Спасая Куинтона

Глава 11

26 мая, 11 день летних каникул

Я меняюсь, и мне это не нравится. Я начинаю чувствовать, и мне это не нравится. Мой план по самоуничтожению становится все сложнее воплотить, и мне это не нравится. Мне ничего не нравится в данный момент, но я продолжаю делать все то же снова и снова. Вижусь с Новой. Позволяю ей влиять на меня, менять меня.

Кажется, я здесь бессилен.

Танцевать с ней было… ну, это было потрясающе. Касаться ее, целовать, это вообще должно быть запрещено, особенно после того, как я заставил ее плакать. Поклялся себе в этом, когда Нова высадила меня в день нашей встречи на крыше, где я показал ей одну из самых уродливых сторон самого себя и довел ее до слез. Поклялся, что никогда больше не причиню ей боль и буду держаться от нее подальше, но я облажался в последней части.

Не знаю, как это остановить, отвернуться от нее, не чувствуя, что схожу с ума. Она действует на меня почти столь же мощно, как наркотик, но в отличие от наркотиков, я очень сильно переживаю свои эмоции. В последний раз, когда я что-либо чувствовал, было на том концерте, и, в конечном счете, я сделал выбор, закрылся, не позволив себе быть с Новой, не тащить ее за собой вниз. Ничего не чувствовать. Создать свою собственную тюрьму. Но Нова, похоже, знает, как пройти через решетку и вытащить меня, как и прошлым летом. А эмоции, которые я пытался убить наркотиками, снова выходят наружу. Иногда я думаю, что должен смириться. Иногда мне кажется, что я должен бежать от них. Иногда это меня злит, и я боюсь, что могу сорваться в один из таких моментов и сказать что-то, что снова причинит ей боль.

К счастью, этого еще не произошло. Я вижу Нову каждый день в течение последних четырех дней и умудрился не спятить и не заставить ее плакать, но это отчасти потому, что я стараюсь быть под кайфом, когда она приходит. Ее визиты уже входят в привычку. Как и сегодня. Я просыпаюсь около полудня или часа, принимаю утреннюю дозу, одеваюсь, а потом жду и рисую, пока она не появится. Я почти не волнуюсь, зная, что она придет ко мне. Все это хорошо, но есть одна огромная проблема. Чем больше времени я провожу с ней, тем больше чувствую вину перед Лекси. Как будто я оставляю ее гнить в могиле, решив, что должен жить, вместо того, чтобы быть там вместе с ней.

Не знаю, что, черт возьми, со мной не так. Какой человек сможет просто двигаться дальше после убийства своей девушки? Поэтому я стараюсь бороться с этим — с моими чувствами к Нове — но она занимает все мои мысли, руководит моей жизнью и даже моими рисунками. Вот и сегодня я рисую ее, когда она появляется. Это одна из ее поз, сидя на краю крыши, где мы болтали в тот день, когда я обидел ее. Я видел совершенство глядя на нее. Это удивительный рисунок, который заставляет меня с грустью увидеть, сколько усилий мне нужно приложить, чтобы нарисовать эту девушку.

Последнее, что я хочу, это чтобы Нова увидела его, поэтому, когда она входит в комнату, быстро закрываю блокнот.

— Эй, — приветствую ее, отбрасывая его на матрас.

Она улыбается, держа два стаканчика кофе в руках и появляясь в моих дверях, одетая в синее платье, открывающее ноги, ее волосы собраны, и я вижу веснушки на лице и плечах.

— Итак, у меня есть планы на сегодня. — Она протягивает руку, предлагая мне кофе, выглядя такой счастливой, несмотря на зеркало на полу, покрытое остатками белого порошка, словно она не видит мое прошлое, все, что я натворил, словно нет того шрама на груди, напоминающего о ужасной вещи, что я сделал.

Забираю у нее кофе.

— Кто впустил тебя в квартиру? — спрашиваю, вытягивая руки над головой и моргая несколько раз, чтобы увлажнить глаза. Я принял дозу пару часов назад, так что мне хорошо сейчас, но апогей еще не достигнут.

Ее приподнятое настроение исчезает.

— Дилан.

Мои руки опускаются.

— Он ничего тебе не сказал?

Она пожимает плечами, водя пальцем по краю крышки от кофе.

— Не то, чтобы он что-то сказал, просто смотрел на меня около минуты, прежде чем впустить в дом… Делайла была в отключке на диване, и он сделал неуместное замечание о ее виде. Думаю, ему нравится задевать меня… и мне больно видеть Делайлу в подобном состоянии.

Конечно, она переживает, потому что слишком много волнуется обо всех.

— Мне жаль. говорю я, желая свернуть шею Дилану. Он ведет себя как мудак с каждым днем все больше, настаивая на том, что мы должны съехать. Мы с Тристаном на днях прокрались в его комнату в поисках пистолета, но я думаю, что он держит его все время при себе. Меня напрягает вся эта ситуация и последнее, что я хочу, чтобы Нова была втянута во все это. — Я думаю, тебе не стоит сюда больше приходить.

Она быстро качает головой.

— Нет, я могу справиться с жутким Диланом… только, пожалуйста, не заставляй меня не видеться с тобой.

— Я не это имел в виду, — успокаиваю ее, сделав небольшой глоток кофе. Прошло много времени с тех пор, как я последний раз держал в руках напиток из «Старбакс», и этот намного вкуснее, чем я помню. — Я хотел сказать, что лучше тебе не приходить в этот дом. Мы можем встречаться в твоей машине.

— Но как ты узнаешь, когда я появлюсь?

— Мы можем договориться о времени.

— Ты говорил, что тебе сложно следить за временем, — она пьет кофе, ожидая моего ответа.

Если я это сделаю, это будет означать, что я почти сдался. Пойду против своих чувств, нарушу то хрупкое равновесие, которое поддерживают наркотики в моей системе, то равновесие, которое держит меня в стабильности.

— Я буду стараться изо всех сил, чтобы быть там каждый день в полдень. — Это лучшее, что я могу сделать.

— Как по мне, так звучит неплохо, — ее идеальные губы растягиваются в слабую, но достойную портрета улыбку. — Готов услышать мои планы на день?

Вращаю стаканчик в руках.

— Конечно.

С сияющей улыбкой она садится на матрас рядом со мной, и я напрягаюсь, когда она касается меня.

— Мы весело проведем день и не будем говорить о наших проблемах и спорить, — говорит она.

Настораживаюсь при слове «весело». В ночь аварии Лекси хотела веселиться. Хотя Нова и Лекси совсем не похожи. В самом деле, Нова, наверное, говорит о спокойном, беззаботном веселье, в то время как Лекси всегда любила импульсивные и опасные развлечения.

— Не думаю, что я смогу веселиться.

Она толкает меня плечом, улыбаясь.

— Конечно, сможешь.

Я делаю медленный вдох через нос, говоря себе оставаться спокойным.

— Нет, не смогу.

Она морщит лоб.

— Почему нет?

— Потому что просто не могу.

— Куинтон, пожалуйста, просто скажи мне, — умоляет она. — Иначе я сойду с ума, пытаясь понять причину… как мне всегда приходилось делать с Лэндоном.

Черт, она усложняет мне задачу. Она вытаскивает из рукава карту с мертвым бойфрендом. Кроме того, она смотрит на меня, и ее глаза такие большие и красивые, что почти поглотили меня.

— Моя подруга… Лекси хотела повеселиться в тот раз… — слезы жалят глаза, и я откидываю голову назад, чтобы они не стекали. Водяное пятно прямо надо мной, которое меня постоянно раздражало, как ни странно, за последние несколько дней перестало капать, хотя и выросло в размерах. — В ту ночь, когда она умерла.

Опускаю голову, когда беру себя в руки и смотрю на нее. Она замолкла, покусывая нижнюю губу, ее руки лежат на коленях со сцепленными пальцами. Сначала я думаю, что ей неудобно, но потом понимаю, что ее глаза слезятся, и она борется, чтобы не заплакать.

— Лэндон никогда не хотел веселиться, — ее голос такой мягкий, когда она это говорит, но настолько неэмоциональный, как будто она чувствует пустоту. Мне больно слышать пустоту в ее голосе. Это мое слабое место — она моя слабость. Тристан был прав. Она меняет меня. Я просто не уверен, к лучшему или худшему, потому что мне трудно справляться с эмоциями, которые она вызывает, чувствами, которые она умудряется вытянуть из меня, даже сквозь завесу наркотиков. Накрываю ее руку, и она застывает. Мое сердце готово выпрыгнуть из груди и почти душит меня, когда желание льется через меня — желание сделать ее счастливой. Я задерживаю дыхание, понимая, куда ведут мои мысли.

— Как ты хочешь повеселиться сегодня?

Она оживляется, слезы в ее глазах отступают.

— Выйти в город. Прокатиться на американских горках. Посмеяться. Получить удовольствие. — Она так говорит, как будто это проще простого.

Морщу нос.

— Я не уверен.

— Нет, нет, — она вздрагивает, словно ранена моими словами. — И я собираюсь показать тебе, каково это, не будучи под кайфом, — говорит она, протягивая руку, будто хочет, чтобы я ее взял.

— Ты же знаешь, что я сейчас под кайфом? — ненавижу это говорить, но это правда, и я не люблю ей врать.

— Я знаю, но может быть ты попытаешься больше ничего не делать, пока мы вместе, — вижу волнение в ее глазах и страх быть отвергнутой. Я представляю, как она плачет в машине, и как я не хочу быть причиной этого снова, поэтому беру ее за руку.

— Сделаю все возможное, но ничего не могу тебе обещать, — говорю ей прямо, пытаясь не причинить ей боль, но она должна быть готова ко всему. Несмотря на то, что я меняюсь, я не собираюсь сдаваться. Просто немного приспускаю завесу, пока она рядом со мной. Если бы я был трезвый, вероятно, я не смог бы находиться рядом с ней, потому что воспоминания о Лекси выкачали бы весь воздух из меня, а не его часть. Я должен хоть на миг почувствовать, каково это жить, дышать, позволить сердцу биться ровно. Отпустить Лекси и продолжать жить.

Она кивает, и я позволяю ей вести меня к машине. Наши пальцы разъединяются только, когда мы садимся в машину, и я достаточно трезв, чтобы почувствовать потерю этой связи, а также ту боль, когда я понимаю, что хочу вернуть эту связь обратно. Нова сразу же запускает двигатель и включает кондиционер.

— Знаешь, я уверена, что показатель количества людей, которые попадают в больницу из-за жары здесь чертовски высок. — Она вытирает пот со лба тыльной стороной ладони. — Я чувствую, как таю.

— Ну, ты выглядишь довольно аппетитно, — делаю паузу, когда она выглядит немного смущенной, и я тоже чувствую неловкость. Может, я не так трезв, как думал.

— Не уверена, что ты имел в виду, — она тянется к своему iPod на сиденье. — Но воспринимаю это, как комплимент. — Она пролистывает песни, в поисках идеального трека. Я заметил эту ее привычку, и, если отнестись к этому внимательнее, то можно прочувствовать ее настроение, основанное на выборе песни.

Музыка щелкает и у меня падает взгляд на экран, когда она кладет iPod вниз, потому что я не знаком с песней.

— «OneLine» от PJ Harvey.

— Никогда не слышал о ней, — клянусь Богом, Нова пытается этим намекнуть про наш поцелуй на парковке.

— Это потому что тебе медведь на ухо наступил, — она дразнит, дотягиваясь до солнцезащитных очков на приборной панели и одевая их. Удивляюсь, как у нее это получается. Сидеть здесь со мной и притворяться, что все в порядке. Я думаю о том, что она сказала мне в машине о своем парне, как она хочет спасти меня и не спасла его. Может быть, поэтому.

— Ничего подобного, — возражаю ей, застегивая ремень безопасности, когда она жмет на газ и трогается. — Я просто не такой крутой, как ты. — И сейчас я флиртую. Супер. Это будет очень интересный день, по которому, я уверен, буду страдать позже, когда осознание пройдет через меня.

Она слегка улыбается, выруливая на дорогу.

— Знаешь, я получаю еще большее удовольствие от своей собственной музыки, — говорит она, маневрируя в правую полосу и направляясь в сторону города. — Я даже начала придумывать некоторые биты.

— Это действительно круто, — барабаню пальцами по двери в такт песни, чтобы направить свою энергию в правильное русло.

— И еще я играла на сцене несколько раз.

— Правда? — я вспоминаю то время, когда мы стояли в толпе на концерте, и я растворялся в ней и в ее вдохновении от музыки.

Она кивает, выглядя немного гордой.

— Да. Правда, поначалу было тяжело, учитывая, что Лэндон купил мне мой первый набор барабанов. Но я играла через боль, и новые воспоминания вернули мне любовь к игре. — Она ухмыляется, пряча взгляд. — И теперь я словно кремень.

— Не сомневаюсь.

— Знаешь, я все еще должна тебе шоу.

Мои брови ползут вверх.

— Шоу? — Слишком много грязных картинок рождается в моей голове, и я чувствую прилив адреналина.

— Да, я обещала сыграть для тебя как-нибудь, — говорит она, нажимая на тормоз, чтобы остановиться на светофоре. — И еще не сделала этого.

— Однажды, может быть, — говорю, но мне интересно, насколько далеко в будущее можно загадывать, как долго она будет терпеть меня в таком состоянии. Несмотря на то, что я сижу здесь с ней, у меня нет плана, как изменить свою жизнь.

— Как насчет сегодня? — предлагает она, начиная движение на зеленый свет.

— Ты хочешь сыграть для меня на барабанах сегодня? — спрашиваю, озираясь по сторонам улиц на тату-салоны, сувенирные и секонд-хенд магазины, которые плавно переходят в казино, по мере того, как мы приближаемся к центру города.

Она кивает, включая поворотник, чтобы перестроиться.

— Да, если хочешь, — она перемещается на соседнюю полосу. — Я спрятала барабаны в месте, где живу.

Придумываю оправдание.

— Я не думаю, что кто-то будет в восторге от торчка, зависающего в их доме.

— Хозяин приходит домой после шести, — заявляет она, заворачивая на парковку.

— А что насчет твоей подруги Леа?

— Что с ней?

— Она не разозлится на то, что ты привела меня? — спрашиваю, отстегивая ремень безопасности, когда она занимает пустое парковочное место.

— С ней все будет в порядке, — говорит она, выравнивая машину. — Она знает, насколько я забочусь о тебе.

Неважно, сколько раз она это будет говорить, ее слова ударяют мне прямо в грудь, выбивая оставшийся воздух. Она как будто тоже чувствует это, потому что быстро добавляет:

— Извини, я придаю этому слишком большое значение.

Я вскидываю руки за голову, потирая затылок и постепенно выдыхая.

— Нет… все в порядке… давай просто попробуем повеселиться.

Веселье на трезвую голову.

Разве это возможно?

Не уверен, что у меня получится, но я попытаюсь. К счастью, во мне еще достаточно кристаллов, чтобы не раздавить меня полностью, хотя пик может исчезнуть до конца дня, особенно если я буду что-то делать. Я волнуюсь. Не только о себе, но и о Нове.

Боюсь, что она увидит реального монстра, который находится внутри меня, и он разобьет наш веселый день на тысячу осколков.

Мы гуляем вверх и вниз по Стрип, разговаривая и смеясь. По большей мере смеюсь я. Куинтон редко смеется, но мне все же удается заставить его улыбнуться несколько раз. Мы идем в отель Нью-Йорк-Нью-Йорк, чтобы покататься на американских горках, которые построены вокруг здания. Пока мы стоим в довольно длинной очереди, он признает, что немного боится американских горок.

— Когда мне было лет двенадцать или тринадцать, меня посадили рядом с каким-то ребенком, и его вырвало собственными кишками, — признается Куинтон. Мы стоим друг напротив друга, посреди толпы, но, когда мы разговариваем, смотря глаза в глаза, кажется, что здесь только он и я. До сегодняшнего дня я не знала, что зрительный контакт может быть настолько мощным, и теперь понимаю, что с Лэндоном такого не было, потому что он всегда смотрел куда-то еще.

— Фу, — морщу лицо в отвращении. — На тебя попало?

Он кивает, выглядя донельзя противно.

— О да, это было ужасно.

— Мы с папой катались вместе на американских горках, — говорю ему, продвигаясь с очередью вперед. — После его смерти я перестала это делать, слишком грустные воспоминания.

— Правда? — спрашивает он, удивляясь.

— Да, но я снова в седле.

— Ты уверена, что хочешь разделить этот момент со мной? — удивляется он, чувствуя себя неловко, отступая от перил, вокруг которых тянется очередь.

Я киваю, а потом смело приближаюсь к нему и беру за руку, переплетая наши пальцы.

— Я рада, что это ты и никто другой.

Он упирается взглядом в землю, бормоча что-то, что звучит как «неважно». Но не отпускает мою руку, пока мы не залезаем на наши места. Мы пристегиваемся, и парень проверяет, чтобы мы были надежно закреплены. Затем я задерживаю дыхание, когда аттракцион трогается и начинает подниматься вверх. Солнце слепит глаза, но я не отворачиваюсь, желая ощутить этот момент, зная, что, когда машина помчится вниз, я почувствую мгновение свободы, в котором так нуждаюсь. И надеюсь, что эта поездка сможет сделать то же самое для Куинтона.

Куинтон прижимается коленом к моей ноге, когда мы достигаем верхней точки. Не знаю, осознает ли он, что делает, или это ненарочно, чтобы успокоить меня или себя, но я рада этому прикосновению, и задерживаю дыхание, когда мы падаем. Вместе. Мы крутимся, переворачиваемся и висим вниз головой, люди кричат вокруг нас. Мои волосы развеваются на ветру, воздух скользит по телу, и я чувствую, что лечу. Это то самое чувство свободы, и я хотела бы просто остаться на этой чертовой горке навсегда. Потому что здесь все ясно и просто. Так легко, какой я бы хотела, чтобы была жизнь.

К тому времени, когда мы выходим, Куинтон выглядит так, будто находится на грани смеха, но не позволяет ему вырваться наружу. Тем не менее приятно видеть в его глазах намек на счастье.

— Боже, у меня сердце колотится, — говорит он с волнением, прижимая руку к груди. Он берет меня за руку и прикладывает к сердцу. — Ты чувствуешь это?

Я киваю, забывая дышать.

— Как и мое.

Мне кажется, он не до конца понимает, что делает, когда кладет свою руку на мое сердце, которое колотится больше от его прикосновения, чем от чего-либо еще. Он ничего не говорит, просто чувствует мое сердцебиение.

Может быть, это потому, что я поняла, что мне делать дальше. Или может это просто из-за того, что хочу поцеловать его. Кто знает. Но по какой-то причине я оказываюсь на цыпочках и прижимаю губы к его губам. Сначала он колеблется, его губы на мгновение замирают. Но потом он резко вдыхает и целует меня в ответ. Наши языки сплетаются, тела прижимаются друг к другу, наши руки все еще сцеплены. Свободную руку он кладет мне на поясницу и притягивает ближе, пожирая меня своим языком, крадя дыхание прямо из меня. Все, что я чувствовала прошлым летом, вновь накрывает меня и проходит через душу. Выплеск эмоций настолько силен, что мое сердце ускоряется, а ноги подгибаются. Я почти начинаю падать, но Куинтон поддерживает меня за талию, подталкивая к перилам. Железо давит в спину, когда его руки блуждают по моему телу, пальцы скользят по коже. С каждым вдохом моя грудь соприкасается с ним, тепло его тела смешивается с моим, и вкупе с жарким воздухом пустыни, моя кожа становится влажной. Я задыхаюсь. Потеряна. Опустошена. Гул людей и звон аттракционов вокруг нас начинает угасать. Как будто мы улетели. Мне жаль, что мы не можем так остаться навсегда, и, в конце концов, он отстраняется, прикусывая мою нижнюю губу. Хватая ртом воздух, он упирается мне в лоб и ничего не говорит. Я тоже. Мы оба смущены произошедшим. По крайней мере, я точно. Несмотря на те чувства, что я испытываю к нему, тот факт, что он под кайфом прямо сейчас вносит свои противоречия. Правильно ли быть с ним, когда он в таком состоянии? Понимает ли он свои истинные чувства? А я свои? Потому что они становятся сильнее. Больше, чем я думала.

— И что теперь? — он, наконец, спрашивает, затаив дыхание и широко раскрыв глаза, его рука на моей груди дрожит.

Мне требуется время, чтобы собраться, прежде чем я оглядываюсь на часы на стене.

— Как насчет того, чтобы перекусить, и поехать, где я остановилась, чтобы ты увидел, как я играю, — это кажется такой обыденностью после нашего поцелуя, но это все, что я могу придумать через эмоциональную туманность, созданную его прикосновениями.

Он слегка улыбается, словно в прострации.

— Звучит хорошо. — Он был так сосредоточен весь этот день, и после этого поцелуя во мне вспыхивает надежда, яркая, как солнце. И на один миг, я на самом деле считаю, что это все закончится хорошо. Что веселье и прогулка могут помочь кому-то стать лучше.

Но на расстоянии виднеются тучи, которые соответствуют тем, что я вижу в его глазах, тем, которые принадлежат тому, чего он жаждет больше всего — его пристрастию. Я не ожидала, что надежда вот-вот исчезнет полностью, и это происходит примерно через полчаса, как мы выезжаем за город. Мы примерно на полпути к дому дяди Леа, когда Куинтон начинает напрягаться и нервничать. Наконец, он лезет в карман, явно психуя.

— Дерьмо, — проклинает он, сжимая руки в кулаки.

— Что случилось? — спрашиваю его, выключая музыку.

Он качает головой, поджав губы.

— Я забыл кое-что взять.

Поджимаю губы, неотрывно смотря на дорогу, сосредоточившись на том, чтобы продвинуться через плотный трафик.

— Наркотики? Я думала, ты не будешь их принимать, пока мы вместе.

Он становится вспыльчивым, хмуро смотря на меня.

— Я сказал, что постараюсь, но не могу этого сделать, — его голос надломлен. — Никогда не думал, что смогу.

Крепко держусь за руль, поскольку простота дня рассеивается.

— Так ты мне солгал?

— Я сказал, что постараюсь, — он огрызается, монстр внутри начинает брать верх.

— И обошелся без них несколько часов, но я больше не могу… мне нужно вернуться домой. — Он вынимает сигареты и закуривает.

— Я не могу развернуться прямо здесь. — Мы на трассе, так что это на самом деле невозможно. И даже если бы было не так, я бы все равно попыталась этого избежать.

Его руки дрожат, когда он держит сигарету между пальцами.

— Нова, я стараюсь не сорваться, но дела пойдут совсем паршиво, если ты не повернешь эту чертову машину.

— Куинтон, я…

Он бьет кулаком по двери.

— Отвези. Меня. Домой. Сейчас же.

Его голос низкий и несет в себе предупреждение. Я хочу плакать. Хочу накричать на него. Но я вижу то чудовище — голод — растущий на глазах, и меня это пугает. Поэтому я делаю то, за что всегда буду себя ненавидеть. Я съезжаю с дороги и разворачиваю машину, направляясь обратно к дому, чувствуя, как наш счастливый день истощается, словно солнечные лучи в небе.

Я все испортил. Не только этим чертовым поцелуем. На самом деле, я в замешательстве, стоит ли мне сожалеть о нем или нет. И эта путаница вызывает переполох внутри меня, к тому же я забыл взять с собой порошка на пару дорожек, так что теперь не могу успокоиться. Никогда не делал этого раньше. Всегда помнил, что держит меня на плаву. Но Нова отвлекла меня обещанием хорошего дня, улыбаясь мне, заставляя меня снова раствориться в ней. Целуя меня, как будто я воздух, которым ей нужно дышать. Это чертовски неправильно, но в то же время так хорошо.

А теперь я раздавлен. Жестко. И погубил прекрасный день, который Нова пыталась создать.

К тому времени, когда мы приезжаем на место, я весь в поту, тяжело дышу, ладони саднят, когда я впиваюсь ногтями в них, зубы стиснуты до предела. Чувствую себя дерьмом, но есть только одна вещь, которая поможет мне, и я концентрируюсь на ней: небольшой пластиковый пакет, спрятанный под матрасом. Единственное, что делает жизнь терпимой, делает агонию сносной.

Но комок напряжения, свернувшийся спиралью внутри меня, сжимается, когда я замечаю черный кадиллак на стоянке и большого парня, стоящего снаружи, прислонившись к двери, курящего сигарету. Слишком похож на автомобиль, который подъехал, когда я не успел убежать, и парень похож на Донни, того, кто выбил из меня все дерьмо. Прошло всего шесть дней с тех пор, как Трейс угрожал нам, но почему-то я не удивлен.

Чертов Тристан.

— Спасибо за проведенное время, — быстро говорю я, хватаясь за ручку двери. Мои мысли сбились в кучу, неспособные выделить хоть одну. Я надеюсь, что здесь нет Трейса. Надеюсь, Тристан не в беде. Надеюсь, что никто не нашел мой тайник. Последняя мысль настолько эгоистична, но я не могу ее контролировать. Моя зависимость управляет мной в данный момент.

— Подожди, что случилось? — спрашивает Нова, заметив мою внезапную нервозность. Она прослеживает мой взгляд к машине и Донни, хмуря лоб. — Кто этот парень?

— Никто, — слишком быстро отвечаю я, дрожащими руками пытаясь отстегнуть ремень безопасности.

— Но ты, кажется, нервничаешь, — не унимается она, не отводя от меня взгляда. — Это имеет какое-то отношение к тому парню, Трейсу?

Мне ненавистно, что она знает слишком много о моей наркоманской жизни, и знает, кто такой Трейс.

— Все хорошо, Нова. Тебе просто нужно уйти. — Я не смотрю на нее, когда выхожу из машины. Когда я закрываю дверь, она называет мое имя, заставляя меня остановиться и обратить на нее внимание.

— Куинтон, подожди, я ведь вижу, что что-то не так, — говорит она с мольбой в голосе. — Просто скажи мне.

— Нова, уезжай, — повторяю я, опустив голову, чтобы заглянуть в машину. — Ты не можешь быть здесь сейчас. Это слишком опасно.

— Речь идет о том парне, Трейсе? Тристан не заплатил ему вовремя? — она с беспокойством бросает взгляд на Донни. — Иисус, Куинтон, это плохо.

— Знаю, — говорю я, глядя на Донни, который заметил нас и поворачивает в нашу сторону. У него в руках оружие. Монтировка, и мое тело с болью вспоминает удары, нанесенные ей в прошлый раз.

— Может, ему дать денег? — спрашивает она, когда я оглядываюсь.

— У меня есть пятьдесят долларов, если тебе нужно.

Черт бы побрал Нову с ее наивностью. Это убивает меня, ей просто нужно перестать заботиться обо всем и уйти.

— Пятьдесят долларов не принесут пользы, и я уже говорил, что не хочу втягивать тебя в это, — закрываю дверь, надеясь, что она останется внутри.

Но она выходит из машины и кричит через крышу:

— Но я хочу помочь тебе.

— Черт возьми, Нова! — кричу на нее в то время, как Донни направляется к нам с ухмылкой на лице. Я в панике. Не потому что боюсь, что что-нибудь случится со мной. Все из-за Новы. — Вернись в гребаную машину! — ору на нее из-за крыши.

Донни гладит монтировкой по ладони, также, как в первый раз, когда избил меня, но он смотрит не на меня, а на Нову. И это пиздец как плохо. Все по моей вине.

— Трейс хочет тебя видеть, — кричит он, приближаясь к нам, его черные сапоги все в грязи.

Мои мускулы сокращаются, готовые к атаке. Я думаю о Рое и о том, что Трейс сделал с его девушкой, как он изнасиловал ее. Я должен вытащить ее отсюда. Сейчас же. Ее не должно быть здесь с самого начала. Я не должен был позволять ей появляться в моей жизни. О чем я, черт возьми, только думал?

Бросаюсь вокруг автомобиля, поражая Нову, насколько быстро я оказываюсь на другой стороне, прямо перед ней. Грубо хватаю ее за руки и дергаю к себе, наши тела соприкасаются.

— Пожалуйста, если ты заботишься обо мне, садись в машину и уезжай. Прямо сейчас, — шепчу ей на ухо.

Она сжимает мою руку, и я слышу, как быстро бьется ее сердце.

— Что этот парень сделает с тобой?

— Ничего, — говорю я, обманывая ее и себя. — Он здесь только ради денег.

— А они у тебя есть?

— Лишь часть, — говорю я, и это правда. Тристану и мне удалось собрать половину того, что мы должны Трейсу.

— Этого будет достаточно, чтобы оставить тебя в покое?

— Да, ненадолго, — ложь с легкостью слетает с моих губ, но это единственный верный путь, потому что, если я не совру, она не уйдет. Я слышу, как сапоги Донни хрустят по гравию рядом с нами, и знаю, что он приближается. — Просто сядь в машину, — целую ее в щеку, умоляя. — И поезжай домой.

Она задерживает дыхание на мгновение, а затем кивает. Я расслабляюсь, когда она отстраняется и поворачивается к двери, но потом я чувствую присутствие Донни за спиной и вновь напрягаюсь. Когда кто-то вроде него так близко к Нове, этого достаточно, чтобы у меня появилось чувство потерянности.

— Ты должен зайти внутрь, — раздается голос Донни позади меня. — Трейс хочет поговорить с тобой. Он в вашей квартире с твоим прекрасным маленьким другом, который втянул тебя во все это.

Взгляд Новы устремляется мне через плечо. Быстро разворачиваюсь и закрываю спиной, блокируя ее от его взгляда.

— Я сейчас поднимусь. — Бросаю взгляд через плечо, говоря Нове: — Уходи.

— Нет, она пойдет с тобой, — говорит Донни. Он целенаправленно немного отодвигает нижнюю часть рубашки, и я вижу что-то засунутое за пояс, сверкающее серебром. Пистолет. У него есть гребаный пистолет, и он хочет, чтобы Нова пошла с нами.

Удар ниже пояса. Слишком сильный. Вся ситуация — намного сложнее, чем я представлял. И Нова здесь, чтобы засвидетельствовать это. Сама мысль о том, что с ней что-то случится выбивает воздух из моей груди. Я даже не хочу думать об этом — и не думаю. И все же изображения проникают в мою голову, как осколки. Я представляю себя на обочине дороги, лежащим рядом с Лекси, в ее крови, только это не глаза Лекси смотрят на меня, а голубовато-зеленые глаза Новы. И снова я тот, кто причинил боль девушке, которую люблю… дерьмо, неужели это то, что это значит? Неужели этот страх потерять Нову означает, что я люблю ее? Откровение заставляет меня ненавидеть себя больше, чем когда-либо. Ненавидеть себя за то, что я здесь. За то, что позволяю себе чувствовать это по отношению к другой девушке. Черт побери, почему я продолжаю дышать, продолжаю жить, чувствовать, любить? Лекси мертва, а я снова влюблен? Так я отплатил ей за то, что в ту ночь разбил машину и убил ее? Я нарушил свое обещание, данное ей и позволил себе чувствовать любовь к Нове? Я позволил Нове занять ее место?

Я так злюсь на себя, что почти забываю о ситуации, пока парень Трейса не лупит монтировкой по красивому автомобилю Новы, обдирая вишнево-красную краску.

— Топайте в этот чертов дом! — кричит он, и его спокойное поведение вдруг исчезает, уступая место неконтролируемой ярости в глазах.

Я откидываю все свои чувства в сторону и сразу трезвею. Я осознаю присутствие Новы здесь. Осознаю, что все, что я сделаю в течение следующих нескольких минут, будет иметь значение, в отличие от последних нескольких лет моей жизни. Но как только я это исправлю — вытащу ее отсюда — все может закончиться, и это уже нельзя будет изменить.

— Я пойду в дом, — спокойно говорю ему, сжимая кулаки и вонзая ногти в ладони, смотря вниз на пистолет. Если я должен, я пойду за ним, если это означает, что у нее будет время уйти. — Но она уйдет.

Он смеется надо мной.

— И как же, черт возьми, она это сделает.

Он делает шаг вперед, приближаясь ко мне и пытаясь добраться до Новы, и мой мозг отключается. Я просто ударяю его по руке. Его глаза горят от ярости, и его рука начинает подниматься, но не в мою сторону, а в сторону Новы. Он собирается ударить Нову, и это будет моей чертовой ошибкой. Я собираюсь уничтожить девушку, которую смог полюбить. Я такой ублюдок.

Мне нужно что-то сделать, чтобы убрать ее отсюда. Ломаю голову, в поисках ответа. Я помню, как он вытащил наркотики из моего кармана, и вижу покраснение вокруг его ноздрей. Я мог бы подкупить этого парня наркотиками, но сомневаюсь, что они есть у меня в комнате.

Мне нужно что-то большее.

Что-то, что заставит его забыть обо всем, даже если на минуту или две, достаточно времени, чтобы Нова ушла.

— Я знаю, где Дилан держит свою заначку, и у него есть пара унций, если ты отпустишь ее, я покажу тебе, где это, — говорю я, что является полной ложью, но это все, что могу придумать в данный момент. Это тоже жизнеспособная ложь. Дилан — дилер, и у него должен быть большой запас где-то. Вот только я понятия не имею, где он держит его, находится ли он в доме и сколько там есть. Это не имеет значения. Все, что мне нужно, заставить его уйти от Новы, а затем, что будет, то будет. Пусть он побьет меня. Причинит боль. Убьет меня. Мне все равно, пока я знаю, что она в безопасности.

Парень замолкает, но монтировку не опускает.

— Откуда мне знать, что это не полное дерьмо?

Пожимаю плечами, притворяясь спокойным, несмотря на панику внутри меня.

— Тебе просто придется пойти со мной и посмотреть. Если я вру, тогда ты все равно надерешь мне задницу, как и планировал. — Просто отпусти ее. Пожалуйста, просто отпусти ее. — А если нет, тогда у тебя появится заначка. О которой никто не будет знать. — Это как дразнить собаку костью. Как наркоман, я понимаю, что потребность сильнее других чувств.

Парень, похоже, насторожился, но затем сдается, опустив железку.

— Тогда пошли, — говорит он, и направляется к дому, агрессия уходит из него. Тем не менее, Нова свободна, и только это имеет значение.

Я следую за ним, но Нова хватает меня за руку и тянет обратно.

— Куинтон, не уходи, — говорит она. Я даже не смотрю на нее, стряхнув с себя руку и продолжая двигаться вперед. Но она упорно обнимает мою руку. Бросаю на нее холодный взгляд из-за плеча, зная, что единственное, что имеет значение на данный момент — загнать ее в машину. — Садись в машину и уезжай, — мой голос с нотками злости.

Ее глаза наполнены ужасом.

— Куинтон, я…

— Залезай в свою гребаную машину и вали, Нова! — уже яростно кричу я. — Уходи, я говорил тебе об этом с самого начала!

Она начинает плакать, слезы катятся по ее щекам, и я хочу успокоить ее, но знаю, что это только ухудшит ситуацию.

— Все будет хорошо, — шепчу ей. — Я заплачу этому парню, и тогда все будет хорошо. — Чувствую себя таким мудаком, что вру ей, но я делаю все, чтобы уберечь ее.

— Но как я узнаю, что с тобой все в порядке? — спрашивает она, косясь на парня.

— У меня все еще есть твой номер, я позвоню тебе позже, — говорю ей, касаясь заднего кармана, где в бумажнике лежит листок бумаги с номером ее телефона. — Я обещаю. — Еще одна ложь, но мне не стыдно за нее, потому что я вижу в ее глазах, что это сработало.

Она наклоняется вперед и целует меня в губы. Я едва отвечаю на поцелуй, хотя отчаянно хочу. Но я заставляю себя держать перед собой образ Лекси, как должен был делать все это время — заставить себя страдать за чувства к Нове и за то, что втянул ее в эту историю.

Все это моя вина.

— Это все твоя вина, говорит отец Райдер, пока ее мать рыдает на заднем плане. — Черт возьми, ты не должен был ехать на этом автомобиле так быстро.

Мой отец стоит позади, наблюдая, как он кричит на меня, давая ему волю, потому что все, что он говорит, правда. Это моя вина. Я ехал слишком быстро. — Почему ты не мог просто двигаться медленнее? — спрашивает он, а затем начинает плакать, горе сковывает его лицо, и несмотря на то, что я тоже хочу плакать, я этого не делаю, потому что не заслуживаю. Я не могу переживать боль, также как они, потому что я причинил им эту боль.

Я это сделал.

Когда Нова уезжает, я чувствую себя странно спокойным, опустошенным, мертвым внутри. Поворачиваюсь к Донни, который ждет меня всего в нескольких шагах. Я мог бы бежать в пустыню или вниз по улице. Но тогда я не выручу Тристана. Я уже затрахался платить за убийство Лекси.

Поэтому я следую за Донни наверх, слушая его болтовню о том, что он сделает, если я облажаюсь. Может быть, если бы я не чувствовал себя так хреново, то беспокоился о том, что ждет меня впереди немного больше. Лишь отчасти фокусируюсь на происходящем, потребность получить дозу или две, занимает другую часть моего разума. Но когда я вхожу в квартиру, реальность обрушивается на меня, как бурный водопад. Вся комната в беспорядке, больше, чем обычно. По всему полу валяется битое стекло, в стенах видны дыры, стол на кухне перевернут вместе с диванами, словно кто-то буйствовал.

Еще до меня доносится громкий плач в одной из задних комнат и много стука. Похоже, кого-то пытают.

Я смотрю на Донни, который так и не выпускает свою железяку из рук.

— Где Тристан?

На его лице появляется хитрая усмешка.

— Я скажу, как только ты покажешь мне, где наркотики.

У меня подгибаются ноги, потому что я думаю, что они уже что-то сделали с Тристаном. Водопад собирается спихнуть меня вниз, похоронить заживо. Тем не менее, я как-то продолжаю идти, продолжаю дышать, продолжаю проживать эту дерьмовую часть своей жизни.

Донни следует за мной по коридору к моей комнате. Я останавливаюсь у двери Делайлы, крики и стук идут с той стороны.

— Твой друг Дилан бросил свою девушку довольно легко, лишь бы не участвовать в этом замесе, — говорит Донни, кивая в сторону двери. — Так что советую все хорошенько обдумать.

С трудом сдерживаю рвотные позывы, когда плач становится все громче и громче, а затем внезапно останавливается. Как я попал в это место? Как я мог думать, что жить этой жизнью лучше, чем умереть?

Донни подталкивает меня вперед, и я послушно иду в свою комнату.

Достаю порошок, который у меня остался, и бросаю Донни.

— Держи.

Он ловит, а затем смотрит вниз на небольшое количество в руке.

— Ты блядь, что, издеваешься? Ты сказал, у тебя есть несколько унций, — он держит пакет. — Здесь едва на одну дорожку.

Пожимаю плечами.

— Похоже, я просчитался.

Он сжимает пакет в одной руке и монтировку в другой.

— Ты сказал, что знаешь, где тайник Дилана.

— Я солгал, — удивительно спокойно отвечаю ему.

Он смотрит на меня, сбитый с толку, что его обвели вокруг пальца, хотя я понятия не имею почему, ведь здесь все так поступают. Его недоумение переходит в гнев, лицо становится красным, когда он поднимает монтировку, чтобы ударить меня. Я разочарован, что он не схватился за оружие, потому что так было бы быстрее. Но вместо этого он бьет кулаком мне в лицо. Я даже не вздрагиваю, когда удар приходится в челюсть. Падаю на пол и не встаю, даже когда он неоднократно пинает меня под ребра, наступает на руку, бьет по лицу, спрашивая, почему мне нравится получать по заднице. Я продолжаю ждать, когда он вытащит пистолет, но он этого не делает. Интересно, знает ли он, насколько сильно я хочу, чтобы это все закончилось, вот почему я не бегу. Может, он видит это в моих глазах, что я хочу умереть и специально не убивает меня, причиняя тем самым больше боли. Не знаю, единственное, что я знаю это то, что, когда он уходит, не убив меня, я чувствую разочарование. Я лежу какое-то время на полу, прежде чем, наконец, выпрямляюсь, мои губы кровоточат, все тело ощущает то же, что было в первый раз, когда Донни избил меня.

Через некоторое время в дверном проеме появляется Делайла. Ее рубашка порвана, шорты расстегнуты. Лицо измазано тушью, губы в кровоподтеках, и большие рубцы покрывают ее руки и бедра.

— Тебе нужно уходить, — говорит она оцепенело. — Дилан не позволит тебе выйти отсюда живым, если найдет тебя, когда вернется.

Опираясь одной рукой о пол, неуклюже пытаюсь подтолкнуть себя к ногам, тело ноет в знак протеста.

— Где он? — спрашиваю, сгорбившись.

Она пожимает плечами, ее лицо без эмоций.

— Он слинял после того, как предложил меня, но я уверена, что он вернется.

Опираюсь рукой на стену для поддержки, жалея ее.

— Тебе нужна какая-нибудь помощь? — Это звучит так глупо, когда она выглядит такой сломленной, а я едва могу стоять.

Она смеется опустошенно.

— У тебя есть другие проблемы, о которых стоит беспокоиться, — говорит она, поворачиваясь спиной ко мне. — Прежде чем ты появился, Трейс и несколько парней забрали Тристана. И он был явно не в себе, поскольку грозился их убить.

— Твою мать! — ковыляю к двери, оттолкнув ее в сторону, спотыкаюсь в коридоре. Боль в теле ослепляет, но я знаю, что она будет минимальной по сравнению с внутренней болью, которую я испытаю, если что-то случится с Тристаном. Если я буду слишком поздно снова, как в прошлый раз. Всегда слишком поздно.

Хромаю через балкон по лестнице, воспоминания о прошлом роятся в моей голове, как пчелы, а я снова сталкиваюсь с неизвестностью, не зная, что ждет меня впереди.

— О Боже, Лекси, нет! — я взываю к звездам. — Пожалуйста, не оставляй меня.

Тащу свою задницу вниз по лестнице, сердце бешено стучит в груди, кожа покрыта испариной. Ноги так болят, что, кажется, вот-вот я упаду и моя рука может быть сломана, но физическая боль — ничто. За последние несколько лет я многое чувствовал, и это самая сносная часть всей моей жизни.

Ее тело обмякло в моих руках, голова покоится на моей груди, которая вся в ранах, выплескивает наружу кровь — мою жизнь.

Я смотрю в глаза Лекси, но там внутри ничего не осталось, и я знаю, что довольно скоро ничего не останется внутри меня, поэтому я лежу на земле вместе с ней, держа ее за руку, позволяя себе истекать кровью.

Кадиллак уехал, но не уверен, легче мне от этого или нет, поскольку это означает, что все, что они собирались сделать с Тристаном, они, наверное, уже сделали. Хромаю по направлению к задней части дома, мои руки и ноги болят и скованны, мои движения вялы.

Во мне все успокаивается — я чувствую это. Тьма накрывает меня, пока жизнь потихоньку угасает. Я чувствую, как меня куда-то тянет, и клянусь, что чувствую присутствие Лекси рядом со мной, так близко, но одновременно так далеко. Не оставляй меня. Но она, или, может быть, я оставляю ее. Я чувствую, как меня тянет обратно, людей, зовущих меня по имени. Слышу гудки машин, чувствую, как тысячи иголок погружаются в мою кожу, давая мне жизнь, и я ненавижу их за это. Я хочу, чтобы их не было…

Поворачиваю за угол и вижу, как кто-то лежит на земле, руки и ноги распластаны, неподвижны. Подождите-ка. Я бросаюсь к Тристану и вздрагиваю при виде его лица, все в крови и приоткрытым ртом. Его глаза так налиты кровью, что сливаются с лицом, его рука неестественно выгнута. Единственная хорошая вещь во всем этом то, что он дышит, и, когда я проверяю пульс, он непредсказуем и неустойчив, но я не уверен, это потому что он на герыче или потому что избит.

— Черт возьми, Тристан, — говорю, когда он, закашлявшись, стонет о необходимости уйти, хотя его тело дрожит. — Зачем ты связался с Трейсом?

— Я… не… знаю, — бормочет он, напрягаясь от боли, его слова путаются, их так трудно понять. — Я… пиздец как облажался. И попытался исправить это — дать им денег. Но этого было недостаточно.

Не знаю, что делать, но уверен, что должен вытащить его отсюда, если парни вернутся, или объявится Дилан со своим дурацким пистолетом. Я даже не знаю, куда, черт возьми, они пошли, и планируют ли вернуться, или они здесь закончили. Вся ситуация ужасна и мне нужно, чтобы Тристан убрался отсюда, потому что, судя по его виду, если будет следующий раз, он не останется в живых.

Провожу рукой по волосам, оглядываясь на пустыню за спиной и магазины в старых домах поблизости от нашего дома. Мне нужно найти место, где мы сможем укрыться ненадолго, кто-то, кто позволит нам остаться. Мне нужно много всего в данный момент, например, дозу или две, потому что я чувствую, как таю под давлением, жарой и эмоциями внутри меня. Если я собираюсь справиться с этим — держать себя в руках, чтобы помочь Тристану — я не могу дать слабину.

Поглубже вдохнув, я опускаюсь вниз и хватаю Тристана за руки.

— Ладно, нам нужно вытащить тебя отсюда, — говорю я, а затем поднимаю его, как могу, пытаюсь поставить его на ноги, кряхтя и ругаясь, когда он перекладывает большую часть своего веса на меня.

Мне удается заставить его встать, но я не уверен, знает ли он об этом — знает ли он о происходящем прямо сейчас или о том, что слишком много принял, когда они появились. Перекидываю его руку вокруг своей шеи, а затем поддерживаю большую часть веса, когда он волочит ноги и пытается идти.

Я едва могу идти сам, и в конечном итоге направляюсь к Нэнси, поскольку это близко, и она одна из немногих, кого я знаю, и, возможно, позволит нам завалиться к себе, хотя уверен, что мы будем обязаны ей за это. Но я подумаю об этом позже. Прямо сейчас мне просто нужно затащить Тристана внутрь и несколько дорожек в моем теле, потому что монстр внутри меня требует его накормить, пока я не сломался. А я не могу сломаться сейчас.

Тристан опирается на меня, пока я стучу в дверь Нэнси. Она даже не выглядит удивленной, когда открывает дверь. Она в халате, ее волосы собраны наверх, и она с легкостью пускает нас внутрь.

— Так и знала, что он попадет в беду в ближайшие дни, — говорит она, закрывая за нами дверь, и я помогаю Тристану присесть на рваный диван в гостиной. Когда я высвобождаю руку, он падает на бок, прижимаясь опухшей щекой к подушке. У него сочится кровь, попадая на плед в стиле 70-х, но она, похоже, не возражает.

— У тебя есть что-нибудь очистить его голову? — спрашиваю Нэнси, пока она стоит возле спинки дивана, увлеченно наблюдая за Тристаном. У нее красные глаза и зрачки расширены, она постоянно принюхивается. Я знаю, что она сидит на том, что я хочу, и мне интересно, есть ли у нее, чем поделиться, и какую цену она запросит. Но мне все равно. Я просто хочу это. Чтобы снова дышать. Забыть все, что произошло за последние пару минут. Часов. Дней. Забыть, кто я, и что я чувствую. Чтобы все стало гораздо проще.

Она затягивает пояс, которым подвязан ее шелковый халат.

— Сейчас принесу полотенца, — говорит она, направляясь в сторону ванной. Жду ее в маленькой гостиной, здесь темно из-за закрытых штор. В кастрюле на плите в кухне что-то варится, куча грязной посуды лежит в раковине, и это напоминает мне о нашей квартире. Как только я об этом думаю, другая проблема бьет меня наотмашь.

Дерьмо, где нам теперь жить?

Когда Нэнси возвращается у нее в руках мокрая тряпка и пластиковый пакет с небольшим количеством порошка. Тело мгновенно реагирует, желая заполучить крошечные кристаллы, все мысли и заботы испаряются из моей головы, чувства обостряются. Хочу. Хочу. Нуждаюсь. Хочу.

Сейчас же.

Я почти вырываю пакет из ее рук, но в последний момент сдерживаю желание, беспокоясь, что, если я это сделаю, она вышвырнет нас отсюда. Она осторожно опускает мокрую тряпку на лоб Тристана, и он стонет.

— Кажется, тебе тоже это необходимо, — говорит она, разглядывая меня, разделяя кристаллы на две линии, которые совсем малы и едва ли способны усмирить монстра внутри меня. Мне нужно больше, и я не могу не думать о тайнике в своей комнате. Уйти. Не более. Что мне делать?

Я борюсь, чтобы держать руки при себе.

— Все в порядке.

Она перестает делить порошок и проводит пальцем по краю стола, счищая остатки кристаллов и облизывая палец. Мое сердце бьется в груди, наблюдая за ней и желая принять его самому. Когда она наклоняется, я сижу совершенно неподвижно, зная, что она хочет — зная, что я могу попробовать его, если позволю ей поцеловать себя. Она прикасается губами к моим, и на мгновение я напрягаюсь, думая о Нове и откровении в машине. Когда я понял, что люблю ее. Но что-то большее обгоняет меня, голодный зверь внутри меня, пробуждающийся и желающий убить все эмоции. Все происходит так быстро, что мое тело и ум выходят из-под контроля. Я должен собраться, так что я проскальзываю языком ей в рот, целуя в ответ, ненавидя себя за это, но ненависть к себе — это знакомое мне чувство.

Отстранившись, она дает мне дорожку и принимает вторую, прежде чем взять меня за руку. Она поднимает меня на ноги и ведет к себе в комнату.

— Мне нужно присмотреть за Тристаном, — говорю ей, оглядываясь на диван, где он лежит с полотенцем на лице, его грудь поднимается и опадает. — Трейс и его ребята избили его довольно сильно.

— С ним ничего не случится за несколько минут, — уверяет она, ее глаза хищно смотрят на меня. — У меня в спальне есть еще. Если ты пойдешь со мной, я поделюсь.

Я колеблюсь, переводя взгляд с Тристана на нее. Тристан или она. Тристан или наркотики. Мои ноги следуют за ней, когда я говорю себе, что Тристан будет в порядке несколько минут и что, как только я получу дозу, то смогу сосредоточиться на нем, не думая о наркотиках. Когда мы входим к ней в комнату, она мягко толкает меня на кровать, снимает с меня рубашку, проводя пальцем по моей груди вдоль шрама.

— Ты никогда не говорил мне, откуда у тебя этот шрам, — говорит она, прижимая руку к моему сердцу, точно также, как Нова на американских горках.

Я осторожно откидываю ее руку, не в силах терпеть ее касания, думая о Нове.

— Я сам его сделал, — я лежу, мечтая, чтобы она просто дала мне эти чертовы наркотики.

Ее брови поднимаются, но выражение лица остается тем же, она наклоняется и снова целует меня. Двигаюсь механически, позволяя ей целовать себя, позволяя ее пальцам блуждать по всему телу, когда она задыхается и стонет, желая большего. Чувство вины поглощает меня. Пожирает меня. И я почти готов накричать на нее, чтобы остановить. Но она сама уходит и снимает халат. На ней только бюстгальтер и трусики, и она улыбается мне, когда подходит к комоду, чтобы достать свою заначку, и я знаю, что, когда она вернется, мне придется платить за каждую дорожку, принятую мной. И я знаю, что я возьму больше, чем несколько, даже если не хочу платить за любую из них.

Я опускаю голову на руки и жду, ощущая биение пульса, мои губы дрожат, мозг готов взорваться, а я чувствую, как погружаюсь все дальше на дно, ощущая, как жизнь, еще оставшаяся внутри меня, рассеивается.