Становление (СИ)

Глава 16

Глава 16

Петербург

16 сентября 1796 года

Правильные черты лица, с несколько удлинённым подбородком, высокий рост, большие карие глаза, которые излучали грусть даже в тот момент, когда мужчина улыбался. Наверное… нет, точно, такие молодые люди нравятся женщинам. Тем более, что мужчина не был обделён манерами, учтивостью, он умел нравиться, но подобный навык не хотел использовать со мной.

Я уже как час вёл переговоры с Николаем Петровичем Резановым. Это его я сейчас рассматривал и оценивал. Сложный человек, для меня сложный. Мнительный, думает, что я собираюсь у него отобрать нечто столь важное, без чего не жить. Так бывает, когда сомневаешься в словах человека. Между тем, подозрительно, но по бумагам, как и, собственно, в самом предложении, много выгод, и всё звучит рационально и привлекательно. Я предлагал Николаю Петровичу создать ту самую Русско-Американскую Компанию. Сделать это уже сейчас, а не так, как это было в иной реальности, только через три года. Документы, которые были мной разработаны и доработаны, казались фундаментальным трудом на более чем шестидесяти страницах. Между тем, были и другие приложения к проекту, секретные, знать о которых могут люди, ставшие пайщиками РАК.

Я описал всё: образование новых поселений на Аляске и сильно южнее, где место реки Сокраменто станет южной границей русской Америки. Там же предполагалось создавать сельскохозяйственную отрасль, с упором на то, чтобы кормить Аляску и не только. Были расчёты на организацию торговли льдом [в РИ в середине — второй половине XIX века торговля льдом — одна из основных статей доходов РАК]. В перспективе металлургия, хлопковый и шерстяной текстиль, стекло, строительство кораблей.

Отдельно были представлены расчёты по торговле с Китаем и покупке там чая и шёлка. Нужно везти в Поднебесную мех калана и соболя, продав за дорого такой ценный товар, скупать в Китае чай и переправлять его в Россию, расторговываясь уже на родине. Можно стать поставщиком в иные европейские страны.

Я немало думал над тем, стоит ли организовывать в Китае торговлю опиумом, что уже начинают делать британцы. Думал и решил, что деньги не пахнут, они вообще часто бывают вымазаны в крови, но без них не построить великую державу. Так что выращивать мак в Калифорнии, чтобы продать его китайцам — вполне себе идея. Но нельзя этим увлекаться, так как устраивать «опиумные войны», чтобы заставлять китайцев принимать наркотик, просто нечем, не будет таких сил на войну с большим Китаем. Оставим эти гнусности для англичан и французов.

— Я не хочу задеть ваши чувства, господин Сперанский. Нет, меня не страшит дуэль с вами, но, знаете ли, многое в своей жизни я ещё не успел сделать, чтобы быть убитым. Вместе с тем, я скажу прямо, — Резанов сделал паузу, резко, с вызовом во взгляде, посмотрел на меня. — Вы мне не нужны, милостивый сударь. Вы не знаете реалий Америки, пусть на бумаге всё красиво изложено. Не скрою, такой проект нравится и мне, но я не вижу смыслов, чтобы брать вас в долю, когда вы эту долю не можете предоставить. У вас нет ста тысяч рублей, а у меня есть, как и люди, связи в Охотске и Иркутске.

Резанов говорил, а я понимал, что он во многом прав. Мало того, но я не могу ему запретить скопировать мои выкладки и расчёты. Он уже наверняка кое-что себе переписал. Да что там наверняка — он это точно сделал, пока читал расширенный бизнес-план образования и деятельности Русско-Американской Компании. Наблюдение за Николаем Петровичем сработало, и я знаю, что он даже нанимал двух писарей, понятно для чего. Но я не мог заставить Резанова читать проект создания «РАК» в моём присутствии. Ершистый он, слишком недоверчивый, с немалой долей самовлюблённости. Давить на такого — только время тратить. Не считал он меня неким вельможей, с которым стоит любезничать.

— У меня есть дарованная императором одна просьба к высочайшей особе. Я могу просить государя подписать сей документ. Вам предстоит большая работа, чтобы ваш проект перебил мой. Мало того, тут далеко не всё, на чём можно заработать много, очень много денег, — отвечал я, не раскрывая всех козырей.

Говорить о золоте Клондайка или калифорнийском, конечно, не время. А в проекте есть очень важный пункт, в котором прописывалось правило: коя РАК или кумпании ею начальствующие станут руду добывать, иные ископаемые полезные, то сама РАК и решает сие, распоряжаясь доходами, но уплотя пошлину в казну от десятой части. В переводе получалось, что Русско-Американская Компания может использовать все полезные ископаемые и доходы с них по собственному усмотрению.

Если я ранее посчитал, что золото Миасса не могу в один карман складывать, оно, как минимум, на территории Российской империи, то иные прииски, за пределами государства, отдавать никому не собирался. Это не значило, что я сам стану старателем, нет, но компания, в которой я буду одним из главных держателем акций, может стать золотопромышленной. В таком случае я получаю дивиденды, ничего при том не делая.

— Нет, — жёстко ответил Резанов.

— Тогда я сделаю это без вас, господин Резанов, — чуть повышая голос, сказал я.

— Господа, искюзе муа, я не вовремя, позже чай принесу, — бросив многозначительный взгляд на Николая Петровича, после «уронив» глаза к полу, говорила Аннета.

Это была заготовка. Мадмуазель Милле стояла сразу же за дверью моего кабинета и слушала не сам разговор, сколько определяла его эмоциональный накал. И вот, когда мы с Резановым уже чуть не перешли на прямые оскорбления и ссору, вошла нимфа, такая чистая, притом кажущаяся доступной. Вся из себя с глубоким декольте.

Не скажу, что Резанов поплыл. Он прожжённый соблазнитель. Это качество Николай Петрович уже проявил, когда смог очаровать единственную дочь богатейшего русского купца Шелихова. Но нельзя быть злым или равнодушным рядом с Аннетой, даже на меня она неизменно действует, пусть я и выставил ментальные блоки против соблазнительницы.

— Знакомьтесь, господин Резанов! Это мадмуазель Аннета Мария Милле, с её отцом я веду дела. И да, это из-за неё я дрался на дуэли. Не могу, знаете ли, прощать обиды, причинённые моим друзьям, — сказал я и после представил Резанова девушке, сказав немало лестных слов в отношении Николая Петровича.

Женщины и лесть… Они могут многое, и мало мужчин, которые бы не попадались на этот крючок. Так что расчёт был верным, и после ухода Аннеты тон Резанова несколько сбавился.

— Мы должны быть откровенны. Прошу простить меня, Михаил Михайлович, за некоторую несдержанность. Между тем, на Востоке нашего большого Отечества манеры не в почёте, там суровые места, и в чести откровенность и сила. Потому я предлагаю говорить напрямую, без обид, — сказал Резанов, всё ещё смотря на дверь, куда только что удалилась Аннета.

Мелькнула даже мысль подложить девушку под Николая Петровича, но ещё не умолкла история с другим Николаем, Карамзиным, так что нельзя пока сильно светить Аннетой, кроме как тем, что она под моим покровительством и живёт с отцом. Последнее очень важно, так как мне нельзя становиться в народной молве любовником француженки.

— Хорошо, Николай Петрович. Я так понимаю, что главным камнем преткновения является то, что нынче я не могу предоставить достаточно денег на организацию РАК. Тогда прошу вас, ознакомьтесь! — сказал я и извлёк бумаги из своего недавно пошитого, отличного портфеля.

Я предлагал Резанову почитать уставные документы Военторга, Лесоперерабатывающей кумпании и даже разрешение, выданное Александру Куракину на добычу полезных ископаемых в районе реки Миасс. Тут же документы о том, что именно я являюсь хозяином компании «Ресторации России», которая уже открыла большой трактир, названный ресторацией «Астория». И да, это заведение возле Казанского Собора, как и в моём будущем.

— Я имел удовольствие отобедать в «Астории», о корой уже ходят приятственные разговоры в Петербурге, — сказал Резанов, как будто главный мой актив — это ресторан.

— Я готовлю к открытию ещё до Рождества пять подобных рестораций. И да, я не руковожу ими. Мой проект, моя помощь, но есть свой приказчик, — сказал я и стал дальше ждать реакции Резанова.

Собеседник после беглого осмотра стал более внимательно рассматривать мои активы. Заострил внимание на сельскохозяйственной компании, получившей название «Агроном».

— Я правильно понял, что вы в хороших отношениях с Гаврилой Романовичем Державиным? — удивлённо спросил Резанов. — Это же ваша кумпания устроила его имения?

Я знал, что Резанов был некоторое время секретарём Гаврилы Романовича, а также пользовался этим знакомством и после. Между тем, мои отношения с Державиным больше даже дружественные. И да, мы подняли доходность имений Гаврилы Романовича и предоставили ещё более масштабный план по преобразованию деревушек Державина в процветающий край. При этом сам сенатор и великий поэт не станет вкладываться в свои имения, вся модернизация будет происходить из увеличенной доходности.

— Я не могу нынче же войти большим капиталом в РАК, но готов войти в залог одной из компаний, пайщиком которой являюсь. Между тем, я показал вам часть своей деятельности, чтобы стало понятно: я не бросаю сказанного на ветер, — ответил я, и слова звучали решительно.

Если и сейчас, после всех уловок и демонстраций, Резанов не пойдёт навстречу, то придётся идти более сложным путём. Шелихов был самым видным купцом в Иркутске, который обратил внимание на Америку, но далеко не единственным. Есть там, к примеру, семейство Голиковых, которые также могут активизироваться после смерти главного конкурента в лице жёсткого и решительного Григория Шелихова. А есть ещё и Лебедевы, считающиеся непримиримыми соперниками Григория Ивановича.

— Позвольте спросить, что вы станете делать в случае моего отказа? — спросил Резанов.

— Полагаю, что вы хотели бы знать степень моей осведомлённости о делах в Иркутске и Америке, как и возможности влиять на состояние дел там? — спрашивал я, сдерживая улыбку. — Уже готовы к выезду мои люди, которые поспешат к господам Голиковым и Лебедевым с предложениями. Они ранее были позади вашего тестя Григория Ивановича, нынче же после кончины господина Шелихова, могут стать впереди вас. Я не оставлю сей проект.

— Но в нашем Отечестве невозможно создать свою Ост-Индскую компанию, яко в Англии, где у кумпании и войско своё и управление землями, — неуверенно говорил Резанов.

Было видно, что он изменил своё решение, пусть до сих пор ещё не верит в то, что я ему нужен. Сильно подкосил решительность Николая Петровича факт моего близкого знакомства с Державиным. Стало понятно, на кого делал ставку Резанов, от кого искал поддержку в своих начинаниях.

— Я не против. Если получится добиться указа от императора, то я пойму, сколь вы можете быть полезным и приму то, что вы станете пайщиком РАК, — выдавливал из себя слова один из известнейших русских авантюристов будущего века.

Видимо, он уже в этом, в XVIII веке, успеет заставить говорить о себе.

— Вот.

Торжествуя, я вынул из портфеля лист бумаги. Гербовой бумаги, к которой приложился своей императорской рукой Павел Петрович.

Это был мой успех. За деятельное участие в составлении реформы финансов император оказался благосклонным ко мне и дал то, что в умелых руках могло много дел натворить. Мне сильно много не нужно, нельзя привлекать более того внимание, что и так прилипнет ко мне.

Указ звучал, по сути, как в знаменитом романе Александра Дюма, мол «всё, что сделал предъявитель сего, сделано по моему указанию…». Для того, чтобы разрешение на деятельность в Русской Америке появилось, пришлось сперва убедить в нужности этого начинания Алексея Ивановича Васильева, без помощи которого ничего бы не вышло.

Дело в том, что в финансовой реформе, которую мы, я и Васильев, уже предоставили государю, очень тщательно подсчитывались доходы от международной торговли. Я, имея опыт будущего, упирал на то, что Россия не может полностью зависеть от торговли с Англией. Это вопрос уже политического характера. И захоти сэры на Туманном Альбионе обрушить экономику Российской империи, они сократили бы торговлю с Россией более чем вдвое. Да, англы наступили бы на грабли и получили шишку на лбу, вот только Россия могла так удариться, что и сотрясение мозга бы случилось.

Так что расширение торговли с Китаем, как и в Америке, даже с САСШ, могут сильно диверсифицировать русскую экономику. И что для этого нужно государству? Ни-че-го. Никакие вложение со стороны государственной казны не нужны. Только содействие в строительстве торговых кораблей, ну, да Охтинская Екатерининская верфь уже готова принимать заказы, которых нет из-за смены власти и резкого пересмотра флотского бюджета.

Вместо ремонта кораблей император посчитал, что нужно направить средства на пошив новой формы для матросов и морских офицеров, а ещё и покрасить корабли в красный цвет. Так что верфи могут принять заказ, становящийся для них крайне важным для выживания.

— … Сим являю волю свою, кабы создавались кумпании русския в Америке, — дочитал документ Резанов.

Николай Петрович посмотрел на меня, снова на бумагу, задумался.

— Но это не разрешение на создание РАК, — сказал Резанов.

— Сия бумага говорит о том, что государь не против. В таком разе решение может принять Правительствующий Сенат, коли поступит запрос… — сказал я, давая Резанову возможность самому додумать, что к чему.

Лицо моего собеседника просияло, пришло понимание ситуации.

— А в Сенате вы всё ещё обер-прокурор? — спросил Николай Петрович.

— Да, — ответил я, не в даваясь в подробности. — А мой покровитель Алексей Борисович Куракин всё ещё генерал-прокурор Правительствующего Сената.

Ещё ранее, в начале разговора, Резанов дал мне понять, что осведомлён, кто именно с ним общается. Прозвучали имена князей Куракиных, с которыми меня ассоциируют в обществе. И после я говорил, что некоторую часть акций, то есть паёв, нужно продать Куракиным, ну, и часть императору, чтобы иметь высочайшее покровительство. Павел на это, может, и не готов, у него свои весьма специфические отношения к вопросу заработка. А вот его жена, желая хоть где-то проявить себя, как особу власть имущую, может стать пайщицей. При этом на неё уже есть выходы через Александра Борисовича Куракина.

— А отчего я должен верить, что не буду обманутым? Потерпят ли такие особы то, что я стану самым большим пайщиком? — спрашивал Резанов, являя мне свои страхи.

Пришлось потратить ещё время для того, чтобы убедить Николая Петровича.

— Двадцать пять долей вашими и останутся. Мне двадцать паёв, по пятнадцать купцам Голиковым и Лебедевым, десять долей государыне, остальное в свободную продажу, но исполнительный распорядитель компании получает пять паёв на время своей службы, — в очередной раз я озвучил условия.

— И распорядителем, как и управляющим, становится мой человек Александр Андреевич Баранов? — спросил Резанов, сам зная ответ, я кивнул в знак согласия.

Не стал я говорить, что Баранов не так чтобы человек Резанова. Это был сподвижник Григория Ивановича Шелихова, но сильно он погрузился в тему и не сможет отказаться от деятельности в Русской Америке. Баранов смог вытеснить из американского бизнеса всех конкурентов, что в некотором роде послужило причиной, по которой императрица Екатерина Алексеевна не возжелала подписывать указ об учреждении РАК ещё раньше. Государыня стремилась не допускать монополий, а вот Павлу на монополии плевать, если они только будут приносить доход.

Мало того, в императорском указе нет отсылок к тому, что никто иной не сможет основать свою компанию в Америке. Пусть пробуют. Для меня, как человека, более думающего об Отечестве и помощи России в её продвижении, нет предубеждений, что только РАК может главенствовать в Америке. Пусть там появятся и более мелкие компании, земли хватит на многих. Людей русских в Америке мало, да ресурсов не хватает. Будь там тысяч двадцать славян… Нужно только поторопиться. Пока САСШ даже не мечтают о том, что Калифорния, Орегон или Каролина станут их штатами. Но все не дремлют, и в следующем веке всё кардинально изменится.

— Хорошо, я даю окончательное своё согласие. Я готов уже сейчас вложиться в строительство двух кораблей, — Резанов чуть замялся и не сразу продолжил. — Я могу пригласить мадмуазель Аннету на ужин?

— Не думаю, что это хорошая идея, уж простите. Её отец сильно переживает о некоем казусе, не знать о котором вы не можете, сия история много шуму наделала. Да и сама девица нынче опасается мужчин, — ответил я.

Не нужно укладывать Аннет в постели всем и каждому. Договорились о создании РАК и без таких гнусных методов. Так что не обломится Резанову. А корабли? Они уже заложены, лес хороший, вертикально высушенный закуплен. Мои знакомства на Екатерининской верфи не прошли даром. Вот только это будут, действительно, торговые корабли, с малым артиллерийским оснащением. Для РАК же нужны корабли военные, хотя бы на первых порах три фрегата. И верфи в Кронштадте готовы принять заказ на военные корабли, только Павел Петрович не дает своё согласие. Может, когда официально появится РАК, император и передумает, но пока он считает, что в частных руках не могут быть боевые корабли, даже когда простаивают верфи.

*………….*………….*

Остафьево

18 сентября 1796 года

Екатерина Андреевна Колыванова не находила себе места. Её девичье сердце стучало набатом, этот звон отдавался в голове и заставлял трепетать сердце. Порой девичье сердечко так стучало, что было громче, чем несмолкаемые шумы во дворе. Усадьба полностью перестраивалась.

Девушка не могла в себе разобраться. Молодым особам свойственны романтические переживания, как и поиск мужчин, которыми появляется желание восхищаться. Но делать это тайком, никому не рассказывая свои секреты. И теперь Катя не могла ответить самой себе, отчего так бьётся сердце. Может потому, что она переживала за Коленьку Карамзина, в хулу на которого не хотела верить. Или же это эмоции на те прекраснейшие стихи, что были ей подложены в комнате.

Екатерина большую часть лета пребывала в Петербурге, где и работал ее отец. Новости не сразу до неё доходили. О дуэли девушка узнала вообще случайно, невольно подслушав часть разговора отца. Вот тогда и стало Кате дурно, что все думали о болезни. А у неё рушился мир. И пока на развалинах того мира ещё не выстроился новый, с иным кумиром.

Отец же не особо обращал внимание на чувства и переживания дочери, он был сильно занят. Нужно нарабатывать связи, понимать расклады после восшествия на престол Павла Петровича. А ещё у отца, Андрея Ивановича Вяземского, появилась идея удачно сговориться о женитьбе дочери, причём быстрее.

Дело в том, что Вяземский дождался назначения. После Рождества ему предстоит отправиться в Нижний Новгород и стать генерал-губернатором Нижегородского наместничества. Какие женихи в Нижнем Новгороде? А «продать» дочь-красавицу нужно подороже.

В этом времени подобное отношение отца к дочери нельзя считать чем-то за гранью семейных ценностей. Нормально, что отец печётся о будущем своей дочки, при этом не забывает и о себе. Вяземский не был слишком меркантильным и готов «продавать» дочку не только богатому аристократу или же высокопоставленному мужчине, но и творческому человеку. Имел слабость Андрей Иванович — уважал творчество.

Екатерина Андреевна в свои почти шестнадцать лет была образованной девицей, много читала, тайком даже пробовала составлять вирши, которые никому ни при каких обстоятельствах не желала показывать. Она не знала, что отец следит за ней и знает об увлечениях Катерины. Личная служанка Кати Фёкла, которую барыня считает своей подругой, шпионила для Вяземского.

Потому, когда на столе у любимой дочери в доме в Петербурге появилось стихотворение, Андрей Иванович узнал об этом. Было проведено полноценное расследование, в ходе которого обнаружен человек, лакей, который и положил бумагу с написанными прекрасными строками. Лакей не был уволен, это был опытный слуга, который строит недёшево. Но более мужчину не подпускали близко к дому, где в это время была Катя. Ну, а кто дал бумагу? Так человек прохожий, ни на кого не похожий! И более ничего не было понятно.

Кое-что прояснилось, когда в Петербургских ведомостях Андрей Иванович прочёл строки: я помню чудное мгновение: передо мной явилась ты, как мимолётное виденье, как гений чистой красоты… [А. С. Пушкин «К Керн». Полное стихотворение см. в приложении]. Этот вирш, набирающий популярность и в столице, и в Москве, был написан Надеждиным. Уже не секрет, кто именно кроется за таким псевдонимом.

Сперанского в зятья Вяземский не хотел. Он считал, что поповский сын не пара его дочери. Дело даже не в происхождении, пусть оно и создавало негативный фон для восприятия Сперанского. Дело в ином. Андрей Иванович считал, что этот человек, словно падающая звезда: он яркий, стремительный, но быстро сгорит. Когда за тобой нет сильного рода, когда ты попал в удачное стечение обстоятельств, долгосрочной карьеры быть не может. Один маленький промах — и всё, уже никому не нужен, некому заступиться, негде переждать опалу.

— Что у него есть, какой капитал? — спрашивал у своего человека Вяземский.

Архип Петрович Латуков был дворянином и лично предан Андрею Ивановичу Вяземскому. Этот человек собирал нужную информацию для своего патрона, которому часто было недосуг выискивать сведения о ком-либо. Вот Латуков и слушал сплетни, а также общался с полицмейстерами, имел связи в гвардии, подкормленных слуг в царских дворцах.

Это было нормальным, когда аристократы собирали, если не компромат, то разные новости о своих конкурентах или же друзьях. Нужно держать нос по ветру, чтобы вовремя лавировать в хитросплетениях интриг. Вяземскому это не сильно помогло, так как назначение Нижегородским генерал-губернатором — не предел мечтаний и даже устремлений Андрея Ивановича.

— Главное, что у него есть, это имение. Он назвал его Надеждово. Пятьсот душ, несколько деревень, много земли. Угодья хорошие, но ранее были не разработаны. Земля тяжёлая и в два коня… — докладывал Архип Петрович, но был перебит.

— Частности не нужны. Мне не престало ещё вникать в хозяйственные дела, своих хватает, — сказал Андрей Иванович, будучи раздражённым.

Вяземскому не нравилась ситуация, в которой на него начинают давить. Пока серьёзного давления нет, но уже то, что Александр Куракин невзначай, но три раза намекнул на Сперанского, как перспективного зятя, заставляло проявлять эмоции. Случись так, что разговор с князем Куракиным, старшим из братьев, состоялся до того, как и сам Вяземский вычислил наглеца, что стал дурить голову дочери, может и чуть больше прислушался. Но Андрею Ивановичу не понравился такой подход, когда за его спиной пытаются манипулировать девичьим разумом, как и склонить к невыгодному решению.

Вяземский в любом случае оставался бы недовольным, когда вместо того же Александра Борисовича Куракина, завидного жениха, пусть уже и в годах, предлагается выскочка без роду и племени. И такой негатив подкреплялся ещё и тем, что Андрей Иванович согласился ранее на встречи своей дочери и Карамзина. Но Николай Михайлович Карамзин, хотя бы был прирождённым дворянином и имел связи среди самых просвещённых людей эпохи. А ещё его дочь была увлечена молодым литератором и бывшим гвардейцем.

— Военторг, по слухам, также частью, на паях с Куракиными. Сие детище Сперанского, — продолжал докладывать Архип. — Князья Куракины нынче покупают земли у Миасса, притом большие угодья. До появления Сперанского они не думали о деятельности, довольствуясь имениями.

— Миасс — это где-то в Сибири? — заинтересовался Вяземский.

Андрей Ивановичу было интересно спросить и про Военторг, который уже наделал много шума в армейской среде, но старался не перебивать своего доверенного человека. Правда, информация всё более такая нестандартная, что стоит постоянно уточнять.

Военторг стал камнем преткновения в армии. С одной стороны, интендантские службы резко взвыли. Ещё нет такого масштаба у новой организации, чтобы обеспечивать русские армейские корпуса, но тенденция многим, кто стоит у руля распределения довольствия, не нравится. Теперь же становится проще, порой и дешевле заказать и купить в Военторге, чем давать взятку интенданту и всё равно ждать поставок.

Суворов мог ещё стоять в Воронеже и ожидать обеспечения, однако фельдмаршал заказал поставки от Военторга в определённые точки по пути следования войсковых колон. После русская армия выдвинулась, а на Юге России резко взлетели в цене коровы, волы, даже соль, которой тут как раз-таки всегда было в достатке. Получалось, что интендантское имущество, и так должное быть в армии, стали поставлять уже без серьёзной коррупции, соревнуясь с Военторгом. Вопреки обстоятельствам, армия Александра Васильевича Суворова стала обеспеченной провиантом.

— Миасс — это Юг Сибири, Ваше Сиятельство, землицы там хватает, но ещё могут шалить кайсаки да башкиры. Родит земля плохо, но земли, что скупают люди Куракиных, вдоль речушек, можно думать, что высаживать нечто станут, но всё равно, не разумно сие. Нашли что-то, может и золото, — отвечал Архип.

Почти шесть сотен рублей стоила информация. Ни в одной коллегии не хотят просто так делиться сведениями, но при наличии оплаты рассказывают всё без утайки, часто сторицей отрабатывая полученные деньги.

— Сколько у Сперанского денег со сложением имения? — спросил Вяземский, понимая, что уже время обеда, и вот-вот придёт с прогулки дочь Катенька.

— Нынче же с ресторациями, всеми доходами — до ста тысяч рублей в год, Ваше Сиятельство, — подвёл итог Архип.

— Немало, — удивился Вяземский.

Андрей Иванович думал, что Сперанский нищий нахлебник у Алексея Куракина. Ну, или живёт только на жалование, которое пусть и велико, но даже так одеваться, как это делает Михаил Михайлович, выплаты за службу не позволят, если учитывать остальные непременные траты. А тут… Впрочем, Архип Латуков и сам не знал, сколько у Сперанского капитала, он сильно округлил сумму, чтобы казаться полезным Вяземскому. Как же? Архип выявил небедного человека, сделал для своего патрона больше, чем иные смогли бы.

— А что удалось узнать о подробностях дуэли? — спросил Вяземский, но услышал звонкий голосок своей дочери, которая требовала пропустить её к отцу.

«Разбаловал» — подумал Андрей Иванович и поспешил закончить разговор с Латуковым, отправляя его на время.

— Отец, я вас люблю, знаю, сколь много вы для меня делаете, но… — в кабинет Вяземского влетело, словно фурия, маленькое очаровательное создание, что и в гневе прекрасно.

— Сядь! — сказал Андрей Иванович Екатерине, дождался, пока та справится с эмоциями, выдохнет и всё же присядет на краешек стула. — Прежде чем ты продолжишь говорить со мной в требовательном тоне, вспомни хорошие манеры и то, как важно даме держать лицо.

Екатерина Андреевна резко преобразилась, надела маску некоторой надменности, и только чуть покрасневшее лицо, как и частое дыхание, выдавали в девушке нервозность.

— Я всё знаю, папа, — начала разговор Катерина на французском языке. — Вы читали письма, адресованные мне. Вы не доверяете, стали сомневаться в моём благоразумии?

Катя была развита не по годам, причём во всех отношениях, особенно в складе ума. Сейчас с Вяземским говорила молодая девушка, но закрой он глаза, и восприятие станет совсем иное, будто разговор ведут два человека равного возраста.

— Нет, Катенька, это лишь стремление тебя защитить, — отвечал Андрей Иванович.

— Мне пишет господин Сперанский? Это же он и есть пиит Надеждин? И гимн он написал, — чинно, будто и не волновалась, спрашивала Екатерина Андреевна.

— Сперанский, но я сомневаюсь в том, что его должно именовать, как господин. Сей человек обходными путями ищет моей благосклонности, а тебе шлёт письма. Но я знаю этого поповского сына, он человек решительный, хитрый, но и способный. Тогда зачем эта игра? Почему не испросить твоей руки напрямую? — объяснял свою позицию Вяземский.

— Чтобы вы, папа, отказали ему, и тем быть униженным, — тихо сказала Катя.

— Отбросим всё, дочь, ты что думаешь? — спросил Вяземский, пододвигаясь к Кате.

— Не знаю… — тихо говорила Екатерина Андреевна. — Но не мог Николай Михайлович Карамзин оказаться подлецом, не такой он человек.

— Я разберусь, — пообещал Вяземский.