Соперники

27

Пелена холодных серых облаков покрывала послеполуденное небо, предавая внушительному трехэтажному особняку мрачный вид и усиливая общее впечатление безрадостности и уныния. Мертвые коричневые листья вихрем неслись по лужайке, гонимые сильным северным ветром.

Около дома Ченс притормозил. Других машин видно не было, значит, если кто-то из соседей и наведывался после похорон, то уже отбыл. И Флейм должна быть одна.

Он много и серьезно думал относительно целесообразности сегодняшнего визита. По сведениям Мэтта Сойера, завтра Флейм улетала в Сан-Франциско. Возможно, имело смысл дождаться ее возвращения в город, где они встретились, но он решил иначе. Момент сейчас был самый подходящий. Ее отрезвил ритуал похорон, а после – возможность поразмышлять наедине с собой – наверняка она будет более восприимчива, чем во время их последней встречи. И, черт возьми, он хотел ее видеть! Она его жена.

Он остановил машину у крыльца и вышел, порывистый северный ветер взлохматил ему волосы и взметнул новый вихрь листьев; Ченс смотрел на дом, в котором когда-то жил. На входной двери висел траурный венок. Подобный венок висел здесь почти на том же самом месте, когда Ченс последний раз стоял на этом крыльце. Тот вывесили по случаю смерти его матери.

Внезапно он вновь ощутил себя маленьким мальчиком, пытаясь сглотнуть слезы, для которых был уже слишком взрослым, и чувствуя, как горло перехватило от детской ненависти. Рука отца, от которого сильно разило виски, лежала у него на плече.

– Ты видел ее лицо, когда сказал ей, что в один прекрасный день вернешься сюда? Она побледнела. Побелела, как эти колонны. А ты вернешься, малыш. – Отцовские пальцы больно впились ему в плечо. – Посмотри на этот дом, посмотри и запомни, потому что и он, и вся эта земля будут твоими. И эта тварь ничего не сможет сделать. Ничего.

– Я ненавижу ее. – Эти слова были исторгнуты горечью и жгучей обидой. – Ненавижу и ее, и этот дом. Когда он будет мой, я его спалю.

– Не говори глупостей. Кирпич не горит. – Он подтолкнул Ченса к пыльному пикапу. – Пошли. Уберемся отсюда.

– Где мы будем жить, пап?

– Найдем что-нибудь, не беспокойся.

И они нашли – старые меблирашки в Талсе, ветхий пережиток времен бума, когда нефтяные компании строили дешевое жилье для своих рабочих. Зимой здесь было страшно холодно, а летом – жарко, и почти всегда воняло отцовской блевотиной. Хотя арендная плата была низкой, на нее как раз хватало его месячного заработка от продажи газет. Отец тоже работал время от времени, чтобы заработать на хлеб, одежду и бутылку виски. Но он и этим перестал себя утруждать, когда Ченсу исполнилось четырнадцать. Бутылка дешевого спиртного – вот все, что ему было нужно; а напившись, он принимался поносить Хэтти и уверял Ченса, что все это – явление временное. В конце концов через два года он допился до смерти.

Вот что Хэтти сотворила с его отцом – лишила его гордости и достоинства, втоптала в грязь. Еще в Морганс-Уоке Ченс видел, как отца постепенно уничтожают бесконечные хлесткие удары ее языка. Он ее за это ненавидел. Конечно, он неизменно отвечал: «Да, мэм. Нет, мэм», но всегда с вызовом, без тени уважения.

Это было давным-давно. Однако сейчас ему казалось, что совсем недавно. Глубоко вздохнув, Ченс отогнал от себя воспоминания и подошел к парадной двери. Он дважды поднял и опустил медное кольцо – ветер заглушал его глухой стук.

Ему открыла Мэксайн, чье удивление сменилось тихой радостью.

– Ченс… Эти два дня я беспрестанно о вас думаю. И вот вы здесь.

Войдя, он взял пышнотелую экономку за обе руки и улыбнулся своему единственному другу.

– Как дела, Мэксайн?

Припухлость вокруг ее глаз свидетельствовала об уже пролитых в горе слезах, а их влажность – о том, что она вот-вот расплачется.

– Временами она бывала очень жестокой, Ченс, но последние дни она так страдала, что я… – Ее подбородок задрожал, и она осеклась. Затем натужно улыбнулась. – Трудно поверить, что ее больше нет. Я постоянно жду, что она меня позовет.

– Я знаю.

Он обвел взглядом переднюю – здесь ничего не изменилось, вплоть до зеленой фарфоровой вазы на круглом столе. Более того, он ощущал присутствие Хэтти, ее извечную враждебность.

– Это несправедливо, Ченс, – прошептала Мэксайн. – Я всегда думала, что, когда вы заново переступите порог этого дома, это будет к добру. А теперь… – Ее голос прервался, а взгляд скользнул в направлении большой гостиной. Ченс мгновенно понял, что Флейм была там.

– Я приехал, чтобы встретиться с миссис Стюарт, Мэксайн.

– Она не захочет вас видеть. – Мэксайн сочувственно покачала головой. – Она строго-настрого наказала, что если вы позвоните или…

– Мэксайн, мне кажется, я слышала…

Флейм остановилась в арочном дверном проеме, и их глаза встретились. Она была в черном платье с длинными рукавами, чрезвычайно простом и элегантном, ее рыжие волосы были забраны в классический пучок. Никаких драгоценностей и минимум косметики. Никогда она еще не казалась ему такой поразительно красивой. Он выпустил руки Мэксайн, которая отступила назад, и оставил без внимания ее виноватый и тревожный взгляд.

– Здравствуй, Флейм.

– Что ты здесь делаешь?

Может быть, по хрипотце в голосе или по складкам, чуть заметно залегшим у рта, Ченс понял, как она устала и что сейчас переживает. Впрочем, он не был в этом уверен. Как бы там ни было, он видел, что она утомлена и, как он надеялся, более податлива.

– Я приехал тебя повидать. – Он отошел от двери, направляясь к Флейм. – Ты по-прежнему моя жена.

– На сей счет с тобой свяжется мой адвокат.

И хотя он ожидал услышать нечто подобное, эти слова, произнесенные вслух, его разозлили.

– Полагаю, под твоим адвокатом подразумевается Бен Кэнон.

– Это имеет значение? – Она тоже была раздражена, но в то же время холодна, как тогда, у него в кабинете. – По какой бы причине ты сюда ни явился, это не играет роли. Пожалуйста, уходи, или тебя вышвырнут вон.

– Почему ты так боишься разговора со мной, Флейм?

– Я не боюсь! – Ее гнев прорвался наружу, но она тут же овладела собой. – Но не собираюсь это доказывать, стоя здесь и выслушивая тебя.

– Ненависть – жутко заразная штука. Ею пронизаны сами стены этого дома.

Он прошел мимо нее в столовую, окинул взглядом знакомую обстановку – рояль черного дерева, викторианские диван и стулья и шелковый коврик на полу с пятном от чая, который он давным-давно разлил.

– Ничего не изменилось, – задумчиво проговорил он, затем обернулся. – Я жил здесь мальчишкой. Хэтти тебе не говорила? – Она как-то настороженно кивнула. – Меня не пускали в гостиную за исключением редких случаев, но я проникал сюда, когда Хэтти не было поблизости. Однажды она застала меня за тем, что я прыгал с рояля, и огрела тростью. Наверно, я это заслужил. Но она не имела права запрещать мне видеться с матерью в течение трех дней. – Ченс помолчал, вспоминая, и его рот искривился в горькой улыбке. – Как ни странно, то, что моя мать была Морган, не имело для Хэтти никакого значения. Я был урожденным Стюартом, и за это она превращала мою жизнь в ад. Если на небесах есть справедливость, то сейчас она сама должна пребывать в аду.

– Уж не следует ли мне тебя пожалеть? – насмешливо отозвалась Флейм, стоявшая в дверном проеме со скрещенными на груди руками, словно бросая вызов. – Не эту ли цель преследовал твой рассказ о бедном затравленном ребенке? Знаешь, что самое печальное, Ченс? – Она приблизилась к нему все с тем же вызывающим видом. – Если бы ты рассказал мне об этом раньше, если бы не лгал, я бы, может, тебе и поверила… Что было бы еще глупее. Думаю, мне следует тебя поблагодарить.

Теперь насторожился он.

– Я совершил ошибку.

– И крупную. Ты использовал меня. Как быстрый и легкий способ получить Морганс-Уок. Я никогда тебе этого не прощу и никогда – не забуду.

– Ты заблуждаешься. Когда мы познакомились, я понятия не имел о том, что ты каким-то образом связана с Хэтти.

– Когда ты это выяснил – до или после нашего знакомства, – не имеет значения. Важно то, что ты ни слова мне не сказал. Наоборот, старательно скрывал.

– Я признаю свою вину. Наверно, я боялся, что ты не поймешь. Хотел, чтобы сначала прошло какое-то время. Но я не лгал, когда признавался тебе в любви.

Она рассмеялась – отрывистым, коротким смехом.

– Не верю. После того что ты сделал, ты являешься сюда, уверяешь меня в своей безграничной любви и думаешь, будто я брошусь к тебе в объятия? Неужели, по-твоему, я настолько глупа и простодушна, что позволю тебе второй раз меня провести?

Ее губы были зловеще сжаты, на подбородке дергался мускул.

– Я надеялся на то, что ты прислушаешься к доводам разума.

– Чьим? Твоим? Меня от тебя тошнит, лгун, ублюдок!

Она повернулась, чтобы уйти, ненавидя его так же сильно, как когда-то любила.

– Перестань, Флейм!

Он схватил ее за руку. Она остановилась, застыв при его прикосновении, и, не говоря ни слова, холодно глядела на его пальцы. После нескольких секунд напряженного молчания он убрал руку.

– Ты заразилась ненавистью, которой пропитан этот дом, правда?

– Не потому ли ты так решительно настроен уничтожить его – это средоточие ненависти – и выстроить на его месте свой грандиозный курорт? – Флейм уловила мимолетное изумление, которое Ченс не успел скрыть при упоминании о предполагаемом курортном комплексе. – Думаешь, я не знаю, что ты собираешься сотворить с Морганс-Уоком и остальной землей, которую купил?

– Каковы бы ни были мои намерения в отношении этой земли, не они привели меня сюда.

– В самом деле? – усмехнулась она. – Другими словами, ты здесь не затем, чтобы меня вернуть? Позволь полюбопытствовать, Ченс. Как ты намеревался убедить меня в необходимости затопить долину и уничтожить Морганс-Уок? Подождать пару месяцев, а потом прийти и сказать: «Дорогая, у меня появилась великолепная идея – превратить унаследованную тобой землю в шикарный курорт; подумай, какие ты наживешь миллионы, разве их можно сравнить с жалкими доходами от ранчо?» А может, сыграл бы еще и на моем честолюбии: «Мы сделаем это вместе, дорогая, – будем работать бок о бок, как партнеры». Естественно, что я, ослепленная любовью, согласилась бы. Ведь ты на это рассчитывал, да?

– К чему мне отвечать, если ты все равно не поверишь? – тихо сказал он.

– Ты прав. Не поверю.

Он нежно взял ее за руки. Флейм инстинктивно напряглась, готовая сопротивляться, если он вздумает применить силу, но этого не произошло. Она почти сожалела об этом. Ей было больно, и боль рвалась наружу. Флейм хотелось топать ногами, вопить и царапаться. Но спокойное тепло его рук не давало повода.

– Я обидел тебя, Флейм. Я знаю. – Теперь его голос звучал серьезно и обволакивающе, он ласкал и гипнотизировал. – Ты имеешь полное право сердиться…

– Я получила разрешение тебя ненавидеть – как мило, – язвительно вставила она, нарочно перебив его, чтобы не попасть под очарование этого голоса.

– Полно, Флейм! Я приехал, чтобы извиниться и сказать, что я люблю тебя… что ты нужна мне.

– Тебе нужен Морганс-Уок, который сейчас принадлежит мне, – выпалила она и увидела, как он вскинул голову и прищурился.

– Ну и язык у тебя, – пробормотал он. – Кого ты пытаешься убедить в том, что разлюбила меня, – себя или меня? Если меня, то напрасно – я знаю, что по-прежнему тебе не безразличен.

Она почувствовала, как внутри ее шевельнулась неуверенность, – почему в ней так взыграла кровь: пульс учащенно забился, все чувства обострились! Это перед битвой, подумала она, и все же ей удалось холодно встретить его взгляд.

– Ты убежден в этом из-за своего тщеславия.

– Любовь нельзя выключить, нажав кнопку, как бы ты ни пыталась уверить меня в обратном.

– Все зависит от обстоятельств, – возразила Флейм, но Ченс отмел это утверждение, мотнув головой.

– Нет, твои чувства ко мне не исчезли, просто они скрыты стеной гнева и уязвленной гордости. И пусть ты предпочитаешь это отрицать, но стремишься ко мне так же, как и я к тебе.

Он сжал ей руки, и ее первым порывом было с силой его оттолкнуть. Но Флейм мгновенно овладела собой, решив, что только полное равнодушие с ее стороны преподаст ему урок. Однако когда он обнял ее, ей стоило неимоверных усилий сохранять холодность. Его губы приближались к ее рту, но в последний момент она отвернулась, и они скользнули по щеке.

Ченса это не остановило – он стал ласкать пульсирующую жилку на ее шее. Все было до боли знакомо – чувственное покусывание, нежные руки, мускулистое, стройное тело. Она с трудом удерживалась от того, чтобы не обнять его, борясь с воспоминаниями о том, как все было между ними. Ей по-детски хотелось прижаться к нему и чтобы его поцелуи залечили обиду. Но только ребенок мог наивно верить в целебную силу поцелуев. Она же давно утратила эту наивность. Физическая близость, какой бы сладостной она ни была, могла принести лишь временное облегчение, но не могла восстановить нанесенного морального урона. Ченс использовал ее и таким образом предал. Ему больше нельзя доверять.

Она закрыла глаза, стараясь преодолеть внутреннюю дрожь желания, однако сомневалась в своих силах.

– Ты закончил? – Флейм произнесла это со всей холодностью, на какую только была способна.

Она почувствовала, как он замер, потом медленно выпрямился, чтобы взглянуть на нее, однако она намеренно не поворачивала к нему лица, дабы скрыть от него всю хрупкость ее защитного барьера.

– Пока да, – отозвался он со знакомой ленцой в голосе. – Но ты не до такой степени ко мне равнодушна, как хочешь. Я мог бы тебе это доказать, но тогда ты бы меня возненавидела. А твоя ненависть мне ни к чему, Флейм. Мне нужна твоя любовь.

Возмущенная такой самоуверенностью, Флейм резко вскинула голову и гневно посмотрела ему в глаза.

– Хэтти была права. Я только сейчас начинаю понимать, как хорошо она тебя знала. Ты ничем не погнушаешься, верно? Будешь лгать, жульничать, красть, лишь бы наложить лапу на Морганс-Уок. – Пожатием плеч она стряхнула с себя его руки и отступила назад, не в состоянии вынести его прикосновение. – Думаю, вам лучше уйти, мистер Стюарт. Вы никогда не будете здесь желанным гостем.

Несколько секунд Ченс оставался неподвижен и молчалив. И когда она уже было подумала, не позвать ли ей Чарли Рэйнуотера и еще нескольких парней, он медленно кивнул.

– Я уйду. Но скажу тебе то же, что говорил Хэтти. Я вернусь. Между нами еще не все кончено.

– Звучит как самая настоящая угроза. – Она чуть выше подняла голову – пусть он видит, что ее не запугать. Его губы сложились в улыбку – отнюдь не ласковую.

– Я никогда не прибегаю к угрозам, Флейм. Я думал, ты знаешь меня лучше.

Она не двинулась с места, когда он вышел в переднюю. Услышав, как закрылась входная дверь, она медленно повернулась, чтобы посмотреть ему вслед. Спустя несколько секунд до нее донеслось урчание мотора отъезжающей машины. А потом ее обступила тревожная тишина дома. Не находя себе места, Флейм принялась мерить шагами гостиную, затем остановилась у окна и стала смотреть на бегущие за окном темно-серые тучи.

Вот так же и у нее на душе – темно и неспокойно. Она находилась в этом муторном состоянии последние три дня. Прежде ей удавалось заставить себя отвлечься, но встреча с Ченсом разбередила ей сердце. Наконец Флейм призналась себе в том, что нутром чувствовала с самого начала: им никогда не избавиться друг от друга. Из-за Морганс-Уока.

Если у нее и оставались какие-то сомнения относительно его притязаний на эту землю, то его приезд сюда их развеял. Решимости заполучить Морганс-Уок у него ничуть не убавилось. Именно об этом ее и предупредила перед смертью Хэтти. Но что же он намерен предпринять? Эту проблему Хэтти оставила в наследство ей.

Флейм отвернулась от окна, охваченная внезапной тревогой. Бен Кэнон что-то ей говорил. Она прижала руку ко лбу, силясь вспомнить. Он упоминал, что Ченс может оспорить завещание и… да, оказать финансовое давление с целью вынудить ее продать землю. Было еще что-то третье. Флейм перестала хмуриться и отняла руку ото лба – она вспомнила: «… воспользоваться политическим влиянием, чтобы добиться отчуждения земли». Вот что сказал Бен.

Но для чего это нужно? Конечно же, для озера.

Она должна его остановить. Но как? Что это за проект? Если она намерена бороться и победить, надо подробнее узнать о планах Ченса. Для борьбы с ним ей нужна полная информация. Иначе ей нечего будет ему противопоставить. Не может же она без конца обороняться. Надо найти способ перейти в контрнаступление.

Подумав об этом, Флейм решила, что мало не дать ему завладеть Морганс-Уоком. Она заставит его заплатить – и не только за себя, но и за своего прадеда. Пора Морганам расквитаться, и уж она постарается.

Она ощутила странное спокойствие: боль и гнев, душившие ее последние три дня, наконец нашли выход, обрели направленность. Сейчас рано думать, как она ему отомстит. Там видно будет. Сначала надо как можно больше узнать о планах Ченса на эту землю.

Но как? Бен Кэнон намекнул, что в кабинете у Ченса хранятся чертежи и проекты. Как бы раздобыть их копии? Ведь наверняка существует несколько экземпляров, если бы можно было как-нибудь пробраться к нему в кабинет… Она сделала резкий вдох – кажется, она нашла способ.

Надо действовать без промедления. И приступить сегодня же. Одежда – ей понадобится вечерний туалет, что-нибудь сногсшибательное. Из того, что у нее с собой, ничего не годится. Она укладывала чемоданы в расчете на уик-энд в теплых краях, а не на неделю в осенней Оклахоме. То платье, что на ней, было куплено вчера перед похоронами. Есть ли у нее время, чтобы сейчас же отправиться по магазинам? Она взглянула на старинные часы, стоявшие у дверей. Почти пять. Открыты ли магазины, где продаются вечерние туалеты? И где они находятся? Флейм не хотелось терять время на поиски, тем более что в ее гардеробе в Сан-Франциско висело по крайней мере три таких платья.

Гардероб. Вот выход из положения. Гардероб Хэтти до отказа забит одеждой на все случаи. Если бы ей удалось отыскать что-нибудь подходящее, какой угодно давности! Стиль вечерних платьев почти не изменился. Что касается размера, то она сумеет подогнать его по своей фигуре при помощи булавок.

Быстро выйдя из гостиной, Флейм столкнулась с Мэксайн.

– Я слышала Че… мистер Стюарт уехал. Прикажете подавать ужин, миссис Стюарт?

После короткого колебания Флейм направилась к лестнице.

– Ничего не надо готовить, Мэксайн. Я не голодна.

– А я и не собиралась готовить. Соседи принесли столько жарких и салатов, что на неделю хватит.

– Я и забыла. – На секунду остановившись внизу лестницы, Флейм повернулась к экономке. – Если проголодаюсь, то найду что-нибудь сама. Вы можете идти. Сегодня был трудный во всех отношениях день. Наверно, вам хочется домой.

– Я устала… – Мэксайн колебалась. – Если вы уверены, что сегодня я вам больше не понадоблюсь, то я, пожалуй, пойду.

– Не могли бы вы по пути заглянуть во флигель и попросить мистера Рэйнуотера зайти в дом?

– Конечно.

Уладив эту мелочь, Флейм начала подниматься по лестнице, чтобы приступить к осуществлению дальнейших планов – она лихорадочно вспоминала, какие же вечерние наряды видела в гардеробе у Хэтти.