всегда горят люстры и играют скрипки.

– Хотела бы я, чтобы было так. – Она попыталась скрыть отзвук тоски в голосе. – Но Морганс-Уок – дом моего мужа… и мой. – Наконец-то она вспомнила о человеке, чью фамилию носила.

– Ну так что? – Джексон пожал плечами. – Пусть он и остается вашим домом, вашим прибежищем в глуши. Вовсе необязательно проводить там каждый день своей жизни. Ваш муж может, подобно многим другим, назначить управляющего, который и будет вести дела на ранчо. А еще лучше, оставить вместо себя своего брата Кристофера, пока вы будете путешествовать. На месте вашего мужа я бы так и сделал.

– Мы с вами очень похожи, Джексон, – грустно проговорила она, затем мило сморщила носик. – Только вот Келл думает иначе. Он и слышать не захочет, чтобы оставить Морганс-Уок хотя бы ненадолго. Он любит его. – В ее низкий голос прокралась горечь, и она отвела глаза, в которых блеснули слезы. – И уж гораздо сильнее, чем меня.

– Энн…

Она откинула голову, глядя на него с не свойственной ей смелостью.

– Морганс-Уок далеко отсюда. К тому же это слишком скучная тема. Потанцуйте со мной, Джексон!

Он обнял ее и вывел на середину комнаты, втайне торжествуя победу. Да, все выходит как нельзя более удачно!

Около полуночи многочисленные гости начали разъезжаться. Шел снег. Землю запорошило белым пухом, а снег все валил мягкими, крупными хлопьями. Энн и Стюарт прошли к нанятому экипажу, Джексон подал ей руку и, прежде чем усесться самому, плотно укутал ее колени меховой полстью.

Когда кеб отъехал от сияющего огнями особняка, громкие голоса других гостей сменились молчанием снежной ночи. Казалось, ничто не нарушало эту волшебную немую тишину – ни поскрипывание колес, ни позвякивание бубенцов. Как будто во всем мире существовали только Энн и Джексон Стюарт.

Тепло укутавшись в нарядную шубу, отороченную черным куньим мехом, Энн смотрела в окно экипажа, и ее дыхание превращалось в клочковатые облачка пара.

– Джексон, взгляните, какими белыми кажутся снежные хлопья в ночной темноте. Есть ли на свете что-нибудь прекраснее?

– С этим может сравниться только одно.

Она повернула голову – он смотрел в ее окошко, и его лицо было всего лишь в нескольких дюймах от нее. Она внезапно ощутила участившееся сердцебиение и внезапный жар в крови.

– Что же? – спросила она, прекрасно зная, что услышит комплимент и что сама на него напросилась.

– Безупречная белизна вашей кожи, оттененная черным бархатом волос, – это и есть совершенство. – Голос его ласкал, словно прикосновение.

Его лицо тоже казалось ей идеалом мужской красоты: гордый благородный профиль, четко очерченные скулы и скульптурная линия подбородка. Ее душу глубоко волновали откровенные взгляды, которые он так часто на нее бросал.

Как замужняя женщина она не имела права на эти чувства. Но, глядя на его красивый рот, она понимала, почему запретный плод сладок.

– Энн… – вот и все, что он произнес. Только ее имя. Сколько раз он произносил его вот так, и она ощущала себя самой желанной женщиной на свете. Какие порочные, однако, мысли! Она хотела бы прогнать их. Порочные, порочные, порочные… Но как они прекрасны!

Ей хотелось поцелуя. Джексон понял это по ее напряженной неподвижности. Он распознал бы это желание и в самой что ни на есть благородной леди, и в рябой размалеванной потаскухе. Слава Богу, все женщины скроены на один манер. Большинство мужчин искали в них различия, но только не Стюарт.

Ее губы, тронутые дыханием зимы, были прохладными. Согревая их своими, он разогнал все ее сомнения и смутный, безотчетный порыв отстраниться, которому она, однако, не поддалась. В следующее мгновение ее губы сделались податливыми и страстными, а сама она прильнула к нему как гибкая ива. Воспользовавшись моментом, он довел ее до исступления, разрушил барьер, который она хотела бы сохранить; наконец, она, внезапно отяжелев, отпрянула от него и отвернула лицо – ее пальцы в перчатках сжимали воротник его пальто.

– Нет! – Ее слабый протест был похож на стон. – Ты не должен… мы не должны.

– Я знаю.

Он отыскал губами ее висок. Она порывисто вздохнула, и он испытал спокойное удовольствие, словно от глотка хорошего бренди.

– Я твержу себе это вот уже несколько дней, но мои чувства от этого не меняются. – Он по-прежнему не отнимал губ от ее лица, нашептывая ей слова, от которых она сладостно вздрагивала. – Энн, ты должна была понять, догадаться, что я приехал в Канзас-Сити только из-за тебя. Я хотел снова тебя увидеть, поговорить с тобой, хоть мгновение. Я не мог поверить свалившейся на меня удаче, когда ты сказала, что твой муж уехал. Была ли это просто удача, Энн? Не судьба ли это?

– Не знаю, – прошептала она.

– Я тоже. Я знаю лишь то, что влюблен в тебя.

– Нет…

Оставив этот еле слышный протест без внимания, он сжал ее в объятиях, чтобы не дать отстраниться.

– Это правда. Я люблю твое лицо и лучезарную улыбку. Люблю нежность твоей кожи и аромат волос. Люблю звук своего имени у тебя на устах и биение твоего сердца рядом с моим. Люблю касаться тебя кончиками пальцев и люблю вкус твоих губ. Энн, милая, дорогая…

В его голосе слышалась такая мука, такое исступление страсти, что Энн была потрясена. Последнее время он частенько с ней заигрывал и говорил двусмысленности, однако она и не подозревала, что вызвала в нем такую страсть. Это открытие пьянило и околдовывало так же, как его поцелуи. Она слегка повернула голову, снова позволив ему отыскать свои губы, и уже не боялась разгоравшегося в ней желания, дав волю столь сладостным, хоть и запретным чувствам.

Он вобрал в рот ее губы, но не нежно и просительно, как в первый раз, а жадно, жаляще, властно, и целовал до тех пор, пока она полностью не растворилась в этом поцелуе. Какое восхитительное это было чувство и совсем новое – она не могла ни дышать, ни думать, а сердце колотилось так, что не оставалось сил.

Когда он оторвался от нее, она, ослабев, опустила голову ему на плечо – с Келлом она никогда не испытывала ничего подобного, никогда. Стюарт по-прежнему крепко прижимал ее к себе, гладя ей плечи и спину беспокойными руками, сильными и в то же время ласковыми.

– Что мне делать, Энн? – прошептал он, касаясь губами ее аккуратных темных завитков. – Мысль о том, что ты вернешься в Морганс-Уок, невыносима. Я знаю, как ты там одинока и несчастна. Однако могу ли я просить тебя уехать со мной, когда мне нечего предложить? – Из его груди вырвался стон отчаяния. – Когда я думаю о деньгах, что прошли через мои руки за игорными столами, я ругаю себя на чем свет стоит – почему я не предвидел день, когда встречу такое прелестное создание, как ты? Мне одному денег хватает, но, чтобы задаривать тебя красивыми платьями, драгоценностями и мехами, для которых ты создана, или путешествовать с тобой в достойные тебя прекрасные города, их ничтожно мало. Я бы все отдал за то, чтобы иметь состояние твоего мужа, все, кроме своего сердца, потому что оно уже принадлежит тебе. Энн, Энн…

Он хрипло и властно шептал ее имя, приподняв ее голову и положив ладонь на щеку. Ее лицо было исполнено мечтательной чувственности – губы полуоткрыты, взгляд отяжелел. Он покорил ее. Какой же дурак Морган, какой дурак!

– Мне жаль…

Она побоялась докончить фразу, побоялась признаться в том, что раскаивается в своем замужестве. Келл любил ее и по-своему был добр к ней. С ее стороны было бы эгоистично желать жизни, которую описал Джексон, и грешно наслаждаться его поцелуями, но как же она ими наслаждалась! Да, наслаждалась.

– Мне тоже жаль, любимая. Но я не имею права просить тебя оставить мужа, когда так мало могу предложить взамен. Но, если я отыщу выход, скажи, что у меня есть основания надеяться?

– Да, да. – Она была не в силах это отрицать.

И вновь его восхитительные поцелуи, вновь томный жар лихорадочного желания. Экипаж слишком скоро подкатил к дому ее отца. Они поцеловались на прощание, и Джексон, проводив ее до дверей, учтивейшим образом простился.

Энн придвинулась к нему, не желая расставаться, но он с улыбкой ее остановил, пообещав:

– До завтра.

– Да, до завтра, – прошептала она, глядя на его удаляющуюся в снегопад фигуру.

В это мгновение Энн знала наверняка – нет чувства более сильного, чем сладостные любовные муки.

Следующие два дня были самыми счастливыми в жизни Энн – тайные взгляды, произносимые шепотом слова любви, поцелуи украдкой и ежеминутный риск разоблачения. Однако он лишь обострял чувства. Мир стал поистине волшебным.

Но на третий день утром очарование разрушилось, разбилось вдребезги, а вместе с ним и душа Энн – на тысячи мелких кусочков. В смятении она спешила по гостиничному коридору, глядя на номера комнат и беспрестанно оглядываясь в страхе, что ее могут увидеть, а хуже того – узнать, несмотря на скрывавшую лицо плотную вуаль. У двери с номером двадцать два она остановилась и, еще раз осмотрев коридор, быстро и тихо постучалась.

– Минутку, – донесся приглушенный, раздраженный ответ – голос явно принадлежал Джексону.

Она беспокойно ждала у двери – секунды тянулись целую вечность – и наконец услышала его приближающиеся шаги. Когда дверь распахнулась, Энн в тревоге подалась вперед.

– Да, в чем дело? – Увидев ее, Джексон Стюарт, натягивавший белую полотняную сорочку, застыл на месте. – Энн?!

Похоже, он был в такой же растерянности при ее появлении, как и она – застав его в полуобнаженном виде. Она уставилась на покрытую темными волосами грудь, затем отвернулась, сгорая от смущения и непристойных мыслей, вихрем проносившихся у нее в голове.

– Мне… мне не следовало приходить.

Она нерешительно направилась было прочь, но он удержал ее за руку.

– Подожди. Войди, пока нас никто не видит.

Она не сопротивлялась, когда он втащил ее в номер и закрыл дверь. Теперь его голая грудь была прикрыта рубашкой, но Энн, чье сердце и так норовило выпрыгнуть из груди, по-прежнему не поднимала глаз.

Он ухватил ее за руки чуть выше локтя, там, где заканчивались огромные буфы бархатных рукавов ее пальто.

– Энн, ты дрожишь. В чем дело? Что случилось? – Он наклонил голову, пытаясь заглянуть ей в лицо, скрытое черной вуалью.

– Я… я не знаю, что мне делать. – Поколебавшись, она вынула из муфты сложенную телеграмму. – Вот, принесли сегодня рано утром. От мужа.

Молча выпустив ее руки, он взял телеграмму. Энн не стала дожидаться, пока он ее прочтет.

– Он приезжает дневным поездом.

Отчаяние, которое ей до сих пор удавалось сдерживать, прорвалось наружу.

– Я должна была тебе сообщить. Я не хотела, чтобы ты перед приемом у Уиллетов заехал за мной и нашел Келла. Я должна была…

– Я знаю, – сказал он, остановив поток ее слов.

Она подняла глаза и, пристально глядя на него, произнесла:

– Мы не сможем больше видеться, Джексон.

Он небрежно улыбнулся, не в состоянии поверить, что она и в самом деле была здесь, в его гостиничном номере. К чему сомневаться в удаче, когда прошлой ночью он сорвал банк и вышел из-за игорного стола с большим кушем!

– Когда прибывает поезд?

– По расписанию в два десять пополудни.

– Значит, у нас в запасе еще три часа. – Он бросил на пол телеграмму и завернул вуаль на поля ее шляпки. – Так не будем же терять их на разговоры, Энн!

Скоро рядом с телеграммой оказались шляпка, муфта и длинное бархатное пальто. А немного спустя – и полосатое платье переливчатого шелка, что не составило труда, покуда его губы заглушали ее слабые протесты.

Опьяненная его поцелуями, Энн ощущала во всем теле сонную невесомость. Она прильнула к нему, чтобы не упасть, он крепко обхватил ее за туго стянутую корсетом талию, его мускулистая плоть под полотном рубашки сводила Энн с ума.

Он покрывал поцелуями ее глаза, щеки, губы, а его рука скользнула к ее высокому, отделанному кружевом, воротничку. Когда верхняя пуговица была расстегнута, Энн затаила дыхание, чувствуя, что его ловкие пальцы уже принялись за следующую. Никто, кроме ее личной горничной, никогда не помогал ей раздеваться. Даже Келл такого себе не позволял. В пансионе ей внушали, что благородная женщина не должна обнажать перед мужчиной – даже перед собственным мужем – интимных частей тела. Просторные ночные сорочки с длинными рукавами и высоким воротником, какими бы неуклюжими и громоздкими они порой ни казались, помогали соблюсти целомудренность на супружеском ложе.

Но сейчас, с Джексоном, ей нечем будет прикрыть наготу. При этой мысли ее бросило в жар – предстать перед мужчиной в нижней юбке считалось верхом неприличия. Однако, к ее ужасу, этот жар не был вызван смущением. Какая же она порочная женщина, если хочет возбудить его еще сильнее своей наготой… Но именно этого она и желала. Именно этого.

Лиф больше ее не стеснял. Она тихо застонала, когда он разнял ее руки, а затем снял с нее шелковое платье – его ладони были мягкими, а не загрубевшими, как у Келла. Его пальцы безошибочно отыскали на спине шнуровку корсета. Краем сознания она подивилась тому, что в женском туалете для него не было тайн. Но она не могла думать ни о чем, только вздохнула полной грудью и мелко задрожала.

Справившись с корсетом, он развязал тесемки на ее розовой нижней юбке из стеганого шелка, и та с мягким шуршанием упала к ее ногам. Он поднял Энн на руки, и она ощутила себя легкой как перышко. Тонкий муслин и торшон ее сорочки не мешали ей чувствовать его мускулистое тело, приникшее к ней. Пока он нес ее те несколько футов, что отделяли их от кровати, она угадывала малейшее движение его мышц. Опуская ее на пол к себе лицом, он заставил ее осязать каждую выпуклость мужской плоти.

Она едва могла дышать – до такой степени все ее чувства были подчинены ему. Эту муку не облегчил его нежный и страстный поцелуй. В нем была такая сила, что она не сразу ощутила проворные пальцы Джексона у выреза сорочки. Но тут они прикоснулись к ее коже. От неожиданности и восторга Энн задрожала, обмякла, припав к нему, но он опустился на край кровати, притянув ее к себе.

Она смотрела на него сверху вниз, сжимая его плечи, чтобы не потерять равновесия, так у нее кружилась голова. Она сжалась, увидев, как он расстегивает сорочку у нее на груди. Часто и быстро дыша в такт биению пульса, Энн опустила руки.

Он обнажил ее плечи, и тонкий муслин, на мгновение задержавшись на выпуклостях грудей, соскользнул вниз. Видя, как его глаза пожирают ее грудь, она опустила веки – сокрушительный жар, зарождавшийся где-то в глубине ее естества, разлился по телу. Она нетерпеливо ждала его ласк, пока он медленно стягивал с нее верхнюю часть сорочки. Внезапно, у запястий, он рванул сорочку назад, заломив ей руки за спину.

Потрясенная, Энн впилась в него взглядом, но не успела ни о чем спросить, как его рука уже скользнула вверх по ее плоскому животу и поползла к набухшим грудям. Он поднял голову и встретил ее взгляд. Заглянув в темную синеву его глаз, она чуть не лишилась чувств – такое они сулили блаженство. Энн не обманулась – когда он начал ласкать ей груди, целуя их и играя с сосками языком, она сладостно содрогнулась.

Наконец, рванув сорочку вниз, он высвободил ей руки. Она тут же впилась пальцами ему в волосы и прижала к груди его лицо. Она склонила голову, словно покорившись нараставшей в ней неимоверной силе. Из-под отяжелевших полуприкрытых век она видела, как он сбросил с себя рубашку и отшвырнул ее в сторону. Затем вновь ощутила на себе его руки, стягивавшие с нее панталоны. Она не в состоянии была отдавать себе отчет в происходящем и только смутно догадывалась. Все плыло у нее перед глазами точно во сне, и она не заметила, как оказалась в постели.

Однако, как бывает в снах, отдельные картины вырисовывались с поразительной ясностью, каждый миг, словно отстоял отдельно во времени – вот он оставил ее, чтобы скинуть с себя брюки и исподнее, а вот вновь предстал перед ней. Энн еще никогда не видела голого мужчину. Она смотрела на его широкие плечи, стройный мускулистый торс. Ее взгляд скользнул вниз – на твердый плоский живот, затем еще ниже… У нее перехватило дыхание. Она и не знала, что мужское тело может быть так прекрасно. Из глубин памяти всплыл образ Келла – неужели и он выглядел бы так же соблазнительно без длинной ночной рубашки, которую, по ее настоянию, всегда надевал, прежде чем лечь в постель.

Но эта мысль мгновенно исчезла, когда Джексон опустился на нее, раздвинув ее ноги. Окутывавший ее жар отхлынул под тяжестью его тела. Это уже было ей слишком хорошо знакомо. Когда его губы приблизились к уголку ее рта, обжигая кожу горячим дыханием, она ощутила первый укол разочарования. Однако вопреки ее отчаянию он не стал пристраиваться поудобнее, чтобы неуклюже и неловко попытаться в нее войти. Вместо этого он продолжал ласкать и оглаживать ее тело – его руки двигались легко и свободно, не встречая препятствия, каким оказалась бы просторная ночная рубашка. Энн расслабилась и вновь предалась наслаждению, теперь уже и ее руки скользили по его мускулистым плечам, и она с удовольствием ощущала его кожу.

Когда он оторвался от ее губ и стал ласкать шею, а потом выемку у ее основания, Энн издала легкий стон удовольствия – ее плоть сладостно подрагивала от его нежного покусывания. Когда же он вновь вернулся к ее соскам, она страстно выгнулась. Но сосков ему, казалось, было мало – он хотел ощутить на вкус ее всю; его жадный рот двинулся ниже, задерживаясь на каждом ребре. Влажные губы уже ласкали ее живот, когда она конвульсивно вздрогнула, а охватившая ее сладкая мука усилилась до такой степени, что Энн едва сдержала крик. Но Джексон не делал ничего, чтобы облегчить эту муку. Напротив, он все целовал и целовал каждый дюйм ее тела.

Только тут Энн поняла, что эти поцелуи влекут его в запретную зону, и в ужасе попыталась его остановить.

– Нет…

Содрогнувшись от внезапного томного жара во всем теле, Энн прикусила кулак, пытаясь подавить рвавшийся из груди животный крик.

Она превратилась в самку. Неподвластная самой себе, она полностью отдалась безумию плоти, извиваясь, вздрагивая и впиваясь пальцами в простыню, все ее тело покрылось испариной. Когда ей стало казаться, что она больше не вынесет, он легко скользнул в нее, а затем глубоко вонзился. На этот раз она уже не пыталась сдержать ни судорожный вскрик, ни утробные стоны.

Распростертая на постели – бедра чуть прикрыты простыней, – Энн ощущала блаженную слабость и опустошенность. У нее все еще слегка кружилась голова от только что пережитого чуда, и она взглянула на того, кто разделил это чудо с ней. Он смотрел на нее с довольным и веселым выражением. Она повернулась на бок и прижалась к нему, готовая замурлыкать.

– Гордишься собой, да? – проговорила она, глядя на него сквозь ресницы. – За то, что мной овладел?

Он обхватил ее рукой за талию и еще крепче прижал к себе.

– А ты?

– Я так просто умираю от гордости. – Она потерлась щекой о его плечо, точь-в-точь довольная кошечка. – Я и не знала, что так может быть. – Она улыбнулась, уверенная, что открыла самый невероятный секрет.

– Для того чтобы тебе это доказать, требовался всего лишь настоящий мужчина.

Она согласно вздохнула – ее муж никогда не был с ней таким. Сдержанный по натуре, Келл всегда скрывал свои чувства за непроницаемой стеной невозмутимости. Она вспомнила моменты их близости, скупую нежность его поцелуев и прикосновений. Он ни разу не попытался довести ее до безумия, как это сделал Джексон Стюарт. Пожалуй, Келлу всегда казалось, что ей все это не в радость, и он старался побыстрее с этим покончить из уважения к ней.

Но разве это ее вина? Энн вспомнила первую брачную ночь, когда буквально цепенела от страха. Келл покрывал ее страстными поцелуями, его руки ласкали ее пылко и смело, однако она оставалась полностью безучастной. Многие из ее замужних подруг намекали на то, как это ужасно. И даже отец прочел Энн лекцию о долге жены покоряться всем требованиям мужа: ее священный долг – терпеть. А потом эта ужасная пронзительная боль, подтвердившая ее опасения. А потом она плакала и плакала, а Келл тщетно пытался ее утешить, но ей было противно даже прикосновение его рук, не говоря уже об объятиях.

Возможно, в том, что ее муж не стал пылким любовником, не было ничего удивительного. Так пожелала она.

Ей вовсе не хотелось думать сейчас о Келле. Однако придется. Он приезжает сегодня днем. Вдруг ее одолели тревоги и сомнения.

– Джексон, я… я тебя еще увижу? – Если нет, она этого не вынесет!

Взяв ее за подбородок, он нежно посмотрел ей в глаза.

– Неужели ты думаешь, что теперь… после этого… я отступлюсь от тебя?

– Я не знала. Не была уверена, – призналась она, улыбаясь своим сомнениям. Вдруг улыбка исчезла с ее лица. – Но как?.. Ведь здесь будет Келл!..

– Не здесь. Не в Канзас-Сити. – Его пальцы ласково гладили ее щеку и губы, любовно останавливаясь на каждой впадинке, на каждом бугорке. – Сегодня днем, когда твой муж вернется, ты должна убедить его, что устала от города, соскучилась по тишине и покою Морганс-Уока… Словом, что ждешь не дождешься возвращения домой.

– Он ни за что не поверит. – Она отвернулась – мысль о возвращении домой была ей глубоко отвратительна.

– Поверит, – уверенно заявил Джексон Стюарт. – Поверит, потому что сам этого хочет.

– Как ты можешь просить меня вернуться, зная, что я ненавижу это место?

Он улыбнулся тому, с какой обидой блеснули ее глаза. Она ни разу не произнесла, что готова оставить ради него своего мужа. Если такая мысль и мелькнула у нее в голове, Джексон Стюарт не сомневался – она тут же была отметена. Энн не могла решиться на это из гордости. Она, дочь врача, сделала очень удачную партию. И какой бы несчастной и одинокой она ни была, Энн Морган ни за что не бросит обретенные богатство и положение в обществе ради любви, тем более что любимому больше нечего ей предложить. В каком-то смысле Энн Морган была не менее корыстной, чем он.

– Ты должна вернуться, дорогая, потому, что там – самое безопасное место для наших свиданий.

В ее взгляде отразилось замешательство.

– Безопасное? О чем ты говоришь? Если ты будешь бывать в доме…

– Не в доме. Мы будем встречаться в Талсе. Два раза в месяц ты ездишь в город за покупками и почтой, верно?

– Да.

– И разве ты обычно не снимаешь номер в гостинице, чтобы отдохнуть и привести себя в порядок?

Он заранее знал ответ. Более того, не сомневался, что изучил ее привычки лучше, чем она знает их сама.

– Да.

– Вот мы и будем встречаться у тебя в номере, где нам никто не будет мешать.

– А что, если… это выплывет наружу?

– Не выплывет. Портье – мой приятель. Он предупредит нас об опасности. И не беспокойся, любимая. Нам не придется долго прятаться… Надо лишь подождать, пока я не сумею найти способ обеспечить нам достойное существование, – шепнул он у ее губ, а затем поцеловал их долгим томительным поцелуем.

Он уже знал, какой это будет способ, но без полной уверенности в Энн не собирался предпринимать решительных шагов.

Энн приехала на вокзал к поезду Келла. И, как и предсказал Джексон Стюарт, без труда убедила мужа в том, что истосковалась по дому. Через три дня весь багаж Морганов был загружен в поезд, отправлявшийся в Морганс-Уок.

А через десять дней она поехала в город, где, как обычно, сняла номер в Талса-Хаус. Едва она успела скинуть запыленные пальто и шляпку, как раздался осторожный стук в дверь. С забившимся сердцем она поспешила открыть. Меньше чем через минуту дверь была снова заперта, а Энн – в объятиях Джексона Стюарта.