Сталинградские были

Взрыв на рассвете

Взошло солнце, и его красноватые лучи скупо озарили дома и улицы тревожно притихшего перед рассветом Сталинграда. Сержант Иван Макаров бросил на накат последнюю лопату земли, притоптал порыжелыми ботинками насыпь и одобрительно осмотрел со всех сторон свое новое сооружение.

— Стоящий получился блиндажик, крепкий.

— Авось не век ему стоять, — флегматично заметил сапер Парфенов, разминая уставшие после тяжелой ночной работы плечи. — Можно было и полегче сделать.

— Э нет! — возразил Макаров. — Блиндаж для командного пункта — это тебе не погребок для картошки. Тут удобство должно быть фактическое. Да-да, не спорьте!

Но Парфенов и не думал спорить. Он молча слушал сержанта, поглядывая с крутой горы вниз, на Волгу.

Утренний туман уже рассеялся. Дул сырой порывистый ветер. Взъерошенная река безудержно несла к берегу волны, напоминавшие огромное стадо перепуганных овец. Волны набегали друг на друга, завихривали свои кружевные гребни, торопливо кидались на пологие отмели.

Берег был загроможден штабелями винтовок, автоматов, ворохами обмундирования и снаряжения, ярусами бочек и ящиков с рыбой, селедкой, консервными банками, а также пакетами с сухарями и галетами. У наскоро сколоченных причалов хлопотали на баржах и лодках бойцы, выгружая доставленное ночью снаряжение, боеприпасы, продовольствие. Тут же примостились сменившиеся утром пехотинцы и старательно полоскали в Волге свои пропотевшие рубахи. Они брызгали друг друга студеной водой и весело хохотали, забыв на время, что находятся в трехстах метрах от передовой. В балочке, у походных кухонь, уже выстроилась очередь. В ожидании завтрака бойцы помахивали котелками и перебрасывались острыми шутками, как будто не было никакой войны.

— Ишь ты, расшалились, словно ребятишки, а ты спины не разогнешь, — недовольно буркнул Макаров, любивший во всем степенство и порядок. Но тут же он подумал о том, что накануне эти самые бойцы героически отбивали ожесточенные атаки немцев, и уже по-другому добавил — Война, однако, никому поблажки не дает. Им тоже достается под завязку…

Он стряхнул с шинели землю, соскоблил щепочкой глину с ботинок и отдал приказание собираться.

Саперы быстро разобрали инструмент и направились к себе в роту.

За ночь впятером они отрыли котлован, натаскали бревен, сделали трехъярусный накат и засыпали его толстым слоем земли. Работали не разгибаясь и здорово устали. Но сейчас надежда на предстоящий трехчасовой отдых придавала им силы, и они довольно бодро шагали вниз, к своей землянке.

Макаров шел впереди. Он был невелик ростом, сухощав, но широк в плечах. В его длинных жилистых руках чувствовалась большая сила. Характер был беспокойный и непоседливый. Коротко приказывать он не умел; каждое распоряжение своим подчиненным старался досконально растолковать и объяснить. Заметив, что кто-нибудь работал не в полную меру сил, подходил и как бы между прочим спрашивал:

— Ручки натерли? Бывает, ей-богу, бывает. Сходит к Волге, отдохните маленько, сполосните личико. В родничках там водица хорошая, холодная. Сходите, а мы тут пока поработаем.

От этих слов у провинившегося все перевертывалось внутри, и он с таким усердием принимался за работу, что любо было смотреть.

Макаров строго соблюдал порядок во всем. Хотя в условиях сталинградской обороны переходы редко бывали больше нескольких сотен метров, все же во время утренней поверки он приказывал разуться своим саперам и осматривал, как у них завернуты портянки, не потерты ли ноги. Часто заставлял снять пилотки и показать воткнутые в подкладку иголки, которыми он снабдил всех бойцов своего отделения.

— Без иголки солдат — не солдат. У такого и шинель в дырах, и хлястик болтается, и пуговицам недочет. Иголка должна быть всегда на вооружении советского воина.

Но за внешней придирчивостью у Макарова скрывалось сердечное отношение и привязанность к людям. В трудную минуту он умел дать товарищеский совет, оказать помощь, ободрить человека теплым, дружеским словом. Саперы любили своего командира. Заканчивая работу, они всегда старались разобрать по рукам весь шанцевый инструмент, а ему оставляли лишь двухметровку — деревянную рейку, разделенную насечками на дециметры и сантиметры. Эту двухметровку Макаров носил под мышкой, как носят охотники ружья, идя по следу зверя…

У самого спуска к реке саперам пришлось пробежать ходом сообщения, низко пригибаясь от пуль.

— Засели, змеи-горынычи! — выругался Макаров, оглядываясь на дом, который возвышался на взгорье против Соляных причалов.

Дом этот был в руках неприятеля. С его верхних этажей хорошо просматривались и простреливались переправы 62-й армии и прилегающая часть города. Гитлеровцы понимали серьезное значение дома и превратили его в мощный узел сопротивления, создав вокруг зону плотного огня. Наши войска дважды безуспешно пытались взять этот дом. Готовился третий штурм.

Макаров еще раз оглянулся, озабоченно крякнул и зашагал вниз, к землянке.

Землянка была небольшая. Размещалось в ней лишь отделение Ивана Макарова. За неструганым столом уже сидели саперы, вернувшиеся с ночных работ на других объектах. Один из них писал письмо матери, другой зашивал порванную осколками полу шинели, третий, готовясь к завтраку, открыл кинжалом банку консервов и выкладывал на хлеб кусочки холодного тушеного мяса. А сапер Севцов, нескладный, большеголовый парень, прилаживал к пиле ручку и тихо напевал:

— Поем мы хорошо, — сказал Макаров, подсаживаясь к столу, — а вот ход сообщения небось не докопали?

— Закончили, товарищ сержант, — ответил Сезцов и добавил — На завтра опять назначен штурм дома. Теперь там немцам не усидеть. Мин подвезли, огнеметов. Людей тоже подбросили.

— В бою не всегда берут числом, а часто просто смекалкой.

— Смекалочка, видать, тоже будет приложена. Подготовка ведется по всем правилам военного искусства. Так что промаха больше, надо полагать, не будет.

Подготовка действительно велась основательная. Разведчики выяснили все пути подхода к немецкому узлу сопротивления, собрали данные о вражеской огневой системе, о гарнизоне, засевшем в доме. Командир полка вместе с начальником штаба тщательно продумал план действий, выделил штурмовые группы и группы поддержки, лично провел с ними несколько занятий.

Штурм начался ночью, а в атаку бросились на рассвете. Предварительной огневой подготовки не было, чтобы обеспечить внезапность нападения. Сержант Макаров, волнуясь, следил издали, как развивался бой. Когда прорвалось дружное «ура», он не выдержал и с тревогой спросил у стоявшего рядом бойца Парфенова:

— Как, Тихон, сдюжат наши?

— Должны, — помедлив, отозвался тот. — Ширина улицы там вроде небольшая. Один бросок — и…

Ширина улицы действительно была невелика, но преодолеть ее оказалось трудно.

Советские артиллеристы дважды обрабатывали немецкий опорный пункт, выпустив по дому не один десяток снарядов. Однако как только пехотинцы поднимались на штурм, противник снова встречал их потоками пулеметного и автоматного огня. Гитлеровцы использовали тактику советских бойцов: начинала работать наша артиллерия — они залегали в блиндажах и щелях за домом. Но стоило умолкнуть орудиям, немцы тотчас занимали свои места, и опорный пункт снова ощетинивался огнем. Гитлеровцы стреляли из окон и дверей, из специально проделанных амбразур, из снарядных пробоин. Били простыми и разрывными пулями, минами, гранатами. Пускали в ход огнеметы…

К Волге потянулись раненые, контуженые. Они шли в одиночку и целыми группами, черные от пыли и копоти. Один из них, с окровавленной головой и рукой на перевязи, подошел к саперам. Облизывая сухим языком запекшиеся губы, он попросил воды.

Парфенов схватил котелок и сбегал к родничку, струившемуся из-под обрывистого берега. Раненый жадно припал губами к краю котелка и долго пил, не переводя дыхания. Потом глубоко вздохнул, возвратил котелок, полез в карман за кисетом. Макаров подал ему свою аккуратно скрученную цигарку.

— Ну как там, браток? Плохо? — спросил он.

— Сначала все ладно шло: и накапливались хорошо, и приготовились как надо — всем сердцем приготовились. Поднялись тоже дружно. А он как ударил, прямо в жар кинуло. Тут еще танки подошли. Головы поднять не дают. И огнем, и гусеницами…

— Эх, чуяло мое сердце! — горестно воскликнул Макаров. — Нешто пехоте одной с таким делом справиться…

— Вас там не было, кротовая порода! — вспылил вдруг раненый.

Он обиженно бросил недокуренную цигарку и зашагал к Волге, громко чертыхаясь и потрясая в воздухе кулаком здоровой руки.

— А ведь он прав! Хоть в сердцах бросил, а, ей-богу, прав! — взволнованно сказал Макаров. — Кому-кому, а нам, саперам, обязательно надо быть там.

Лицо его оживилось, темные тени, сгустившиеся вокруг глаз от недосыпания, словно осветились. Постояв немного, сержант круто повернулся и почти бегом направился к землянке командира взвода.

Лейтенант Кушев собирался идти с докладом к командиру роты, но, увидев Макарова, остановился.

— Вы ко мне? — спросил он сержанта.

— Так точно, товарищ лейтенант. Разрешите обратиться по служебному вопросу.

— Пожалуйста, только покороче, — ответил Кушев, не совсем довольный задержкой.

Макаров, будто не замечая нетерпения командира взвода, помедлил, подыскивая слова, а потом веско и обстоятельно начал выкладывать свои мысли:

— Пехота нас ругает и правильно делает. Вот я читал о том, что инженерную науку русские войска еще при взятии Казани применяли и при Севастопольской обороне…

— Я вас не понимаю, сержант Макаров! — перебил его Кушев. — Инженерная наука у нас в почете и применяется очень широко. Кому-кому, а вам, саперу, это больше других известно.

Макаров несогласно покачал головой.

— Применять-то применяем, а иной раз и забываем кое о чем.

— А именно?

— О подкопе.

— Вот оно что! — протянул лейтенант. — Средство это действительно древнее. Только в современных боях в нем нужды нет.

— Как же это так нет? — удивился Макаров.

— Очень просто: сейчас такие задачи решает артиллерия, авиация.

— Задача задаче рознь, — не сдавался Макаров. — А ежели по условиям местности и артиллерия не помогает, тогда как? Вон мы почитай три недели крутимся возле одного дома. Людей положили сколько. Артиллерии тут особого простора нет. Немцы во время обстрелов по щелям прячутся, не выкуришь их никак… Надо пойти к командиру полка и доложить: так, мол, и так, есть предложение сделать подкоп…

— Напрасно вы, сержант, живете временами Казани и Севастополя. Новую тактику надо осваивать, — усмехнулся лейтенант.

Он поправил на боку планшетку, хотел было идти к командиру, но сержант преградил ему дорогу. Посмотрев искоса на густой чуб лейтенанта, лихо выбивавшийся из-под пилотки, Макаров заговорил:

— Разве ж я против новой науки? Я про другое. Новое осваивай, но и от того, что в старом нам на пользу, тоже отрекаться не след. Вот я вам такой случай, товарищ лейтенант, расскажу. Разросся у нас в колхозе на семенном огородном участке хрен. Никто его там не сажал, сам вырос. Глушит все вокруг, и ничего с ним не поделаешь. Пошли мы за советом к агроному. Так, мол, и так, помогите нам хрен вывести. Задушил, проклятый. Дергать начнешь — отрывается, копать — не докопаешься. Длиннющий очень… Агроном был молоденький, шустренький, вроде… — Макаров запнулся, но продолжал: — «Подпашите», — говорит агроном. «Пробовали, — отвечаем. — Перережешь его на куски, а эти куски сами расти начинают. Еще больше места заполоняют». Не поверил агроном. Пошел сам на огород. Долго возился. И лопатой пробовал, и плугом — ничем того хрена не возьмешь. Шел мимо старый дед. «Эх, — говорит, — милые, да что же вы силу зря тратите?» Взял ножик, срезал у хрена верхушку, выдолбил ямочку, а в ямочку соли насыпал… И что бы вы думали? Через три дня каюк хрену пришел… Вот тебе и дедовские способы! При случае и они пригодиться могут. Выкопаем под дом ямочку, заложим вместо соли взрывчатку и…

Лейтенанту Кушеву такая настойчивость Макарова на этот раз не понравилась.

— Довольно, Макаров! — резко сказал он. — Офицеры отвечают за операции и решат, что делать… Можете идти!

Выйдя из землянки командира взвода, Макаров остановился. «Нет, не правы вы, товарищ лейтенант, — мысленно продолжил он разговор. — Без сержантов ни один комбат, ни один полковник не воевал. На сержанте всякая армия держится… Сержанта тоже иной раз послушать следует…»

И он решил идти к командиру роты.

Мысль о подкопе приходила в голову и капитану Титову. На одном большом совещании при инженере дивизии он даже заговорил было на эту тему. Но получилось так, что его сразу не поддержали, а сам он после напоминать о своем предложении не стал. Выслушав теперь Макарова, капитан пожалел, что не проявил тогда настойчивости, и сказал:

— Правильное ваше, сержант, предложение. Постараюсь немедленно доложить командиру полка.

Иван Макаров весь день и весь вечер ждал решения командира полка. Уже скоро идти на ночные работы, а вестей никаких и ни от кого.

«Неужели генерал отклонил предложение? — думал он, куря цигарку за цигаркой. — Нет, не может быть. Ведь сам Титов сказал, что предложение правильное. А у него слово — золото».

Вошел вестовой и передал приказание сержанту срочно явиться к командиру роты. Хотя Макаров с нетерпением ждал этого, но сейчас немного растерялся. В волнении бросил на пол цигарку и стал оправлять на себе шинель и пилотку. Шагнул к двери, остановился, вернулся назад. Поднял с земли окурок и еще раз жадно затянулся. Окурок затрещал, обжег губы. Макаров тряхнул головой и выскочил из землянки.

— Сам командир дивизии заинтересовался вашим предложением, — сказал капитан Титов, поднимаясь из-за стола навстречу сержанту. — Подкоп начнете немедленно вместе с отделением сержанта Дубового. Напротив немецкого опорного пункта стоят два здания. Будете рыть из того, которое подальше. В нем имеется подвальное помещение, оттуда и работы вести сподручнее, и маскироваться там лучше. Новый штурм будет назначен, когда закончите подкоп…

Макаров ловил каждое слово капитана, и в глазах его светилась радость.

— Есть, товарищ капитан. Все будет сделано точно.

Рыть начали из котельной. Макаров взял лом и вместе с Парфеновым принялся долбить стену. Фундамент, видимо, клался на хорошем цементе, поэтому поддавались не швы, а кирпичи. Это затрудняло работу. Саперы менялись через каждые полчаса. Все же к утру удалось не только пробить фундамент, но и добраться до широкой канализационной трубы, проходившей под тротуаром. Это оказалось очень кстати. Ее люки создавали дополнительную тягу воздуха. Подкоп повели на пятиметровой глубине. Ход рыли в метр высотой и восемьдесят сантиметров шириной.

Работали так: один сапер, стоя на коленях, ковырял землю киркой с короткой рукояткой или лопаткой. Двое других откидывали грунт за себя. Там его насыпали в мешки и передавали по цепочке из рук в руки, чтобы не было лишней толкотни и топота.

Для предупреждения обвала Макаров распорядился укреплять ход-туннель деревянными рамами, которые делали тут же, в котельной, из досок, снятых с полов и межэтажных перекрытий. Рамы ставили рядом, вплотную. Получалась большая деревянная труба. Она надежно поддерживала многометровый слой почвы, поэтому в забое никто не волновался и не поглядывал вверх.

Работали круглые сутки. Вылезали саперы из туннеля в котельную только затем, чтобы перекусить и подышать немного свежим воздухом. После еды валились прямо на пол, лежали минут тридцать — сорок, а потом снова скрывались под землей. А были дни, когда они совсем не видели дневного света и сутками копошились в непроглядной копоти.

К концу недели прошли метров двадцать. Вдруг перестали поступать рамы. Макаров вылез из туннеля узнать, в чем дело. Оказалось, что в подвал явился лейтенант Куше в и забрал на строительство каких-то блиндажей все приготовленные для рам доски.

— Почему отдал? — закричал Макаров на дневального, молодого парня из пехотинцев. — Кто разрешил?

— А что я могу поделать? — оправдывался тот, вытянувшись в струнку. — Офицер сам должен быть сознательным. Я ему разъяснил, что это доски для подкопа, а он и слушать не хочет…

— Меня должен был позвать. Кто тебя на пост поставил? Устава не знаешь?

Дневальный понимал, что получилось неладно. От волнения у него дрожали губы.

— Вот что, милок! — сказал Макаров. — Доски достать за десять минут. Где, как — это меня не касается.

Он повернулся и сердито затопал каблуками по деревянной трубе.

Минут через пятнадцать запела пила, зазвенели топоры в подвале. Рамы одна за другой поплыли в туннель.

— Вот это я понимаю, порядок! — повеселел Макаров. — Выручила пехота своего парня. Натаскали столько досок, что в три дня не переделаешь. А там Кушев долг вернет!

Сержант довольно потер руки и встал на место уставшего сапера. Подручным у него был Парфенов, который за последние дни просто преобразился. Это уж был не тот медлительный человек, который ко всему относился с флегматичным спокойствием. Сейчас он был увлечен общим порывом. Не дожидаясь команды, он первым брался за работу и до конца смены не выпускал из рук лопаты…

Грунт комьями валился к ногам. Саперы работали старательно, и мешки с землей ритмично шли по туннелю. Но к концу восьмого дня темп вдруг замедлился.

— Дышать будто нечем, — прошептал Парфенов в ухо сержанту. — Головокружение и вялость во всем теле.

— От усталости это, — ответил Макаров и оглянулся назад.

Бойцы, растянувшиеся цепочкой, сидели вдоль трубы, низко повесив головы. Они с трудом передавали друг другу тяжелые мешки. Слабая струя свежего воздуха еле доходила сюда, и они глотали его, словно рыбы, выброшенные на берег.

У Макарова ныли руки и ноги, от копоти першило в горле, на зубах хрустела противная земляная кашица. «Надо выдержать», — подумал он и с силой загнал в землю кирку. Вдруг все поплыло у него перед глазами. Он зашатался и упал.

— Товарищи! Сержанту плохо! — закричал Парфенов и сам, обессилев, уткнулся лицом в рыхлую землю. «Надо отползти немного назад», — успел подумать он и потерял сознание.

Пришел в себя Парфенов часа через полтора. Открыл глаза, осмотрелся: лежал он в котельной на разостланной шинели. Рядом стояли Макаров и капитан Титов.

— Обморок от недостатка кислорода, — говорил Титов. — Необходимо, сержант, устроить ручной вентилятор для искусственной подачи воздуха. Курение в туннеле категорически запрещаю. Освещение сократить. Эти коптилки чертовски портят воздух. Людей в туннеле держать меньше. Лучше на день-другой оттянуть взрыв.

Эти меры предупредили повторение обмороков, и к концу десятого дня саперы приблизились вплотную к немецкому опорному пункту.

— Теперь, ребята, чтоб ни малейшего стука или шороха, — предупредил Макаров. — Тишину держать мертвую.

Саперы понимали, в чем дело. Кирки и лопаты они обмотали тряпками. Ботинки, чтобы не стучали, тоже обмотали. Разговоры прекратили совершенно. Все команды передавались только жестами.

Подвал в последние дни пустовал до самого вечера. Бойцы появлялись в нем лишь на какой-то миг, торопливо высыпали землю и снова скрывались в туннеле.

Вечером вылезали на часок отдохнуть. Расходясь по углам, спотыкались, ругали крепкими словами попадавшие под ноги кирпичи, а заодно с ними Гитлера и его приспешников. Но, передохнув немного, становились веселыми, начинали шутить.

— Товарищи! Язык Севцова никому не попадался? — спрашивал кто-нибудь из темноты. — Потерял, видать, бедный, и молчит, как лапоть под порогом.

— В забое чей-то язык остался. Черный-пречерный от пыли. Может, его?

— Нет его, в баню побежал мыться.

— Попарится, тогда запоет.

— Макаров и так хорошо его упарил…

Севцов, грязный, вспотевший, насмешливо обвел товарищей блестевшими из-под черных век глазами, тряхнул головой и тихонько запел:

Когда он запел, в подвал влезли ноги в больших сапогах, перепачканных грязью. Потом показались полы шинели, автомат, руки и наконец лицо. Улыбающееся лицо командира полка.

— Встать! Смирно! — оборвал песню Макаров и, повернувшись к командиру, приложил руку к пилотке, чтобы отдать рапорт.

— Здравствуйте, товарищи саперы! — чуть не шепотом поприветствовал командир полка.

— Здравствуйте! — так же приглушенно ответили ему саперы.

— И поздороваться нельзя как следует с командиром, — горестно вздохнул Севцов, когда была подана команда «Вольно».

— А я на это обижаться не буду, — засмеялся командир полка. — И вы, думаю, тоже. Стукнем гитлеровцев, вот тогда крикнем друг другу. А сейчас обстановочка не позволяет.

Обстановка действительно была тяжелая. Гитлеровским войскам удалось разрезать 62-ю армию на части. Вражеские автоматчики, пулеметчики обстреливали переправу «62», поднимая шквальный огонь при малейшем движении на воде или возле причалов.

— Наша задача, — сказал командир полка, ознакомив саперов с обстановкой, — огородить переправу, дать возможность судам хоть ночью причаливать и выгружать на берег продукты, боепитание, подвозить пополнение. Вот почему надо скорее кончать подкоп.

— Понимаем, товарищ подполковник, стараемся, только силенок у нас маловато, — вздохнул Макаров.

— А у нас еще меньше. Так обессилели, что малейшее наступление противника чувствуется как большой удар. Собрали для обороны всех, кого могли: портных, сапожников, подсократили во вторых эшелонах некоторых начальников складов, кладовщиков, ездовых. Теперь к вам пришли с просьбой…

Макаров понял, что эта просьба не обычная: подкоп надо кончать с меньшими силами, и в более короткий срок.

Теперь люди уж совсем не вылезали из забоя, пока не закончили туннель и не отрыли минную камеру.

— Ничего, товарищи, ничего, — подбадривал Макаров саперов. — За Волгой для нас земли нет, а чтоб тут остаться живыми, надо уничтожить противника.

На двенадцатый день все земляные работы были закончены. Осталось загрузить камеру взрывчаткой. Саперы уселись вдоль туннеля и стали быстро перебрасывать с рук на руки упакованные в бумагу куски тола.

Когда в камеру уложили три тысячи килограммов взрывчатки, Макаров приладил к ней запальную шашку и присоединил конец тонкого провода. Камеру и подход к ней плотно заложили мешками с землей.

Макаров тщательно проверил, не забыто ли что в туннеле, и только после этого вылез из-под земли, потушив все каганцы. Впервые за две недели он как следует разогнулся и глубоко вдохнул свежий воздух.

— Все! — весело сказал он собравшимся вокруг него саперам. — Конец осиному гнезду…

За Волгой показалась бледная полоска зари. Где-то прозвучал одинокий выстрел. За ним, словно испугавшись, торопливо затараторил пулемет, охнула пушка. Наступал боевой день. В соседних домах и развалинах накапливалась пехота, готовясь к штурму вражеского узла.

К саперам подбежал капитан Титов. Он старался казаться спокойным, но волнение прорывалось в каждом его движении.

— Товарищ сержант, приготовиться к взрыву.

Макаров присоединил конец провода к машинке и замер, устремив взор на капитана. Саперы, припав к амбразурам, как зачарованные, смотрели на дом, занятый гитлеровцами.

До взрыва оставалось две минуты. Они тянулись неимоверно долго. Наконец капитан махнул рукой.

Земля тяжело вздохнула.

Дом вздрогнул. Потом будто присел немного, разломился на две половины, и все потонуло в тугой пелене огня и пыли.

— Ура-а-а! — закричала поднявшаяся на штурм пехота.

— Ура-а! — подхватили саперы.

— Поздравляю, товарищ сержант, — сказал командир полка, пожимая Макарову руку. — С вашей легкой руки подземно-минный фронт открыт!

Макаров хотел ответить по уставу, но от волнения не смог. Он благодарно улыбнулся подполковнику, потом серьезно ответил:

— Земля будет гореть под их ногами. Не уйдут, проклятые, от ответа!

Саперы смотрели на командиров, и лица их светились суровой солдатской радостью.