28 мая, тринадцатый день летних каникул
— Итак, прошло уже два дня с тех пор, как я потеряла Куинтона, — говорю я в глазок веб-камеры. Мои зрачки расширены, а под глазами залегли мешки, едва ли я спала вообще. Волосы стянуты в пучок, и на мне до сих пор пижама. Чувствую, будто балансирую на краю пропасти, цепляясь, чтобы удержаться. — И я не собираюсь врать, что не чувствую себя дерьмом, которое вы, вероятно, и так видите, просматривая это видео… — умолкаю, не желая концентрироваться на своей внешности слишком сильно, но и не хочу думать о других вещах, которые должна сказать. Провожу пальцами вниз по лицу, когда судорожный выдох вырывается изо рта. — Боже, я даже не знаю, какой смысл записывать это, кроме как сказать тебе, что я сдаюсь — я больше не вижу надежды… поэтому сдаюсь. — Задыхаюсь и хочу вернуть свои слова обратно, но не могу, потому что это действительно происходит. — Моя мама здесь, чтобы отвезти меня домой. Я могла бы попытаться ее отговорить, но думаю, что время пришло. Не сдаваться, а отпустить… потому что я не могу справиться с этим, как бы мне не хотелось… Боже, это так больно… знать, что нужно уходить в то время, как он может быть где-то избит или вовсе мертв…
— Ты готова, милая? — мама просовывает голову в комнату для гостей в доме дяди Леа, где мои вещи упакованы и готовы к нашему отъезду.
Закрываю ноутбук.
— Думаю, да.
Она бросает на меня печальный взгляд, входя внутрь.
— Слушай, Нова, я знаю, что ты очень разочарована тем, что не смогла помочь своему другу, но мы не можем заставить людей делать то, чего они не хотят. Иногда мы не можем помочь людям, независимо от того, насколько сильно этого хотим.
Встаю с кресла и наклоняюсь, чтобы отключить компьютер.
— Я понимаю, но иногда нужен такой человек, который откроет тебе глаза на то, что ты делаешь, чтобы осознать необходимость в помощи.
— Да, но можно прийти к этому и самостоятельно, — говорит она, огибая изножье кровати. — Как ты.
Я начинаю наматывать шнур вокруг руки.
— Я не сделала это сама.
Она выглядит озадаченной.
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, что у меня была помощь, — говорю я, складывая шнур в сумку для переноски. — От Лэндона.
Она еще больше растеряна, поэтому все-таки решаю объяснить.
— Я смотрела его видео, которое он сделал, прежде чем… прежде чем убить себя, и в нем он говорит некоторые вещи, которые вроде как разбудили меня и заставили понять, что я не хочу больше принимать наркотики… заставили меня увидеть, во что превратилась моя жизнь. — Думаю, что Леа тоже пыталась заставить меня открыть глаза на происходящее, но я боролась, не желая принимать реалии.
Она закатывает рукава рубашки.
— Почему ты никогда не говорила мне, что смотрела это видео?
Я краснею, упаковывая свой ноутбук в сумку.
— Потому что была не готова говорить об этом тогда.
— А теперь?
— Полагаю, да. — Честно говоря, я не совсем уверена, почему рассказываю ей об этом, если это не потому, что эмоционально истощена. — Но ты, наверное, должна знать, что первому об этом я сказала Куинтону, и думаю, это о многом говорит, насколько я забочусь о нем, — говорю я, застегивая сумку. Она открывает рот, чтобы возразить, но я останавливаю ее, поднимая руку. — Слушай, я знаю, что ты не понимаешь, и я не жду, но просто поверь мне, когда я говорю, что забочусь о нем, и, вероятно, никогда не перестану это делать… он всегда будет частью меня.
— Нова, я понимаю, что ты переживаешь за него, — объясняет она, поднимая сумку с пола. — Я просто хочу, чтобы ты не тянула за собой прошлое. Не хочу видеть тебя в том же состоянии, что было после смерти Лэндона, и Леа рассказала, что дела действительно плохи.
— Так и было… — признаю я, перекинув ручку сумки через плечо. — Но это будет трудно преодолеть, когда я понятия не имею, где он, и я была единственной, кто присматривал за ним, ведь никто даже не будет искать его.
Она подходит ко мне, приобняв за плечи.
— Ну, мы все еще можем уговорить его отца. Может, если мы расскажем ему, что произошло… что он может быть ранен и попал в беду, он, возможно, все-таки захочет помочь ему, — говорит она, направляясь к двери вместе со мной. — И, возможно, мы можем привлечь родителей Тристана.
— Не думаю, что это сработает, — говорю ей, когда мы входим в гостиную. — Похоже, они винят Куинтона в смерти Райдер.
— Да, но я уверена, что им не все равно на своего сына, — говорит она. — И, может быть, если они будут искать его, они также найдут Куинтона.
— А что, если они этого не сделают? Или что, если они это сделают и найдут Куинтона, но только ухудшат ситуацию? — опасаюсь ее оптимизма, отчасти из-за своих слов, и отчасти потому, что боюсь, что Тристана и Куинтона уже не найти.
— Не думаю, что так будет, — уверяет она, нежно сжимая мне плечо. — Это их сын, и как мать, я знаю, что несмотря ни на какую злость, я хочу, чтобы все были в безопасности.
Я начинаю плакать, потому что у меня уже нет никакой надежды, мама обнимает меня, пока я плачу, позволив мне прочувствовать эту боль, потому что она знает это лучше, чем держать все внутри. Осознает ли она это или нет, она мне помогает. Так приятно, что в моей жизни так много людей, заботящихся обо мне, и больно думать о Куинтоне, у которого никого нет, кто просто бродит, ожидая смерти, как он сказал мне в ту ночь. Хотела бы я остаться и искать его, но моя мама любит меня слишком сильно, чтобы позволить мне это, и в глубине души я знаю, что я недостаточно сильная, чтобы взвалить на себя такую огромную задачу. Так я думала, когда все только начиналось. Думала, что смогу справиться с этим. Я хорошо справлялась, помогая в горячей линии для самоубийц. Но проблема в том, что у меня есть огромные, мощные чувства к Куинтону, которые напоминают мне о моих чувствах к Лэндону. Они слишком личные и вызывают слишком много нестабильности внутри меня.
Это одна из самых трудных вещей, сесть в машину и уехать из этого шумного города, зная, что он может быть там потерян в море людей, которые едва ли признают его существование, которые не хотят видеть уродливую, темную, запутанную часть жизни, поэтому проходят мимо него, даже не удостаивая его взгляда, как заброшенные районы города, которые Куинтон показывал мне. Забытые ради новых ярких кварталов.
Когда моя мама выезжает на шоссе, управляя шевроле, я смотрю на город за нами, включив песню, под которую мы с Куинтоном танцевали, в тот момент, когда казалось, что все будет в порядке — когда я думала, что возможно помогаю ему. Я чуть слышно напеваю слова, когда здания и туманное небо ускользают все дальше и дальше, пока Вегас полностью не исчезает и все, что осталось сделать, это повернуться в кресле и посмотреть в будущее.