Срок для Бешеного

ФОТО ЛАРИСЫ

Он сразу вспомнил, как обрывок фотографии оказался у него. В тот день, вернувшись с работы, он застал у своей кровати Кошку, который держал в руках фотографии Ларисы. Увидев Савелия, он восхищенно проговорил:

— Красивая, бестия!

— Кто тебе позволил копаться в моей тумбочке? — вспылил неожиданно Савелий и вырвал у него фотографии.

— Что ты? Я и не думал… не собирался лезть в твою тумбочку! Нужно очень! — обиделся Кошка. Книгу стал смотреть, «Дети Арбата», на кровати твоей лежала, а оттуда фотки вывалились… — помолчав немного, спросил: — Из-за нее на берег списался?

Савелий пожал плечами: он был еще под впечатлением встречи с Зелинским, и его все раздражало.

— Шикарная штучка! — заметил Кошка. — Но знаешь, пустая только!

— С чего взял?

— Глаза!.. Вглядись в них… Может, во мне говорит сейчас художник, но… Пустые, холодные… Знаешь, у моей точно такие же! — Он стиснул зубы, помолчал. — Люблю, говорит, жить без тебя не могу… Стерва!.. Прихожу как-то из плавания чуть раньше времени, открываю дверь: сюрприз хотел сделать… — Он матюкнулся. — Все они одинаковы!

— И что дальше?

— Что? Посидели мы все вместе, втроем, за столом: я, как пришел, — одетый, они, как и застал их, — голяком… Выпили, а закусывать я им с кортика подавал: от пахана моего остался. Покормил немного и в ванную их, покупать решил… Хлипкий оказался: больше минуты под водой сидеть не мог, захлебывался…

— Утопил, что ли?

— Ну что ты? Помыл, и за дверь обоих, в чем мать родила… — Кошка усмехнулся. — На прощанье ремешком немного погладил. — Он махнул рукой. — Дальше неинтересно: думал, заявил… Нет, стерпел!.. Ладно, пойду, пожалуй… Ой, чуть не забыл! — Он вытащил из кармана небольшой сверток. — Я тут мяса и огурчиков сообразил чуток.

— Спасибо, братишка! — Савелий почему-то смутился и тут же добавил: — За мной не пропадет.

— Долго думал? — обиделся тот. — Или мы три года из одного котла не хавали? — Он повернулся и пошел к выходу.

— Спасибо, не сердись! — крякнул Савелий вдогонку и долго сидел, задумчиво перебирая фотографии Ларисы. Каждая вдруг передним «оживала», и веселое выражение сменялось тем, какое было у нее на суде. Савелий встрянул головой, словно избавляясь от наваждения, но холодный взгляд Ларисы снова впивался в него, рвал сердце, терзал душу… и он не выдержал: судорожно начал рвать каждую фотографию на мелкие клочки. На тумбочке росла кучка, а он все рвал и рвал, рвал и рвал…

Мимо проходили двое зеков, и одна, взглянув на Савелия, шепнул что-то второму и повертел у виска пальцем.

— Чего? — зло бросил Савелий.

— Нет-нет, ничего! — суетливо ответил тот, таща приятеля за рукав прочь.

Сунув кучку разорванных клочков в карман, он тяжело вздохнул и вышел из барака. Однако ему показалось недостаточным только изорвать ее изображение и выбросить. Нет! Он обязан уничтожить их, чтобы и следа не осталось! Оглядевшись, решил, что самое удобное место для «экзекуции» — за деревянными «удобствами во дворе»: никто не помешает.

— У тебя спички есть? — спросил он проходящего мимо зека.

— Прикурить, что ли?

— Нет! Нужно!.. Есть?

— А-а! Понятно! — многозначительно подмигнул тот и протянул ему коробок…

Савелий зашел за «дальняк», вытащил из кармана то, что осталось от фотографий, сложил в кучку и поджег. Помешивая палочкой, проследил, чтобы все догорело до конца. Когда на земле осталась небольшая кучка серого пепла, Савелий несколько минут смотрел на нее, потом ласково провел ладонью по пеплу: чувство непоправимого промелькнуло, обожгло изнутри, и он вдруг разозлился на свою минутную слабость, вскочил и начал с остервенением топтать, топтать, топтать…