Старуха

Глава 18

Седьмого января, уже ближе к вечеру, Валентин Ильич привез Лаврентию Павловичу очень интересную тетрадку, в которой Вера написала как она представляет себе «будущее Научно-Технического Комитета» (именно так, каждое слово с большой буквы, и было написано на первой странице). Так что у начальника НТК было целое воскресенье для того, чтобы внимательно прочитать написанное и вникнуть в то, что буквами все же написано не было. Картина получалась весьма нетривиальная, и Лаврентию Павловичу это все довольно сильно понравилось – однако сам он был совершенно не в состоянии хоть в малейшей степени что-то подобное воплотить в жизнь. Впрочем, помочь ему в воплощении «светлых мечт излишне шустрой девочки» теоретически было кому, а вот практически…

Вечером воскресенья у него состоялась весьма серьезная беседа, как раз «воплощения мечт» и касающаяся:

– Я, конечно, могу поговорить с Валерианом Владимировичем, но, боюсь, особо полезным для вас разговор этот не станет. У Валериана свой подход к делам, и если он что-то решил считать не заслуживающим внимания, то… А вы считаете, что такие решения действительно окажутся на пользу Советскому Союзу в плане индустриализации?

– Да, конечно, иначе бы я к вам не пришел. Но вот просчитать, насколько все это обоснованно с экономической точки зрения, я просто не могу. То есть, если здесь это будет уместным сказать, я нутром чую что результат будет – но обосновать это не могу. Я просто приведу пример: так как так называемая опытная лаборатория университета уже дала многомиллионный эффект, то можно ожидать, что и подобная же, да, назовем это «лабораторией», выстроенная для МВТУ, даст эффект не меньший. Тут, правда, – Берия ткнул рукой в лежащую на столе тетрадку, – цифры называются уже совсем какие-то фантастические, но даже если лаборатория МВТУ даст результат, сравнимый по экономике с лабораторией университета, то это уже окупит все вложения, причем буквально за год окупит.

– Но в университет, в лабораторию эту, было вложено сколько? Миллиона четыре?

– Почти семь, но опять не могу не отметить, что больше трех из этих семи лаборатория, можно сказать, сама заработала. И это без учета экономии, которую стране дает их каучуковая установка.

– Лаборатория? Заработала? Интересно как, ведь в ней, насколько я понимаю, сотрудники университета проводят исследования и разработки, которые государством финансируются. И они все время жалуются, что им средств на проведение работ все время не хватает…

– Вероятно, я не совсем верно выразился, они такие суммы просто сэкономили, привлекая для выполнения тех же строительных работ студентов. Сейчас, если не считать выстроенного по поручению товарища Куйбышева забора, все строительство на территории лаборатории как раз силами студентов и ведется. Практически без оплаты – это инициатива университетских комсомольцев, их на стройке лишь кормят, хотя и очень неплохо. А часть студентов еще и в Мытищах на кирпичных заводах работает, университет за эту помощь часть кирпича с завода получает вроде как без оплаты, но стоимость этого кирпича НТК все же учитывает.

– А цемент для строек?

– С цементом особенно интересно получается: они его тратят раз в пять меньше, чем его тратится на других аналогичных стройках.

– Все же развалится!

– Не развалится, я лично проверял. Там кто-то придумал в цементный раствор добавлять золу с электростанций… какую-то особую… то есть не всю золу, я пока в детали не вникал. При этом раствор получается делать, используя цемента в пять раз меньше. Но там тоже есть свои тонкости в применении такого раствора: он застывает гораздо дольше и, как мне сказали, прочность набирает тоже много дольше – но уже через месяц он по прочности не уступает обычному раствору… то есть раствору, затвердевающему три дня, а через месяца три он уже становится прочнее любого цементного. Стройки, конечно, при этом ведутся гораздо дольше – но, похоже, в лаборатории особо никуда и не спешат, ведь просто пустые здания пользы принести не могут, а когда для них будет выстроено потребное оборудование, то здание уже будет готово.

– Надо будет со специалистами это обсудить, ведь цемента в стране сильно не хватает… а насчет вот этих расчетов, – Сталин сам показал рукой на тетрадку, – я вам посоветую обратиться к одному товарищу, который, мне кажется, с удовольствием их проверит. Но вот насчет выделения средств… – Сталин задумался, еще раз покосился на тетрадь, которую он лишь быстро пролистал. – Вы мне пока эту тетрадку оставьте, я ее сам покажу тому товарищу. И если он скажет, что написанное имеет хоть какой-то экономический смысл… Некоторые суммы мы сможем привлечь из партийной кассы – не очень, конечно, значимые, но, возможно, даже несколько миллионов выйдет на эти работы направить не влезая в епархию товарища Куйбышева. Мне кажется, что товарищу Куйбышеву и знать об этом не нужно… пока. И вообще, мы же просто за ужином в воскресенье поговорили на отвлеченные темы, на отдыхе, как совершенно частные лица, так?

– Я всего лишь поинтересовался мнением более опытного товарища о том, как партия видит мою работу…

– И это правильно! Я думаю, что дня через два-три мы нашу беседу сможем продолжить… в более официальной обстановке. Вам еще чаю налить?

В тетрадке Сталин заметил то «ненаписанное», на что Берия тоже не смог не обратить внимание: главное в НТК было даже не то, что Комитет по сути становился руководящим органом для всех ученых, занимающихся вопросами, хоть как-то связанными с обороной страны, а то, что эта организация рассматривалась как подотчетная исключительно Генеральному секретарю партии. Весьма мощная организация, и даже имеющая в своем составе хотя и не явно декларируемые, но вполне себе вооруженные силы. Так как сам Сталин на ОГПУ имел весьма ограниченное влияние, появление нового органа, способного в чем-то противостоять чекистам, выглядело весьма интересно. А то, что сам Комитет можно было сделать «самодостаточным», то есть не зависящим от финансирования со стороны государства, позволяло тихо и почти незаметно создать что-то очень интересное в плане защиты интересов государства от внутренних врагов и, что, вероятно, было не менее важным, от противников Сталина внутри самой партии.

Вот только насколько все эти планы осуществимы, было совершенно непонятно. Да и сомнений в осуществимости было уж слишком много, ведь все, что в тетрадке перечислялось, выглядело написанным вилами по воде: в то, что совсем молоденькая девушка была в состоянии так глубоко проанализировать общую картину в стране, верилось с трудом. Точнее, вообще не верилось – но так заманчиво было во все это поверить! А если точные экономические расчеты все же подтвердят, что в написанном этой девицей все же есть определенный экономический смысл, то открываются весьма заманчивые перспективы…

Вера, подготовив докладную записку для руководства НТК, вернулась к обычной своей работе. То есть главным образом к учебе: она прекрасно представляла, в каких областях она пока еще слишком сильно «плавает» и старалась упущенное в «прошлой жизни» как можно быстрее наверстать. И в этом ей преподаватели оказывали огромную помощь: все, к кому она обращалась, с явным удовольствием даже организовывали для нее дополнительные занятия. Еще бы не организовывать, ведь все знали, что благодаря Старухе всем преподавателям НТК заметно и зарплату увеличил. То есть не то чтобы увеличил именно зарплату, но НТК по отдельным ведомостям выплачивал такие большие премии (в разы официальную зарплату превосходящие), что жизнь и быт всего преподавательского состава физико-математического факультета стала весьма достойной. Пока – на уровне обеспечения «предметами первой необходимости», но уже каждый сотрудник факультета знал, что НТК приступил к строительству для них качественного жилья. Конечно, дело это не очень быстрое – но уже можно было посмотреть на то, что их ожидает в довольно скором будущем: на улице Огарева, буквально в соседнем квартале от дома, в котором Вера теперь жила, снесли сразу три маленьких домика и на их месте стали строить что-то новое (и сразу шестиэтажное). Что открывало для Доры Васильевны (и для Веры, конечно) довольно заманчивые перспективы: в строящемся доме была запланирована котельная центрального отопления, и дом Доры Васильевны обещали к этому отоплению подключить. Вероятно, из-за нового жильца: старый, занимавший вторую половину дома, выехал и сейчас там делали серьезный ремонт – похоже, готовили жилье для кого-то «важного», а в половину Доры Васильевны и Веры рабочие пообещали трубы отопления с батареями «в конце весны поставить»…

Но это было «светлым будущим», а пока Вера изо всех сил вникала в разные науки (ну и химичила потихоньку что-то «новое и передовое»). И ей никто в этом деле не мешал – то есть с вопросами их НТК к ней никто не приставал. Хотя вопросы к ней уже появились – однако они пока были сочтены «не особо срочными».

Но «не срочные» вовсе не означало, что заниматься ими не нужно. Лаврентий Павлович, получив «предварительный ответ» от товарища Сталина, решил про Старуху узнать побольше, хотя бы для того, чтобы самому понять как и зачем она все эти бумажки написала. Ведь, как в свое время охарактеризовал его Сталину товарищ Багиров, «товарищ Берия старается глубоко вникнуть в любую поставленную перед ним задачу, рассматривая ее со всех сторон и оценивая в том числе и возможные отрицательные результаты ее решения», поэтому и эту «задачу» Лаврентий Павлович решил рассмотреть «с другой стороны». Поскольку своего мнения у него еще не было, он просто внимательно побеседовал с большинством профессоров факультета, расспрашивая их о том, что они думают об этой девушке…

Николай Дмитриевич просто рассыпался в похвалах:

– Вера Андреевна очень, очень способная студентка. Много читает, в том числе и практически всю зарубежную литературу по химии, да и память у нее прекрасная. А еще она, я бы сказал, исключительно везучая: ведь подобрать катализаторы к любой реакции крайне сложно поскольку вообще никто не знает как эти катализаторы работают. Приходится проверять сотни, тысячи различных веществ – а ей удалось буквально за полгода минимум для трех очень важным реакций их найти. Даже для четырех, хотя я вообще не понимаю, как она смогла выйти на катализатор для полиэтилена. Но тут, думаю, ей серьезно помогла ее общественная деятельность в комсомоле – точнее, ее умение общаться с людьми. У нее подруга хорошая – аспирантка профессора Каблукова, которая как раз химией металлов занимается…

А профессор Млодзиевский выдал совершенно другую характеристику «студентки Синицкой»:

– Девушка, несомненно, весьма талантлива, но уж больно хитра и расчетлива. Конечно, с ее внешностью… но она даже этим весьма, знаете ли, расчетливо пользуется. Я-то по началу считал ее деревенской простушкой, с огромным трудом все же постигающей азы науки, но теперь, задним числом, мнение свое коренным образом поменял.

– И как?

– Я… вы ведь в НТК в курсе, чем она занимается, я в производственном плане имею в виду? Ну так вот, когда она пришла к нам с просьбой рассчитать термодинамику своего бутанового реактора, я решил, что она даже не понимает о чем просит. А теперь я абсолютно уверен, что она прекрасно понимала задачу, более того, она даже постановку задачи оформила так, что никаких двусмысленностей и возникнуть не могло. Но задачу она сформулирована… да, на уровне выпускницы деревенской школы. Внешне так постановка выглядела – но… как бы вам объяснить-то… она очень четко описала граничные условия, указала на временные характеристики термодинамических процессов, исследовать которые всем нам и в голову бы не пришло если бы на них она особый акцент не сделала, собрала и верно скомпоновала все необходимые для решения задачи данные. Я совершенно уверен, что она уже тогда была в состоянии решить эту задачу самостоятельно, но, прикинув объемы необходимых вычислений, просто спихнула ее на тех, кто мог эти вычисления провести достаточно быстро, то есть на нас. И, должен сказать, так четко расставила рамки, что мы, по сути дела, просто поработали для нее расчетчиками.

– А в то, что она действительно не понимала, как такую задачу решать, вы теперь не верите?

– Теперь – точно не верю. В прошлом году Вера с трудом смогла сдать экзамены по физике и по математике, точнее, по математике ей зачет авансом поставили, под обещание, что она за лето наверстает. Но сейчас, когда мы учебные программы перестали подстраивать под безграмотных выпускников пролетарских школ… извините.

– Я понял, что вы хотели сказать, продолжайте, не волнуйтесь.

– Так вот, теперь, когда учебные программы у нас стали весьма напряженными, рассчитанными не просто на уровень выпускников гимназий, а на лучших таких выпускников, то у нее все проблемы с усвоением материала будто испарились. Я теперь думаю, что на просто была не в состоянии воспринять изложение науки на уровне младшей школы, точнее, она не понимала, к чему такое упрощение и, соответственно, и ответы не могла сформулировать на таком примитивном, что ли, уровне – а мы просто не понимали, что она не в состоянии столь сильно примитизировать нужные и верные ответы, которые, она, несомненно, знала. Мне иногда даже казаться стало, что по каким-то вопросам она и преподавателям в знаниях не уступит. Тут давеча был случай… к стыду своему я на лекции в выкладках немного… ошибся, а материал я давал совершенно новый для второго курса, такой, какой в прошлом году только на четвертом едва касаться начинали. И вот Вера буквально мимоходом меня поправила. Причем, я бы сказал, специально поправила так, чтобы другие студенты не заметили где я оплошал… Но это значит, что этот материал она уже знала! И не просто знала, а понимала минимум на уровне выпускника кафедры общей физики, и не любого выпускника, а специально этой проблематикой занимающегося! Но она же вообще на химическом отделении учится, ее вопросы термодинамики вроде и не касаются… То есть, как показал опыт каучуковой установки, все же касаются – но кто из химиков об этом вообще знает?

– То есть вы считаете…

– Я считаю, что девочка невероятно талантлива, но еще и хитра как лиса – что позволяет ей изрядно лениться. Она – я на это в последнее время все больше внимания обращаю – всегда старается переложить работу рутинную на других. И ведь перекладывает! Ну кто может отказать такой маленькой девочке-лапочке? А если умильное личико в каком-то деле не срабатывает, то она мгновенно превращается в суровую и непреклонную комсомольскую активистку, готовую непослушных вообще… в общем, и за дисциплиной комсомольской она следит весьма сурово.

А интереснее всего про Веру высказался профессор Каблуков:

– Очень непростая девушка, хотя талант несомненный. И в химии, и в… Вы знаете, мне кажется, что она что-то задумала. То есть сделать задумала какое-то важное открытие в химии, я имею в виду. И она точно знает, чего хочет, но изрядную часть своих талантов использует… как бы вамсказать-то… она как-то заставляет других людей ей помогать. Нет, она как-то все поворачивает таким образом, что другие люди считают необходимым ей всячески помогать, вот так верно. У меня есть аспирантка, Александра Васильевна, тоже исключительно талантливая девушка. И Александра Васильевна сейчас уже работу свою диссертационную практически закончила… не без помощи веры Андреевны, конечно, причем помощи существенной – но она, я Александру Васильевну имею в виду, сейчас о защите и не думает, хотя могла бы уже летом перейти к работе в качестве научного сотрудника и, как мы надеемся, преподавателя на нашей кафедре. Но она наоборот настойчиво просит ее оставить еще на год в аспирантуре, и делает это для того, чтобы освободить себе больше времени в работе на Старуху! При том, что как аспирантка она получает всего пятьдесят рублей стипендии, а на кафедре сейчас можно не меньше пятисот рублей получать…

– Ну, с зарплатой тут все понятно, но вы правы, умеет Старуха людей за собой вести.

– Что понятно? Я, честно говоря, не совсем представляю, как с нынешними ценами на пятьдесят рублей вообще прожить можно.

– Можно, если есть и другие источники дохода, а у Старухи… ведь все премии сотрудникам факультета как раз из таких источников, которые Вера Андреевна и придумала, и выплачиваются. Но это к слову, а вам, мне кажется, стоит просьбу Александры… забыл отчество, но вы поняли… в общем просьбу эту удовлетворить. А возможно и по другому сделать: звание кандидата наук ей присвоить раз уж она работу сделала – и направить ее в докторантуру.

– У нас на факультете ее нет.

– Нет? Сделаем, неужели в университете профессоров для этого нехватка? Ученый совет здесь будет, мне кажется, весьма авторитетный…

– Наркомат будет против.

– Но факультет-то в подчинение НТК, а не наркомата? Вот я, как начальник НТК, приказ и подпишу. Давайте где-нибудь в конце недели соберем совет факультета, детали обсудим…

Вообще-то начальник НТК много с кем на факультете поговорить успел и узнал, что Вера-Старуха – девушка, обладающая просто массой различных талантов. И общительная, и веселая, в умеющая очень интересно и доходчиво разные вещи объяснять – но все же целостная картина у него так и не сложилась. Но и того, что узнать удалось, было «для начала» достаточно – и он поспешил обретенными знаниями поделиться. Но, похоже, пришел он делиться не в самое подходящее время: сказать, что товарищ Сталин был очень зол – было бы сильным преуменьшением того, что прочувствовал на себе Лаврентий Павлович. Поэтому вернулся он из Кремля и сам в настроении весьма отвратительном. И вероятно поэтому в голове у него начали возникать мысли под стать настроению…

Пятого марта он снова приехал в университет. Поскольку для всех он был лишь представителем «какой-то контролирующей науку конторы», причем конторы, эту науку прилично финансирующую, встретили его там приветливо и изо всех сил старались ему помочь в работе. Правда, в чем конкретно эта работа состоит, мало кто представлял, поэтому в основном все старались ему не мешать. И когда Лаврентий Павлович зашел в лабораторию и сказал Вере, что у него «есть несколько вопросов», через несколько секунд он остался с девушкой наедине.

– Добрый день, Вера Андреевна. Вы уж извините, но у меня вопрос к вам появился… личного, можно сказать, свойства. Мне тут рассказали, что вы какое-то вещество придумали, воду впитывающее в огромных количествах, и про молекулу его говорили, что она как рыба какая-то… японская. Хотелось бы посмотреть, а действительно ли эта рыба в шар раздувается: ведь если по такому образу изготовить, скажем, каркас дирижабля…

– Не думаю, что дирижабль получится с таким каркасом… там, чтобы каркас раздуть, потребуется и давление приличное. Да и просто посмотреть, как этот скелет устроен, непросто: рыба-то страшно ядовитая, смотрящий может и того… Тетродотоксин – штука очень опасная, лекарства от него… Я вам говорила, что мне очень не нравится, чем вы занимаетесь?

– Да, но…

– Мне это действительно очень сильно не нравится, но я так же говорила, что прекрасно понимаю необходимость такого занятия. Вот только заниматься этим, не обладая нужными знаниями… Смертельная доза тетродотоксина составляет для человека около семи-двенадцати миллиграммов, причем его нужно для этого принять перорально. Проблема же в том, что симптоматика здесь ярко выражена, да и препарат врачам известен: его в малых дозах используют как обезболивающее при проказе. Так что хороший хороший химик – например я, а я далеко не лучший химик на планете – яд впоследствии определит. Оно вам надо?

– Ну, спасибо за интересный рассказ…

– Я говорила, что мне не нравится то, что вы делаете, но не говорила, что не стану вам в вашей работе помогать. Так что садитесь и слушайте: есть в природе кое-что поинтереснее, называется батрахотоксин. Его какие-то древесные лягушки в Эквадоре вырабатывают.

– Очень интересно…

– Летальная доза для человека – примерно два микрограмма, человеку достаточно к этой лягушке просто прикоснуться чтобы перестать существовать. И никакой химический анализ его не определит. А… сейчас в Алма-Ате вроде бы еще холодно, а вот когда будет жарко… человека же может, скажем, скорпион случайно укусить? Вместе с ядом скорпиона этот батрахотоксин действует еще раз в десять сильнее. Наши среднеазиатские скорпионы конечно не особо и ядовитые, хотя тоже не подарок – но выглядеть все будет так, как будто у человека особая, сугубо личная непереносимость скорпионьего яда.

– Ну да, в Эквадоре водятся какие-то лягушки…

– А вы знаете… а я ведь знаю как его синтезировать! И ведь синтезирую! Не сказать, что получится у меня это быстро… к лету сделаю… из чисто исследовательского интереса, конечно. А вы мне найдите какого-нибудь… помощника, который затем займется… утилизацией этой отравы: ну не оставлять же такую гадость в лаборатории, кто-то ведь случайно и отравиться может… Помощник мне будет нужен знакомый с основами химии… или медицины, но не фельдшер, а все же… то есть вы лично не годитесь.

– Я понял. А вы упомянули Алма-Ату…

– Там яблоки очень вкусные, про них столько рассказывают! Просто мечтаю попробовать…

– Интересно, похоже, мы об одном и том же думаем, мне вот тоже… яблочек захотелось.

– Да, на всякий случай уточнить хочу: про батрахотоксин сейчас у нас в СССР… да и во всей Европе тоже, никто ничего не знает. В Америке знают, но, думаю, тоже весьма немногие. Кто-то что-то слышал про то, что тамошние индейцы ядовитыми стрелами животных вроде бы убивают – но большинство думает, что это вранье: как же мясо-то отравленное после такой охоты есть?

– А как?

– Многие знания – многие печали. Просто это продукт… скажем, сугубо одноразового действия. И вообще, нам-то какое до него дело?

– Действительно. Да, я зачем приходил-то: НТК изыскал некоторые средства для постройки завода по производству резины из песка. И еще чего-то, я просто пока не уточнял. Но обязательно уточню… как раз к лету.