Скидываю вызов, грожу Никите пальцем.
— Никогда не обманывай папу. Понял?
Обещающе машет головой, как китайский болванчик.
Сажаю Никиту на стул к стене. Протерев стол пододвигаю к нему тарелку. И горестно вздыхая, он медленно ест, под включенные Алисой мультфильмы, пока я убираю на кухне погром.
— Пошли одеваться, — поднимаю его на руки несу в комнату.
Ставлю перед шкафом, оттесняя меня он что-то ищет на полке. Я вчера, на нервах пока их ждала, в его комнате порядок навела. Вещи в шкафу сложила аккуратно, игрушки в стеллаже красиво расставила, постель поменяла.
— Как папа! — радостно вытягивает штаны с множеством карманов, раскидав сложенную одежду. Выбираем вместе из разбросанного вороха футболку с динозавром и кофту.
Помогаю ему одеться. И пока он, как папа, собирает в свой рюкзачок всякую нужную всячину, вывернув наизнанку стеллаж, видимо в погоне за красотой, я нарушила, привычный порядок, мчусь переодеваться.
Обуваемся перед дверью. Об ноги трется Лимур. Никита поднимает его на руки, зажимает под мышкой. Кот болтается сосиской, свисая почти до пола.
— Возьмем? — просительно смотрит на меня.
— Лимуру же нужно специальное место, — присаживаюсь перед ним на корточки, пытаюсь мягко объяснить, почему мы не можем взять с собой кота. — Ты в кресле поедешь. А он?
Отпустив Лимура на пол срывается с места, убегает в кладовку. Вытаскивает оттуда сумку-переноску.
— Вот! — довольно демонстрирует мне.
— Ух ты! — торможу от неожиданности.
Ну кот, так кот. За язык меня никто не тянул, придется теперь отдуваться. Ловим кота, засовываем в переноску.
— Крутая, — увидев мою машину Никита ахнул от восхищения. Погладил ладошкой грязное крыло, деловито заглянул под брюхо, постучал ножкой по колесу. Как папа, видимо.
Устроившись в кресло, огляделся, нажал на кнопку стеклоподъемника. Зажжужав моторчиком, стекло поехало вниз, я тут же его остановила, закрыла и заблокировала. И поставила на двери защиту от открывания, хорошо, что вспомнила про такую опцию. Никогда ей не пользовалась. Нисколько не расстроившись, Никита залез в карман переднего сиденья, вытащил какой-то давно лежащий, и непонятно откуда взявшийся журнал.
— Удобно? — пристегиваю его. — Поехали?
Высунув язык, довольно перелистывая страницы, кивает. А Лимур на переднем сиденье издает клокочущие звуки. Черт! Да он в ужасе! Сидит глаза таращит, бедный.
— Нас папа за Лимура не покусает? — смотрю через зеркало на Никиту.
— Нет! — решительно переворачивает страницу журнала, болтая ногами. — Он никогда не кусается. Только сердится.
— Как сердится?
— Смотрит строго, и говорит ругаче.
— Ругаче это как?
— Все! Я тебе шухер надеру, — подражает интонации отца, и сам над собой смеется.
— Ух ты, как грозно! — у меня вырывается смешок.
— Да это, когда я балуюсь, и у него лопается вот тут, — растирает ладошкой по груди, — терпеж…
— Ну понятно, когда терпеж лопается, то трудно не сердиться.
— Ага.
Про кота особых указаний отдано не было. Мысленно прикидываю реакцию Вадима, и даю себе подзатыльник за самоуправство. Налить воды и наложить корма, вспоминаю его инструкцию…Черт! А корма — то нет! Рыбой его кормить нельзя. «Папа бабушку за это ругает»… а мясом? Печенкой говяжьей можно, точно!
Заезжаем в супермаркет на выезде из города. Мяукающего кота оставляем в машине, и мчимся в магазин. Перехватываем на ходу тележку с машинкой для детей, из которой выходит довольная девочка, и с воплем уже бежит другая. Но мы быстрее!
Пока Никита вертит руль, имитируя звук работающего двигателя, я закидываю в корзину продукты. Коробочки с соками, творожки, йогурты. Стейки из рыбы, конфеты, вино, коньяк. Себе и Никите резиновые тапки, корм и печенку для Лимура. Пирожные! Может быть лучше печенья? Тогда со сгущенкой, на другие маленький вымогатель не согласен. И молочный коктейль.
Фух!
Расплатившись на кассе, едем к выходу.
— Я писать хочу… — растерянно оборачиваюсь по сторонам.
Лавируя между людьми спешим к туалетам. Веду его в женский. Кое как пристроив на крючке пакеты, помогаю снять штаны и трусики.
— Я стоя! — отпихивает мои руки.
Как стоя-то? Толчок почти до груди…
— Не получится, Никит, видишь какой унитаз высокий. Давай я тебя подержу, а ты пописаешь, — вспоминаю, как «писают» девочек.
— Нет. Я так не умею!
— Чего тут уметь?! — недоумеваю я. — Просто берешь и писаешь.
— Не буду так.
— А как же тогда?
Поворачивается к унитазу попой, пытается пристроить. Я успеваю его остановить.
— Подожди-подожди. Сейчас я сделаю кое-что. И потом…пописаешь, ладно?
— Очень хочу, — закладывая ногу за ногу пританцовывает.
На пятой скорости отматываю туалетную бумагу. Обкладываю круг унитаза. Присаживаю Никиту. Его попа неудобно свешивается, держу подмышки, чтобы не провалился.
— Все! — пытается вывернуться, чтобы нажать на кнопку, спрятанную в инсталляции.
— Нельзя! Тут ничего нельзя трогать!
— А папа разрешает! — по глазам вижу, что врет.
Надеваю на него штаны, уже взмокнув от пота.
— Мойдодыр его за это накажет!
— Как?
— Как-как, колючей мочалкой будет тереть! — забираю пакет, за руку веду Никиту к раковинам. — Так, быстро моем руки, и бежим к Лимуру! Он нас уже заждался!
Оборался бедный, наверное.
— Лика?! — слышу за спиной удивленный голос. Не оборачиваясь, на секунду поднимаю глаза к зеркалу. Никита у меня на руках водит ладошками под сенсорным краном. То льется, то не льется, чтоб ее!
— Я! — сдуваю с лица прядь. Сзади стоит наша кардиолог из клиники, переводя изумленный взгляд с Никиты на меня. Любительница посплетничать. Инночка. Красивая, ухоженная блондинка, с гордо выставленной четверочкой. Расфуфыренная, будто не в магазин пришла, а на «выставку Вангога». Вадим ее когда-то культурно бортанул. Но она всем рассказывает, что сама его отфутболила. Но стоит только поманить…и он бросится к ее ногам.
— Говорят, ты замуж собралась?! — улыбнулась мне настолько елейно, что казалось сахар на зубах вот-вот заскрипит.
— Врут! Ни хрена не собралась! — и даже не обманываю.
— Так и знала, — Инночка самодовольно вздернула нос. — А наши с чего-то решили, что у тебя с Муравьевым роман. Прикинь?
— Прозорливые какие!
— Да я так и сказала, что ты не будешь подпирать объедки с чужого стола
Охренеть просто. Фантазерка!
Подпирать. С чужого стола.
Ты ж отшила его! Якобы…
Только вот по желчному челенджу, сразу понятно, что ей не все равно до отвергнутого мужика. Следит за его жизнью. Бдит, соперниц отваживает.
— Тут ты права. Я люблю быть дегустатором…
Не уловив сарказма, глядя на Никиту заигрывает с ним интонацией «идет коза рогатая», только что пальцами не бодает.
— Это чей же такой мальчик?
— Муравьева! — опускаю на пол «водяного», он тут же несется к диспенсеру для бумажных полотенец. Подхватив пакеты я за ним.
— Вадима? — слышу в след ошарашенное.
— Ну да, — оглянувшись, пожимаю плечами. — Мы вместе. Живем. Только не говори пока никому. Мы решили до свадьбы не афишировать.
Ну все! Это бомба! Р-а-з-н-е-с-е-т- в-с-е-м!
Снова подняв Никиту, нажимаю на кнопку. Он ловит выезжающее полотенце. Отрывает, вытирает руки. Бросает в корзину.
— Еще! — командует мне. Нажимаю снова. Все повторяется.
— Еще! — хохочет довольный.
— Все! Я тебя сейчас уроню! Пошли!
Ставлю его на пол. Беру за руку. И под обалдевший провожающий взгляд, мы наконец-то покидаем эту латрину. Да-да, мы сюда по делу заглянули, а не для светской беседы, как в Греции.
И слава Богу, без приключений и пробок, под песенки Детского радио, и жалобное завывание Лимура быстро доезжаем до бабушки с дедушкой. Где нас почему-то встречают встревоженными лицами.