Сталинградские были

Ночной поиск

Старший сержант Козырев сидел возле стола, на котором в консервной банке чадил густо посоленный бензин, и читал армейскую газету «На защиту Родины». Против него, прислонясь к дверной притолоке, стоял рядовой Ермишин. Из-под упавшего на лоб спутанного чуба поблескивали большие навыкате глаза. На тонком с горбинкой носу уселись крапинки копоти. Но он, не обращая ни на что внимания, посапывал трубкой и внимательно слушал чтеца, стараясь не пропустить ни одного слова.

Когда Козырев умолк и принялся аккуратно складывать газету, Ермишин переступил с ноги на ногу и покачал головой:

— На что только надеются, идолы! Лошадей и собак поели. Кошек и тех в живых не оставили.

— А вороны? — усмехнулся Козырев. — Вороны у них теперь самое лакомое блюдо. Едят, только перья летят!

— Выходит, как у французов в двенадцатом году…

— Где там! — махнул рукой Козырев. — Французам из Москвы хоть на Смоленск дорога оставалась, а эти ни туда и ни сюда — колечко. Как это там наши поют: «Колечко мое, колечко, съедена лошадь и свечка…»

Он для убедительности покрутил перед собой пальцем, потом подошел к стоявшему в углу землянки топчану и окликнул:

— Товарищ младший лейтенант, вставайте! Время!

Спавший на топчане высунул из-под шинели взлохмаченную голову, поморгал по-детски недоуменно глазами и опять спрятался под шинель.

— Умаялся бедный, — сочувственно проговорил Козырев. — Три ночи не спал. Дивизии вперед двигаются. Надо узнать, что и как, надо обеспечить связь.

Младшему лейтенанту Портерову действительно было не до сна. Он, как командир взвода связи, обеспечивал связь наступавшим частям и радовался. С наблюдательного пункта командарма он видел, как шли грозные советские танки, как метались в панике гитлеровцы.

После шести месяцев тяжелой борьбы воины 62-й армии соединились с войсками генералов Батова и Чистякова. Радости и ликованию не было конца. Но враг продолжал сопротивляться.

Портеров, не ожидая повторного оклика, вскочил, потер лоб и улыбнулся:

— Одесса снилась… Солнечная, шумная… Народу — пушкой не прошибешь! Будто поднимаюсь я по нашей знаменитой приморской лестнице, а навстречу друзья: «Портеров, айда к морю!..» Люблю я, братцы, море, особенно на закате! Глядишь, и кажется тебе, будто солнце упало в воду, растворилось в ней, и от этого все море как в позолоте. Только было я собрался идти с товарищами, а тут…

— А тут будят, — вставил Козырев, улыбнувшись.

— Да, — вздохнул младший лейтенант. — Но ничего, побываем еще у моря…

В Сталинград Портеров прибыл с бригадой морской пехоты, но воевать вместе не пришлось: на второй день его вызвали в штаб и направили командиром взвода в армейский полк связи.

С той поры он прокладывал телефонные линии, хранил боевое имущество взвода, обучал новичков-связистов. Ходил он и в разведку, когда надо было собрать сведения о связи противника. Доводилось ему не один раз отбивать со своим взводом и вражеские атаки, когда немцы пытались прорваться к штабу армии. Любое дело Портеров выполнял с огоньком, но о море не забывал и под гимнастеркой всегда носил полосатую тельняшку, которая напоминала ему безбрежные морские просторы.

— Товарищ младший лейтенант, говорят, вы во флоте служили? — спросит его, бывало, кто из однополчан-офицеров.

— Черноморец.

— Давно на сушу высадились?

— После Одессы.

— За это время небось все ленточки с фуражки порастеряли?

— На фуражке лент не носят. Ленты для бескозырки положены. А насчет «порастерял» можете не беспокоиться.

Портеров бережно вынимал из кармана черную муаровую ленту с золотой надписью, расправлял ее и выразительно произносил:

— Два конца — два понятия. Один — любовь к жизни, другой — презрение к смерти. Ясно?

Ермишин, как и другие бойцы взвода, любил своего командира за морскую хватку и очень огорчался, что ему ни разу не выпало случая сходить с Портеровым в ночной поиск. На такие операции Ермишина почему-то не назначали, а сам он не напрашивался. Но сегодня он не утерпел и попросил:

— Товарищ младший лейтенант, разрешите пойти с вами в разведку.

Портеров удивленно посмотрел на бойца, нахмурил брови и взялся за подбородок, что нередко делал в минуты серьезного раздумья. Ермишин смущенно затоптался на месте, полагая, что командир неодобрительно отнесся к его просьбе. Но Портеров думал, почему он раньше не брал с собой Ермишина? Верно потому, что Ермишин выглядел нерасторопным, стеснительным. Зато хватка у него медвежья. «А нерасторопен, может, оттого, что не был в настоящем деле», — заключил Портеров и вслух сказал:

— Разрешаю, товарищ Ермишин. Одевайтесь!..

Январский мороз цепко хватал за щеки. Резкий восточный ветер гнал через тропку белые змейки поземки. На берегу, у складов, бойцы наваливали на плечи, на салазки мешки, ящики, доставленные по льду с левого берега, и беззвучно скрывались в ночном мраке.

Портеров и его постоянный спутник Козырев шли легко, казалось не замечая снежных заносов. Ермишину же было не очень легко. Он часто оступался, проваливался в снег, падал и вздрагивал от каждого шороха. Но он старался не выдать своего волнения и не отстать от товарищей.

Так шли минут двадцать — тридцать. Шли с большим трудом. Приходилось пробираться между разрушенными строениями, переползать через открытые места, нырять в бомбовые воронки, в заброшенные окопы и ходы сообщения.

Кругом стояла мертвая тишина. Но Портеров и его товарищи знали: эта тишина обманчива. Здесь, на переднем крае, и ночью жизнь идет своим чередом: в штабных блиндажах и землянках составляют планы предстоящих операций, вычерчивают схемы, отдают приказы и распоряжения; саперы делают подкопы под неприятельские опорные пункты и узлы сопротивления или закладывают минные поля; артиллеристы передвигают на новые огневые позиции орудия и запасаются снарядами; часовые и дозорные, замаскировавшись, пристально всматриваются и вслушиваются в темень, чтобы не пропустить вражеских разведчиков, а те в свою очередь выслеживают часовых и дозорных, чтобы обмануть их бдительность и незаметно проскользнуть в тыл противника.

Из-за тучи выскользнула луна, и обледенелые громады развалин заблестели и заискрились серебряной чешуей. В ту же минуту на левом берегу раздался громкий голос, усиленный мощной радиоустановкой:

— Воины доблестной шестьдесят второй! Кончилась шестимесячная осада волжской твердыни. Наша армия вступила в общий строй и плечом к плечу стоит с другими советскими армиями. Противник еще продолжает сопротивляться, но дни его сочтены!

Словно с испугу, затявкал на немецкой стороне пулемет. Одна за другой полетели в Заволжье мины. Натужно заскрипел шестиствольный немецкий миномет.

— Неужели радиоустановку засекли? — забеспокоился Ермишин.

— Ерунда! Это они всегда по ночам такие концерты дают. Боятся, чтобы врасплох их не застали, — совершенно спокойно сказал Козырев.

Но Ермишину показалось, что он тоже немного нервничает.

— А куда все же мы идем? — не утерпев, спросил он у Портерова.

— К немцам. А встречать нас будет сам генерал фон Паулюс. Вытянется во фронт и отрапортует: «Гвардии солдат Ермишин! Вверенные мне шестая полевая и четвертая танковые армии со всем личным составом, оружием и боевой техникой ожидают ваших приказаний».

Ермишин недовольно глянул на Портерова, но ничего не сказал.

Дойдя до конца улицы, они завернули в какой-то двор; пробрались вдоль полуразрушенной стены в дальний угол. Здесь Портеров приподнял крышку канализационного колодца, запушенную сверху снегом, и, склонясь над темнеющим отверстием, долго прислушивался. Убедившись, что внизу никого нет, он приказал своим спутникам спускаться вниз.

Защитники Сталинграда хорошо знали расположение канализационной сети и дренажного коллектора под улицами города, и это давало немалые преимущества над врагом. По подземным путям они пробирались в тыл противника, не раз срывая наступательные планы гитлеровцев.

Прислушавшись еще раз, Портеров пополз вперед, стараясь не шуршать и не бряцать оружием. Товарищи последовали за ним. Ползли до тех пор, пока не уперлись в какую-то стену.

— Окраина улицы Буденновской, — шепнул Портеров. Потом спросил — Ты, Козырев, готов?

— Так точно, товарищ младший лейтенант.

— Давай!

Козырев встал на ноги, впотьмах нащупал крышку колодца, приподнял ее и выглянул наружу.

— Пустыня пустыней, — тихо сказал он.

— Но ухо держать надо востро, — предупредил Портеров, вылезая вслед за ним.

— Чего? — переспросил Ермишин.

— Слушать, говорю, надо, глядеть получше. К немцам пришли…

— Неужто к немцам? — удивился Ермишин.

— Тише! — одернул его Козырев.

Портеров осторожно двинулся вперед. Козырев за ним, прислушиваясь и пристально поглядывая по сторонам. Сзади, не отставая ни на шаг, спешил Ермишин.

Так они добрались до заснеженного оврага Крутой и притаились.

На противоположном берегу толпились немцы. Они торопливо ковыряли смерзшийся бугор снега и о чем-то спорили.

— Должно быть, убитых хоронят, — предположил Козырев.

— Чего же им тогда спорить? Они из снега что-то выкапывают, — сказал Портеров, плотно прижимаясь к обломку кирпичной стены. — Полежим — увидим…

Минуты через три немцы выволокли из-под снега павшую лошадь, быстро разрубили ее на части и, поделив, побежали к своим блиндажам и землянкам. Один перелез через овраг и стал карабкаться вверх по откосу как раз против того места, где залегли наши разведчики.

К счастью, немец повернул влево, и его тут же окликнул часовой:

— Пароль?

— Гаубица.

— Гамбург, — ответил отзывом часовой.

Гитлеровцы сошлись и завели беседу. Портеров хорошо знал немецкий язык и внимательно их слушал. Один из солдат рассказал, что он охраняет землянку самого генерала Корфеса — командира 295-й пехотной дивизии, что к генералу пришли еще какие-то большие начальники и пускать к ним никого не велено.

Поговорив, немцы разошлись. Один направился вдоль оврага, а тот, который охранял генеральскую землянку, стал бегать из стороны в сторону, топая озябшими ногами. Вскоре он забежал за кирпичную стену и остановился, удивленно уставившись на неизвестных солдат в белых маскировочных халатах. То ли он принял советских разведчиков за своих, то ли просто испугался, но у Портерова не было времени на размышления. Надо было действовать, и самым решительным образом.

— Уйди, ворона! — прикрикнул он на часового на чистом немецком языке. — Видишь, люди делом заняты!..

Гитлеровец обиженно скривился и повернулся спиной. Козырев кошкой прыгнул ему на плечи и свалил на землю.

Не теряя времени, Портеров распахнул дверь землянки и, подняв над головой гранату, крикнул:

— Хэнде хох! Руки вверх!

Генералы, сидевшие за столом, от неожиданности растерялись. Они вскочили с мест, вытянув к потолку дрожащие руки. Но высокий грузный немец с сизо-багровым лицом и большими мешками под глазами передернул плечом и крикнул:

— Часовой, часовой!

— Тише, боров! — зло выругался Портеров. — Твой ангел-хранитель отправился с докладом к всевышнему.

— Как ты смеешь оскорблять генералов, варвар? — взвизгнул гитлеровец и схватился за пистолет. Но, увидев за спиной Портерова богатырскую фигуру Ермишина с автоматом наготове, обмяк.

— Не торопитесь, господин генерал. Ваш командный пункт окружен батальоном автоматчиков, и всякое сопротивление бесполезно. Прошу оружие на стол и на выход шагом марш.

Генералы переглянулись, поспешно выложили на стол пистолеты и, запахнув шинели, вышли за Ермишиным.

Кругом было тихо, безлюдно. Только возле кирпичной стены маячил часовой. Толстый генерал рванулся было к нему, но часовой спокойно по-русски предупредил:

— Осторожно, генерал, поскользнуться можно.

Немец опустил голову и покорно зашагал дальше. Однако через минуту вдруг остановился и потребовал дать ему и его коллегам возможность взять с собой необходимые вещи.

— Сейчас это лишнее, господин генерал, — ответил Портеров, стараясь быть спокойным. — За вашими вещами мы пришлем.

Но немец не думал уступать. Тогда Козырев с Ермишиным связали ему руки назад и заткнули рот носовым платком. То же самое ради предосторожности сделали и с другими тремя пленными.

— Так оно спокойнее будет, — рассудительно проговорил младший лейтенант и показал на часы…

Переполох у немцев начался, когда уже подходили к Волге. Послышалась беспорядочная стрельба, крики.

«Наверно, хватились своих генералов», — решил Портеров и, предупреждающе показав пленным гранату, скомандовал:

— Бегом!..

Но те не прибавили шагу.

— Бегом! — повторил младший лейтенант и нажал плечом на толстого.

Гитлеровец повалился на снег и демонстративно вытянул ноги.

— Саботировать, гад?! Не выйдет! — зло пробормотал Ермишин.

Он подскочил к нему, схватил поперек туловища, вскинул, как мешок с зерном, на плечо и пустился к реке.

Выстрелы слышались все ближе и ближе.

«Может, прикончить этих фашистов, пока не догнали? — подумал Портеров. — А зачем тогда ходили?..» — И он махнул рукой, приказывая ускорить шаг.

Чтобы не попасться противнику на глаза, Портеров заставлял своих спутников то ложиться и ползти, то вскакивать на ноги и перебегать открытые места. Толстый генерал, которого Ермишин уже сбросил с плеч, старался бежать впереди всех, видимо боясь, как бы не попала в спину пущенная вдогонку немецкая пуля.

Наконец все свернули вправо, под крутой берег Волги.

Встретили их работники разведотдела армии. Оказалось, Портеров со своими боевыми товарищами привел командира 295-й немецкой пехотной дивизии генерала Корфеса, а также командиров корпусов генералов Пфеффера и фон Зейдлиц-Курцбаха и полковника Дисселья — начальника штаба дивизии.

Командарм В. И. Чуйков, узнав о пленении важных гитлеровцев, вышел из своего блиндажа, поблагодарил боевых воинов и расцеловал их.

— Что это у вас с ухом? — спросил он Ермишина.

— Вот этот толстый укусил. Я его на плечо, а он за ухо. Зубастый!

— Ничего, мы им зубы пообломаем скоро, — сказал командарм. — Сталинград — это не Париж.