СССР: вернуться в детство 4

15. ДОЖДАЛИСЬ

Что подарить, когда, казалось бы, всё нужное есть? Всегда меня это гнетёт, не умею я в такие вот подарки. Но к этому новому году я вспомнила наш давнишний с бабушкой разговор и накупила ей несколько подушек мал мала меньше, набор наволочек с кружевным шитьём и белую кружевную накидку для всего этого счастья. До самого нового года не дождалась — сразу же вручила, двадцать пятого, в день покупки. Да и куда бы, спрашивается, я эту кучу прятала?

Бабушка водрузила подушечную горку на кровати (получилось как в заставке для «Спокойной ночи, малыши!», где жираф спит), украсила ажурной накидашкой и осталась страшно довольна.

Аккурат к новому году нам с Вовой тоже пришёл подарок — свеженькие, пахнущие типографской краской экземпляры «Павлика Морозова». Двадцать штук, как из ружья!

Распределили их так: один оставили нам с Вовой, по одному — моим папе и маме, Вовиному отцу и бабушке с дедушкой, а также всем тётям и дядям (пятеро моих, двое Вовиных), чтоб не забывали, кто у нас тут писатель, хе-хе.

Один демонстративно подарили нашей школьной библиотеке с авторскими подписями, чтоб у Анны Дмитриевны, которая расслабилась без общения со мной, когнитивный диссонанс случился.

Ну и не забыли про вьетнамский культурный центр (обещали же). Отложили им от щедрот три штуки. Подумав, прибавили туда же три штуки «Железного сердца» — для чего-то же они лежат?

Пал Евгеньич сказал, что начало работы этого самого центра запланировано на их вьетнамский новый год, а это уже совсем скоро (у вьетнамцев же дата начала года плавающая, где-то конец января — начало февраля), можно будет лично прийти и вручить. Ну и здорово, я попросила его про нас не забыть, при случае попросить пригласительный — будет же у них какое-то торжественное открытие или что-нибудь в этом роде?

За ноябрь и декабрь мы здорово расторговались свининой. Учитывая тяжеловатый опыт первого забоя и все связанные с ним сложности, в этом году мы пригласили специального кольщика. Но не того, который «наколи мне купола»[34], а который спец по забою. Потому что (при всех Вовкиных навыках) туша для него, понятное дело, слишком тяжела даже при наличии специальных крюков и лебёдок.

Умелец нашёлся из числа тех же летних шабашников, что вышло очень удобно.

Новым кольщиком мы были страшно довольны. Мужик попался немногословный, очень умеренно пьющий, рассудительный. С учётом того, что в январе в «большом» свинарнике состоялось четырнадцать родов, мы сейчас имели почти полторы сотни поросят. В следующем ноябре-декабре будет столько забоев, что, наверное, придётся приглашать двоих-троих временных помощников. Так вот, хотелось бы, чтобы ими рулил проверенный человек.

Вова предусмотрительно распродал сырыми полутушами не всё, с десяток разобрал на «запчасти» и закоптил по-всякому. Это, конечно, потребовало значительных дополнительных усилий, но сразу повысило ценник в два-три раза.

В условиях глобального дефицита к концу декабря список на копчёности к новогоднему столу вырос, наверное, длиной с меня. И в этот момент я поняла, что не только козы у нас молодцы, но и, безусловно, свинюшки. А ещё вспомнила в подтверждение занимательную историю.

Дело было в девяностых годах двадцатого века (в прошлой жизни, естессно). Была я юна и прекрасна, собиралась замуж в первый раз и зашла в иркутский ювелирный, посмотреть цену на кольца. А там стояли они. Муж и жена, буряты, огромные, честное слово, как две горы. Правда, я сама мелкая, и мне они показались двумя монументальными гигантами. И они тоже выбирали кольца — обновить решили на какую-то годовщину — самые толстые, гранёные, писк ювелирной моды по тогдашним временам. За какую-то совершенно заоблачную цену… И вот, он примеряет кольцо на палец толщиной с два моих. Оба смотрят, оценивающе выпячивая губы. Она говорит:

— Исцарапается, потускнеет.

— Ну, я к свиньям когда чистить буду ходить, снимать буду.

В те далёкие (и голодные) времена эта сцена привлекла меня прежде всего с эстетической точки зрения, но спустя годы до меня дошёл главный смысл: держа свинтусов, можно себе многое позволить!

Кроме того, Вовин проект с курями оказался весьма неплох, хотя бы потому, что куры возобновляются гораздо быстрее и легче, чем свиньи, а кроме того, для их забоя не нужен никакой помощник. Да и перощипка у нас теперь есть! Так что к новому году мы кур сырыми вообще не продавали, только копчёными — разлетелось всё на ура.

Выход «Павлика Морозова» в Иркутском союзе писателей не остался незамеченным. Вот, почему-то «Железное сердце» они пропустили, а «Павлика» — нет. По политическим мотивам? Не знаю.

Пригласили нас с Вовой на своеобразный разбор полётов — это, значицца, когда старшие товарищи зачитывают куски ваших произведений и (возможно) их хвалят, но куда более вероятно, что ругают. За всяческие детали, которые могут казаться им недостатками (не исключено, что в силу скудости их воображения[35]).

Сперва мы идти не хотели. Но потом я говорю:

— И чего мы попу морщим? Я как соавтор почти в два раза больше получила. Денежки — они никогда не лишние. Прецедент со мной был? Был. Значит, имеем шанс дожать господ литераторов, чтоб тебя приняли тоже. Тем более, ты во втором «Железном сердце» соавтором идёшь, первый номер уже получен — считай, у тебя уже две публикации есть, обе в центральных изданиях…

— Ладно, ладно! — замахал руками Вова. — Не начинай! Надо, значит сходим.

Сильно он не любит, когда я на него с аргументацией наседаю.

Однако, приехали мы почти что зря. Из шести человек, оглашённых в списке на разбор, явился один. Почему закатались остальные, я даже гадать не стала. Возможно, им западло было нас хвалить, а ругать опасались — всё же редакторы солидного центрального издательства публикацию пропустили, да и «Пионерки» тоже. Но тот дядька, который год назад возмущался количеством мной написанного и пытался намекать на некую буржуазность, пришёл. Подозреваю, что ему всё так же нечего было сказать миру, и этот крючок его здорово цеплял. Особенно на фоне новой книжки каких-то непонятных детей.

Но прямо признаться в этом невозможно же, правильно? Поэтому дяденька старательно искал изъяны, и не особо найдя их в тексте, перекинулся на нашу писательскую этику. Особенно почему-то на мою. Нет, понятно почему. Это ж я, фактически, сказала, что если написать ничего не можешь — причиняй пользу Родине по-другому. А дяденька обиделся.

Претензии были многоречивы, но невнятны. Слушали мы его, слушали. И я не выдержала первая:

— Неудобные мы писатели, да? Ни банкет за наш счёт не замутить, ни посидеть душевно.

— Особенно ты, — сразу поддержал меня Вова. — С тобой пить вообще неудобно. Вот, вроде, и рост подходящий, а голова не квадратная[36].

— То ли дело, «Иркутская стенка» в шестидесятых была — во писатели! — согласилась я, пока старший товарищ хлопал глазами. — Каждый день раздолье! Гудёж! То ресторан, то на дому, то на Байкал рванут. Высоколитературные беседы![37] А эта пишет чего-то каждый день, пишет… Дурочка, не иначе. Вот и дружка подбила — теперь и он пишет. Ненормальные! И самое главное, вы даже пожаловаться на нас никому из товарищей по цеху не сможете. И вообще никому не сможете. Потому что все решат, что у вас была белочка. Такие дела.

— Что? — спросил он растерянно.

Типичная реакция. Мозг отказывается верить, что он это слышал. Я уже как-то раз поминала про китайскую микроволновку, да? Китайцы-таки мудрые. «Это нормально».

— Мы с вами, — чётко и раздельно произнесла я, — обсуждали семантику лирических образов в нашем произведении и проработанность их глубины. Вы нас хвалили. Огромное вам спасибо. Вот здесь подпишитесь, пожалуйста… Ага, и расшифровку подписи… И вот тут…

Вот это был чистой воды блеф. Подготовленное (мной, конечно же) ходатайство о принятии Вовы в Союз писателей, со всякими правильными аргументами. В двух экземплярах. И одно из них мы сразу сдали в секретариат с присвоением номера и внесением в журнал входящей документации. Секретарша страшно удивилась.

— Просто уважаемый… — я заглянула в подпись, — Андрей Семёнович полностью согласен с мнением товарища Радия Погодина о том, что повесть заслуживает хорошей оценки.

— Да вы что? — удивилась секретарша?

— До-о! — уверенно закивала я. — Мне по секрету сотрудники из редакции журнала «Костёр» передали. А я не имею основания им не доверять.

— Ну, это само собой разумеется! — активно согласилась секретарша.

Интересно, Погодин вообще, в принципе, слышал о нашей повести? Я про него ляпнула, потому что недавно видела его рассказ в «Костре» и из любопытства проверила — а он в списке редакторов числится. Надеюсь, если до него эта история и дойдёт, то в сильно видоизменённом варианте.

Ладно, ходатайство оставлено, прокатит — хорошо. Нет — попробуем попозже. Мы ж упрямые.

В самом конце января мы получили приглашение во вьетнамский культурный центр, на открытие — да нас с Вовой и одного сопровождающего взрослого. Моя матушка, которая полгода страшно переживала, что явление импортных гостей случилось без неё, сказала, что если её и сейчас бортанут, то это вообще не по-честному будет. Так что собирались мы втроём, бабушка страшно переживала, наглаживала наряды, хотя мы с Вовкой относились к этому выходу гораздо проще (особенно он) — ну иностранцы и иностранцы, что тут суетиться. Но нет. Мы ж лицо общества, если можно так сказать.

Поэтому я смирилась, и даже Вова на всю суету вокруг своей персоны реагировал стоически, позволяя себе разве что в моём присутствии молча закатывать глаза — пока никто не видит, естественно.

Выезд к вьетнамским товарищам состоялся вполне удачно. Ничем кроме таблички не примечательный снаружи дом, внутри оказался наполнен всяческими по-восточному колоритными предметами — расписными вазами, пальмами в кадках, праздничными ярко-красными фонарями счастья и двумя масштабными полотнами с видами Вьетнама, между которыми висел большой портрет Хо Ши Мина и красиво стояло красное вьетнамское знамя с большой золотой звездой по центру.

Очень милая девушка в ярком национальном костюме вежливо приняла наши приглашения — иначе, сами себе представьте, сколько народу набилось бы в этот культурный центр, вздумай кто объявить свободный вход — проверила их и передала нас другой девушке, проводившей нашу маленькую делегацию в парадный зал мимо красивой фотогалереи с видами всякого национального и коммунистического.

Как положено, была торжественная речь, вьетнамский гимн, ответная торжественная речь нашего партийного работника — а потом началось веселье, национальные песни, танцы, выход ряженого дракона (для которого требуется несколько человек) и прочее жизнерадостное.

Маме всё страшно понравилось. А уж когда нас усадили за банкетный стол и начали угощать всякой экзотикой… Для неизбалованного советского человека это была прямо-таки минута славы и триумфа.

Я с удовольствием вспомнила восточную кухню. Вот, кстати, если бы граждане вьетнамцы догадались у нас своё кафе или ресторанчик открыть — пожизненно туда километровые очереди стояли бы!

Мы с Вовкой торжественно вручили свои книжки (закрыли очередной гештальт), в отдарок получили красивый альбом с видами Вьетнама (на первом развороте которого, как положено, было про вьетнамскую компартию, её вождей и правильную линию), маленький красный фонарик (не электрический, а традиционный), пожелания счастья, каллиграфически выведенные чёрными чернилами на красной бумаге, и три островерхие вьетнамские шапочки.

В общем, восточный новый год удался, а матушка на некоторое время стала звездой местечкового масштаба, которую при каждом удобном случае расспрашивали и про диковинную еду, и про национальные вьетнамские костюмы, и про тряпочного дракона, и про кучу других интересных и малодосягаемых для простого гражданина мелочей.

Этой зимой нам исполнилось по десять. Даже на меня незнакомые люди начали смотреть с бо́льшим вниманием, что уж говорить про Вову, который полтора метра уже перерос, а при его манере держаться смотрелся вполне взросло. Особенно это заметно было во всех таких случаях, когда надо было договориться со специфическими подрядчиками или поставщиками. Русским матерным Вова владел если не в совершенстве, то на очень высоком уровне, почти как Пётр Алексеевич (который царь, император и основатель знаменитого города на Неве). Не знаю, стоит ли этим хвастаться, но так уж есть.

Ещё из хозяйственного. Птичник вышел на полную рабочую загрузку, которая на данный момент ограничивалась, фактически, мощностью нашего инкубатора (если вы помните, сто двадцать яйце-мест) — и тридцатью днями на вывод. С учётом естественного отбора в месяц получалось около ста товарных тушек. Корма пришлось ещё подкупать. Зерно у всех семейников давно было распределено и распродано, но через Петра Васильевича (который, если вы забыли, всё ещё был директором Мегетской Хлебной базы) мы понемножку подкупали комбикорм — насколько позволяли всякие допуски на продажу населению. Где-то побольше овощами подкармливали — отварной картошкой, морковкой. Впритык, но протянули. Зато с учётом нашей самопальной коптильни эти затраты составили не половину от выручки, а процентов двадцать пять.

Цесарки и экзотические чёрные вьетнамские куры расходились в основном между нами да по ближайшим знакомым.

Все невошедшие в инкубатор и неиспользованные в хозяйстве яйца сдавались в заготконтору, но я всерьёз подумывала над расширением производственной базы. Купить бы ещё парочку таких инкубаторов. Да хоть один! Зимой ещё ничего, а летом ой как актуально будет. Кроме кур ещё цесарки же, а эти оручие падлы совсем почти не насиживают, а сроки и условия инкубации у них с курами заметно отличаются — в одну закладку не сунешь. Как бы меня этот лишний инкубатор спас!

С кормами мы теперь учёные, закупимся в августе побольше — лучше пусть лишнее останется. Больше вывод — и нам лучше, и стране поможем. Только где инкубатор взять?

Написать письмо в Омский НИИ цесарководства, откуда родом наш первый агрегат? Потому как те инкубаторы, которые всякими кривыми путями можно было купить, рассчитаны были сразу на тысячи яиц — для колхозов-совхозов же. Самый маленький на тысячу сто, что ли, яйцемест. Куда я потом с такой оравой?! Да и накопить тысячу свежих яиц, чтоб процент вывода был хороший, тоже проблематично. Всё-таки у нас малое хозяйство, и мы везде позиционируем себя как опытную станцию, нацеленную на подбор оптимальных способов ведения подсобного хозяйства одной большой семьёй (или на крайний случай, группой из двух-трёх семей). Не думаю, что рядовая семья захочет приобретать аппарат размером со среднюю ванную комнату — это ж куда его ставить, не говоря уже о бешеной для простого советского человека стоимости.

Ломая голову так и эдак, я решила, что могу как минимум исключить из птичьего многосложного уравнения вьетнамских шёлковых кур — наседки они отличные, вот пусть и насиживают. Кстати, под этим лозунгом и продвигать их в массы будет легче. «Сидят как влитые!» — звучит? Если за год нарастить поголовье, можно будет и на очередную майскую сельскохозяйственную ярмарку с ними выехать. Или ещё проще — через Пал Евгеньича заметку в газету напечатать. Отличный рабочий вариант! И дёргаться никуда не придётся!

Хозяйство наше здорово разрослось, козье стадо тоже прибавилось, и я всерьёз подумывала о том, чтобы сманить тётю Валю к нам полностью. Не совсем было понятно, как при этом обойти действующую статью о тунеядстве — я-то никак и никем её на работу оформить не могу, поэтому дело чуть подвисло, но нагрузки у тёти Вали и так прибавилось изрядно, соответственно подросла и зарплата.

Рашидка успешно учился на мастера по пальто и шубам. В марте мы ожидали очередную волну кроличьего забоя, и я надеялась, что Рашидка на этих шкурках попрактикуется как следует. Хотелось чего-нибудь красивого, вроде кроличьих шубок-разлетаек.