Современная индийская новелла

Педаль

Трринк-тиррипк, трринк-тирринк… Размеренно движется печатная форма.

Тунк-тут, тунк-тут… Валики с краской бегают взад-вперед.

Нога печатника нажимает на педаль. В этой ноге на педали — вся сила машины. Мешанина звуков оглушает, подавляет, сбивает с толку.

Маленькая типография находится в мрачном подземелье, а весь этот сонм звуков издает одна-единственная печатная машина. Типографии уже больше двадцати лет. Обычно здесь печатают свадебные приглашения. Иногда, правда, случаются заказы на счетные книги, визитные карточки, но больше всего бывает свадебных приглашений. В помещении кроме педальной печатной машины стоят еще пять ящиков с разными шрифтами и маленький резальный станок. Небольшая типография, и прибыль она приносит небольшую.

Но хозяин Муругеша Мудалияр ухитрился все-таки построить маленький дом на прибыли за истекшие двадцать лет.

Винаяка Мурти — единственный работник в типографии. Он и наборщик, и печатник, и переплетчик — все делает один. Винаяка Мурти получает двадцать рупий в месяц. Если хозяин пребывает в хорошем расположении духа, то добавляет ему еще немного, так что в месяц набегает рупий до тридцати.

Двенадцать лет работает Винаяка в этой типографии. Первое, что ему пришлось набирать, когда он только пришел сюда, было свадебное приглашение. И сколько таких свадебных приглашений набрал и отпечатал он с той поры!

Винаяка нажал на тормоз, снял ногу с педали, машина стала двигаться все медленней и медленней и, наконец, остановилась. Ему недавно исполнилось тридцать. «И до каких пор буду я обходиться обедом за шесть ан из соседней лавочки и изготовлять приглашения на чужие свадьбы?!» — горестно вздохнул Винаяка. Он порылся в углу ящика, где стояли банки с краской, вытащил пачку нюхательного табака и взял щепоть, даже не заметив, что рука выпачкана в краске. Мысли его были заняты только что напечатанным свадебным приглашением, буквы на котором еще не успели высохнуть.

«Краски, кажется, достаточно, — размышлял Винаяка. — Может, немного подтянуть нижний валик?.. Или изменить чуть давление? А вот эта буква вышла нечетко. Наверно, литера сносилась. Посмотрим… Возможно, следующий оттиск будет лучше…»

Обратив внимание на тишину, Муругеша Мудалияр крикнул:

— Ты почему остановил машину? Скоро уже придут за заказом, а ты еще не напечатал. Давай поторапливайся!

— Дайте мне, пожалуйста, четыре аны, сэр. Я сегодня еще не завтракал. Я быстро вернусь и закончу работу, — ответил Винаяка.

— Ну хорошо. Только быстро! У нас куча невыполненных заказов. — Он положил на стол четыре аны.

Однажды, оставшись в типографии один, Винаяка долго смотрел на текст очередного свадебного приглашения, которое ему предстояло набрать. До конца рабочего дня он должен был еще прочитать гранки, внести исправления в поздравительный адрес и напечатать его.

«Гм… Нужно нарезать бумаги этого формата», — бормотал Винаяка, вытаскивая раму из машины. И тут ему в голову вдруг пришла озорная мысль.

Он поставил раму на стол. «Бракосочетание м-ра Сридхара с…» — буквы, выступившие из-под краски, заблестели, после того как Винаяка прошелся щеткой по первой строке набора.

Винаяка отодвинул в сторону высокий табурет и принялся выколачивать линию маленьким деревянным молоточком, ослабив концовки. Потом нажал на шпации у края рамы, пинцетом ловко вынул все восемь букв фамилии жениха и положил сверху на кассу.

Лукавая усмешка играла на его губах. Опытные пальцы быстро бегали по кассе, вытаскивая буквы его собственного имени.

«Бракосочетание м-ра Винаяки с…» — можно было прочитать теперь в свадебном приглашении.

Он заключил на столе раму и дважды встряхнул, чтобы проверить, хорошо ли закреплен набор, затем вставил ее в машину. Нанес краску на форму и, положив чистый лист на станину, разгладил его руками. Даже когда бумага оказывалась совершенно гладкой и ничуть не морщила, руки его автоматически выполняли эту операцию. Левой рукой он отпустил тормоз. Машина громыхнула — тунк-тутунк — и Винаяка снял лист со станины. «Бракосочетание м-ра Винаяки с мисс Анусуйей», — прочел он про себя и расплылся в ликующей улыбке.

Имена родителей и прочие детали в тексте приглашения не имели для него значения.

«Теперь надо скорей разобрать набор», — подумал Винаяка и вытащил раму из машины. Он положил литеры на верстатку, чтобы рассортировать их и разложить по своим местам.

— Чем это ты здесь занимаешься? Кто просил тебя разбирать набор? — спросил вошедший в это время хозяин. — Что я тебе велел делать? Исправь ошибки в поздравительном адресе — и давай его в машину. Этот заказ нужно выполнить сегодня, даже если придется работать всю ночь.

Он еще долго распекал Винаяку, а тот, пробормотав: «Виноват, сэр», погрузился в работу.

Напечатав свадебное приглашение, Винаяка разобрал набор и занялся поздравительным адресом. Руки его делали привычную работу, а мысли возвращались к «событиям дня». Здорово он придумал — отпечатать приглашение на свою свадьбу.

«Ведь моя двоюродная сестра, — размышлял Винаяка, — живущая на другом конце города, была же назначена мне в невесты… Если спросить ее… В конце концов, мне понадобится сотня рупий на свадьбу, ну, и потом надо будет зарабатывать по крайней мере сорок рупий в месяц, чтобы содержать семью…»

Туттук-туттук-туттук — движется печатная форма, нога ритмично нажимает на педаль, а руки проворно подкладывают чистую бумагу и вытаскивают отпечатанный лист. Крупные капли пота скатываются по обнаженной спине Винаяки.

«Молодец парень, хорошо работает», — подумал хозяин, глядя на Винаяку. Он уже собирался домой, а Винаяка должен был остаться и допечатать нужное количество поздравлений.

— Это тебе на ужин. Да не забудь запереть мастерскую, когда закончишь работу, — сказал Мудалияр и протянул Винаяке ключ от типографии и полрупии.

Целый день Винаяка собирался подойти к хозяину и поговорить, да все не решался, а сейчас, почувствовав, что тот в хорошем настроении, набрался храбрости.

— Сэр! — начал он и замялся.

— Ну, что еще?

Машина остановилась.

— В прошлое воскресенье я был у своей двоюродной сестры. Эта девушка… ну в общем… она и я…

— Ого-го… Так значит, ты жениться собрался? Понятно.

— Мне бы нужен аванс, рупий сто.

— Хорошо, хорошо. Я придумаю что-нибудь, — ответил Мудалияр, и у Винаяки словно гора с плеч свалилась.

«Хороший парень этот Винаяка… Пришел ко мне, когда ему было восемнадцать. И работает прекрасно. Как же не помочь ему сыграть свадьбу!» — думал Мудалияр по дороге домой.

Туттук-туттук-туттук — безостановочно работала машина.

Вдруг Винаяка почувствовал нестерпимую боль в паху. Будто что-то лопнуло там, в животе. Нога сползла с педали. Она еще дернулась несколько раз и перестала двигаться. Боль становилась все сильней. Горло сдавило железным обручем, в паху кололо. Сжав зубы, Винаяка навалился на кассу и положил руки на живот, стараясь согреть его. Воздуха не хватало, что-то сильно теснило грудь. Он заставил себя дотянуться до кувшина с водой и выпил целый стакан.

Стало легче, но боль не прошла.

«Ну, еще несколько штук. Лучше разделаться с этим», — подумал Винаяка и, тяжело вздохнув, снова принялся за работу. С трудом ему удалось отпечатать весь заказ — нужное количество поздравительных адресов.

У него не хватило сил вытащить раму из машины. Еле поднявшись, он запер типографию и вышел на улицу. Боль с новой силой пронзила его. Казалось, в животе что-то оборвалось и двигается с места на место.

«Ох! Ох! О боже!» — стонал Винаяка.

Как только боль отпустила, он, согнувшись, побрел к доктору.

— Грыжа! — поставил диагноз доктор. Вместе с Муругешей Мудалияром он отвез Винаяку в больницу.

Там его тело стало объектом для экспериментов: студенты-медики демонстрировали на нем приобретенные навыки либо отсутствие таковых.

Было больно. Было стыдно. Потянулся день за днем. И вот, наконец, ему сделали операцию. В первые дни боль не оставляла его. Потом стало лучше. Через месяц его выписали. Доктор дал ему совет, который произвел на Винаяку впечатление разорвавшейся бомбы. «Не женитесь, мой друг, даже если вас будут очень упрашивать. И вам никогда больше не будет так плохо».

Слушать это для Винаяки было невыносимо.

Винаяка вошел в знакомое мрачное подземелье печатни. Оглядел машину. Взглянул на кассу. Посмотрел на табурет, на котором он не сидел уже больше месяца. Склонился над машиной. В это время появился Мудалияр.

— Там, на кассе, текст карточки со свадебным приглашением. Посмотри набор — и давай в машину. Без тебя, Винаяка, работа здесь не клеилась. Я нанял одного человека, но он работал неважно. С этого дня я повышаю тебе плату на десять рупий. Сто рупий, которые ты просил на свадьбу, получишь, они у тебя будут после пятнадцатого числа этого месяца. — И Мудалияр подмигнул ему.

Винаяка отвернулся, закрыл лицо руками, рыдания сотрясали его.

— Ну, ну, что это?! Ведь ты же мужчина! — с улыбкой проговорил Мудалияр.

Ничего не ответив, Винаяка принялся за работу. Взял уже набранное свадебное приглашение, равнодушно пробежал его глазами и установил раму в машину. Сложил нарезанные листы на подставке и стал покрывать набор краской.

Туттук-туттук-туттук — застучала машина, нога нажимала на педаль. В приемник одно за другим вылетали отпечатанные свадебные приглашения. Остановив машину, Винаяка вынул карточку, засунутую между ящиком и кассой.

«Бракосочетание м-ра Винаяки с мисс Анусуйей…» Это приглашение немного развеселило его, но на глаза то и дело навертывались слезы.

— Ну, в чем там дело, Винаяка? Почему ты остановил машину? Человек должен прийти совсем скоро. Нужно все успеть отпечатать к его приходу, — распорядился Мудалияр.

— Вы правы, сэр, — ответил Винаяка.

Туттук-туттук-туттук — стучала машина.

Спасибо за доброту

Когда Рамани Айар увидел на автобусной остановке юношу с чемоданом и свернутой постелью в руках, он злорадно подумал: «Раз уж зажег фитилек, всей свечке сгореть». Рамани Айар подошел к юноше.

Тот стоял, глядя куда-то вдаль. Лицо печальное, растерянное, на глаза то и дело навертываются слезы.

«Нечего жалеть таких парней…» — сказал себе Рамани Айар и, кашлянув, спросил с легкой насмешкой в голосе:

— Куда направляетесь?

Юноша посмотрел на него.

— Еще не решил, господин… А вы меня знаете?

Сердце Рамани Айара дрогнуло.

— Вы живете на Мейн-роуд в доме № 17, на втором этаже, так ведь?

— Живу? Нет, господин, жил… — голос юноши сорвался.

— Переезжаете?

— Я бы не переезжал, да вот хозяин, Сундаралингам… Но его нельзя осуждать, всему виной моя злосчастная судьба. Вдруг приходит сегодня хозяин и говорит: «Будьте любезны, освободите комнату». Как обухом по голове…

— А вы не спросили, почему?

— Спрашивать может тот, кто платит. А он из милосердия поселил меня в своем доме. Я должен быть благодарен уже за то, что прожил у него столько времени.

— Разве вы жили бесплатно?

— А откуда у меня деньги, господин? Я ведь сирота. Мне же никто не давал средств на учебу… Осталось учиться всего только год. После окончания я мог бы получить работу в школе и зарабатывать себе на жизнь. К этому я стремился все последние годы… боролся с нуждой… меня оскорбляли, унижали… но можно ли жаловаться на судьбу? Это судьба моя такая, господин, судьба! — Глаза у него покраснели, он еле сдерживался, чтобы не заплакать.

Рамани Айар стоял как громом пораженный.

— Так, значит, вы меня никогда не видели?.. — спросил он.

— Нет, господин… Вы слушаете меня с таким вниманием… Я все думаю, кто вы такой…

— Я живу напротив дома Сундаралингама. — Произнося эти слова, Рамани Айар внимательно следил за лицом юноши.

— Правда?.. Я не видел вас, господин. А чем вы занимаетесь? — спросил тот с улыбкой.

Увидев эту детскую улыбку, Рамани Айар готов был застонать.

— Я служу в налоговом управлении… А как же все-таки Сундаралингам объяснил, почему он вас так внезапно выселяет?

— Не знаю, господин. Должно быть, какая-то жалоба. Но кто пожаловался? На что? Ума не приложу. Видно, я кому-то не по душе пришелся.

Несколько минут оба стояли молча.

«Я великий грешник… негодяй… подозревал этого ребенка, сироту. Выходит, из-за меня он лишился крова. Ну что я за человек, что за человек!» — Рамани Айар клял в душе свою подозрительность.

— Господин, вы из-за меня теряете столько времени…

— Ничего, брат, это не имеет значения. Если хочешь, можешь остановиться у нас.

— Большое спасибо, господин. Один мой друг живет в Ваннараппеттей. Он уже давно зовет меня к себе. Люди помогают мне. Когда я думаю об этом, становится грустно. Я многим обязан и никого еще не сумел отблагодарить за доброту… кроме Сундаралингама. Все моя судьба, господин! Идет автобус, господин… Я, пожалуй, поеду… Большое спасибо за вашу доброту, господин, большое спасибо!

Юноша влез в автобус и уехал.

«Большое спасибо за вашу доброту, господин, большое спасибо», — эти слова будто копьем пронзили сердце Рамани Айара. Схватившись за грудь, он сел на ближайшую скамейку.

Вторая жена Рамани Айара, Джанахи, не только красавица, но и на двадцать лет моложе его. Разве это не основание для того, чтобы в каждом мужчине в городе видеть соперника?

В сущности, Рамани Айар добрый человек. Он никогда не ссорился ни с женой, ни с соседями.

И только когда в доме напротив поселился какой-то юноша, подозрение закралось в его душу. Однажды зародившись, подозрение завладевает всем существом. Кому не известна эта старая истина!

Так оно и вышло.

«Как ни посмотришь, все торчит у окна с книгой в руках… притворяется, будто читает. Настоящий бездельник. А заметит, что я пришел, сразу прячет лицо за книгой… С утра до вечера в окно глазеет», — так день за днем росло в душе Рамани Айара чувство неприязни.

Придя однажды домой раньше обычного, Рамани Айар подошел к окну: «Поглядим-ка на этого мальчика… хитрец… отвел взгляд… стыдно ему, видите ли. Кого ты хочешь обмануть? Меня? Да я сам в твои годы столько грешил, что все эти штучки наизусть знаю…» Рамани Айар погрузился в воспоминания.

Джанахи причесывалась, повесив зеркало над окном. Рамани Айар перевел взгляд на жену.

«Ого, похоже, это ежедневный спектакль. Пришел сегодня раньше обычного — вот и поймал их обоих». Теперь Рамани Айар был зол не только на юношу.

«Посмотрите на эту бездельницу… Повесила зеркало над окном… Для него что — другого места не нашлось? Подняла руки и стоит, красуется. Ей, конечно, и покрасоваться не грех. Так бы и запустил в нее сандалией».

Лицо Айара побагровело.

— Что сегодня так рано вернулся? — спросила Джанахи.

— А что, я тебе мешаю? Принесла бы мне кофе, — и он со стуком захлопнул окно.

На душе у него было неспокойно. «Нельзя этого допускать, нельзя. Что же теперь делать? Что делать? Это все дурное влияние моей планеты!»

Немного подумав, он принял решение.

— Вот как? А кажется таким хорошим мальчиком, господин… Порок ему еще не известен. Он же совсем ребенок, господин, — тараторил Сундаралингам.

— А разве ребенок навсегда остается ребенком? У меня и в мыслях нет ничего дурного. Просто забавы, свойственные его возрасту… видите ли, мы не должны этого допускать.

— Вот не думал я, что он такой.

— Да ведь откуда мне все это известно… моя жена рассказала. Она была очень расстроена, плакала… Молодая совсем, боится…

— Хорошо, господин, не беспокойтесь, я выселю его, — пробормотал Сундаралингам.

И вот теперь он уехал.

«Большое спасибо за вашу доброту, господин, большое спасибо!»

Рамани Айар заплакал.

«Я великий грешник… великий грешник». — Убитый горем, побрел он домой.

Около дома он встретил Сундаралингама.

— Господин, выгнал я парня. Хулиган… Такое надо пресекать.

Рамани Айар вбежал в дом.

Окно было открыто. Окно в доме напротив — закрыто.

— Джанахи! Смотри, тот парень, что жил в доме напротив, кажется, переехал… его окно закрыто.

— Да что ты вообще знаешь, кроме своей работы… Никакого парня там не было и нет. То окно всегда закрыто.

«Господи!.. И она тоже ребенок?»

Повернувшись к стене, Айар вытирал слезы. В его ушах звучал голос юноши: «Большое спасибо за вашу доброту, господин, большое спасибо».

Логика жизни

Мина стояла на улице перед кинотеатром, скользя взглядом по лицам прохожих. В свете уличного фонаря ее лицо под толстым слоем пудры неестественно белело. Из дверей кинотеатра хлынула толпа. Она почувствовала направленный на нее оценивающий взгляд, их глаза встретились. Губы Мины сложились в призывную улыбку. Но мужчину словно что-то отпугнуло, и он исчез. Улыбка на ее лице погасла.

На другой стороне улицы, у западной башни храма, сидела с протянутой рукой Понамма. В подоле у нее спал ребенок.

тянула она.

Понамма пела у входа в храм, вымаливая милостыню. Звуки ее полного мольбы голоса долетали до Мины, стоявшей на своем посту у кинотеатра. «Бедная девочка! — с жалостью подумала Мина. — Непохоже, чтобы ей удалось собрать сегодня хотя бы на ужин. Ну, а что заработала я?.. Она просит милостыню, а я пристаю к мужчинам, тоже ведь выпрашиваю подаяние. О господи! Прости меня!» Лицо Мины исказила гримаса, ей причинило нестерпимую боль возникшее вдруг отвращение к себе. Мина задумалась… «Она уличная певичка, побирушка. А я? А я проститутка. Но я торгую собой. Это бизнес, а не попрошайничество. Между нами нет ничего общего!»

Мина продолжала стоять, поджидая клиентов. Хлынувший после сеанса поток людей постепенно рассеялся. И уж не подцепить ей сегодня ни крупную штучку, ни мелкую сошку. Порывистый ветер пронизывал тело: топкая ткань сари была плохой защитой. Мина зябко поеживалась.

Последние дни ее часто знобило. Она так устала накануне, что сегодня проснулась в восьмом часу. Мина торопливо умылась и напудрила лицо. Пробежав гребнем по волосам, скрутила их в тугой узел на затылке. Достала муслиновое сари из-под обитого жестью чемодана, где оно «гладилось». Подумала немного, не переменить ли блузку, и решила остаться в старой. Украсив волосы цветами жасмина, она вышла из дому.

Мина прохаживалась по улицам почти два часа. Ох, уж зги часы ожидания! Обычно можно было свести знакомство около храма. Иногда счастье улыбалось ей в торговом центре. И уж во всяком случае, после киносеанса всегда кто-нибудь да подхватывал ее. Но сегодня ничего не получалось.

Правда, было время и похуже, когда она искала удачи, прогуливаясь возле вокзала. В те времена ей приходилось почти приставать. Бог свидетель, какие только мужчины ей не попадались! Одни сначала просто улыбались, другие лицемерили, но были и такие, что в уединенном месте подходили к ней, воровато оглядываясь по сторонам, и сразу же пытались стиснуть в объятиях. Большинство обычно спрашивает: «Где ты живешь?» — «Совсем рядом со старой недостроенной башней храма…» И прежде, чем Мина кончит объяснять, его рука уже шарит по ней. О, она знает этих мужчин!

Если же она не смотрит в их сторону, они свистят, отпускают непристойные шуточки, громко хохочут вслед. Над ней смеются те, которые считаются людьми порядочными, а при случае ведут себя не лучше других. «О, эти мужчины!» — Мина презрительно улыбнулась.

«А сегодня до сих пор никто не подвернулся! Сходить на вокзал? Нет, уж очень далеко пешком. И что же это такое?! Определенно, все мужчины стали верными мужьями или дали обет безбрачия! Вот что сказать завтра домовладельцу? Чем платить за квартиру? Я должна получить сегодня хотя бы пять рупий, ведь нужно будет купить еды завтра. И сегодня ушла без обеда, только утром немного макарон поела. Рису бы…» — горестно вздохнула Мина, на глаза ее набежали слезы. Досада и отчаяние заставили ее зашагать быстрее. Она не пыталась даже поглядывать по сторонам в поисках клиента, как делала обычно, возвращаясь домой.

Подходя к своему жилищу, Мина еще издалека увидела мужчину в белой рубашке, стоявшего у ее двери. Она узнала в нем старого знакомого.

— Где ты была? — накинулся он на Мину. — Разве я не говорил тебе, что приду сегодня?

— А в чем дело? Я, что ли, не здесь? Я всегда рада тебе. Пошла в кино со скуки, — оправдывалась Мина.

Она вошла в темный дом, мужчина шагнул следом за ней. Чиркнула спичка, и ровный тусклый свет керосиновой лампы осветил маленькую комнату.

Он был статен, намного моложе ее, шею его украшала золотая цепочка, тело сильное, гибкое…

Переодеваясь, Мина подумала о том, что перемежающаяся лихорадка, постоянная усталость совсем подкосили ее здоровье. Она чувствовала себя больной. Уснуть бы… но гложущий голод в желудке… и завтра тоже… Она вздохнула, расстелила на полу старую циновку, весело улыбнувшись своему спасителю. И словно мстя человечеству за все свои обиды и невзгоды, Мина крепко стиснула его в объятиях…

Понамма подсчитала деньги, которые ей удалось собрать за день. Три аны[78]. Она взяла на руки спящего сына и побрела к ближайшей открытой еще лавке. Купив две лепешки и чашку чая, отправилась домой.

В переулке напротив недостроенной храмовой башни в полуразвалившемся доме жила Мина. Узкая каменная плита под навесом около дома, служила Понамме ночлегом. Она накормила сонного малыша кусочками лепешки, размоченной в чае, потом доела остатки и расстелила на камнях тряпку. Крепко обняв мальчика, Понамма улеглась спать.

Вдруг она услышала голоса, доносящиеся из дома.

— Дай мне немного денег, я ничего не готовила сегодня.

— Сколько? — спросил мужчина.

— Ан восемь. Тебе что-нибудь нужно?

— Купи сигарет.

Услышав скрип открывающейся двери, Понамма привстала.

— Понамма, сходи в лавку, а я присмотрю за ребенком. — Понамма нехотя поднялась. — Четверть миски плова и пачку сигарет… Одну ану из сдачи можешь оставить себе.

Мина не отрываясь смотрела на спящего ребенка. Ей уже около сорока. Она сильно подкрашивает лицо, чтобы выглядеть помоложе. Это, конечно, делает ее привлекательной, но силы уходят… Мина думает о матери мальчика. Понамме двадцать пять. Фигура у нее стройная, но очень уж она грязная и неопрятная. Вымыть бы ее, расчесать волосы с маслом, напудрить лицо — она и пятьдесят рупий в день заработает без труда. От мужчин отбоя не будет… Из-за угла появилась Понамма с покупками. Взяв еду и сигареты, Мина ушла к себе.

Всю ночь в комнате Мины горела лампа. Только перед рассветом отворилась дверь, и оттуда вышел мужчина. Дверь осталась открытой, и Мина решила не закрывать ее. Она не вставала до полудня.

— Понамма! Понамма! — слабым голосом позвала из окна Мина.

Понамма положила на землю мальчика, спавшего у нее на коленях, и пошла в дом.

— Понамма, у меня, наверно, приступ лихорадки. Все тело ломит, во рту пересохло. Принеси мне кофе, пожалуйста. Деньги на подоконнике. Возьми немного и себе, купи что-нибудь маленькому.

Понамма взяла четырехановую монету, стеклянный стакан и вышла.

Мина лежала, разметавшись, на старой циновке и сосредоточенно думала. «А что, если она не согласится? Может быть, даже обидится… она ведь нищенка… Хозяину нужно отдать семь рупий… Если бы только Понамма согласилась! Я обещала своему клиенту вчера, что все устрою. Один его приятель тоже хочет прийти… но ему нужна молодая». Мина улыбнулась.

Как много мужчин, молодых и старых, знала она за свою жизнь! «Было время, когда я получала по десять рупий. — Она засмеялась и закашлялась. — Но никто из них не нравился мне по-настоящему». Тут размышления ее прервались — она услыхала, что возвращается Понамма.

Весь день Мина не поднималась. Понамма ухаживала за ней: грела воду, готовила еду, подавала лекарства. После обеда, перемыв горшки и миски, ушла отдохнуть.

Часа в четыре Мина позвала Понамму опять.

— Понамма, почему бы тебе не расчесать волосы? Масло можешь взять у меня. Ну иди хоть помойся.

Понамма молчала.

— И не ходи сегодня за подаянием. Приготовь мне поужинать. Я ничего не могу делать. Ты сегодня будешь все делать за меня, — закончила Мина и многозначительно улыбнулась.

Когда, вымывшись и причесавшись, Понамма вернулась, Мина протянула ей свое «гладившееся» под чемоданом сари. Понамма наконец уразумела, что затевает Мина.

— Я не хочу, — сказала она решительно, — не буду.

— Послушай меня, Понамма! Почему ты должна голодать и побираться? Разве ты не красива и не молода? Да у тебя прекрасная фигура!

— Но у меня и совесть тоже есть! — ответила Понамма.

— В твоем возрасте я зарабатывала сотни рупий. Ну не стыдно ли такой молодой женщине стоять у всех на виду и клянчить милостыню?

— Не умирать же мне с голоду! А зарабатывать деньги, продавая себя, — не стыдно?! Нет! Наша каста этого не разрешает.

— Не будь глупой! Тебя что, каста послала нищенствовать? Это твоя каста считает, что клянчить благородно? Не говори ерунды. При чем тут каста?

— Значит, мне на роду написано — быть попрошайкой! — Понамма утирала катившиеся градом слезы.

— Я тоже могу клясть свою судьбу. Но прошу тебя запомнить, что мое занятие нисколько не хуже твоего. Скажите пожалуйста, чем же это лучше сидеть и глупо улыбаться людям за те жалкие гроши, которые они бросают в твою миску? Да, я продаю себя, и тот, кто хочет, покупает меня. Но подачек я не принимаю!

— Нет, нет. По мне лучше просить милостыню!

— Послушай меня, Понамма. Тебе больше не придется голодать, если ты согласишься… Даже из дому выходить не нужно будет. Те самые мужчины, которые презрительно смотрят на тебя, когда ты протягиваешь руку, будут стоять у твоего порога с полными карманами.

— Хватит! Хватит!.. Я больше не могу слушать, — заголосила Понамма и бросилась из дому.

— Понамма, Понамма! — громко звала Мина, но та даже не обернулась.

Мина тоже заплакала.

Она думала о своей ушедшей молодости и плакала.

Она думала о недугах, изнурявших ее тело, и плакала.

Она думала о гостях, обещавших навестить ее вечером, и плакала, плакала…

Понамма сидела с сыном у входа в храм. Она не тянула руку за подаянием, не пела своей песни.

«Все-таки есть какой-то смысл в том, что говорит Мина, — думала она. — Почему, в самом деле, я должна попрошайничать? Разве мало досталось унижений и обид на мою долю? А Мина зарабатывает столько денег! Все говорят, что она умеет жить!»

Ее лицо отражалось в одном из зеркал, висевших в лавке напротив храма. Она взглянула на свое отражение. «А я неплохо выгляжу. Ведь если бы я только захотела, то могла бы зарабатывать по десять и по двадцать рупий. Двадцать рупий — целых две десятки! Бог мой! Я могла бы накормить досыта своего сына, купить ему костюмчик. И себе новое сари. А когда мальчик подрастет, можно будет послать его в школу. Почему бы нет?»

Она взяла сына на руки и крепко поцеловала. Затем поднялась и отправилась к лавке, где торговали шафраном.

Понамма попросила у лавочника немного шафрана в долг. Дрожащими пальцами нанесла на лоб темно-оранжевую тику[79]. Слезы застилали ей глаза, когда она смотрела на себя в зеркало, висевшее на стене. Прижавшись мокрой щекой к личику сына, она вышла из лавки.

Мина лежала в своей комнате, уставившись в потолок. Мысли, одна печальнее другой, проносились в ее голове. Ну сколько еще она сможет торговать своим больным телом? Не миновать ей, видно, голодной смерти.

Целомудрие Понаммы, ее убежденность казались Мине непостижимыми. «Если и есть на свете добродетельная женщина, то это, наверное, Понамма».

Сможет ли она, Мина, быть такой же чистой и праведной, как Понамма? Сможет ли она жить честно, как живет Понамма? Рыдания душили ее. Скоро придут эти двое. Что она скажет им? Двое мужчин! Сегодня она вряд ли нужна даже одному. «Тьфу! Что за жизнь!»

Мина вдруг вскочила, оглядела комнату. В доме у нее не было ничего ценного. Набросила на голову конец сари, вышла из дому и направилась к воротам храма.

Войдя в дом и не найдя Мины, Понамма очень удивилась. Решив, что она скоро вернется, Понамма уложила ребенка спать на кухне, затем надела сари, от которого совсем недавно отказалась, причесалась и напудрилась. Она подумала, что Мине будет приятно увидеть ее одетой и причесанной. Понамма вышла и уселась перед домом на своей плите.

Было уже восемь часов, а Мина все не появлялась. Понамма и не заметила, как двое мужчин остановились около нее. Дрожа всем телом, она вскочила.

— А Мины нет? — спросил тот, что приходил накануне, и улыбнулся.

— Она вышла… скоро вернется, — сказала перепуганная насмерть Понамма.

— Мина тебе говорила, что мы придем? — снова завел разговор вчерашний посетитель, входя в дом вместе со своим другом, щеголеватым молодым человеком.

— Да, говорила… — еле слышно пролепетала Понамма.

Изящная фигура молодой женщины, еще не успевшее увянуть лицо произвели на них приятное впечатление.

— Я заплачу ей двадцать вместо пятнадцати, — прошептал молодой человек своему приятелю. Тот кивнул и вышел, притворив за собой дверь.

Неожиданно с улицы донеслась песня:

«Какой знакомый голос! — Понамма словно окаменела. — Да это же Мина заняла ее место у входа в храм!..»

— В чем дело? — недовольно спросил раздраженный ее поведением мужчина. — Ты можешь получить деньги вперед… вот… — И он сунул ей в руку две десятки.

— Во славу Рамы пожалейте святого и грешника… — беззвучно шевелились губы Понаммы. Крепко зажав в руке двадцать рупий, она молча стояла, не в силах стряхнуть с себя оцепенение.