Становление (СИ)

Глава 18

Глава 18

Петербург

4 ноября 1796 года

Медный всадник, смотрящий в сторону Швеции, не мог взглянуть на набережную Невы. Такое было невозможно, так как создатели величественного памятника посчитали, что главным направлением, куда устремится взгляд Петра Великого, будет сторона, где проживал главный враг русского государя, Карл XII. Но призрак Петра Алексеевича, который, несомненно, живёт в скульптуре на большом камне, не мог не заметить, как три кареты с сидящими внутри вельможами Российской империи двигались в сторону английских торговых представительств. Набережную между Галерной верфью Петербурга и Медным Всадником облюбовали англичане, потому не вызывало сомнений, куда именно направились три экипажа.

Рассекая промёрзлый ветер, по Береговой Нижней набережной улице, позже названной Английской набережной, стуча колесами по булыжной мостовой, чуть припорошённой снегом, в один из домов ехали канцлер Российской империи Александр Андреевич Безбородко и Александр Романович Воронцов, ныне, с воцарением Павла Петровича, оказавшийся не у дел. Третьим человеком был Никита Петрович Панин. Он только что получил чин генерал-майора, был обласкан государем, однако, на деле не стал верным соратником императора. Панин уже после Рождества отбывал в Берлин послом, при этом имел тайное поручение от государя-императора, о котором знать должны только три человека: собственно, сам Панин, государь, ну, и Ростопчин Фёдор Васильевич, возглавивший коллегию Иностранных дел. Суть тайного поручения заключалась в том, чтобы ещё крайне молодой для больших назначений Никита Петрович Панин искал сближения с Францией. Делал это тайно, без какой-либо огласки. Собирался ли Панин, будучи ярым англофилом, исполнять волю государя? Нет, никоем образом. При этом самовлюблённый молодой мужчина понимал, что даже самые близкие друзья не могут знать ни о поручении императора, ни тем более о том, что Панин будет оное фраппировать. Крайне опасна такая игра, чтобы делиться её подробностями будь с кем.

— Я рад, господа, что вы решили разделить со мной этот вечер, — приветствовал своих гостей английский полномочный посол в Российской империи Чарлз Уитворт.

— Замечу сэр, что канцлеру великой империи невместно ехать на встречу в дом английского купца, словно заговорщик. Это мой последний таковой выезд, — сказал Безбородко.

Александр Андреевич Безбородко чувствовал себя неважно, но силился не показывать этого в обществе. Для болезненного мужчины не проходили бесследно метаморфозы петербургской погоды, когда утром зима, и сыплет снег, днём позднеосенний ветер с ледяным дождем, вечером вновь зима. В таких условиях даже в тёплом доме приходилось тяжко. У графа болели суставы, ломило кости, и всё чаще случались расстройства кишечника. А тут непредвиденные поездки, благо, не сильно дальние.

Встреча английского посла с самыми ярыми русскими англофилами происходила в доме одного из английских купцов. Дом богатый, пусть и не большой, но он вполне соответствовал статусу прибывших мужчин. Впрочем, убранство интерьеров здания было не заслугой купца, сам Уитворт приложил к этому делу свою руку. Как сказали бы в будущем: это была конспиративная квартира.

— Прошу простить меня, граф, я понимаю, сколь много хлопот у канцлера, но и у моего короля есть вопросы. Есть они и у премьер-министра сэра Уильяма Питта, — Уитворт не особо проникся требовательным тоном канцлера Безбородко.

Были у английского посла некоторые сведения, которые могли бы сильно усложнить карьеру болезненного канцлера. Но посол только в исключительных случая стал бы пускать в ход компромат. Безбородко был последовательным англофилом, и не стоит с русским канцлером, столь радеющим за английские интересы, ссориться. Правда, в последнее время русские и английские интересы во-многом совпадают, потому для канцлера нет ничего предосудительного во встрече с Уитвортом. Того, что можно было бы назвать предательством.

— И что же вы желаете сказать нам, Чарльз? — спросил Панин.

Уитворт внутренне съёжился. Такое панибратство было неприятным и могло быть допустимым только с Безбородко, но не с молодым повесой, которому улыбается Фортуна. Молодой Панин жил в иллюзиях английской демократии, считая, что дворяне могут быть менее вычурными, не как в дореволюционной Франции. Впрочем, ранее английский посол разрешал при общении подобный тон молодому Панину. Правда, это было наедине и тогда, когда Уитворту нужна была деликатная информация о Ростопчине, становящимся, может быть, главным англофобом России.

— Есть, господа, несколько вопросов. Первое, это то, что торговый договор между Россией и Англией имеет важный пункт, на который мы пойти не можем просто так, без ответных уступок или деликатных услуг. Я уже указывал на это по официальным каналам, но Ростопчин… — в этот раз своё раздражение посол не стал скрывать. — Он настаивает. Речь идёт о том, что Великобритания не готова предоставлять свою биржу для заключения сделок с Россией. До того обходились контрактами у вас в стране, так зачем же менять сложившееся положение дел?

Фёдор Ростопчин, действительно, упёрся лишь в один пунктик очень даже выгодного Англии договора. Всего-то прописывалась возможность открыть Русский торговый дом в Англии, чтобы иметь возможность торговать без посредников, хотя бы частью. Павел Петрович был удивлён тому обстоятельству, что торговые отношения между Великобританией и Россией диктуются из Лондона, при том, что в такой торговле Англия заинтересована не меньше Российской империи. Но настаивать и сильно упираться, на самом деле, никто не собирался. Русский император искал союзнических отношений с Туманным Альбионом, да и все понимали, что нельзя прерывать торговлю в условиях нарастающей финансовой реформы.

На самом деле, Фёдор Васильевич Ростопчин не столько радел за интересы Российской империи, пусть на поверхности так и выглядело, сколько собирался чуточку ужалить Безбородко. Ростопчин ждал, когда канцлер придёт упрашивать его согласиться. И Фёдор Васильевич под уговорами обязательно сдастся, выторговав себе чуточку в другом деле, да показав иным вельможам, что он, Президент Иностранной коллегии, достаточно силён, чтобы вступать в его партию. Ростопчин активно вербовал сторонников при дворе. О том, что договор будет подписан обязательно, понимал и Безбородко, потому не видел серьёзных причин для волнений английского посла. Этот вопрос можно было обсудить и наедине, даже встретившись на дворцовой площади. Так что Александр Андреевич ожидал продолжения разговора и выявления главной цели собрания.

— Господа, а что это за гений выискался в вашем Отечестве? Спраский. Или как-то иначе у него звучит фамилия? — словно невзначай спросил английский посол.

— Вы имеете в виду Сперанского? — догадался Воронцов, который, пусть и не занимал пока никаких должностей, но нос держал по ветру и отслеживал всё, что происходило во власти и рядом с ней.

— Да, именно его, — посол сделал вид, будто вспомнил, как правильно звучит фамилия интересующего его человека.

— Чем он мог вас заинтересовать, господин Уитворт? — растерянно и даже с нотками ревности спросил Панин.

Безбородко промолчал, но ему также было весьма любопытно, почему Сперанский стал столь важен для англичан. Александра Андреевича, прожжённого интригана и опытного царедворца, сложно было «провести на мякине». Безбородко точно знал, что, как бы между прочим, английский посол не станет интересоваться незначительными фигурами. Следовательно, Сперанский сделал или делает то, что взволновало англичан. Что именно? Безбородко пожалел, что в последнее время мало следил за деятельностью Сперанского. Слишком много изменений в политических раскладах появилось при дворе, чтобы тратить время и пристально наблюдать за взлётом некоего человека от Куракиных. Как сами Куракины не способны закрепиться на вершине власти, так и их люди неминуемо скатятся вниз. Для опытного Безбородко это было очевидно, потому он сконцентрировался на взлёте Ростопчина.

— Вы не находите, господа, что этот молодой человек, Сперанский, весьма активно стал вмешиваться в дела государственные? — Уитворт усмехнулся. — Того и гляди, взлетит выше вас всех.

При этих словах английский посол взглянул именно на Безбородко. Чарльз Уитворт отлично знал русского канцлера, как человека. Расчётливый, циничный и хитрый Безбородко, между тем, имел серьёзную слабость — он был слишком честолюбив. На эту «ахиллесову пяту» канцлера Российской империи и собирался надавить английский посол.

— Мой друг, вы меня разочаровываете, — усмехнулся Безбородко, обращаясь к послу. — Господин Сперанский, безусловно, способный, но, заметьте, что все его деяния из-за спин уважаемых господ. Он… бумажный раб, хороший исполнитель, не более того.

— Мой друг, — отзеркалил обращение английский посол. — Куракины нынче сильны, и даже Алексей Борисович и тот всё прочнее сидит на стуле генерал-прокурора. Без Сперанского ему будет это сложно сделать. А стоит ли говорить о том, сколь значительно вырастет авторитет государственного казначея Алексея Ивановича Васильева и его товарища, удивительно, но всё того же Сперанского, когда реформа приведёт финансы в порядок? Его финансовые уложения передовые. И Сперанский, как вы изволили сказать, раб. Между тем, Павлу Петровичу ещё при жизни Екатерины Сперанский, пусть и через Алексея Куракина, передавал основные положения по финансам. С военными те же князья будут знаться через Военторг, между прочим, частью принадлежащий Сперанскому. Куракины заручатся поддержкой в армии и упрочатся. А Сперанский ещё в приятельских отношениях с Аракчеевым, любимцем Павла, общается с Державиным. Стоит ли продолжать?

— Ближний к императору митрополит Гавриил также не чурается общением со Сперанским, — добавил Безбородко.

Английский посол взял бокал вина, отсалютовал Безбородко, дважды чуть кивнул остальным своим гостям и сделал большой глоток.

— Вы лукавите, Чарльз, — первым начал смеяться Воронцов.

Вот только что Уитворт не мог правильно произнести фамилию Сперанского, а сейчас показывает, что тщательно отслеживает дела молодого чиновника, каждый успех которого все считают улыбкой Фортуны. Но столько удачи разом не бывает. Безбородко, быстро отсмеявшись, сейчас отчётливо это понял.

Главное оружие Англии — деньги. Англичане платят, а за это иные государства продвигают интересы островитян. Вот и сейчас главная проблема — это Франция, за крах которой Лондон готов платить. Без России, как уже показали события и разгромы австрийских войск, приструнить революционную французскую республику крайне сложно.

На Туманном Альбионе деньги считать умеют, как никто иной. Создать боеспособную армию, вооружить её, обмундировать, потом ещё и снабжать всем необходимым — это намного дороже, чем заплатить той же России за участие в антифранцузской коалиции. А ещё в начале Промышленного переворота важно не выдёргивать из производства большое количество неглупых молодых мужчин. А совсем дураки и в армии не нужны.

А вот для того, чтобы Российская империя согласилась на такие условия, чтобы посылать свои войска во имя общих с Англией интересов, русские должны пребывать в постоянном предкризисном состоянии. Слишком строптивые эти московиты и далеко не глупы, чтобы не понимать суть вещей.

Ну, и зачем России брать деньги у Англии и тем самым несколько ограничивать себя во внешней политике, если в самом государстве всё будет с деньгами неплохо? При сокращении расходов на роскошь и стабильном заработке государства, Российская империя может иметь большой запас финансов.

Чарльз Уитворт буквально несколько дней назад получил через одного из английских купцов аналитическую записку, составленную в Лондоне на основе отчётов английского посла. 1-му графу Уитворду, полномочному послу Великобритании в Российской империи, предписано тщательно изучить передовой опыт финансовой реформы в России, отслеживать её результативность и постараться не допустить того, чтобы российская финансовая система стала стабильной и развивающейся.

Для Англии с восшествием Павла на престол стала складываться не очень лицеприятная ситуация. Россия всё же начала войну на Кавказе. И в том, что русские добьются успеха, не сомневался никто. Непобедимый Суворов, не проигрывающий и более сильным противникам, быстро приведёт к покорности не только Кавказ, но и Иран. У России есть свой кандидат в персидские шахи. А что дальше? Если полвека тому назад правитель Ирана Надир-шах ходил в походы на индийские княжества, то разве же русские не смогут повторить этот путь⁉ Индия превращается в истинную жемчужину Британской империи. Это самый главный актив Лондона. Так что даже за мысль о том, чтобы иметь проход к Индии, Россию нужно сдерживать.

— Моё правительство готово пойти на уступки России, но Сперанский должен быть отлучён от финансовой реформы, — сбросив все маски и недомолвки, жёстко сказал английский посол.

— Я правильно понял, друг мой, что Англия готова позволить России открыть своё торговое представительство? — уточнил Безбородко. — Нужно лишь чуточку подвинуть некоего Сперанского? Вы точно правильно расставили приоритеты?

— Всё верно, господин канцлер, — строгое и решительное лицо посла озарилось благодушием и улыбкой. — И вы усилитесь, так как Куракины без этого исполнительного Сперанского ослабнут.

Александр Андреевич Безбородко абсолютно не страшился Куракиных. Более того, канцлер считал, что братья могут быть неким элементом баланса в создающейся политической системе при императоре. Однако, уступка англичанам была столь мизерной, а стать для Павла тем, кто заставил англичан уступить, столь заманчиво, что Сперанского стоит подвинуть и убрать из Петербурга. У канцлера уже появились мысли, что можно сделать с этим молодым дарованием Сперанским. При этом то назначение, которое канцлер станет выбивать для Сперанского у императора, будет даже повышением. У Александра Андреевича Безбородко совсем ушла ломота в теле, так он обрадовался соломонову решению по Сперанскому. И волки сыты и овцы целы. Безбородко придумал хитрый ход, по которому Сперанского можно назначить помощником генерал-губернатора, при этом убрав из столицы, лишив Куракиных, и не только их, исполнителя, но при этом ни с кем не поссорившись и не сделав ничего дурного. После Рождества состоятся новые назначения в четырёх генерал-губернаторствах, вот в одно из них и можно Сперанского отослать.

*………….*………….*

Урмия

25 ноября 1796 года (интерлюдия).

Александр Васильевич Суворов пребывал не в лучшем расположении духа. Он понимал политические расклады, но желал сконцентрироваться только на военных действиях. Вначале нужно было добиться решительного превосходства над персами, а уже после привлекать дипломатов. А получалось так, что политика встаёт на первый план.

Ираклий II, словно помолодев лет на двадцать, стал активно проводить свою политику, прикрываясь русским присутствием. Россия должна следовать Георгиевскому договору, посему защищать своего вассала — Картли-Кахетинское царство. Ну, а вассал же не обязательно должен согласовывать свои действия? Наверное, такой логикой и пользовался престарелый правитель Картли-Кахетии, когда вместо того, чтобы согласовать свои действия с русским командованием, начал расширять территории собственного царства.

Грузинские малочисленные силы, все воины, что можно было наскрести после сокрушительного поражения, устремились к соседям, прикрываясь на словах русским корпусом и принуждая к сдаче многие ханства. Особенно опасным было вступление Ираклия в Эриванское ханство, которое, пусть на словах и было подчинено персам, но имело также соглашения с Османской империей. В таких условиях османы могли найти повод к тому, чтобы начать активные боевые действия. И то, что это могло случиться, подтверждала концентрация турецких сил в районе Эрзерума и Трапезунда. Так что своими действиями царь Картли-Кахетии мог спровоцировать ещё более масштабную войну, но уже с турками.

Сожжение Дербента, как и начало переселения выживших дербентцев в Россию, с последующей отправкой в Сибирь, а частью на заселение Новороссии, произвело впечатление на народности Северного Кавказа и Закавказья. Александр Васильевич поступал в соответствии с менталитетом народов региона и их военными традициями. Суворов не собирался оставлять в тылу, а Дербент, даже после частичного сожжения, оставался важным логистическим центром, озлобленных людей, способных взяться за оружие. В России много мест, где пригодятся рабочие руки или умеющие воевать горцы.

Персидские войска пришли в движение на пятый день после взятия Суворовым Дербента, но, вопреки ожиданиям и надеждам Александра Васильевича, шах Ага Мухаммед-хан не повёл своих воинов в бой. Персы стали маневрировать. Шах рассчитывал на то, что у него в войске в основном кавалерия, потому и манёвренность выше, можно изматывать противника. Недостаточно он изучил опыт и гений Суворова.

Была такая тактика у персидского войска — долго маневрировать, выводя противника в пустынные места, где персы даже траву поджигали, да засыпали все колодцы. Кроме того, как посчитал персидский правитель, у Суворова мало кавалерии, а шагать на своих ногах всяко утомительно. Поэтому персы маневрировали, опираясь на свои базы снабжения, оттянутые к Исфахану.

Суворов, было дело, обратился к царю Ираклию и даже предлагал отдать тому во временное подчинение тысячу конных казаков, но грузинам предписывалось начать атаки на персидские коммуникации и вынуждать персов дать бой. Царь отказался, просто проигнорировал послание, будто вестовой не донёс письмо. Донёс, но ответа не последовало.

И тогда у Суворова стала дилемма: с одной стороны, нужно срочно докладывать императору о действиях вассала, с другой же, вся эта война нежелательна государю, и любое раздражение, вызванное неудачей, может сразу же прекратить поход. А без русских сил персы вновь распространят своё влияние на Кавказ.

— Докладывай, Александр Михайлович! — повелел Суворов, когда Римский-Корсаков пришёл с плановым докладом.

— Царь грузинский направил своих воинов в Эриванское ханство. Карабахский хан Ибрагим Халил идёт к нам на помощь, он внял требованиям. Персы вновь выдвинулись уже в сторону озера Урмия. Я предлагаю перехватить персидскую армию, но для этого нужно поспешать, — говорил Римский-Корсаков.

Суворов почти никогда не разводил демократию и решение принимал сам, кроме тех случаев, когда нужно было разделить ответственность. Александр Васильевич перебил Римского-Корсакова и не стал слушать его предложения, которые для фельдмаршала были слишком очевидны. А разводить политесы и выслушивать предсказуемый план Римского-Корсакова Суворов не собирался, его заместитель не та фигура, чтобы любезничать и тратить время.

— Выход через три часа, направление на юго-запад, вниз от озера Урмия. Ты же, Александр Михайлович, берёшь часть войска и показываешь Ага Мухаммеду, что мы идём за ним с севера. Пусть думает так, что мы всеми силами стремимся его догнать. Для чего подымайте много пыли, жгите больше, чем нужно, костров, не жалея дров, — отдавал приказы Суворов, после улыбнулся в своей манере и добавил. — Сколь не бегай от нас, а всё равно догоним!

Генерал-фельдмаршал рассмеялся. Он вновь входил в обычное для себя настроение, когда боевые действия заставляют быть уверенным. Война для Суворова — это вода, в которой Александр Васильевич то карась, то пиранья, бывает и мощной акулой. И если план не встречает внутреннего протеста, то это верный план, и можно теперь заниматься тем делом, в котором фельдмаршал, как рыба в воде, воевать.

— Позови ко мне военторговца Захара Ивановича! — когда уже Римский-Корсаков был на выходе из шатра, приказал Суворов.

Захар Иванович Ложкарь располагался всегда не сильно далеко от командования корпусом. Он знал, что может быть вызван на разговор с Суворовым в любой момент. Военторг стал некоей «палочкой-выручалочкой» для командующего, дополнительный ресурс, который фельдмаршал не стеснялся использовать. Впрочем, для обоюдного удовольствия сторон.

А ещё места в центре русского лагеря были потому предпочтительнее для пребывания управляющего Военторгом, что, как и в Риме все дороги вели к столице, так и в русском лагере — все тропы направлены к командующему. Потому походная лавка с товарами для офицеров располагалась в выгодном месте с наивысшей проходимостью. Ну, а рядом с лавкой — «скромный» шёлковый шатёр Ложкаря.

— Садись, братец! — сказал Суворов, но сам командующий не сидел.

Управляющий Военторгом застал фельдмаршала в разгар мыслительных процессов. Суворов, когда искал правильные решения, казался суетливым и даже несколько помешавшимся. Он мог присесть и резко встать, сделать с десяток быстрых шагов и превратиться в изваяние. Порой сам с собой разговаривал, но так тихо, что разобрать слов было невозможно даже людям, находящимся рядом с великим полководцем. Но вот лицо ранее сурового человека посветлело, стало доброжелательным, а глаза загорелись смешинкой. Решение принято.

— Говори, Захар, сколь у тебя телег имеется? — спросил Суворов и будто подмигнул, но Ложкарю это могло показаться.

— Так сколь нужно и будет, — удивлённо отвечал Захар Иванович.

Ложкарь не понимал, к чему клонит командующий, а когда военторговец чего-то не понимает, то начинает несколько теряться.

— А тыщу найдёшь? С конями? — продолжал задавать вопросы Суворов, не объясняя, зачем ему столько много повозок.

Армия не была обделена гужевым транспортом, да и в Дербенте немало повозок типа «арба» попали в руки интендантов, потому и просьба выглядела странной.

— С чем же тогда я останусь? Три сотни дать могу за плату, ваше высокопревосходительство, не более. Я же давеча два поезда в Астрахань отправил, — отвечал Ложкарь.

— Значит так, господин Военторг! Три сотни возов, все твои малые пушки, что я ранее не покупал, отдашь мне! Платы пока не будет, но из казны шаха выплачу, — сказал Суворов и не оставлял шансов отказаться.

На следующий день более половины полков от всего русского корпуса спешно выступили на юго-восток, устремляясь в обход большого озера Урмия. Командующий был с этой частью своего воинства, оставив Римского-Корсакова командовать остальными полками и всей артиллерией. Генерал-фельдмаршал не брал в переход пушки, кроме тех малых мортир, что были куплены у Военторга. Все солдаты получили паёк на два дня, сели на телеги и устремились на поиски врага.

Эти действия русского командования можно было бы считать авантюрой, если только не постоянная беготня за персами, которая выкачивала ресурсы и увеличивала санитарные потери в русском войске. Ночью было невообразимо холодно, настолько, что спасали только тулупы, а вот днём чаще бушевал ветер с песком. У самого озера было немало растительности, что спасало от песка, может эти обстоятельства были одной из причин, почему Ага Мухаммед вёл своё войско рядом с водой. Но русские солдаты, не привыкшие к подобным погодным условиям и не сразу понявшие, как можно спастись от песчаного ветра, сильно страдали. А ещё оружие приходилось чистить чаще обычного, на что уже не хватало ни дроблёного кирпича, ни даже ветоши.

Кроме того, время быстро утекало, уже сейчас сложные погодные условия, а ещё месяц — и нужно уходить на зимние квартиры в Тифлис, Дербент и иные города. Да, в России ещё холоднее, но корпус не имел в достаточном количестве тёплой одежды. Военторг обещал обеспечить, но и на это нужно было время, да и денег в войске было немного, если только трофеями расплачиваться.

— С чего ты, Захар Иванович, решил с нами отправиться? Аль мало геройства было в Дербенте? — Александр Васильевич на же первом привале спрашивал управляющего Военторгом.

И при перемещении на возах нужен отдых, который был организован через пять часов тряски в телегах на бездорожье. Солдаты устают, а приём пищи — важнейшая составляющая поднятия боеспособности личного состава. Но главное — лошади устают, и им нужен отдых.

— Ваше высокопревосходительство, так почитай больше половины от моих людей и имущества с вами. Не могу я бросить это без досмотру, — отвечал Ложкарь.

— Экий командир, миллионщик! — усмехнулся Суворов.

Уже к полудню следующего дня казачий разъезд сообщил, что впереди небольшой, в тысячу сабель, заслон и обоз персидского войска.

Командующий с марша, лишь выстроив пехоту в колоны, а конницу поставив по флангам, начал атаку. Персы заметили русских у себя в тылу и в зрительную трубу можно было рассмотреть, что в войске Ага Мухаммед-хана Коджара началась паника, которую никак не уймут офицеры. И русским чудо-богатырям было бы сложно совладать с нервами, появись у них за спиной неприятель.

После битвы под Тифлисом Ага Мухаммед-хану пришлось вновь собирать войско. Немало воинов шах потерял в той битве. И теперь персидское воинство наполовину являет собой сборище разрозненных отрядов. Пусть в отдельности эти группы воинов представляют силу, может, и слаженность. Но лоскутное одеяло всегда менее прочное, чем из цельного отреза плотной шерстяной ткани.

Казаки смели хлипкий заслон, выставленный персами с тыла. Тут не было воинов, обученных сражаться в строю, да и огнестрельного оружия оказалось мало, хотя несколько десятков стрел смогли раздразнить казаков.

Фургоны с мортирами быстро были доставлены к переднему краю, и начался обстрел персидской конницы, пока русские солдаты спешно перестраивались в каре побатальонно. Пятнадцать коробочек, расположенных в шахматном порядке с конницей между каре, стали неспешно наступать на персидские ряды. Да, Ага Мухаммеду удалось навести порядок, но выстроить конницу для удара не получалось, русские уже поджимали и лишали манёвра. Слева от персов были заросли и озеро, справа достаточно широкое поле, но именно там располагался многочисленный обоз, который заполнял большую часть пространства и мешал маневрировать персидским войскам.

И всё же персы атаковали. Отдельные отряды от ста до трёх сотен конных воинов, без каких-либо шансов расстроить русские построения, устремились вперёд. Первыми их встретили егеря, которые рассыпались между русскими каре и отстрелялись из штуцеров. Они не стали перезаряжаться, так как не успевали, потому егеря оттянулись вглубь русских построений и уже там, в спокойной обстановке, изготавливались к очередному участию в сражении.

Персы, уже лишившись не менее трёх сотен соплеменников, не отступили и кружили вокруг русских каре, по сути, не имея возможности нанести хоть какой урон. В свою очередь, богатыри Суворова методично отстреливали всадников и медленно, но неуклонно двигались вперёд, выигрывая у персов пространство. Главная сила в войсках Ага Мухаммед-хана — это кавалерия, и она сейчас ничего не могла сделать.

Сто шагов, триста, пятьсот. К передовым каре подбежали егеря и вновь безнаказанно разрядили свои штуцеры. Это отличное оружие, нарезное, убойная сила которого в два раза дальше, чем пехотного ружья. Вот только, есть один, нет два, существенных недостатка: очень долгая и трудоёмкая перезарядка и чистка оружия более сложная, чем у гладкоствольных ружей.

— Бах-ба-бах, — прозвучали персидские орудия, направленные в сторону войск Суворова.

Картечь устремилась к каре русских солдат. Персы разрядили свои орудия слишком далеко, скорее, чтобы показать русским, что у Ага Мухаммад-хана имеется и такой вид оружия, как артиллерия. Вероятно, шах посчитал нужным не столько ударить по русским построениям, сколько остановить суворовских чудо-богатырей, дабы те ещё больше не сузили пространство и тем самым окончательно не лишили манёвренности персидскую кавалерию.

— Всем стоять! — приказал Суворов, и вестовые одвуконь бросились на передовую.

Александр Васильевич резонно рассчитывал на то, что Римский-Корсаков, заслышав звуки боя, начнёт действовать. Или же один из посланных от Суворова десятков казаков прорвётся и сообщит Александру Михайловичу Римскому-Корсакову о необходимости незамедлительной атаки персов.

Прошло сорок минут, были отражены две конные атаки. Пришлось передовым каре чуть отступить из-за того, что персы выкатили вперёд свои орудия и таким образом выдавливали русских подальше, выгадывая момент для массированной конной атаки. И только тогда послышалась канонада верстах в четырёх вперёд по фронту. Оставшиеся у Римского-Корсакова полки начали работу. Вся полевая артиллерия, если не считать за таковую купленные у Военторга небольшие мортиры, не была не взята Суворовым в быстрый переход, и теперь обиженные артиллеристы вымещали недовольство на неприятеле.

Как только командующий увидел, что большая часть персидской кавалерии стала уходить, генерал-фельдмаршал понял или почувствовал, что именно сейчас тот самый момент.

— Линией вперёд. Выстрел и штыковой натиск, — скомандовал Суворов и присел на камень, рядом с которым на большом холме находился.

Русские войска выстроились и пошли в сторону врага. Персы уже сняли большую часть пушек с этого направления, посчитав, что у них по фронту основные силы. Так что только четыре устаревших орудия разрядились по русским наступающим линиям. Потери были, но несущественные.

Персы также выстраивались в линии, у них были полки европейского образца, пусть и сильно уступающие выучкой русским воинам. Но всё же неприятелю удалось успеть встать в линии, когда двенадцать фургонов подъехали к строю персов, преспокойно развернулись и разрядили свои пушки, сразу же рванув прочь. Персы стреляли вслед, но этот огонь лишь ранил троих из обслуги мортир.

В это же время русские пехотинцы при поддержке егерей приближались к персам в линии в два ряда. Вот первый ряд присел, второй оставался стоять.

— Тыщ-ты-тыщь, — прозвучали выстрелы, и маленькие облака дыма от сгоревшего пороха взмыли вверх, соединяясь меж собой и являя русскому командующему большое грозовое облако.

*…………*…………*

Гроза нависла над Ага Мухаммед-ханом. Он всё-таки недооценил русских, подумал, что сможет изнурить северных завоевателей и после нанесёт решительный удар по ослабленному противнику. Именно так почти двести лет назад Аббас Великий побеждал несметные полчища османов. Этот великий правитель изматывал противника, а после решительно его атаковал. Получалось, значит развивал успех, нет, тогда вновь маневрировал и изнурял турок переходами.

И теперь всё персидское войско оказалось зажато в клещи, и остаётся либо сражаться до смерти, либо сдаваться в плен. Не стал бы Ага Мухаммед правителем, до сегодняшнего дня успешным, если бы покорялся судьбе и не совершал поступки.

— Тут я проиграл сражение, но война ещё не проиграна, — сказал Ага Мухаммед-хан Коджар и направил своего коня прочь.

Шах решил прорываться со стороны, ещё ночью бывшей тыловой. Там не было мощной артиллерии, а пехотные каре расформировались, и теперь русские солдаты, произведя выстрелы, устремились в штыковую атаку. Появились бреши, через одну из них и собирался прорваться шах.

Ага Мухаммед-хан, окружённый своими верными телохранителями, скакал внутри построения, более похожего за развёрнутый в обратную сторону полумесяц. Русские стреляли, умирали верные воины шаха, а правитель всё ещё стремительно убегал с поля боя. В голове правителя роились мысли о мести, он ещё самолично будет сдирать кожу с русских, пришедших на чужие земли и нарушивших уже сложившуюся систему.

*………….*……………*

— К бою! — кричал Ложкарь, обращаясь к своим военторговцам.

Прямо на обоз Военторга летела группа персидских воинов числом в пять десятков.

— Что ты будешь делать? Ну, не воевать же я сюда пришёл! — причитал Захар Иванович, спешно заряжая свой арсенал.

У управляющего Военторга было два штуцера, фузея, три пистолета. Ну, и четыре десятка конных казаков рядом расположились. О них-то и позабыл Ложкарь. Когда есаул Иван Ефимович Кондратов отправился на Дон, чтобы завести полученное за работу добро, казалось, что все казаки отправились домой. Но, нет, прибыла сотня, да и оставалось ещё три десятка станичников, и вот они сейчас также изготавливались к бою.

— Вашбродь, так это… Пальнёте по ним, а мы в сабли возьмём, да с десяток пик имеем, — предложил пожилой казак, имя которого Ложкарь так и не удосужился запомнить.

Время шло уже на секунды, потому Захар Иванович только кивнул и сам изготовился к бою, взяв первый штуцер. «Тыщь, ты-тыщь», — загремели выстрелы, и персидские всадники стали падать один за одним.

— Вперёд, браты! — закричали казаки и рванули в атаку.

Персидские всадники не собирались вступать в бой, было очевидно, что они избегают встречи с казацкими саблями.

Ложкарь уже разрядил один штуцер и промазал. Далековато были персы. Но Захар Иванович всё же взял второе нарезное ружье и прицелился. В его поле зрения попал один всадник, кажущийся более остальных разодетым в богатые одежды, а ещё он был просто на великолепном коне. Мелькнула мысль, что нельзя убивать коня, за такого скакуна можно выручить может и тысячу рублей или больше, красивое и выносливое животное, быстрое, словно ветер.

— Ох, ты ж, пошёл на службу… Воюю больше, чем торгую, — причитал Ложкарь, делая упреждение.

— Тыщь, — прозвучал выстрел, штуцер лягнул в плечо, а пуля от русской винтовки, созданной на Тульском оружейном заводе, ударила в спину персидского шаха.

Ага Мухаммед-хан вывалился из седла и кулём упал на землю. Сперва не было видно, что с ним, может, и жив остался. Но поднятая пыль оседала, а тело правителя Ирана оставалось недвижимым.