Срок для Бешеного

ПРОТИВОРЕЧИВЫЙ «ДЕНЬ ПЕЧЕНЬЯ»

Варя окинула придирчивым взглядом праздничный стол и довольно улыбнулась. Такому столу мог позавидовать не один городской ресторан. Чего только здесь не было: с особыми секретами консервированные овощи и фрукты, сохранившие свежий вид, несколько разнообразных салатов, варенья с давно забытыми вкусами, черная и красная икра, рыба нескольких сортов… И над всем этим богатством возвышались две бутылки марочного вина и графинчике голубичной настойкой. Свежая зелень освежала стол, придавая орлу действительно праздничный вид.

Варя улыбнулась: очень удачно вышло с банькой, а то сюрприза бы не получилось… Как он сказал? Клад? Нашел клад? Но его слова были, конечно же, приятны ей… Савелий вернулся каким-то другим, успокоенным, что ли. Вероятно, поездка оказалась удачной. Вроде начал отогреваться… Она вспомнила, с каким воодушевлением и волнением рассказывал он о детском доме? Говорят, в трудные минуты своей жизни человек вспоминает самое дорогое или самое отвратительное в своей жизни! Интересно, к какой категории он относит детский дом?.. Стоп! Кажется, идет…

Савелий вошел в комнату и остановился, пораженный увиденным. Глаза Вари смущенно и радостно поблескивали.

— Что за праздник? — выговорил он наконец.

— Как? Ты забыл, какой сегодня день? Это твой праздник, дружочек!

— Мой?! — Он даже несколько испугался.

— Да, твой, Савушка, твой! Сейчас… — Она открыла шкаф и вытащила охотничий карабин. — С рождением тебя!

— Тьфу, а я и забыл что сегодня — четвертое ноября! — в радостном возбуждении воскликнул он, потом помолчал минут и поднял глаза, полные слез. — Варя… Варечка… Спасибо тебе… никогда не забуду… всего этого… Ты даже не представляешь, что ты для меня сделала!

— Ну что ты, Савушка! — Варя смутилась и не знала куда деться, потом, желая замять неловкость, шлепнула себя, по лбу. — Совсем ты меня сбил с толку: минутку! — Она метнулась на кухню и внесла в комнату целый поднос домашнего печенья.

— Боже мой, печенье! — совсем по-детски воскликнул Савелий и неожиданно чмокнул Варю в щеку. — Вот это праздник так праздник! Ты знаешь, у меня никогда не было ничего подобного! Варечка, милая! — с нежностью говорил он, впервые называя ее так ласково, но это вырвалось как бы случайно, от нахлынувших воспоминаний о прошлом: о жизни в детском доме, об Афганистане, о госпиталях, в которых он валялся после ранений, о трудной работе на траулере, когда они забывали обо всех юбилеях и памятных датах, перенося их празднование на время возвращения из долгого плавания на берег…

Вспомнил он и о тех дорогих ему людях, которые помогали в трудные минуты его жизни, о своих потерянных боевых друзьях… Многое вспомнил Савелий, взволнованный вниманием этой удивительной женщины по имени Варя. Вспомнил даже родную тетку, сумевшую перед смертью подняться над какой-то семейной обидой… Не вспомнил только имя женщины, предавшей его! Не вспомнил, хотя и ее конец Оказался трагичным! Не вспомнил! Значит, вычеркнул ее из своей памяти. Вычеркнул навсегда!..

Возникшая было некоторая неловкость исчезла после первого тоста, который произнесла Варя пожелав ему «огромного счастья на долгой и трудной дороге жизни»… Потом вытащила из комода бутылок странной формы и налила в рюмки.

— За такой тост нужно пить только эту настойку!

— Какой необычный вкус? — удивился Савелий. — На чем она?

— О-о! Это большой секрет! — таинственно произнесла Варя и речитативом продолжила с некоторым пафосом: — Это великая тайна нашего древнего рода, уходящая своими корнями к давним тайнам тибетских монахов Но тебе, о, чужеродный странник, прошедший тяжкие испытания, дабы достигнуть нашей далекой земли, я открою эту… — она, заговорщически понизив голос, приставила палец к губам, — тайну напитка… Великого Напитка Жизни!

И выскользнула из комнаты… Заинтригованный, Савелий с любопытством и нетерпением поглядывал на дверь, за которой скрылась Варвара. Наконец дверь широко распахнулась и впустила девушку в комнату.

Савелий остолбенел от удивления, даже раскрыл рот, а потом шумно зааплодировал… Варя была одета в национальный костюм одного из народов Дальнего Севера какого — Савелий не знал — расшитую оленью тунику, которая дополнялась всевозможными металлическими украшениями, издававшими при малейшем движении своеобразные мелодичные звуки. Голову украшали яркие ленточки и побрякушки. В зубах она держала длинную деревянную трубку, украшенную затейливой резьбой, в руках — гитару.

— Это единственная вольность, которую я себе позволила, — кивнула Варя на гитару. — Так и не смогла научиться играть на тамтаме.

Легко пробежав пальцами по струнам, она проверила настройку, затем вырвала какой-то замысловатый аккорд, вытащила изо рта трубку и тихо запела.

Это была странная песня, скорее баллада. Сначала ему показалось, что слова взяты из какой-то сказки или легенды, но потом песня поведала о событиях, которые ему уже были известны: о гибели доброго человека, самоотверженно преданного своему делу, о девушке, покинувшей родной город ради большой любви к этому человеку, об умной и сильной собаке по имени Мишка. Говорилось в песне и о тайге, о том, какое огромное количество секретов здоровья сокрыто в ее травах и плодах…

Слушая Варю, Савелий вдруг вернулся к мысли, не отвернется ли от него Варя, узнав, что он — бежавший из колонии зек, что осужден на долгий срок заключения? Это же не год, не два, даже не пять лет! Девять!!! Да за побег три года! Двенадцать лет!! Двенадцать… Целая жизнь!

Нет, хватит ему испытывать судьбу! Хватит! Довольно! Нужно что-то предпринимать… и чем скорее, тем лучшего каждым днем будет все труднее: по живому придется резать… И не может же это бесконечно продолжаться! Эта женщина и так столько сделала для него, что нужно быть порядочной сволочью, чтобы продолжать злоупотреблять этим. Еще повезло, что до сих пор не навестил никто: у нее могли возникнуть большие неприятности!.. Хватит! Что же делать-то?.. Возвращаться в лагерь?.. Господи! Почему он должен отбывать наказание за то, чего не совершал?.. Что разнюнился?.. Или жалеешь, что взял вину на себя? Откуда он мог знать, что с Варламом уже тогда расправились? Если бы знать в тот день… Эти суки держали Варлама как живца, чтобы он никуда не дернулся…

Как же он не прочувствовал этого? Выжить в такой войне и попасться на такую «мульку»… И эта тоже… Савелий никак не мог понять Ларису. Он же чувствовал, что она его любит! Конечно, по-своему, но любит!.. Однако странная любовь!.. Предала в первую же минуту! Собственно, почему предала? Предать можно друга, близкого человека, а она с самого начала все знала… С самого начала знала, что его используют! Да что там говорить, если она была любовницей этого Алика Пургалина. Потому-то и не торопилась выйти за него замуж! «Вот встанешь на ноги…» Савелий усмехнулся про себя: интересно, на какие «ноги»? Может, она хотела, чтобы Савелий занял место Воланда?.. Как же она побледнела, когда он заговорил об этом Володе Андреевиче? Сколько самомнения: Вол… Анд… Что же тогда ему не пришло на ум, что все не так просто, как ему казалось?..

Погрузившись в свои, мысли, Савелий не заметил, как Варя окончила песню и наступила тишина. На ткнувшись на недоуменный взгляд Вари, он вернулся к действительности.

— Прости, ты что-то спросила?

— Тебе что, не понравилась моя песня?

— Песня великолепна! А еще лучше исполнение! Просто профессиональное! Уж мне-то можешь поверить!.. Однажды даже стал лауреатом международного конкурса! — Савелий вдруг рассмеялся. — Хочешь услышать эту историю?

— Конечно, хочу! — воскликнула бард.

Савелий взял гитару, ласково погладил струны… Как же давно не держал он гитару в руках? Тихо, ненавязчиво перебирая струны, Савелий, немного помолчав, начал свой рассказ:

— Давно это было: лет… впрочем, неважно когда… Из Атлантики шли мы тогда домой. — Его рассказ ложился на музыку, и казалось, что это заранее приготовленная композиция. Варя с восторгом покачала головой. — Восемь месяцев в море… лазурного цвета… Уставшие, нервные, надоевшие до смерти друг другу, но… довольные: план перевыполнили, скоро земля… Что еще нужно?! И вдруг… ох, это «вдруг»!.. И вдруг случилась поломка в пути!.. Порт же ближайший — Кейптаун!.. Запросились в гости, получили «добро» и туда… Поломка пустяшная, но дня три-четыре — отдай!.. Управились за два, и приз — выходной!.. А мне, как назло, у причала дежурить… Савелий вырвал несколько грустных аккордов.

— Все — на берег, а я с гитарой на пирс… Сижу я на кнехте — по струнам бренчу… — Он вдруг заиграл мелодию «Подмосковные вечера». — Смотрю, стали люди вокруг собираться: все больше и больше… Песню свою я допел, а тут парень какой-то мою подхватил эстафету… — Савелий заиграл какой-то ритмичный незнакомый мотив. — Соревнование, что ли?.. Я ж заводной: нужно марку держать и не ронять матроса русского честь… — Он снова ударил по струнам и запел песню на стихи Есенина «Ты жива еще, моя старушка…». — А после — другой подхватил… Едва он закончил, я продолжил свою. — Савелий рванул струны и очень похоже запел под Высоцкого его песню «Охота на волков». — Потом еще кто-то, и снова я. — Он начинал играть то одну мелодию, то другую. — Так мы и пели, подгоняя друг друга… Чего только я им не напел… Гляжу, запас мой вроде кончается, а повторяться не хочется! Вдруг обнаружат… А народу скопилось, что на той демонстрации… Аплодируют все!.. Спел я, не помню по счету какую песню, да нет охотников больше… Никто не подхватил!.. Я отвесил поклон, рукой помахал и к трапу пошел… Догоняют трое меня… улыбаются, что-то по-своему лопочут, а я ни в зуб ногой! Думал, еще просят спеть, и гитару вновь приготовил… К счастью, дежурный помощник… бравый наш офицер… появился… побледнел, заметив скопленье у трапа… Я докладываю… Он же на всех языках говорил: к тем троим обратился и… давай хохотать… Смех его толпа подхватила… А он мне и поясняет, что конкурс песни в порту проходит… раз в полгода проводят они… Я участником оказался, и жюри присудило мне самый главный приз — «Ладью янтарную» и бочонок гавайского рома… Думал — шутка, ай нет — вручают и то и другое… и просят песню исполнить, что мне по душе. Подумал и снова запел «Подмосковные вечера»… Ром мы, конечно, распили, а «Ладья» до сих пор у меня…

Савелий неожиданно ударил по гитаре, нахмурился, налил полный стакан настойки и выпил залпом ладна.

— Счастливый ты, — как бы не заметив его нервного всплеска, задумчиво произнесла Варя. — Столько видел, в стольких местах побывал…

— Счастливый? — Он горько усмехнулся. — Не пожелаю никому такого счастья…

— Случилось что-нибудь? — Она с искренней тревогой и заботой посмотрела ему в глаза.

Савелий не ответил, однако не — выдержал ее взгляда, отвернулся, снова налил настойки и снова выпил залпом. Сейчас, когда прошло столько времени и когда с ним столько всего приключилось, ему легче стало разбираться во многом. Да он, как ему казалось, разобрался и винил только себя самого. И в новую историю ни сам не хотел попадать, ни кого-то втягивать не собирался. После всех этих раздумий Савелий пробовал найти повод, чтобы к чему-нибудь придраться или нахамить — в общем, создать ситуацию, при которой Варе стало бы противно общаться с ним… Однако ничего не получалось, и он стал накачивать себя алкоголем «для храбрости»…

Ему и самому было противно то, что он задумал, но иного выхода не видел. Хмуро ухмыльнувшись, он поднял на нее глаза и неожиданно пьяно бросил:

— Что, не выдержала? Ждала, ждала, когда этот неблагодарный, которого спасла от неминуемой смерти… кормит, поит, одевает которого… когда он расколется наконец?. А он молчит и молчит! Молчит и молчит!..

Поднявшись со стула. Варя посмотрела на Савелия глазами, полными слез, и тихо прошептала:

— Зачем ты, Савелий… так-то? — И медленно вышла из комнаты,

Савелий и сам себе не мог признаться, объяснить, почему он решил так обидеть эту удивительную женщину, но остановиться уже не мог. Не мог, да и не хотел… «Все правильно!.. Ишь, не понравилось! Вскочила, ушла!..» Он заводил сам себя, но на душе было мерзко и муторно. «Ну и пусть!.. Пусть!.. Самый момент прервать все это. Погостил и будет!.. Хорошего помаленьку!» Он порылся в карманах и вытащил карту Угрюмого…

Теперь, когда он с Варей столько поколесил по тайге, в ней стало все понятным. Ну что? Отважится он наконец или нет? Он хлебнул еще настойки, поковырял вилкой в салате и решительно поднялся из-за стола, накидал в рюкзак хлеба, соли и всего, что можно было взять со стола… Затем сунул в карман свою финку, быстро оделся. Нет, просто так он не может уйти! Не может!.. Савелий вырвал листок из тетради и быстро набросал:

«Милая Варюша! От всего сердца благодарю Вас за все, что Вы для меня сделали! В ближайшее время верну все, что задолжал! Спасибо за неповторимый день рождения! Я никогда не забуду его! Ухожу потому, что так надо!.. Мне трудно, невыносимо трудно жить среди людей!.. Простите меня и… прощайте! Всегда буду помнить о Вас! Савелий».

Прислонив листок с посланием к графину, он торопливо, словно боясь передумать, собрался, закинул рюкзак за плечи, подхватил карабин — подарок Вари — и быстро вышел из дома.

У крыльца встретил радостно повизгивающего Мишку, который был уверен, что они снова идут в тайгу. Савелий обнял его мохнатую голову, прижался к ней щекой, теребя пса "за ухом, потом резко выпрямился и сердито бросил, чуть приоткрыв дверь в дом:

— Домой! Домой!

Ничего не понимающий пес недоуменно и обиженно смотрел на Савелия, продолжая несколько виновато махать хвостом и не торопясь выполнять приказание. Своим видом он как бы говорил: «Чем я провинился? Скажи мне? Я не чувствую за собой никакой вины!..»

И Савелий не выдержал: присел рядом и снова обхватил его морду руками.

— Пойми, Мишка, так нужно! Мне нужно уйти! Нужно! Ради Вари, ради себя… Не могу я остаться с ней! Не могу! Не имею права! Не сердись, дружочек мой!.. Не могу! Неужели непонятно?.. Береги Варю, слышишь? Береги!.. Все! — Он подтолкнул Мишку к двери. — Домой! — Тот нехотя подчинился, и Савелий сразу закрыл за ним дверь.

Обиженный пес уселся перед закрытой дверью на задние лапы и не мигая смотрел на нее. И если бы он мог говорить, то, вполне вероятно, сказал бы примерно следующее: «Какие же странные и непонятные эти люди: сами создают себе сложности и сами потом преодолевают их…» Так бы сказал Мишка, если бы умел говорить, но сейчас, словно почувствовав, что случилось нечто непоправимое и Савелий ушел навсегда, Мишка неожиданно поднял морду кверху и негромко, но тоскливо завыл…