Срок для Бешеного

РАЗГОВОР НАЧИСТОТУ

Когда Савелий вошел в комнату мастера, капитан Зелинский молча рассматривал какие-то фотографии, которые сразу же перевернул, словно не желая показывать Савелию. Некоторое время он смотрел на хмурое лицо Говоркова. Взгляд был непонятным и почему-то вызывал беспокойство.

— Наконец-то могу поговорить с тобой со знанием дела… — начал капитан, чуть улыбнувшись. — Родители, говоришь, во Внешторге работают?

Савелий молча пожал плечами, не понимая, почему замкомроты так волнует этот вопрос.

— И рана на спине, вероятно, «по пьяни», так? И снова Савелий промолчал.

— Что ж ты, сукин сын, своих наград стесняешься?.. — вспылил капитан. — Они что, за красивые глазки получены? — усмехнулся зло, с намеком. И это задело Савелия, вывело из равновесия.

— Вы нашей войны не касайтесь! Не вам судить о ней! — резко бросил он, сжимая кулаки.

И вдруг Зелинский среагировал не так, как ожидал Савелий. Опустив глаза, тихо проговорил:

— Ошибаешься, сержант… — Помолчав, спросил: — Много за Речкой друзей оставил?

Что-то в голосе было такое, что заставило Савелия поверить в то, что сидящий перед ним капитан имеет право говорить об этой войне. Не понял почему, но может, имеет право.

— Из отделения нас осталось трое… из тех, с кем начинал… Игорь — без руки, а мы… мы только шкуру попортили…

— Да-а-а… — Зелинский снова начал яростно тереть лицо руками, словно желая содрать с него кожу.

— Присаживайся. Секунду помедлив, Савелий опустился на стул.

— Несколько раз читал твое дело и ничего не понял! Ничего!.. А я же «не просто погулять вышел» — прокурор! Военный, правда, и бывший, но… Получить девять лет, и за что? Не понимаю! Ответь, зачем ты тащил все на себя? Или боялся кого?

— Боялся? — Савелий даже разозлился от одной только мысли. — Еще чего! Что вам нужно от меня?

— Фронтовики мыс тобой: неужели не поймем друг друга?

Савелий усмехнулся, но промолчал, уставившись в какой-то плакат по технике безопасности.

Зелинский смотрел на этого парня и понимал, что тот не верит ему, не верит ни единому его слову. Не верит, а может, не слышит? Да, они стоят по разные стороны барьера: он охраняет его. Какое странное слово — «охраняет»! Можно охранять от кого-то, а можно охранять кого-то. Какое разное значение?! И неожиданно Зелинскому захотелось рассказать этому парню о себе. Рассказать, чтобы он понял его. Ему очень нужно было, чтобы он понял его.

— Знаешь, мне хочется, чтобы ты не совершил ошибку, за которую будешь потом раскаиваться… Нет, я не хочу и не буду говорить тебе прописные истины… Я — расскажу о себе… Все время я жил в каком-то выдуманном мире: родился, учился, женился… Жил, работал, верил во все, что писалось в газетах, в то, что говорилось сверху… И вдруг Афганистан! Зачем? Почему? Ради кого и ради чего? — Зелинский так разволновался, что стал даже говорить громче. — В моих мозгах все сдвинулось, все перевернулось! Все полетело к чертям собачьим! Вера, идеалы, убеждения! Все! Все!.. Ты был ТАМ! Ты должен понять меня!..

Савелий посмотрел на него и так презрительно усмехнулся, что капитану стало, не по себе. Он еле заметно вздрогнул, но не опустил глаз.

— Нет, я не стал молчать, как ты сейчас подумал!

— Он тяжело вздохнул и продолжил: — Не стал молчать, но, когда попытался прояснить, то… чудом избежал ареста, а возможно, и пули… как говорится, «случайной»… А потом… решил спрятаться… Спрятаться от греха подальше! И спрятался сюда…

— Я тебе, капитан, не поп, чтоб грехи отпускать!

— внятно, с презрительной усмешкой бросил Савелий. — Таким грузом не поделишься!

— Эх, не понял ты меня, сержант! Не понял… а жаль! — Капитан долго смотрел на Савелия, не говоря ни слова, потом вздохнул и тихо спросил: — Кем тебе доводится Лариса Алексеевна Петрова?

Савелий вздрогнул, как от страшного раската грома, испуганно вскинул голову и посмотрел на капитана в упор…