Становление (СИ)

Глава 10

Глава 10

Петербург.

25 марта 1796 года

После аудиенции у государя я не спешил на встречу с Алексеем Ивановичем Васильевым. И такому, казалось, разгильдяйству были свои причины. Я ни в коем случае не игнорирую волю императора, напротив, я собирался выполнять все поручения монарха с прилежанием, ответственно и лучше, чем кто-либо это смог ещё. Всё для этого есть: собственные мозги, считай, помноженные надвое, огромное желание, ну и послезнание.

А ещё у меня увеличилась мотивация. Уж не знаю, что это такое, но я вознамеривался всеми доступными и не очень средствами, но добиться расположения Екатерины Андреевны Колывановой. Да Бог с ней, с этой благосклонностью, стерпится-слюбится. Хочу и всё!

Главной причиной того, что я пока не спешил знакомиться с господином Васильевым стало то, что я его совершенно не знаю и, что ещё важнее, не знал, не слышал о нём в будущем. Кто это такой? К какой партии принадлежит? Как привык работать? Может он всё одеяло под себя подгребает, и тогда у меня должна быть одна манера общения, или он делегирует полномочия, при этом забирает всю славу исполнителя себе. В том случае стану выстраивать иные модели поведения.

Тут вообще много нюансов, из которых нужно выделять и родство или патронаж. Клановость в русском высшем свете, и не только в нём, процветает. Часто за своих людей заступаются, их продвигают. Нет такого, что один брат взойдёт на политический Олимп, а другой останется каким-нибудь клерком средней руки. Если взошёл Григорий Орлов, так и Алексей, даже два других брата — все в графьях и деньгах. Так и с Потёмкиным было, что он пристраивал свою родню, которая ранее и в Смоленской губернии была третьесортной.

Зубовы не отличились, быстро создали свой клан. Нет, тут было одно отличие. У Зубовых четвёртый брат есть, Дмитрий Александрович, так тот всего-то генерал-майор и не входил в тесный круг «зубовцев», так что исключение, которое подтверждает правило.

И к кому же принадлежит Васильев, если он не друг детства императора или же выдвиженец по типу Аракчеева, который был с Павлом Петровичем, как говорится, и в горе, и в радости? Короче, нужно узнать о Васильеве и после, стремглав, незамедлительно лететь к нему.

У меня есть источник информации. Что касается высшего света, то это Алексей Борисович Куракин. И пока я окончательно от него не отошёл, нужно пользоваться.

Однако, просьба встретиться со всеми Куракиными была спровоцирована не только тем, что мне повелел государь заняться подготовкой финансовой реформы. Хотя я братьев обязательно посвящу в суть моей будущей работы. Они и так узнают, а не скажу я, так осадочек останется. А мне с ними пока что дружбу водить нужно. А ещё я хотел предложить братьям начать, наконец, зарабатывать деньги.

Казалось, я и до того этим занимался, но нет. Все мои действия пока были, словно я ковырялся в маленькой, огороженной песочнице. А за пределами этой ограниченной детской конструкции расположен большой, даже огромный, песчаный карьер. Пока что я загребаю песочек маленькой детской лопаткой, но песка вокруг столько, что можно подгонять огромный карьерный самосвал и с пяток экскаваторов.

То, что я оставлял для себя, собственной наживы, придётся предлагать братьям. Ещё неделю назад я бы подобного не предложил, но моё имение уже принесло доход, а премия от генерал-прокурора, ну, или благодарность за выполненную работу, ещё чуточку увеличила мой капитал. Так что я не буду бедным родственником и уже смогу, пусть и не на первых ролях, вложиться в неплохие проекты, которые мной разрабатывались почти с самого начала, как только я попал в тело Михаила Михайловича Сперанского.

— Ну, господин Сперанский, и зачем ВЫ нас позвали. Не вскружило ли вам голову общение с государем? Или стоило бы охладиться? Так вона, снег выпал, и вновь подмораживает, — вместо приветствия Александр Борисович Куракин ёрничал.

— Великодушно прошу меня простить, господа! — обращался я ко всем трём братьям. — Нет, голова не кружится, но в ней есть весьма занимательные проекты. И прежде я хотел бы обратиться к вам, господа, и предложить свои идеи, которые могут принести немало выгоды.

— Михаил Михайлович, — говорил Степан Борисович. — Вы не перепутали нас с некими торговыми людьми или с коммерциантами? Может с маркитантами? Я, признаться, ещё не прояснил для себя, стремитесь ли вы нас оскорбить, или такие вызовы нас, занятых людей, на собрания суть вашего неразумения, непонимания, что Куракины — род древний и княжий.

С каждым словом младший Куракин всё больше повышал тон, пока его не одёрнул старший брат. Степан Борисович мне непрозрачно намекнул на происхождение. Обидно, запишем с блокнотик и как-нибудь, да ответим в будущем. Но сегодня я промолчу, так выгоднее, так нужно.

И вообще, что-то завёлся Степан. Ах да!.. Все получают пряники, даже я имение отхватил, деньги, некоторое признание и даже вызов к императору. А вот его обошли стороной. Зря бесится, будут братья наверху, подтянут и его. Так в клане заведено, а Куракины такой клан стараются создать. И я, по всему выходит, уже креатура куракинского клана.

Между тем, пусть и в грубой манере, и с перегибами, но Степан Борисович на самом деле выразил общее мнение. Довольства на лицах трёх братьев я не видел. Пусть они и без меня собирались сегодня встретиться на обеде, но по факту-то я их попросил на разговор. Так что мне предстоит, возможно, ещё выслушать недовольство. Впрочем, я уже в состоянии сменить покровителей. И будь реальные оскорбления, так и вызвать на дуэль смогу. Глупость сделаю, но вызов брошу.

— Первое, господин Сперанский, вы сей же час расскажите всё, что было в кабинете государя. По Петербургу уже расползлись слухи о трёх фаворитах, до того никому не знакомых. Это Пален, хотя его-то немного, но знают, Аракчеев, ну и вы, господин Сперанский. Подобное несколько и неплохо, так как досужие разговоры сместились с нас с Алексеем на вас, — сказал Александр Борисович Куракин.

По своему обыкновению, при братьях Алексей Борисович молчал. Но тут мне он постольку-поскольку. Самым платежеспособным был, как это ни странно, младший брат, Степан. Пусть у старшего и были сейчас деньги, но, как оказалось, он преизрядно пускал пыль в глаза в своём имении Надеждино. Потрачена уйма денег. Сейчас у Александра средства есть, но он не слишком богатый человек, не такой, каким желает казаться. Правда, император его обласкал на большие суммы и ресурсы, даровал рыбные промыслы на нижней Волге.

— Вот, впрочем, и всё, — закончил я своё повествование «Про то, как Сперанский к императору хаживал».

Рассказал всё, даже свои мысли, размышления и выводы про то, как встречали Суворова, и что я увидел на столе императора подписанный указ о назначении Александра Васильевича командующим русской армией, которая отравляется на Кавказ.

Александр Борисович смотрел на своих братьев и ждал от них слов. Но Куракины, как я понял, решили обсуждать полученную информацию без меня. Так что, после непродолжительной паузы, я решил продолжить разговор.

— Господа, я предлагаю вам заработать много денег, — начал я с, казалось, беспроигрышного заявления.

Но, нет, не прошло. Вновь какие-то странные слова про то, что им не престало, что порядочный человек коммерцией заниматься не станет. Братья, видимо, подумали, что я предлагаю самим торговать или скупать подешевле и продавать подороже. Как по мне, если такой вид деятельности приносит большие деньги и не вредит сильно государству, то отчего же его не использовать, тем более, что я даже не слышал, чтобы где-то в обществе отвергали подобное.

— Братья, дайте же Михаилу Михайловичу сказать, — подал, наконец, голос и средний братец, Алексей Борисович.

— Смею представить вам, господа, некоторые проекты, которые могут принести деньги, при этом никакого урона чести быть не может. Тем более, что нужно привлекать иных людей, а не самим заниматься уложением кумпанств. У меня много дел, согласно воле государя, так что и мне не пристало быть головой над такими проектами. Между тем, я вложусь несколько средствами, но и за идею и работу по составлению уложения по проектам жду двадцать долей от дохода, — сказал я под скептические ухмылки.

Ещё немного, ещё чуть-чуть и пошлю нахрен братиков, и пойду искать иных инвесторов. Уверен, что почти каждый второй купец заинтересуется тем, что я скажу, да и среди дворян можно найти желающих.

— Вот мой первый проект, — взяв себя в руки, я достал из портфеля, только две недели как пошитого по моему заказу, первую папку бумаг.

Хотел начать я не с «военторга», а с того, чтобы купить лес. Именно так, нужен белорусский, брянский и частью малоросский лес.

Вот в чём тут дело: лес сильно нужен в Новороссии. Идёт строительство русских причерноморских городов. Ещё раньше, когда генерал-губернатором Новороссии был Григорий Потёмкин, города, тот же Хаджибей, начали отстраиваться, но это было скорее восстановление. Тогда внимание было приковано к флоту, потому немало сил и ресурсов оказалось брошено на строительство Севастополя и верфи в Николаеве.

Сейчас же, в уже как полгода не Хаджибей, а Одессу, градоначальником назначен Хосе де Рибас. Ему выделены немалые средства на строительство всей торговой инфраструктуры, как и порта, ну, и, соответственно, иных сооружений. После некоторого торможения строительства, сейчас и Николаев, как и Херсон, строятся большими темпами.

— На бумаге расчёты: сколько обходится одна доска в Николаеве и сколько такая же в Киеве. К северу от Киева, смею утверждать, что доска ещё дешевле, потому как у Киева уже не такие густые леса и скоро они переходят в лесостепь и степь. Посему, одна доска в Киеве, допускаю для удобства счёта, имеет стоимость в одну копейку, а в Херсоне уже от двенадцати до семнадцати копеек, — прервал я свою долгую речь и стал ждать реакции.

— И что никто не сразумел сие начинание? — проявил скепсис Степан Борисович.

Однако, слова его прозвучали не с издёвкой, а с интересом. Действительно, а почему об этом не додумались? Додумались, конечно, и даже сейчас кое-какой лес сплавляют и зарабатывают на этом большие деньги. Но вот в чём проблема — земля и много леса находится в личном пользовании у вельмож, это что касается Верхнего Поднепровья. Екатерина раздала своим приближённым большие земли, но они, эти территории с людьми, или вообще страдают отсутствием интереса со стороны екатерининских фаворитов, или же те самые екатерининские любимцы занимаются иным, но не зарабатыванием денег.

— Скажу на примере графа Николая Петровича Румянцева или болящего его батюшки, графа Петра Александровича Румянцева-Задунайского. Так, Пётр Александрович нынче находится в имении под Полтавой и вовсе ничем не озадачен. А вот в его землях, это с Гомелем, Добрушем, иными городками и деревнями по реке Сож и несколько по Днепру, ничего не делается. Сын, граф Николай Петрович, нынче в Кёльне. Вместе с тем, удобнее всего было бы сплавлять дерево или везти на баржах готовые доски именно оттуда, с Речицы, Гомеля, Могилёва. Леса там богатые, — сказал я и выдохнул.

— Мда, — задумчиво сказал Александр Борисович. — И когда вы, Михаил Михайлович, всё это прознали, да ещё и высчитали?

— Смею надеяться, что выучился быстро работать, — отвечал я. — Что скажете, господа?

Господа сильно задумались. На самом деле люди, которые привыкли получать деньги с того, что они просто живут, а за них кто-то работает, далеко не всегда готовы хоть что-то менять. Зачем? Император дал денег из казны, покрыл все долги. А в отношении Александра Борисовича, так вообще всё замечательно. Он мало того, что получил от Павла Петровича дом, денег, так ещё и земли у Астрахани, как и рыболовный промысел там. Так что большая часть икры — это нынче его, Александра Куракина. И что он собирается со всем этим делать? Да ничего, лишь получать свои доходы. А какие они на самом деле, сколько денег уходит в «тень»? Знать не обязательно. Ну, и получит он деньги, так закажет ещё штук сто скульптурных композиций в Надеждино. А мог бы коров купить, да сливочным маслом заняться.

Так и тут, начинать большое дело не хотят, потому как нет желания себя нагружать дополнительной работой, даже если её будут выполнять иные люди.

— Допускаю такие возможности. А каковы условия, и кто сие наладит? — задал резонный вопрос Степан Борисович.

— Условия таковы: мои с того пятнадцать долей, это за сам проект и всё уложение [документооборот]. Иное ваше, по тому, сколь кто вложится средствами, — сказал я и особого спесписа не услышал.

Пятнадцать долей — это мало, мог бы и больше получить, но тогда нужно вложиться самому. Что я с моими пятнадцатью тысячами дохода с имения сейчас смогу дать? Тем более, что и само имение нужно приводить в порядок и вкладываться.

Люди, исполнители — вот кто нужен. И такой ресурс могут найти Куракины. Я уже узнавал, что они через свои поместья сотрудничают со многими. Не они знаются с купцами, а приказчики, но людей в поместьях хватает и деятельных также.

— Мы подумаем, — отвечал за всех Александр Борисович. — Что ещё?

Уже не упрекает, уже думает. Вот и хорошо, пора и про «военторг».

— Вот, господа, идея «военторга». Нынче же на Кавказе война, нужно успеть к ней, — сказал я, передал ещё пять листов бумаги с записями и стал рассказывать суть предложения.

Всё просто: нужно взять под контроль всех или большинство маркитантов. На войне необходимо многое, чего, порой, и не достать здесь и сейчас, особенно, если эта война будет далеко и с логистическими проблемами.

Я предполагал уже сейчас постараться купить много товаров военного или околовоенного назначения. Те же пистолеты, порох, свинец, обувь, одеяла, плащи, продукты питания и алкоголь, бумага, чернила — да всё, что угодно, чего не будет на Кавказе или будет, но мало. А также «военторг» может заниматься тем, что станет скупать трофеи, ну, или брать их на хранение.

— А сие уместно? Не обвинит государь в преступности деяний? — с нотками испуга спросил Алексей Борисович.

— Тут всё прописано. У нас будут свои склады в Моздоке и Георгиевском. Мы лишь предлагаем купить, а уже дело всех иных, делать ли это, — отвечал я.

Идея с «военторгом» оказалась более интересной для Куракиных, чем предыдущая. В этом времени даже любой гражданский чиновник знает о военной службе немало, часто из армии и переходят в государственные чиновники. Ну, а то, как армия снабжается, знаю все.

«Военторг», по моей задумке, должен заменить и всевозможных маркитантов, которые, словно мухи, роятся возле каждого войска, а также вполне конкурировать с интендантскими службами. Последнее, конечно же, афишировать не стоит. Соперничество с интендантами может выйти себе дороже. Но когда у снабженцев проблемы с поставками, а они сплошь и рядом, и не бывает беспроблемных интендантских служб, то на помощь приходит «военторг».

Подобное новшество я собирался вводить, но гораздо позже, и никаких Куракиных к тому привлекать не думал. Полувоенизированный «военторг» — это замечательное прикрытие чуть ли ни для маленькой армии. Первоначально охрану я запланировал нанимать из казаков. Узнавал, такие услуги вполне возможно приобрести и у донцов, и у иных станичников. После же постепенно охрану думал заменять на своих бойцов. Так что военторговцы будут заниматься не только продажей или скупкой, но и получать реальный опыт в бою, как особые иррегуляры.

— Есть у меня в Надеждино один отставной прапорщик из детей солдатских. Выслужился из солдат и смог сам получить офицерский чин. Ещё не стар, сорок годков, притом разумник такой, что ещё поискать, — сказал Александр Борисович.

— Так вот, господа, я о том и говорю, что по всем имениям можно сыскать людей, которые и грамоте обучены, и до коммерции приспособлены, вот их и стоит привлекать, — сказал я, внутренне ликуя, так как видел, что идея о «военторге» пришлась по душе моим собеседникам.

Безусловно, если бы я в своей презентации проекта делал акцент на то, что «военторг» — это лишь коммерческая организация, которая будет призвана облапошить офицера или даже какого-нибудь солдата, что, по сути, и должно происходить, то идея вызвала бы крайне жёсткую критическую оценку. Только я всё больше прибегал к таким фразам, как «призван помочь армии», «облегчить переходы войск», «сделать солдатскую кашу сытнее» и нечто подобное по смыслу. Так что «военторг» видится, как некая патриотическая организация, которая придёт в случае необходимости на помощь.

— Я займусь этим, — сказал Степан Борисович. — Есть и у меня людишки способные. Но ты, Александр, присылай своего инвалида [в понятии ветеран].

— Не спеши, Степан, — сказал Александр и с прищуром посмотрел на меня. — На каких паях будет тот «военторг»? Господину Сперанскому десятая доля, а как далее нам решить?

И кто здесь мне только что говорил, что он ни разу не коммерсант? Торговаться мы начали, словно нет никакой сословной разницы, будто на восточном базаре. Я сдавать свои позиции в «военторге» не был намерен. Потому как планировал использовать его для разных нужд. Если от продажи леса нужны только деньги, то «военторг» — намного больше, чем заработок.

По итогу вышло так, что мне пришлось вложить в дело двенадцать тысяч, при том, что выторговал я себе лишь восемнадцать процентов. Может показаться, что я прогадал, но нет, я почти уверен, что долю Алексея Борисовича смогу выкупить, как и перехватить управление «военторгом». Фавор Куракиных должен через пару лет несколько ослабнуть, а вот я через те же пару лет рассчитываю быть более значимой фигурой. Ну, а если мне не получится подняться вверх по карьерной лестнице, то и большинство начинаний и планов окажутся бессмысленными.

После долгих споров и торгов я уже размышлял о том, стоит ли говорить, как мне кажется, о самом вкусном, но здесь время поджимало. Ещё два года — и мы не сможем быть первыми.

— Ваши Сиятельства, самое прибыльное я оставил напоследок. Не сочтите за дерзость, но то, что я знаю, стоит весьма и весьма дорого. Я же хочу заиметь, не вкладываясь более деньгами, двадцать долей. Без торгу, господа, — сказал я, чем вызвал недоумение и даже некоторую брезгливость со стороны братьев.

С чего это они будут давать своё слово, если даже не знают, о чём пойдёт речь? Однако, я заручился обещанием, что в случае интересного проекта мне пойдут навстречу.

— Господа, вам нужно купить зе́мли у городка Миасс. Я узнавал, что владельцы Миасского медеплавильного завода тяготятся наследством, доставшимся от дядюшки. Там два наследника, Иван и Николай Максимовичи Лугинины. Заводик, как я понимаю, работает не в убыток, но великого дохода не приносит, — к теме миасского золота я подходил издалека.

Знал я о нём, так как ещё в школе отлично учил географию, а после неплохо учился в университете. О богатствах России кое-что, да знаю. Вот не всё расскажу, но что выгодно, то постараюсь оседлать или иметь долю.

— Вы предлагаете нам стать горнодобытчиками? Для сего потребны особый склад ума и учёности, — выразил сомнение Александр Борисович.

— Нет, господа, я предлагаю вам добывать золото, — сказал я, наблюдая ошеломление.

— Золото? — переспросил Алексей Борисович.

— Да, господа. Мне доподлинно известно, где у Миасса наличествует много золота, — отвечал я.

— Лихо, — рассмеялся Александр Куракин. — Ничего не вложив, вы желаете двадцать долей. А подумали ли вы о том, сколь нужно для того, чтобы золото добывать, будь оно действительно там? И я, уж не взыщите, но сомневаюсь. Откуда вам известно?

— Господа, нужно только его найти, оно там есть. Я смог выкупить один отчёт рудознатца, которого посылал к Миассу ещё Акинфий Никитич Демидов при Анне Иоанновне. Честью клянусь и заручаюсь своим имением, что золото есть, — сказал я, и Куракины, только что улыбающиеся, резко посерьёзнели и стали переглядываться.

Моё имение, которое я, возможно, назову «Сперанское» или «Надеждово» — лакомый кусочек для кого бы то ни было. Я вообще должен быть безмерно благодарен императору. И слово моё было сказано, на кону имение.

Чтобы только не получилось так, что нанятые Куракиными шихтмастеры искали бы золото, да «случайно» не нашли его, чтобы только заполучить моё имение. Хотя, нет, найдут. Всё-таки золото — более лакомый кусок, чем перспективное поместье.

После на фоне такой деловой и, может, даже приятельской атмосферы, я также высказался и про то, сколь интересный актив достался Александру Борисовичу Куракину.

Астраханские рыболовные промыслы — это очень сильно. Во-первых, под Астраханью, может, и крупнейшее в России соляное месторождение — Баскунчак. Во-вторых, астраханская селёдка весьма неплоха в солёном виде, есть можно, частью и заменить голландскую.

Есть и третье, может самое главное и прибыльное — это белужья икра. В этом времени из белуги могут достать до ста сорока килограммов икры. А это не только растущее внутреннее потребление, но и перспективный экспорт. Если побьём персов, то Россия станет эксклюзивным поставщиком черной икры. И здесь большую долю будет иметь именно Александр Куракин.

— Что ж, Михаил Михайлович, убеждать вы умеете, и проекты ваши занимательны. Коли всё сладится, то я первым назову вас своим другом и стану всемирно содействовать вашему продвижению, — гордо, словно нынче было сказано некое откровение, провозгласил Александр Куракин.

— Скажите, Михаил Михайлович, приглашены ли вы на коронацию его величества? — спросил Степан Александрович.

Я даже не знал, что ответить. Прозвучало всё так, что мне должны были вручить некое письменное уведомление, как нынче зовут на бал. Но такого уведомления у меня не было. Однако, на большой бал, который должен состояться в Москве, устное приглашение от самого государя у меня есть. Даже не приглашение, а упоминание, что я там могу быть. Именно всё это откровенно я и рассказал.

Александр Борисович укоризненно посмотрел на своего брата, и тот, прочтя что-то в глазах старшего родственника, поспешил сказать:

— В собор на коронацию, если вам не выдано письменного уведомления, идти нельзя. На бал можно. Первое, вы представлены императору и даже имели честь делать доклад Его Величеству. Окромя прочего, вы отправитесь со мной, как секретарь Правительствующего Сената, удостоенный милости государя. Так что конфуза быть не должно.

Естественно, я чинно поклонился, поблагодарил «кормильца». Однако, я уже вполне осваиваюсь в этом мире и знаю, что прийти на бал могу.

А вообще в Москве нужно появиться. Есть одна проблема. И проблема эта — мои родители. Я веду переписку прежде всего с мамой, потому как отец выказывает мне обиду. Отцовское недовольство имеет причины в моём отказе от предложения митрополита Гавриила принять сан. Слухи дошли и до Владимирской губернии. А ещё, как я понял из писем, у отца не всё в порядке на службе. Паства почти отсутствует. И, как я понял, семья испытывает недостаток средств. От меня же хоть что-то брать отец не желает.

Смешанные чувства я испытываю по отношению к родителям. Теряюсь в эмоциях. Получается, что я испытываю крайне нежные чувства к людям, которые для меня чужие. Михаил Михайлович Сперанский до появления в его теле Надеждина сильно любил свою мать и почитал отца. Перед матерью он вставал на колени при любой встрече. Если я поведу себя иначе, то кабы мой папа не прибежал изгонять из меня бесов.

Принимать родителей раньше было просто негде, так как жил я только в доме Куракина и не имел даже комнатушки, по примеру той, что была у меня в Главной Семинарии. Ну, а теперь, когда у меня есть дом, там живёт и учится некая особа, которую показывать родителям вообще нельзя. Это я про Аннету Милле.

Так что в Москве можно и встретиться, тем более, что добираться туда матери проще, ближе, и она уже не раз была в Первопрестольной, а вот в Петербурге меня ещё не навещала.

После всех разговоров мы пошли обедать. Сегодня я мог приглашать братьев, а не ждать такого хода от них. Я провёл на куракинской кухне немало времени и следил за тем, как рождались два новых блюда. Они будут апробированы на братьях, а освоены в кулинарной школе и заложены в меню в мае открывающегося трактира нового образца.

— Господа, вы не будете возражать, если сие блюдо будет названо «мясо а-ля Куракин», — показал я на «бефстроганов». После мой указательный палец переместился на котлеты, названные в иной реальности «пожарскими». — А сии котлеты назову «куракинскими».

— Называйте, Михаил Михайлович, такая слава, если блюда вкусны, нашему роду не повредит. Однако же, я даже не знаю. Подобные блюда приятны на вкус, но котлета может быть изрядно простой. Она же из курицы, — засомневался Алексей Куракин.

Раньше я с ним обсуждал некоторые названия. А его повар — это и есть главный исполнитель всех тех приблизительных рецептов, которые я предлагаю. Эти два блюда, предложенные сегодня на обед, насколько я знал историю кулинарии, стали хитом и визитной карточкой богатой дореволюционной русской кухни. Так отчего же они сейчас не могут получить признание?

Вслух я, конечно, этого не говорил, но именно Куракины, больше всех, конечно, Алексей Борисович, стали теми людьми, на которых мы апробируем все новые блюда. Если уж заходит таким гурманам, то будут приняты многими другими.