Старуха

Глава 12

Берия повернул голову в стороны Веры, оглядел ее внимательно:

– Мы знакомы?

– Мы? Думаю, что нет, я ваш портрет где-то видела просто.

– А вы и есть Старуха?

– Ну… да.

– Понятно, приятно было познакомиться. Ну что, Валериан Владимирович, у меня вопросов больше нет… – с этими словами он встал и быстро вышел из кабинета.

– Товарищ Куйбышев, так по какому вопросу-то вы меня вызвали? А то я спешила очень, еще в университете дел навалилось… я только по соку отчет взяла.

– Что? Ну да, давай его сюда. И… это… словами, вкратце расскажи, что там с заводиком.

– Да нормально там все. Оборудование было комплектное, инженер этот, Бушуев, все быстро установил и запустил. Сейчас каждый день по пять тысяч бутылок выпускают. Линию обкатали на яблоках и грушах, потом вишня поспела – но вишни там очень немного обработали: вишневый сок без сахара – гадость редкостная, а сахара… я два мешка в станице купила – и всё, больше не было. То есть я денег с собой больше не взяла. А потом пошел виноград, и рабочие говорят, что еще недели за две остаток урожая весь переработают. Я там в райком записку написала, что если они денег выделят на закупку винограда у населения, то до октября работать можно будет – но результата не знаю.

– Решим вопрос. А как думаешь, какое оборудование мы у себя выпускать быстро сможем? Есть мнение, что было бы неплохо на Кавказе таких же фабрик понастроить.

– Этот вопрос вообще не ко мне, лучше Бушуева спрашивать, он все же инженер. А я могу лишь сказать, что потоковый пастеризатор в СССР мы делать сможем, тем более что такие вообще никто в мире пока не делает и у нас и выбора-то нет.

– Где, есть идеи?

– Там же где и этот: в Казани. А вот насчет резины для пробок… и для труб пастеризатора тоже – это мы в университете, думаю, к следующему лету отработаем.

– Ты говорила, полный аналог природного каучука?

– Аналог тоже сделаем, это нетрудно. Но для пищевиков нужны другие каучуки, силиконовые. Природный-то хоть немного, но резиной воняет. Совсем немного, но сделать лучше лучше чем хуже. Опять же, потом можно будет силиконовую резину буржуям впарить…

– Что сделать? Старуха, я уже давно не школьник и даже не студент, слова новые не всегда понимаю. Однако суть я уловил – но ты уверена, что через день после того, как ты эту резину… в общем, эту, которая лучше, им продашь, они сами такую же делать не начнут? Ведь нынешнюю, сама же говорила, они не производят только потому что не знают что мы ее не из спирта делаем.

– Не начнут. Просто потому что никто там не поймет во первых что это такое вообще…

– Думаешь, там химики глупее наших? Разберутся.

– Ну да, из чего это сделано – разберутся. А вот как сделано… я же эту резину буду делать из того же угля и песка.

– Какого песка?

– Белого, лучше всего болотного.

– Какого болотного?

– Если из болота торф весь вычерпать, то снизу будет очень чистый песок: в болоте вода кислая, за столетия кислота эта все примеси кроме собственно кварца растворит и унесет подальше – и вот этот песок будет лучшим сырьем для новой резины. Она, конечно, не для любого применения годится, но для пищевой промышленности окажется лучше всего иного.

– Так… и когда?

– Что?

– Резину эту ждать.

– Я что, на господа бога похожа? Ну, маленький кусочек, вот такой, – Вера показала на кончике пальца, – я вам к концу месяца точно принести смогу. А вот про массовое производство… оно-то куда как посложнее будет, чем бутадиеновый каучук из угля получать. Нужны будут реакторы специальные, оборудование всякое непростое.

– И ты знаешь какое? Где купить?

– Какое – знаю, где купить – нигде, самим делать придется.

– Чертежи есть? Подыщем завод и…

– Ничего не выйдет. Во-первых, чертежей нет, а во-вторых, нет материалов, из которых те же реакторы делать можно. И сразу скажу: материалы тоже никто пока в мире не делает.

– Мне вот буквально интересно стало, как это ты про резину… про разные резины…

– Мне тоже интересно, я книжки всякие читала, журналы, думала о них – и придумала. То есть я думаю что придумала, а правильно ли придумала – вот через месяц я и скажу. То есть или покажу такую резину, или признаю, что я просто дура.

– Это будет интересно поглядеть… на твое признание. Ладно, что хотел – спросил. И ты это… извини, если я тебя вызвал сюда напрасно… но все же не совсем напрасно. Мне тут доложили, что ты автомобиль купила через Внешосылторг…

– Ну да, деньги-то есть, а зимой на мотоцикле ездить холодно наверное.

– А что за машину купила? Роллс-Ройс поди?

– Ну не настолько же я и дура. Хадсон Ессекс Супер Сикс седан, он и недорогой, и зимой в нем тепло.

– А ты машину-то водить умеешь или тебе еще и шофер будет нужен?

– Не нужен шофер, сама научусь. Мотоцикл-то освоила, а автомобиль, говорят, даже проще водить.

– Ну-ну… молодец, а я к чему: за то, что ты выпуск сока наладила, правительство приняло решение тебе автомобиль подарить. Но так как ты его уже купила, и он уже в Москву доставлен, то мы тебе ее лишь оплатим. Да, еще спросить хотел: а чем ты там наладилась ягоды да фрукты мыть? Народ не отравится?

– Насчет народа не знаю, а я сок этот с удовольствием пью: каюсь, сперла я с завода дюжину бутылок.

– Не сперла, а взяла для тщательной профессиональной дегустации! – рассмеялся Валериан Владимирович. – Ну а все же? Если твоя химия на фабрике закончится, они бурду какую-нибудь не начнут гнать?

– Не начнут, им химиката на три месяца работы хватит, а я потом еще сделаю. Химикат простой, его еще в восьмом году немцы синтезировали… и там как процесс-то идет: сначала ягоды просто моют, потом в моем растворе топят – все вредные микробы дохнут, а всякие плохие ягоды при этом всплывают. Потом моют в кипяченой воде под душем, воздухом сушат – и только потом в миксер отправляют. Но даже если со шкурки что-то из химии моей и не смоется, то все равно шкурка на фильтре остается, вдобавок эта химия для человека вообще не вредная… Да, вот еще что: там остается очень много косточек виноградных…

– А тебе их жалко выкидывать? Ну так съела бы.

– Мне их выкидывать жалко потому что я знаю, как их них виноградное масло вытащить. Между прочим, не хуже кедрового оно. Но это потом доработаем, пока у нас одна мелкая фабрика… хотя косточки-то и при изготовлении вина чуть не тоннами в отход идут?

– Масло из виноградных косточек… ну и фантазия у тебя! Впрочем , лишнего масла не бывает… Пресс нужен? Это можно, прессы для масла у нас очень неплохие делаются.

– Пресс не нужен, не изобрели еще такой пресс, который из виноградных костей масло выжмет. То есть из неподготовленных костей, а для подготовки опять химия нужна… простая, но мне пока недосуг ей заниматься. Мне учиться надо, а на учебы времени и так не хватает.

– Куда тебе еще учиться? Ты, я гляжу, на лету всякое придумываешь…

– Ну да, придумываю. Про то, что выучить успела. А выучу больше – больше придумывать буду. И не так, как сейчас, а по настоящему.

– То есть ты резину понарошку придумала что ли?

– Плохо я ее придумала, потому что математику и физику современную не знаю. У меня получалось сорок килограммов в час делать – а наши, университетские физики с математиками подумали, подсчитали что нужно, мою установку полностью переделали – и с начала недели установка выдает по четверти тонны каучука. А вот если бы сама могла все раньше посчитать правильно… Учиться мне надо, чтобы правильно думать.

– Ну учись… если еще чего-то придумаешь, то дурью не майся, сразу ко мне приходи.

– Да, насчет приходить: вы вот о чем подумайте. Сейчас кто угодно к вам придти может…

– А это плохо?

– Отвратительно. Всяких шпионов и диверсантов толпы бродят… надо бы устроить тут бюро пропусков, дядек серьезных с маузерами у дверей посадить. И чтобы в здание могли войти только те, кому положено: кто здесь работает и кого по работе из других мест вызвали. А то мало ли что…

– Поясни слова свои…

– Вот, допустим, я шпионка и диверсантка.

– Ага, прям вылитая она.

– И к вам пришла – а потом опа! – с этими словами Вера вытащила свой «наградной браунинг». – И что, прощай, страна не забудет верного сына, отдавшего жизнь свою ни за понюшку табаку?

– Ты это… он у тебя заряжен?

– Нет, это я с собой ношу чтобы было чем орехи колоть.

– Какие орехи?!

– Например грецкие, лещину-то можно и зубами разгрызть. Конечно заряжен! Но все же пулю я в ствол не досылала, – Вера вынула обойму, на всякий случай передернула затвор. – Вот держите… не насовсем, это посмотреть только.

Куйбышев прочитал надпись на пистолете:

– А чего, шпионка-диверсантка, не стреляла?

– Опять вы меня за дуру принимаете! Меня тут же и арестовали бы или даже просто пристрелили! Но я вообще стрелять не собиралась, только показала что случиться может!

– Очень наглядно показала… Ладно, я тебя услышал. Иди уже… старуха-шпионка… А насчет масла этого, виноградного, ты мне отдельно бумагу напиши, – крикнул он уже вслед выходящей из кабинета Вере.

Пистолет Вера стала с собой носить после того, как ей одногруппники рассказали о том, что одну из студенток чуть не изнасиловали буквально во дворе университета. Вера Андреевна с пистолетом обращаться умела – в войну пришлось научиться, применять его по назначению тоже пришлось – осенью пятьдесят третьего, и тогда рука не дрогнула. А значит, и сейчас не дрогнет, так что она, купив на рынке в шорной лавке несколько ремней и приличный кусок кожи, сшила себе кобуру «для скрытого ношения». Откуда у нее возникла идея сшить именно такую, она и сама не поняла – но получилось очень удобно: и при оружии всегда, и грабитель заранее не насторожится. Последнее было особенно важно: нынешние бандиты, видя у человека оружие, просто стреляли без предупреждения и грабили уже трупы – а Вере стать ограбленным трупом все же не очень хотелось.

Да и впечатление на Куйбышева вроде вышло произвести нужное: ну никак не ожидал он, что у девочки буквально из ниоткуда может пистолет появиться. Но девочка-то ладно, она вроде как уже своя – но вот по поводу диверсантов и шпионов он точно в нужном направлении думать стал. Подумает, потом думками своими поделится с кем надо… но это потом, а пока… И Вера снова стала вспоминать вчерашние события.

В четверг Вера пришла в университет пораньше – чтобы без толкотни расписание поглядеть, и у дверей университета встретилась с Анатолием Болеставовичем. Который Вере очень обрадовался и уволок ее к себе на кафедру – чтобы «сообщить важную новость»:

– Вера, а мы ведь решили вашу задачку! Правда пришлось еще и кафедру математики подключить, уж очень непростая задачка оказалась – но мы ее решили! И я хочу вам особую признательность высказать за то, что вы отдельно теплоемкость ваших песчинок указали и специально уточнили, что тепловое равновесие в колонне вашей наступает минут через пятнадцать – а то бы мы и сейчас мучились, думая почему расчеты с экспериментом не сходятся.

– А вы уже и эксперименты провели?

– Мы уже новую колонну изготовили. Не мы, конечно, а товарищ Дорохеев со своими рабочими – но она теперь работает так, как мы рассчитали, и выдает по двести пятьдесят килограммов бутана в час. То есть она уже с пятницы работает. Только вы об этом никому не говорите, тут дело такое…

– Какое?

– У нас на факультете серьезные изменения случились пока вас тут не было, и, думаю, вам сначала нужно будет поговорить с товарищем Тихоновым, он вам все подробно расскажет.

– Это кто?

– Это представитель Комитета по науке и технике, сейчас весь факультет под его управление перевели. Зовут его Валентин Ильич, в принципе товарищ неплохой…

– А вне принципа?

– Работать не мешает, а вам, химикам, так и вовсе помогает. Химическому отделению даже новое здание выделили, он за его ремонтом следит. Ладно, что хотел – сказал, поздравляю вас с большим успехом. Вы уж извините, что я вас к нам на кафедру притащил, но не в коридоре же такую новость сообщать. Вы бегите уже, только обязательно сначала к Николаю Дмитриевичу на кафедру зайдите, он, скорее всего, вам больше сказать сможет.

Профессор Зелинской тоже Вере обрадовался, да и рассказал он куда как больше «нового и интересного» – поскольку и он никуда не спешил, и Вера: по расписанию у нее была лабораторная работа, но в связи с первым днем учебы ее просто отменили.

– Вера, позвольте вас поздравить!

– С тем, что вы все же сделали из моей кривой поделки работающий реактор?

– Ну и с этим, наверное, тоже. Но я вас поздравляю с избранием секретарем комитета комсомола! Кстати, ваше постановление июньское оказалось вообще ненужным: весь факультет, как там было написано, передается из подчинения наркомпроса в подчинение какого-то комитета по науке и технике. Думаю, скоро к нам зайдет его представитель при факультете – он сейчас новую лабораторию нам оборудует и всегда заходит спросить, все ли там для нас хорошо уже сделано…

– Про комитет этот я что-то уже слышала, а про секретаря комитета комсомола вы, мне кажется, где-то на год почти припозднились.

– А вам что, не сказали? Теперь у факультета свой, отдельный комитет комсомола, и секретарь в нем один, первый – он же и последний. Последняя: вас секретарем избрали… то есть назначили.

– Вот это действительно новость! Без меня меня женили! Хотя я и третьим секретарем ничего не делала, и сейчас делать не буду: мне учиться нужно. Надеюсь, хоть секретарь у нас не освобожденный? Меня с учебы не отчислили?

– Никто вас нее отчислил и не отчислит, хотя кое-что вам все же подтянуть придется – но все преподаватели готовы вам любую помощь в этом оказать. А насчет ничего не делать – тут, боюсь, вы заблуждаетесь. По постановлению все учебные программы, а так же правила приема и отчисления студентов мы просто обязаны с вами… то есть с секретарем комитета комсомола… то есть как раз с вами и согласовывать. Программу по химии и я, и Иван Алексеевич с вами, надеюсь, легко согласуем, вы же хотя бы понимаете, о чем речь пойдет. А вот по физике и по математике… я уже про геологию не говорю… ведь вам придется довольно глубоко все предметы изучить…

– А вот тут вы уже ошибаетесь. Я сюда учиться пришла, искренне думая, что преподаватели у нас умные, и сейчас так же думаю. То есть преподаватели ерунды уж точно не напридумывают – так зачем же мне, недоучке, их проверять и поправлять? Это же просто глупо – а вот подписи поставить где надо вообще в текст бумаг не вникая – это будет, напротив, очень умно. Потому что экономит кучу времени и сил: мне – как раз силы, которые я не потрачу в попытках понять написанное, а преподавателям – время, которое им не придется тратить, чтобы объяснить мне то, что я в принципе пока понять не способна.

– В ваших рассуждениях, конечно, есть доля здравого смысла… а вот и товарищ Тихонов пришел. Валентин Ильич, вы просили познакомить, так вот, знакомьтесь: Вера Андреевна Синицкая, товарищ Старуха…

Валентин Ильич остановился, как-то странно посмотрел на девушку:

– Это… это вы товарищ Старуха? – на лице его была видна лишь крайняя степень изумления.

– По моему достаточно просто на меня внимательно поглядеть и сразу станет ясно, что в университете никто кроме меня так именоваться и не может. Верно ведь?

– Я не… мне не сказали…

– Вам не сказали, что Старухе всего тринадцать лет от роду? – едва удерживаясь от смеха, поинтересовалась Вера.

– Она шутит, – довольно сердито вмешался Николай Дмитриевич, – ей давно уже девятнадцать, так что не слушайте её.

– А… ну да… извините, я на минутку… мне позвонить срочно нужно, – и товарищ Тихонов быстро ушел куда-то вдаль по коридору. А спустя пару минут он вернулся и, уже не с таким удивлением бросая взгляды на Веру, тихо, но очень настойчиво произнес:

– Мы не могли бы пройти ко мне в кабинет? Я обязан вас проинструктировать…

– Вера, вы идите, – сказал профессор Зелинский, – а с вами мы всегда время найдем поговорить.

В кабинете – маленькой, но отдельной комнатке с двойной новенькой дверью с тамбуром – Валентин Ильич усадил Веру в кресло, стоящее напротив простого письменного стола, сам сел за стол, еще раз внимательно оглядел девушку – и мгновенно превратился в «очень серьезного дяденьку»:

– Вера Андреевна, я являюсь представителем Научно-технического комитета при ВСНХ в университете…

– Понятно, значит товарищ Куйбышев решил его так назвать…

– Не товарищ Куйбышев, а начальник комитета. Мне сказали, что комитет в какой-то степени по вашей инициативе был создан, но, сами понимаете, писать на двери «здесь хранятся страшные военный тайны Советского Союза» как-то не очень умно.

– Буржуи все равно быстро догадаются…

– Да, быстро, но все же не сразу – а мы тем временем успеем наладить его работу. И вы, как секретарь комсомола, в университете нам с этим поможете.

– Ну да, секретчик из меня…

– Работу налаживать вы умеете, мы прекрасно знаем, что именно вы привлекли в комсомол большую часть студентов – хотя многие и не понимают, как вы это сделали.

– Очень просто: я ловила студентов в коридоре, говорила, что у меня есть план по приему людей в комсомол, и что если они не вступят, то меня накажут и не дадут обещанную конфетку. И плакать начинала горько – хотите покажу как? Студент у нас жалостливый, дать маленькой девочке конфетку, причем за счет государства…

– Мы, в отличие от многих, прекрасно осведомлены каким образом вы это проделали. И, откровенно говоря, такой способ категорически не одобряем – но результат вы получили, и новые комсомольцы активно и, главное, с энтузиазмом комсомольскую работу выполняют. Так что оставим это, а вот с оказанием помощи…

– Все же вы не к тому человеку обратились: я всего лишь второкурсница, могу комсомольцев разве что на сбор металлолома сагитировать или на заготовку дров на зиму.

– Вы предоставили товарищу Куйбышеву план на выполнение различных исследовательских работ, обещающих дать очень важные стране результаты. И, по мнению наших специалистов, если результаты будут соответствовать планам – хотя бы частично, то нашей обязанностью будет проследить за тем, чтобы эти – сугубо научные – результаты не попали в руки иностранных разведок.

– Ну да, мне шпиона поймать – вообще раз плюнуть! Я их по дюжине в неделю ловлю…

– Вы, несмотря на ваш возраст, показали, что в людях разбираетесь неплохо. А сейчас для проведения ряда работ из вашего списка университету передается новый лабораторно-исследовательский корпус…

– Ну, хоть в лабораториях толкучки не будет.

– Не будет. Потому что допуск в этот корпус и лаборатории будет официально давать комитет комсомола.

– Почему комитет?

– Потому что так будет проще: юные комсомольцы сами решают, кто чем может заниматься, я, как сотрудник НТК, просто пожимаю плечами, преподаватели вздыхают: ну что они могут сделать с капризной девчонкой? А вы, как человек, неплохо знакомый с нынешними студентами, сможете подобрать тех, кто не будет бегать по улицам и рассказывать каждому встречному чем он тут занимается.

– Ну, для начала сойдет, я согласна.

– Почему «для начала»?

– Потому что… две причины. Первая: такая система заточена на конкретного человека, то есть на меня. Случись что со мной – и все пойдет прахом. То есть вы-то мне замену найдете, но при этом сама идея такой маскировки будет дискредитирована: меня-то комсомольцы сами выбрали, а замену вам назначать придется, причем, скорее всего, человека нужно будет со стороны брать, среди студентов я подходящих кандидатур не вижу. Вторая причина: я все же студентов знаю не очень хорошо – и вообще один человек всех здесь занять просто не может. И поэтому я могу дать допуск людям не очень-то и достойным – а за это кто отвечать будет?

– Мы вам с подбором людей поможем… незаметно. То есть поможем этих недостойных, как вы их назвали, не допустить. Но с вами это будет сделать просто, вы же и сами все понимаете – что, собственно, ваши слова сейчас и подтвердили.

– Но опять мы возвращаемся к персонализации подхода, и поэтому я предлагаю его пока принять, но постепенно наладить что-то более… в общем, придумать систему, от конкретного человека никак не зависящую.

– Я вижу, что мы сработаемся. А теперь перейдем к следующему вопросу: на факультете этим летом опробовали новый подход к набору студентов, но нам, откровенно говоря, он не понравился. Вы почитайте пока, что там профессора напридумывали, а я быстро в новый корпус схожу с профессором Зелинским: у него были некоторые замечания по обустройству лаборатории…

Спустя час Валентин Ильич вернулся и с порога поинтересовался:

– Прочитали?

– Да.

– Вам понравилось?

– Не очень.

– А что конкретно не понравилось, У вас есть предложения по улучшению?

– Сложно так сразу объяснить… подумать надо.

– Ну подумайте… только быстро: завтра с утра состоится заседание руководства факультета по этому вопросу. То есть уже не столько по части приема студентов, сколько по части их отчисления. И если у вас будут готовые предложения…

– Придумаю что-нибудь… может быть. Я могу идти? А то сейчас вторая пара начнется, а мне все же занятия пропускать не хочется.

– Да, конечно идите. Но я на вас надеюсь…