Спэнсер Коэн. Книга 3

Глава 11

Мы закинули свои сумки в «ауди» Льюиса и уселись на заднее сиденье. Льюис обернулся ко мне.

— Куда?

— Мы остановимся в Бонди[9]. Я не отказался бы поспать, но для заезда еще рановато. Может, позавтракаем?

— Звучит отлично.

Мы нашли небольшое кафе, где по сравнению с остальными заведениями в Бонди было меньше всего народу. Эндрю взял рюкзак с «эпипеном», словно делал это каждый день. Что слегка привело в бешенство, но в то же время было очень умилительно.

Наверно, моя последняя стычка с моллюсками напугала его сильнее, чем он признался.

Потому что он послал мне сдержанную улыбку, говорившую «не спорь со мной».

— Спасибо, — сказал я. Но хлопоча с рюкзаками и жизненно важными инъекциями адреналина, он упускал изумительный вид на спасателей. Я его развернул. — Смотри.

Пляж Бонди был всемирно знаменит по определенной причине. Он был невероятно красив, как и патрулировавшие его спасатели.

— Неплохой видок, да?

— Да уж, неплохой. — Он таращился на двух улыбавшихся во весь рот спасателей, на которых не было ничего, кроме крошечных спидос[10].

— Всегда пожалуйста, — пошутил я, взял его за руку и повел в кафе вслед за Льюисом и Либби.

Усевшись, мы заказали три кофе и чай для меня. Я вежливо уточнил кухонный протокол в отношении аллергии и, выслушав заверения, заказал полноценный завтрак из яиц, бекона, сосисок, жареных на гриле помидор и тостов. Эндрю заказал то же самое, сославшись на:

— Кормят в самолетах так себе.

Льюис и Либби тоже сделали заказ, и Льюис протянул свою кредитную карту.

Когда официантка ушла, Льюис покачал головой.

— А я и забыл о твоей аллергии на моллюсков. То есть не прям забыл. Наверно, просто какое — то время о ней не вспоминал.

Я улыбнулся.

— Ничего. Я тоже пытаюсь о ней не вспоминать. — Эндрю изумленно на меня глянул, но поднятая тема поездки в больницу вряд ли растопила бы лед. — Ну, — решил я сменить тему, — что творится в старом добром Сиднее?

Льюис рассказал о старых друзьях, которых я почти не помнил. А потом о кузенах, о которых я годами не вспоминал. Наверно, когда тебя вышвыривают из семьи, то удаляют не только из списка ближайших родственников. Кузены женились, разводились, рожали детей, да и по фиг.

Он осознанно не упоминал родителей, что меня вполне устраивало.

Они расспрашивали об ЛА и внимательно слушали. Льюис завалил Эндрю вопросами о его работе и был искренне заинтересован. Меня очень радовало, что мой брат прилагал усилия, чтоб познакомиться поближе с моим парнем.

Но опять — таки Льюиса никогда и не напрягала моя гомосексуальность.

Либби рассказала об учебе на экономическом. Что, если уж совсем на чистоту, меня удивило. Она могла бы послужить ходячей рекламой для серфинг — бренда или для «колгейта», но за модельной внешностью скрывалась невероятно умная женщина. И было очевидно: она обожала Льюиса.

Ни разу в разговоре мы не коснулись Арчера или родителей. Всем было известно, что до этого мы непременно дойдем. Может, мы хотели насладиться небольшим кусочком счастья и лишь потом иметь дело с реальностью и ужасающими вещами, которые в свою очередь нас разлучили, а затем вновь свели вместе?

Но даже выпив вторую чашку кофе, Эндрю по — прежнему зевал.

— Простите. Я не дружу с джетлагом[11]. Говорите, сегодня четверг? Потому что улетели мы во вторник, а я почти не сомневаюсь, что между ними тоже есть день.

Я отхлебнул чаю.

— Среды больше не существует. Провели опрос, и было решено признать этот день недели устаревшим. Так что больше никакой среды.

Эндрю фыркнул и закатил глаза.

— Ага, конечно. Уверен, если б опрос проводился в действительности, то люди отказались бы от понедельника.

— Голоса распределились почти на равных. Но было решено, что в таком случае люди возненавидят вторники. А в том нет вины вторника. И по правде говоря, какой смысл в среде? И что это за слово такое «среда»?

Эндрю подавил улыбку.

— Ты закончил?

— Могу еще поболтать.

Льюис прыснул.

— Как давно вы вместе?

Я посмотрел на Эндрю. Он посмотрел на меня.

— Э — э… Несколько месяцев.

— Правда? — Улыбка Либби была широкой и изумленной. — Я могла бы поклясться, что вы вместе несколько лет.

Эндрю стал красного оттенка, даже уши порозовели. Он откашлялся.

— Всего — то два месяца.

Льюис глазел на нас, словно чего — то не мог понять, но, не дав ему возможности заговорить, я произнес:

— А что насчет вас?

— Три года, — ответил Льюис.

— Практически три года, — поправила Либби. — Мы познакомились в «Дубах».

Напились и беззастенчиво флиртовали.

— И она упрямилась. Мы не виделись несколько недель.

— Пока он не пообещал идеальное свидание. Если б оно не было идеальным, он оставил бы меня в покое.

— Видимо, оно прошло идеально. — Эндрю по очереди махнул рукой на каждого из них. — Вы же до сих пор вместе.

Льюис фыркнул.

— Вряд ли. У Либби было пищевое отравление.

Либби ухмыльнулась.

— Меня рвало два дня, а Льюис был рядом. Стирал одежду, простыни, чтоб получить лекции, позвонил в университет моим профессорам. Была середина года.

Готовил мне тосты и чай, когда мне стало значительно лучше, и я смогла поесть.

— Как мило, — изрек Эндрю. — Не про рвоту.

Либби захохотала.

— Да уж. И я подумала: раз уж он видел меня в самом худшем состоянии и не сбежал за тридевять земель, значит, должен быть ничего, да? И с тех пор мы вместе.

Эндрю вновь зевнул, и я понял, что пора было уходить.

— Ладно, нам пора. Нужно отдохнуть хотя бы пару часов. Ничего?

— Конечно. — Льюис поднялся. Возле выхода спросил: — Где вы остановитесь?

— В «Атолле».

Льюис стрельнул в меня глазами, Эндрю этот взгляд не упустил. Я пожал плечами и подавил улыбку. Минуту Льюис в меня всматривался, но решил оставить вертевшиеся на кончике языка слова невысказанными.

— Ты в порядке? — по пути к машине Льюиса спросил Эндрю.

— Да. — Я окинул взором синеву Тихого океана и счастливо выдохнул. Пока что все шло отлично. Мы с Льюисом могли бы поладить. — Да.

До отеля мы добрались быстро, сказать по правде, можно было бы и прогуляться.

Но Льюис настоял на поездке, так что возражать мы не стали. Не то чтоб он не знал дорогу…

Льюис довез нас до входных дверей и припарковался. Мы отмахнулись от парковщика и, открыв багажник, вытащили свои сумки.

— Даем вам несколько часов. — Льюис взглянул на часы. — Что если мы вернемся в четыре?

Инстинктивно я посмотрел на часы. В запасе у нас было пять часов.

— Превосходно. — Прежде чем он успел вернуться в машину, я задал вопрос: — Мы пойдем на кладбище?

Льюис замер, и его черты исказила печаль.

— Да. Конечно.

Я улыбнулся самой обнадеживающей улыбкой, какую только умудрился изобразить.

— Льюис, я действительно рад тебя видеть.

Наконец — то он улыбнулся.

— Взаимно.

Они с Либби уехали, а мы с Эндрю зарегистрировались в номер. Я вручил свою кредитку, расписался, с радостью принял карту — ключ и направился в наш номер.

Измученные, мы рухнули на кровать.

Мы оба изучали потолок, и Эндрю вслепую дотянулся до моей руки.

— Как себя чувствуешь?

— Устал.

Он засмеялся.

— Я про Льюиса. Кажется, он искренен.

— Да.

— Вы похожи, — сказал Эндрю. — Конечно, минус борода, и волосы у него чуть темнее, но да, вы очень похожи.

— Он сексуальный?

Эндрю хмыкнул, но звук быстро стих.

— Ты все еще настороже.

Я повернул голову и посмотрел на него. Он уже разглядывал меня.

— Разумеется. Но он вроде бы серьезен? Вряд ли он пригласил меня для того, чтоб в очередной раз сделать больно.

Эндрю не сводил с меня глаз.

— Он похож на парня, который отчаянно пытался связаться с единственным оставшимся у него братом. В его глазах плещется грусть. И он смотрит на тебя так, словно не может поверить, что ты в самом деле приехал. Он не играет, Спэнсер. Он тебя пригласил, потому что ты ему нужен.

Я поднес его руку к губам и поцеловал костяшки.

— Спасибо.

Он медленно моргнул.

— Сначала сон. Пару часов. Потом секс. Решил, что ты должен быть в курсе.

Я хохотнул и, чувствуя, как сон манил меня к себе, закрыл глаза.

— Спасибо, что находишься рядом.

Он перекатился на бок, подмял подушку под голову и закрыл глаза.

— Пожалуйста.

Я наблюдал, как он засыпал, до тех пор, пока мои веки не отказались сотрудничать.

К моменту приезда Льюиса мы уже приняли душ, переоделись, хорошенько поели и чувствовали себя человечнее, чем во время завтрака. День был погожим и теплым. Небо было таким же голубым, каким я помнил из детства.

Льюис улыбнулся букетам, которые мы держали, но ничего не сказал. Думаю, и не нужно было.

— Готовы? — спросил Льюис. Он интересовался не тем, были мы готовы загрузиться в машину или нет. Он хотел знать, был ли я готов увидеть могилу Арчера. Неужели хотя бы один человек мог быть по — настоящему готов попрощаться?

Я кивнул, и Эндрю присоединился ко мне на заднем сиденье. Льюис уселся за руль, а Либби нам улыбнулась.

— Выспались?

— Да, спасибо, — вежливо отозвался Эндрю. И не сказав больше ни слова, Льюис повез нас на кладбище Уэверли.

Припарковавшись, мы с Льюисом зашагали бок о бок, а Либби и Эндрю шли позади нас. Льюис указывал путь, а я следовал за ним. Какое — то время мы брели по бетонной тропке, похожей на венку, что бежала к сердцу кладбища, и тут Льюис заговорил:

— Э — э… Церемония была прекрасной. И приватной.

Он свернул на тропу поменьше и замедлился. Не имело смысла указывать, которая из могил была Арчера. Она была самой новой. Я протяжно выдохнул и попытался собраться с мыслями.

Либби коснулась руки Эндрю.

— Отойдем…?

Было ясно: она хотела дать нам с Льюисом возможность побыть наедине. Эндрю вопросительно на меня взглянул, безмолвно спрашивая, стоило ли ему уйти. Я кивнул, и Эндрю опустил ладонь мне на спину и чмокнул в щеку.

— Буду неподалеку.

Мы смотрели им вслед. Эндрю по — прежнему держал в руках букет цветов. Они с Либби направились к краю утеса. Кладбище Уэверли было всемирно известно благодаря виду на Тихий океан. Но мои глаза были сосредоточены на мраморном надгробии. Арчер Коэн. Я аккуратно положил цветы на могилу.

— Привет, братишка. Давно не виделись, да? — Я сглотнул ком в горле и сделал шаг назад. Несколько секунд мы с Льюисом пытались перевести дух. — Как он умер?

Льюис откликнулся шепотом:

— Он повесился.

Я опустил голову и выдохнул. В груди разливалась жгучая боль.

— Когда я спросил, связано ли это со мной, ты сказал «напрямую нет». Что ты имел в виду?

Льюис оглядел кладбище. Глаза его слезились, но слезы так и не пролились.

— Он оставил записку. — Льюис покачал головой, а потом посмотрел на меня. — Он был геем.

И словно по щелчку, появилось ощущение, будто меня ударили в сердце.

— Он сказал, что осознавал, что наши родители никогда не поймут. И ему не удастся состыковать того мужчину, которого они хотели бы видеть, и другого, которым он являлся.

Он больше не мог… жить с чувством вины и разочарования.

— О, боже.

Льюис кивнул, и по щеке скатилась слезинка.

— Он винил их. О чем им и заявил. Он сказал, что теперь на их совести смерти двух сыновей. — Он сверлил меня взглядом. — Они считали тебя мертвым. Не его.

Я нервно выдохнул, глаза мои застилали слезы. Это было чересчур.

— Он покончил с собой, потому что был геем?

Слезы хлынули из глаз Льюиса.

— Нет. Он умер, потому что благодаря нашим родителям чувствовал себя никчемным и грязным. Всякий раз, когда они толкали очередную, полную ненависти речь о том, что делает мужчину мужчиной… Должно быть, это его убивало.

— Ты знал, что он был геем?

Льюис покачал головой.

— Нет. Он мне не говорил. У него была девушка, по крайней мере, я так считал. Мы все считали. — Он вытер лицо руками. — Но оглядываясь назад, я могу сложить два плюс два. Вижу, как его передергивало, или как напрягалась челюсть, или его глаза… Вижу, как отчаянно он сопротивлялся.

Он запрокинул голову и в попытках подавить эмоции, глядя в небо, простонал.

— Когда ты уехал…

— Когда меня выкинули, — внес я поправки. — Выбор был не мой.

Он поднял руку.

— Прости. Когда тебя выкинули, он тяжело это воспринял. Очень тяжело. То есть нам обоим было нелегко, но ему в особенности. Мне казалось, он расстроился из — за того, что родители разделили нашу семью. Но ему было двенадцать. Он уже осознавал, что его привлекали парни, и был до чертиков напуган, что родители и его вышвырнут.

— Они бы не поняли.

Льюис медленно покачал головой.

— Нет. Даже прочитав то, что он им написал, они все равно не понимают. Они считают, что так для него лучше… — По его щекам вновь покатились слезы. — Ненавижу их, Спэнсер. Ненавижу.

Я его обнял и, пока он плакал, не отпускал. Он отстранился и, стиснув челюсти, зарычал.

— Как же я зол. Я в бешенстве из — за тебя. И в гневе из — за Арчи.

— Я тоже. Долгое время я злился, обижался и пребывал в растерянности. Так и есть до сих пор, и я никогда их не прощу. Но я не смог бы себя изменить.

— Ты и не обязан, — ответил он. — Они должны любить тебя таким, какой ты есть.

Родители обязаны любить своих детей, так ведь?

— Думается мне, что да.

Надув щеки, Льюис выдохнул.

— Знаешь, что бесит меня больше всего? Люди жалеют наших родителей. Они говорят всем, что ты был неблагодарным подростком, несчастным богатеньким ребенком, которому не приглянулось жить по правилам. Ты в состоянии в это поверить? А насчет Арчи им все сочувствуют. Какие они бедненькие. — Он гневно затряс головой. — Это их вина. Все, что случилось с нашей семьей, — их вина.

— И что ты будешь делать? — скрепя сердце, поинтересовался я. — Полагаю, ты работаешь в компании.

Он кивнул.

— Могу я быть полностью с тобой честен?

— Конечно.

— Я собираюсь выждать удобный момент. Старика ждет сердечный приступ, и когда это случится, я, как единственный оставшийся сын семейства Коэн, с радостью займу его место в драгоценнейшей фирме «Коэн и сыновья». Потом я отменю все пожертвования, которые в течение многих лет он делал всем этим религиозным политиканам, и перенаправлю на благотворительные акции для геев, и каждый цент будет посвящен моим братьям. — Он нервно выдохнул. — И он ни черта не сможет поделать.

— Ты бы так сделал?

— С радостью. И какие бы дивиденды я ни получил, мы делим их пополам. Спэнсер, ты должен понять: что бы я ни получил по завещанию, мы все разделим пополам.

Я от всего сердца улыбнулся.

— Я признателен, но в этом нет надобности. Я не жажду их денег. Они мне не нужны. Все необходимое мне оставила тетя Марви, а больше мне не потребуется.

Он задумчиво кивнул.

— А я — то раздумывал, чего старик так бесился. Несколько недель он был мертвенно — бледным.

Я захохотал.

— Это объясняет полученный мной приказ о запрете противоправных действий.

Он побелел.

— Что?

— Год назад приезжал Арчи и передал мне письмо.

Льюис пристально на меня посмотрел.

— Он не упоминал письмо. Не удивительно, что отец с такой легкостью его отпустил.

— Он говорил, что виделся со мной?

— Да. Сказал, что ты не стал с ним общаться. Сказал, что ты в нас не нуждаешься.

Я покачал головой.

— Льюис, не было ни дня, чтоб я в вас не нуждался. А когда он появился, я был в полнейшем раздрае. Думал, он приехал для того, чтоб попытаться все уладить. Но нет. Вел он себя неуклюже и нервно, будто не знал, что сказать. Протянул мне письмо и ушел. Я пытался вынудить его заговорить. Попробовал догнать…

Льюис похлопал меня по плечу.

— Знаешь, что я считаю? Думаю, он приехал с целью удостовериться, что сможет справиться самостоятельно. То есть если у тебя все отлично, значит, и у него может сложиться так же.

Слишком о многом предстояло поразмышлять.

— Может быть. Встретившись со мной в ЛА, он так ничего и не сказал. — Я старался разложить все по полочкам в голове. — Жаль. Если б он сказал хоть слово, я сумел бы его заверить, что все будет хорошо. Он мог бы остаться со мной. Я сделал бы что угодно.

— Нельзя себя винить, — произнес Льюис, словно только эта отвратительная истина и была ему известна. — И себя я не могу винить. Я не осуждаю Арчи за то, что он сделал.

Мне жаль, что он так поступил. Боже, почему он не рассказал мне о своей гомосексуальности? Если б он сознался, я б тоже его заверил, что все будет хорошо.

Посоветовал бы перебраться к тебе в Штаты. Если б это его спасло. Но честно говоря, Спэнсер, не спасло бы. Единственное, что могло бы его спасти, — любовь и одобрение матери и отца. А такого никогда бы не произошло. Этот факт Арчи знал наверняка. В конце — то концов, он видел, как они поступили с тобой. — Он выдохнул. — Полагаю, он приезжал рассказать о своей гомосексуальности и не смог вынудить себя сознаться. Но правду мы никогда не узнаем.

— Каким он вернулся? — задал я вопрос.

— Молчаливым. Замкнутым.

Я провел руками по лицу и подавил слезы, что угрожали пролиться.

— Какая потеря. Ненужная и… Боже, Льюис, если б я знал.

Он кивнул, и какое — то время мы провели в молчании, лишь разглядывали мраморное надгробие с нереалистичным изображением лежавшего под ним человека.

Он был гораздо значимее всего вот этого.

Поднялся ветер, и я оглянулся. Небо сменило свой цвет, солнце клонилось к западу.

Невдалеке стояли Эндрю и Либби, читали старые надгробия.

— Я мог бы поклясться, что вы с Эндрю вместе несколько лет, — меняя тему, проговорил Льюис. — Судя по тому, как вы себя друг с другом ведете. Будто знакомы всю жизнь.

Я не отрывал глаз от Эндрю.

— Он — лучшее, что со мной случалось.

— Это заметно по тому, как ты на него смотришь.

— Он меня любит, — сказал я. А потом хохотнул, потому что говорить об этом вслух показалось глупостью. — Знаешь, что самое хреновое? — Льюис взглянул на меня и ждал продолжения, а я по — прежнему не отрывал взора от Эндрю. — Я не могу ответить ему взаимностью. Я хочу, но у меня… проблемы. Несколько лет я потратил на терапию после того, как от меня отреклись и выставили из дома мои… наши родители. — Я перевел взгляд на Льюиса. — И это взрывает мозг. Если б не мои друзья, Лола и Эмилио, а теперь еще и Эндрю, и, разумеется, тетя Марви, лежать бы мне рядом с Арчи.

Льюис нахмурился.

— Как считаешь, ты когда — нибудь сможешь? — шепотом поинтересовался он. — Сказать ему, то есть.

Я кивнул.

— За последние два месяца я продвинулся дальше, чем за несколько лет. Он относится ко мне лучше, чем сам осознает. Я знаю, что однажды смогу, остается лишь надеяться, что он сумеет подождать.

— Не сомневаюсь, что сумеет. — Он глубоко вздохнул и улыбнулся. — Я говорил серьезно про разделение дивидендов и совместное унаследование. Ты подумаешь?

— Лучше потратить все это на основание фонда имени Арчи. Почтить его память и помочь молодым бездомным представителям ЛГБТКИ — сообщества. Тем, у кого не осталось надежды.

Льюис искренне улыбнулся.

— «Фонд Арчера Коэна». Мне нравится, как звучит. Но я понятия не имею, с чего начинать. — Он нахмурил лоб.

Я улыбнулся. К нам шагали Эндрю и Либби.

— Родители Эндрю руководят похожим учреждением в ЛА. Могу предоставить тебе полную бизнес — модель.

— Серьезно?

— Я могу помогать тебе из ЛА. Информацией и бизнес — планами, и всем, чем понадобится.

Льюис взволнованно ухмыльнулся.

— Я был бы не против.

Подойдя ближе, Эндрю улыбнулся. Может, моя улыбка сделала его счастливее?

Тогда — то я и обратил внимание, что он все еще держал цветы.

— Льюис? — позвал я. — Ты в курсе, где похоронена тетя Марви?

— О, конечно, — ответил он. — Я должен был сам предложить. Нам сюда.

Мы последовали за Льюисом и Либби, и Эндрю держал меня за руку. Пока мы шли, он смотрел на меня, и в его глазах я заметил незаданный вопрос. Я одарил его улыбкой и сжал руку в надежде, что он поймет: все было нормально.

— Это здесь. — Кивком Льюис указал направление и остановился возле простецкой могилы из белого мрамора. Цветов не было, и я задумался, приносили ли их сюда в принципе. Мысленно я отметил: нужно будет организовать ежемесячную доставку ее любимых роз.

Я прочитал выгравированное на надгробии имя.

— Мэрион Коэн.

По указанным датам можно было подсчитать, что не стало ее в возрасте семидесяти пяти лет, а чуть ниже были строчки из ее любимой песни. Те самые, что я вытатуировал на руке поверх роз.

Я приподнял рукав футболки и показал Льюису.

— Она всегда любила эту строчку. — Я не сумел сдержать улыбку. — «Беги туда, куда даже храбрец не пошел бы». Это про нее. — Глаза наполнились слезами. — Она была самым храбрым человеком из всех, кого я знал.

Эндрю молча обвил меня рукой и стал моей опорой, что у него великолепно выходило.

Мраморное надгробие было прекрасным, и у меня не осталось сомнений, что она проработала каждую деталь задолго до смерти. Но кое — что было упущено.

— Если слово «мама» означает человека, который о тебе заботится, любит, обеспечивает и поощряет, то она была моей мамой. Не она дала мне жизнь, но в каком — то смысле все — таки дала. Грустно, что прохожие не будут знать, что она была любима. Здесь должно говориться: «Обожаемая Спэнсером мама».

Эндрю протянул мне букет, и, сделав шаг вперед, я положил розы на могилу.

— Я думаю о тебе каждый день, — обратился я к ней. — В твою честь по — прежнему пью зеленый чай. По — прежнему проигрываю твои любимые пластинки. По — прежнему готовлю по твоим любимым рецептам. Я стал тем, кем стал, потому что ты мне разрешала.

И я всегда буду тебе благодарен. — Я позволил слезам скатиться, плакать мне было не стыдно. — Она меня любила, тогда как никто больше не любил.

Эндрю встал рядом со мной, обнял за талию и прислонился лбом к моему плечу. Не произнеся ни слова, он дал мне понять, что я не был одинок. Я развернулся, и, притянув к себе, он крепко меня обнял. Обвил рукой мою шею и чмокнул в висок. Я вдыхал его аромат и наслаждался этой надежностью, этим теплом, которые отыскал в его руках.

Удерживая Эндрю одной рукой, я посмотрел на Льюиса. Они с Либби стояли чуть позади, у обоих слезились глаза.

— У нее была похоронная служба?

Он кивнул.

— Только на кладбище.

Я улыбнулся.

— Она ненавидела церкви.

— Пришло море людей.

— Жаль, я не знал.

Льюис насупился.

— У тебя есть полное право злиться, что тебе не сообщили. Прости, что не сказал. Я должен был. Извини.

— Я злюсь не на тебя, — заверил я.

— Какая — то лажа, — прошептал Льюис. — Кругом.

Я глубоко вдохнул и неспешно выдохнул.

— Знаешь что? Да. Кругом. Кроме сегодняшнего дня. Мы же можем начать с этого момента, да? Ты и я, у нас же все хорошо?

Вытирая остатки слез, Льюис провел руками по лицу, захохотал и кивнул.

— Я был бы не против.

Я отпустил Эндрю и обнял брата. Годы обид никуда не делись, но начало было положено. Он крепко меня сжал, потом похлопал по спине и шагнул назад. И от души улыбнулся.

— Хотите перекусить? Я очень хочу. Может, пообедаем?

В знак благодарности за нахождение рядом я вновь обнял Эндрю.

— Хочешь есть? — поинтересовался я.

— Ты ж меня знаешь, — ответил он. — Я всегда хочу есть.

Я улыбнулся Льюису.

— Звучит отлично.

По пути к машине Льюис задал вопрос:

— Могу я кое о чем спросить?

Я пожал плечами.

— Разумеется.

— Почему вы остановились в «Атолле»?

Я хмыкнул.

— Ну, понимаешь, изначально я подумывал остановиться в другом месте и вместо того, чтоб платить отцу хотя бы цент, сделал бы выручку конкуренту. Но потом до меня дошло, что возможность поспать с мужчиной в одной из его постелей просто превосходная, и я решил от нее не отказываться.

Льюис остановился и уставился на меня поверх крыши машины. Потом откинул голову назад и расхохотался.

— Боже мой, ничего смешнее за весь день не слышал.

Мы забрались в машину, и Эндрю явно пребывал в замешательстве.

— В одной из постелей твоего отца?

— Сетью отелей «Атолл», — отозвался я, — владеет мой отец.

Рот Эндрю распахнулся, и он охнул.

Льюис фыркнул и втиснулся в поток машин.

— Если б ему было известно, что ты остановишься с парнем в «Атолле» в Бонди, у него случился бы удар.

Я засмеялся и поднес руку Эндрю к губам.

— Именно по этой причине я так и поступил.