Старуха

Глава 13

Пятница второго сентября для Веры началась напряженно: вместо занятий ей пришлось идти на заседание руководства факультета. Преподавателям-то было просто: лекции вместо профессоров отправились читать аспиранты (благо, и сами лекции почти на всех курсах были «вводными», материалы для них чуть ли не поколениями готовились и аспиранты – почти все – их и сами неоднократно прослушали). То есть они, конечно, отличались от лекций, читаемых в предыдущие годы – но не очень-то и сильно: по сути, студентам рассказывалось о том, что им предстоит изучить в новом семестре, на что следует обратить особое внимание и – к сожалению, эта часть стала необходимой в последние годы – какие учебники было бы крайне полезно отыскать «хоть где-нибудь». Вера про эту «часть» знала «по прежней жизни» и всегда ее наличие вызывало у нее крайнюю степень удивления: в СССР в двадцать седьмом году действовало почти две тысячи разных «издательств» – а учебники для высшей школы вообще практически не печатались.

Но на предстоящем заседании намечалось обсуждать совсем другие вопросы – и Вере Андреевне было что сказать по этому поводу. Но она понимала, что уговорить ученых и преподавателей принять ее точку зрения будет очень и очень непросто – в том числе и потому, что она все еще выглядела как школьница-переросток, и поэтому прежде всего Вера озаботилась своим внешним видом. То есть просто «оделась по-взрослому».

С одеждой у нее было хорошо, гораздо лучше, чем у подавляющего числа студентов, да и преподавателей тоже. Когда еще только «налаживала взаимодействие» с лавочником Евдокимом Герасимовичем, она ему как-то мимоходом посетовала на невозможность найти иглы для швейной машинки – и буквально через неделю получила от него целую упаковку таких игл: оказалось, что их было очень просто заказать через контору под названием «Внешпосылторг» – и лавочник про нее знал. Так что у Веры появилась работающая швейная машинка – а тканей она уже успела накупить немало. Ну а шить умела каждая «воспитанная девушка Российской империи»: рукоделие девочкам не только в гимназиях преподавали, но и в «институтах благородных девиц». Конечно, в империи разного рода ателье было очень много – но уже начиная класса с пятого в гимназиях большинство девочек ходили в платьях, сшитых собственными руками, даже те, чьи семьи могли позволить дочерям хоть туалеты из Парижа заказывать, хоть самих портных оттуда… Просто принято так было – и Вера Андреевна исключением не была.

Так что одежды она себе нашила много, хорошей и разной – в том числе и два строгих «английских» костюма из серой «английской» же шерсти. Правда, чаще она все же ходила в одежде менее строгой, стараясь хоть в этом «слиться с толпой» – но сегодня случай был особый, и Вера выбрала именно строгий костюм. Светло-серый: все же для темного погода была еще недостаточно прохладной. И – по нынешним временам – костюм был все же покроя несколько необычного: юбка-карандаш пока особой популярности не завоевала. Вообще-то до ее распространения в женских народных массах оставалось еще лет тридцать, но Вера Андреевна в таких (практически одного покроя, разве что размеры постепенно увеличивались) почти всю жизнь проходила, так что чувствовала себя она в этой одежде совершенно свободно – но и такая мелочь могла помочь ей в предстоящей «дискуссии».

А еще она хорошо позавтракала. У Веры вообще получилось быт наладить очень удобно: вопросами приготовления еды занималась Дора Васильевна, до сих пор, похоже, так и не поверившая в счастье, которое свалилось на нее в виде этой жилички. Она же следила за тем, чтобы белье всегда было свежим (Вера настояла, чтобы постельное белье менялось еженедельно), одежда всегда была выстирана и выглажена (для чего хозяйка наняла приходящую прислугу) – поэтому на заседание Вера шла «во всеоружии». Сытая, довольная, приодетая – и, похоже, старалась она не зря: собравшиеся преподаватели поглядывали на нее с заметным интересом – и не менее заметным уважением. Не с таким, как уважают, скажем, коллег по работе, а с таким, с каким относятся к малознакомому человеку, который «следит за тем, чтобы в любых обстоятельствах даже внешне этим обстоятельством соответствовать».

Когда все собрались, слово взял Валентин Ильич, и речь свою он толкал недолго:

– Ну что же, начнем? Давайте по морской традиции предоставим слово самому младшему: пусть каждый получит возможность высказать свое мнение, не задавленное мнениями более авторитетных товарищей. Есть возражения? Вера Андреевна, мы вас слушаем.

– Ну раз традиция… Я тут внимательно прочитала нынешнее положение о приеме студентов на обучение, и мне кое-что не понравилось. То есть то, что каждый из абитуриентов должен успешно сдать вступительные экзамены, мне наоборот понравилось очень, однако вот список исключений, записанный после этого пункта, несколько настораживает.

– И чем же? – спросил Зелинский, который половину этих «исключений» лично и предложил.

– Вот, например, пункт о том, что университет принимает без вступительных экзаменов лиц с направлениями из партийных организаций.

– Вера, вы ведь и сами поступили по такому направлению.

– Уверена, что легко сдала бы любые вступительные экзамены. А вот в том, что все принятые сейчас товарищи с такими направлениями смогли бы их сдать, не уверенна совершенно. В особенности потому, что знаю, как такие направления обычно… довольно часто… иногда добываются этими студентами. Но даже если не принимать этот момент во внимание, не будете же вы отрицать, что никакой партком не в состоянии оценить знания потенциального студента? А вот экзаменационная комиссия не просто в состоянии это сделать, она это делать обязана: в конце-то концов людям за это деньги платят. И если эту работу не делать, то и последствия будут соответствующими: практика показывает, что примерно четверть… в общем, комитет комсомола проведет отдельную работу по проверке знаний нынешних первокурсников и, будьте уверены, пинками выгонит безграмотных общественных деятелей из университета.

– Но комитет комсомола не полномочен…

– Я его уполномочу, так что можете не сомневаться: выгонит. Но продолжим: положение о том, что студенты рабфака, выдержавшие выпускные экзамены, в университет зачисляются без экзаменов уже вступительных.

– А это чем вам не нравится?! – уже возмутился Николай Дмитриевич, отдававший массу сил и энергии на обучение рабфаковцев.

– Я очень одобряю политику партии и правительства по привлечению рабочей молодежи в науку. И считаю, что рабфаки – ну, после того, как силами милиции там хоть какой-то порядок навели – стране пользу приносят. Но университет наш – он, к сожалению, не резиновый, всех желающих мы принять не можем. А так как задача университета состоит в том, чтобы растить элиту советской науки, то принимать мы обязаны лучших абитуриентов. Выпускник рабфака может быть вполне подготовленным – но он не обязательно будет лучше, чем какой-нибудь вчерашний школьник, которому из-за наплыва рабфаковцев на факультет просто места не хватило. Мы обязаны всем абитуриентам давать равные условия при поступлении. Ну хорошо, человек на экзамене может переволноваться и не показать всей глубина своих знаний, поэтому дадим право профессорам, лично ведущим занятия на рабфаке, без экзаменов зачислять на обучение на своей кафедре двух-трех человек с рабфака под личную ответсвенность. Право, а не обязанность – это раз, а два – только профессорам и только в отношении своих кафедр.

– Я вижу, вы действительно серьезно обдумали новые правила, – заметил Валентин Ильич, – и ваши предложения лично мне кажутся разумными. Это, конечно, не значит, что мы их немедленно введем в действие, тем более что до следующего учебного года времени, чтобы тщательно их продумать, у нас достаточно. Но вы тут мимоходом заметили, что собираетесь какое-то количество студентов отчислить, а у нас в программе заседания как раз есть пункт о правилах отчисления. Поэтому давайте вы сразу и об этом скажете.

– И скажу. Но чуть позже, я еще с приемом не закончила. Я предлагаю несколько дополнить саму процедуру приема. Для начала пусть каждый, кто подает документы, заплатит какую-то денежку за рассмотрение этих документов. Немного, рублей, скажем, десять…

– Десять рублей – это по-вашему немного? – поинтересовался профессор Яковлев с кафедры физики. – Принять документы – это работа не такая уж и затратная, расходов там на копейки, а поступившие студенты в любом случае за обучение деньги заплатят, так что по несколько копеек из этих сумм…

– Константин Павлович, вы несколько неверно считаете. Ну, во-первых, на шесть сотен мест на факультете в этом году было, если мне в канцелярии не наврали, почти четыре тысячи заявлений. Но с учетом сказанного мною раньше по проводу целей университета, целей факультета в основном, заявления придется проверять гораздо тщательнее. И тут мы получим экономию уже двойную: на тех, кому в приеме заявлений будет отказано, преподавателям экзаменационных комиссий не придется тратить свои силы и нервы, а те соискатели, которые и сами знают, что экзаменов им не сдать, не будут отнимать время и силы у приемной комиссию. Ну а лишняя копеечка, которую я, кстати, предлагаю целиком направить для финансирования работ вашей кафедры…

– Это вы меня подкупить так пытаетесь? – возмутился Яковлев.

– А вы так дешево себя цените? Этих денег едва хватит, чтобы всем на кафедре свинцовые трусы купить – а их-то у вас пока нет!

– Свинцовые трусы? Это… это какой-то эвфемизм новый? – растерянно произнес профессор.

– Никакой не эвфемизм. Радиация, как вы, Константин Павлович, и сами прекрасно знаете, здоровья людям отнюдь не прибавляет, а в известных дозах человека вообще может стерильным сделать – то есть к размножению не способным. Про трусы, это я, конечно, несколько сгустила, а вот те же фартуки из свинцованной резины… я вам такую сделаю. Но речь не об этом совсем: для того, чтобы к нам поступали лучшие студенты, нужна многоуровневая система отсева непригодных. И начинать отсев необходимо еще на этапе приема заявлений. Вот пусть этим как раз займется товарищ Тиханов – но один-то он с этим не справится, ему потребуется соответствующий персонал. Так что – это уже в порядке реорганизации оргструктуры факультета – ему нужно специальный отдел организовать… надеюсь НТК финансирование для этого изыщет. А так как этот отдел будет первым стоять на страже наших рубежей, предлагаю его так и назвать без лишних изысков: Первый отдел факультета. Но это лирика… и я перехожу к вопросу о правилах отчисления.

– А не кажется ли вам, уважаемая Вера Андреевна, – тихо проговорил Георгий Фёдорович, – что комитет комсомола сейчас пытается влезть в несколько несвойственные ему дела?

– Вере Андреевне так не кажется, – ответил декану Валентин Ильич. – Реорганизация факультета и переподчинение его НТК была проведена по ее личной инициативе, и мне кажется, что советской науке от такой реорганизации кроме пользы ничего не будет. И она очень верно заметила, что теперь задачей факультета является выращивание элиты советской науки, а вот как эту элиту сделать именно советской… это мы сейчас и обсуждаем. Я не хочу сказать, что ее предложения все должны немедленно броситься исполнять, нет. Она их высказала, а вы – как ученые, как профессора и преподаватели – должны их обсудить, раскритиковать, если она не права в чем-то, решить, что из сказанного науке и университету пойдет на пользу, а что во вред – и принять взвешенное и, главное, правильное решение. А теперь давайте все же выслушаем ее мнение о правилах отчисления студентов…

После того, как заседание закончилось, Тихонов снова пригласил Веру в свой кабинет:

– Послушай, товарищ Старуха, ты на заседании столько наговорила… тебе не кажется, что где-нибудь на Соловках тебе было бы уютнее?

– Возможно, но тогда страна лишилась бы выдающегося химика.

– От скромности ты точно не умрешь!

– Я вообще помирать ни от чего не хочу, но сейчас я просто факт констатирую. Я вон резину изобрела…

– Интересно как? Тут же химиков на факультете, причем знаменитых химиков, толпы буквально бродят, а все говорят, что ее именно ты придумала как делать.

– Это они мне льстят. Форма ухаживания такая за девочками… а как резину бутадиеновую делать, придумал Иван Иваныч Остромысленский еще в одиннадцатом году. Просто он до правильных катализаторов не додумался…

– А ты додумалась. Как?

– Эксперименты разные проводила в лаборатории, и подыскала… практически случайно. Вы же сами, наверное, знаете, что найти подходящий катализатор можно только методом тыка: повезет – не повезет.

– Не знаю я, у меня за плечами только шесть классов реального училища в Баку… не полные.

– А вот это паршиво: представитель научно-технического комитета в университете и с шестью классами… Но это дело поправимо, причем быстро поправимо: вы в училище математику изучали?

– Ну да…

– По Киселеву?

– Конечно!

– Значит университетский курс быстро освоите. Вы, под предлогом, скажем, наблюдения за учебным процессом, на лекции походите, на семинары… вам же экзаменов потом сдавать не надо будет, так что спокойно знаний и наберетесь. В вашей работе без знаний ведь никуда…

– А студенты еще с преподавателями непонятные вопросы разбирают – а мне как в таких случаях быть?

– Вот это вообще не вопрос. До прошлого года шесть лет в университете и математику, и физику преподавали в расчете на людей, которые Киселева в глаза не видели, а математику учили по тезисам очередного съезда партии. И прочие науки тем же манером, а потому науки давали в настолько запутанном и непонятном виде, причем давали в виде кастрированном, ориентированном на полных неучей, что хороший результат в учебе показать могли лишь те, кто еще и самостоятельно, причем по старым, дореволюционным учебника занимался. То есть показать успехи они могли, но даже не на экзаменах: экзамены ведь на то, что студентам под видом науки преподносилось, ориентировались. Мы сейчас… вы сейчас стараетесь вернуть обучение в нормальное, традиционное академическое русло – и вот в процессе этого, прямо скажу, непростого разворота возникает у студентов очень много вопросов. НТК, понятно, в стороне от проблемы стоять не может, вы – как представитель НТК – просто обязаны выяснить, как преподавательский состав на подобные вопросы отвечать собирается…

– Да… мне говорили, что ты на придумки шустра, но чтобы так… А что, может и получится! Ты права: мне подучиться точно придется – ну, чтобы хотя бы понимать что ты придумываешь. Только давай договоримся: если что, то ты мне в науке-то поможешь.

– Не договоримся. Не потому что не хочу, а потому что времени на это у меня не будет, так что вы уж других учителей подыщите. По математике я вам посоветую мою квартирную хозяйку, она действительно математик от бога, а по физике… сейчас никого не посоветую, но обещаю подумать.

– Ну, с этим ты меня, можно сказать, порадовала. А вот если вернуться к правилам отчисления…

– Вы список задач, которые университету решать придется, видели?

– Видел. Слова некоторые запомнил, но все равно почти ничего не понял.

– Тогда попробую на пальцах объяснить, а заодно уточнить зачем вы вообще здесь нужны. Задачи эти очень непростые… а еще я сегодня и о кое-чем новом узнала, нужно будет списочек-то расширить… но суть такова: одни профессора их не решат, там просто нужно привлечь толпу грамотного народа. Тех же студентов – но при этом нужно, чтобы студентам этим никто задачки мелкие, которые будут частью задач уже больших, решать не мешал. Простой пример: когда я отрабатывала синтез каучука из угля, я могла бы все за пару месяцев сделать – но мне мешали, причем непосредственно в лабораториях, тупые неучи, которые в неизвестно какой раз пытались учебные работы выполнить. Они реактивы дефицитные на всякую дрянь тратили, ту же посуду били… В общем, наличие в коллективе нескольких двоечников снижает продуктивность такого коллектива на порядки. Да еще и снижает мотивации для других студентов хорошо учиться: человек от природы ленив – а если можно ничего не делать и учебу продолжать как ни в чем не бывало, то зачем лишний раз напрягаться? Поэтому по результатам каждой сессии всех, эту сессию не сдавших, нужно гнать из университета немедленно и безусловно!

– Тут спорить не буду, а вот насчет родственников…

– Тут еще проще: университет должен готовить именно советских ученых. Поэтому мы должны безусловно не принимать на обучение тех, у кого близкие родственники являются гражданами или подданными других стран. Пока что за границей жизнь выглядит несколько более сытой, что ли, соблазна после окончания университета к родне уехать достаточно – и зачем таких учить?

– Но ведь многие за границу уехать и не захотят.

– А мы не знаем. Но опять повторю: университет не резиновый, у нас нет возможностей – да и желания – готовить ученых для зарубежных стран. Мы должны быть полностью уверены, что университет готовит людей именно для нашей страны!

– Не совсем разделяю это мнение… я насчет, что «заранее не допустить».

– Тогда рассмотрим вопрос с другой стороны. В той программе, которую вы все же прочитали, больше половины пунктов касаются обороноспособности страны. То есть результаты этих работ будут государственными секретами. У вас есть уверенность в том, что кто-то не пожелает материально помочь близкому родственнику за границей, продав через него иностранцам эти секреты? Вот то-то же!

– А вести эти разработки в других местах? В том же НИИ химии при университете?

– Не получится. Я же сказала: потребуется толпа исполнителей, обладающих хотя бы зачатками научных знаний, и студенты для этого очень даже подойдут. Вы же не сможете в НИИ химии набрать еще несколько сотен сотрудников, тем более нужных, знаниями обладающих, сейчас в стране вообще не найти? Так что тут только студенты, без вариантов… а если эти студенты в процессе работы свои зачатки еще и разовьют, причем в нужную для страны сторону, то будет вообще замечательно. И для науки польза, и для обороноспособности всей страны. Поэтому придется ряды студентов чистить, тут уж точно выбора у нас не остается…

– Я знаю, что тебе девятнадцать. Но гляжу на тебя – и вижу школьницу, стащившую мамкину одежду…

– И вы туда же!

– Но слышу-то я действительно… старуху, полвека проработавшую в органах. И, наверное, из-за этого я не сразу воспринимаю то, что ты говоришь. Но, подумав немного, потихоньку соображаю, что ты в целом говоришь совершенно правильные вещи. Так что тебе тоже придется понять: окружающие тебя понимают… не сразу. Поэтому дам тебе один небольшой совет: ты особо не спеши.

– Так дела-то не ждут!

– Дослушай. Я уже начинаю понимать, что ты все что говоришь, говоришь всерьез, и обдумываешь сказанное тщательно. Поэтому мне тебя понимать становится проще – а вот другим… Так что ты, если чего нового придумать сможешь, сначала ко мне зайди. Мы вместе обсудим, как это людям представить, возможно, кое-что мне лучше от своего имени высказать… я не претендую на авторство, ты не беспокойся…

– Не беспокоюсь, мне вообще плевать, кого автором идеи назвать.

– А я беспокоюсь. Вот ты с профессором Зелинским чуть не разругалась – а вдруг это на учебе твоей скажется? Или на разработках резин тех же? А если бы то же самое я сказал, то поворчал бы профессор, да и смирился бы. Они-то, профессора, знают, чем занимается НТК…

– Вижу, не зря вы в реальном штаны протирали, думать точно хорошо научились. А я вот об этом не подумала – но, надеюсь, с Николаем Дмитриевичем я все же отношения не испорчу. Он в молодежи вообще хорошо относится, мелкие шалости прощает, а уж ко мне…

– Пристает?

– Вы, Валентин Ильич, еще раз не меня внимательно посмотрите: могу я вызвать у мужчины желание поприставать? Просто я у Зелинского лучшая ученица, можно сказать, гордость отделения и всего факультета – а если в голове у девчонки какие-то тараканы водятся, разве это повод на нее обижаться? Разве что посмеяться про себя над глупостью нынешней молодежи… У вас еще вопросы есть? Меня Куйбышев на сегодня зачем-то вызвал срочно, опаздывать нехорошо – а я с утра ничего не ела. Так что если вопросов больше на сегодня нет, то я побегу. Перехвачу чего-нибудь пожевать и помчусь к начальству.

– А на сколько он тебя вызвал? Успеешь?

– Успею. Я на мотоцикле поеду, тут быстро.

– Быстро не езди! Если о себе думать не хочешь, то подумай… хотя бы обо мне подумай: если ты разобьешься, то с меня голову снимут!

– Хорошо, подумаю. Но вам про придуманное говорить не стану. Все, до свидания, побежала…

Вообще-то день выдался какой-то… нервный, так что Вера даже не задумалась о том, зачем к Куйбышеву заходил Берия. Мало ли у начальства вопросов важных, ей-то какое до всего этого дело? Тем более, что Лаврентий Павлович обсуждать их при ней явно не захотел. И Вера надеялась, что еще долго не захочет..: к разговору с наркомом (скорее всего, будущим) она была еще совершенно не готова…