СТАТУС-КВОта

ГЛАВА 65

Прошли годы. Но памятным воспалением полыхала у Жукова кожа на ладонях до сих пор: арестовавший Берию, держа его за шиворот, он проволок Лаврентия с конвоем в бомбоубежище штаба Московского округа.

И, выставив конвой за дверь, дал себе волю, разрешая давно копившийся позыв. С размаха, со всего плеча вплющил оплеуху в толстомясую, щекастую морду. Он бил по ней справа и слева, кровавя кулаки, вбивал животный визг в разинутый золотозубый рот, столько раз испускавший доносы и мингрельские комбинации Сталину – угробить, растереть, размазать по бутырским стенам славянский авторитет Жукова и полководческий его статус. Жуков бил двуногого вурдалака, вгоняя ему в мозг каленые гвозди слов:

– Ты, сволочь, сделал из страны человечью мясорубку. Ни могилы от тебя не оставлю, ни памяти, а кости твои собаки на помойке сожрут.

Воняло потом и дерьмом, хрустело под ногами стекло пенсне.

Закончив, вытер кулаки платком и, усмиряя дрожь омерзения в груди, сказал, вминая взгляд в слизисто-разжиженный ужас глаз:

– Садись. Сейчас тебе принесут очки, бумагу, ручку. Ты, сдашь мне всех, с кем работал на Сионство, с кем из своих и как угробил Сталина. Подробно и в деталях опишешь.

Вышел – громить, чистить, нейтрализовывать репрессивные аппараты Абакумова, Кобулова, Деканозова, начальников управлений и дивизий МВД по всей стране. Но начал с КГБ – Лубянки, где расстрелял генерала Израиловича и его штаб, не выводя из кабинетов.

Муторно и кроваво тянулись эти дни чистки.

Все это время в Кремле, поддержаные Жуковым, укоренялись Хрущов, Маленков и Булганин. И вот тогда Георгия, обиженного на Сталина и выложившего до ареста Берии верховную власть на блюдечке этой компании, впервые сокрушительно встряхнула паника: нужно ли было выкладывать?

Он высился в народной памяти владыкой ситуации: когда, приведя с Урала под Москву две танковых дивизии, потребовал от Хрущева немедленного ареста всей еврейской мафии во главе с Берией и окружил за ночь Москву танковым кольцом. Ворвавшись в зал на заседание Президиума ЦК, арестовал Берию.

И пока он выкорчевывал эту опухоль из тела государства, власть в России перешла под власть нуворишей.

Лишь тогда озвучилось и рухнуло на него гневное слово Архонта. Оно настигло его в кабинете:

– Я вел тебя и твою карму в Кали-Юге. Способствовал твоим победам под Москвой, под Курском, Сталинградом и Берлином. Я сбросил с лошади Джугашвили, когда он захотел принять Парад Победы вместо арийца Жукова. Тебя готовили для миссии Архонта, как Ганди, Хомейни и Неру. Ты обязан был взять эстафету от тифлисца и привести Россию к ЛАДУ Сварога.

Но ты увяз в слизи сомнений, недостойных воина. Ты отдал власть безродной и бесстыдной стае. Теперь познаешь хватку их клыков.

– Владыка! Я ждал твоей подсказки. Но ты молчал! – Сокрушенно выстонал маршал.

– Я не подталкиваю к власти тех, в ком нет решимости взять ее по праву. Припомни Гильшера. Он предлагал вместо тебя иного воина, чье имя Рокоссовский. В нем элитарная порода кшатрия заглушила бы рефлекс раба, обиженного Сталиным. Прощай. И доживай в заслуженном тобою унижении.

– Архонт, мне что-нибудь оставлено? – Воззвал маршал к истаявшему голосу. И тотчас воскрес в памяти почти такой же вопль опущеного им Гильшера в далеком Нюрнберге: «Что мне оставлено, Архонт?!».

– Тебе оставлены познания. Ты будешь знать про все, что разрушает «СТАТУС-КВО», вредит ему. Борись и действуй, насколько хватит сил и власти. Но большую их часть ты отдал сам профанам. И помни про судьбу Бучана в рейхканцелярии Берлина и Гимлера в плену у англичан. Они посмели называть непосвященным наши имена.

Всю остальную, нафаршированную горечью унижений жизнь он познавал величественные постулаты «СТАТУС-КВО» – её крупные и малые фрагменты, готовые для встраивания в бытие. Блестящие по замыслу и исполнению технотронные и социальные фрески, из коих складывалось панно гармонии в России, доставляли к нему высокие гости. С ним радушно и охотно встречались знаковые фигуры на планете: от Джавахарлала Неру, Рерихов – до Королева, Мальцева. Последние делились замыслами и растущим у них смятением: в СССР, в России назревает сдвиг. Пласты аграриев, рабочих индустрии, деятелей науки и культуры целенаправленно и изощренно сдвигаются в хаос. В них прорывают истребительные норы, трухлявят сущность их, неведомые, хищные хорьки. В людских натурах все более твердеет, выпирает синдром Хапка и Скотства. Хишническое «Мое» взбухает и погребает «Наше», семья пропитывается возрастной враждою, кухонной и склочной сварой, меркантильной злобой. А материнская, женская градация сползает по слизи трехступенчатого феминизма: «Сударыня», «Товарищ женщина», «Стерва-курва».

И, Жуков, ощущающий сам все эти рецедивы излученья Пентатрона, с бессильным, разъедающим отчаяньем проклинал себя за малодушие и нерешительность, сковавшие его, когда была возможность взять всю власть и повести страну к Сворогу.

Но ныне он болтался в бытие пенсионером – с повязанными руками и ногами. Он мог лишь предлагать ЦК, Политбюро, Совмину все то, чем с ним делился Некто: рукописи, чертежи, научные труды.

Печатным типографским текстом в эти материал впаян был экстракт могущественной Мысли. Сверкающим прорывом в будущее СССР там подавались технологии: как накормить и обогреть людские массы, не разрушая Божьего биоценоза, как выстроить меж этносами отношения – без войн, вражды и зависти. Как воспитать дитя в саду и школе – в уютном коконе мирских заветов от Заратуштры, Моисея, Христа, Магомета, Буса – Белояра. Как выйти в межгалактические пространства, минуя тупиковые пути, навязанные космонавтике России.

Свой первый информационный опус – озарение, направил Жуков в Совмин Косыгину после того, как у маршала в гостях побывал Терентий Мальцев.

Народный академик рассказал о преступной глупости: распашки казахстанской целины. Как можно живодерно вспарывать биоценоз, пускать на ветер гумус, курочить уникальное, неповторимое великолепие казахстанских прерий?! Кто ввинчивал в Брежнева эту дурь, доставшуюся от Хрущева? Чей сатанинский разум продолжает наносить на живое тело планеты еще одну незаживающую рану? Ведь был уже пример истребления степей Канады 30-х годов! И это тупо повторяют в Казахстане.

Есть на Полтавщине Моргун, Сулейменов и Бараев в Казахстане. А главное – Шугуров с Прохоровым в Поволжье. Они – спасители и мудрецы, кормильцы, задерганные, измордованные властью. Они, скрывая опыт в тайне, спасая его от вражды властей, не пашут и не удобряют, только рыхлят и сеют под взрыхленный дерн, разбрасывая перед этим по стерне порезанное крошево мульчи-соломы, а также сверхживучих, особым способом выведенных червей. И получают тридцать – сорок центнеров зерна с гектара, чья себестоимость – гроши. Тогда как остальные пахари получают по десять или пятнадцать центнеров, затрачивая втрое больше средств. При этом у Шугурова и Прохорова лишь наращивается плодородие земли. Внедри в разбросанное громадье колхозов и совхозов их методу – и государство расцветет как при Столыпине, а закрома заполнятся элитной рожью, ячменем и пшеницей!

Перепахавший ему душу, Мальцев убыл, а Жуков сел за докладную на имя Косыгина: об опыте Моргуна, Шугурова и Прохорова – писал как депутат и член ЦК: пока что член ЦК.

Письмо кануло в дыру молчания.

В течении нескольких лет он, будучи ратником до мозга костей, до этого по статусу вершивший разрушение и смерть, стал вдруг бомбардировать Кремль, Совмин, Госплан хозяйственным набором техно – предложений. Он слал в верха насыщенные взрывной и точной информацией послания с детально разработанной конкретикой:

о гениальных разработках Николая Теслы в начале века, которые необходимо реализовать и запустить в советскую индустрию, изготовив для начала электрогенератор, вырабатывающий ток без трущихся частей, из «ничего»;

о лучах Филлипова, для которых не существует расстояния, вызывающих возгорание и взрыв в любой точке пространства на земле и в космосе;

о полумиллионе якутских и других заполярных озер, нафаршированных ценнейшими породами рыб: чира, муксуна и нельмой. Их не надо разводить, природа сама делает это, «зарыбляя» воду икринками на лапах уток и гусей. Необходимо лишь наладить ловлю и доставку на материк этих гигантских масс практически бесплатного, вкуснейшего белка. Который в полтора-два раза дешевле всей океанической добычи Рыбофлота;

о лазерном луче, пропущенным через нестабильную газовую среду, скорость которого, вследствие этого, превышает в триста раз скорость света;

о генераторе Николая Левашова и его группы, влияющем на рост растений, когда пшеница, рожь вырастали под два метра и давали за лето два урожая;

об установках для промышленного выпуска жидкого и газообразного топлива из отходов и биомассы: сорняков, травы, опилок, щепы, соломы, сорга. В итоге, при КПД – 70% получалось топливо дешевле соляра и бензины, а сырье, в отличие от нефти, наращивалось ежегодно;

об электроструктурографе Дмитрия Кудюкина – универсальном диагностическом аппарате, который исследует на клеточном уровне все малейшие патологии организма, дает прогноз развития этих патологий и выдает точную стратегию лечения;

о технологии соматического психокинеза и психосинтеза, где сплавлены воедино практика древних шаманов и достижения тибетской и советской медицины – что позволяло вылечивать множество запущенных и официально неизлечимых болезней;

о спектральной фототерапии, воздействующей катодными лампами на аккупунктурные точки организма, вследствие чего проявляется поразительный лечебный эффект;

о механическом гибриде галактического календаря, астрономических часов и астролябии, где взаимодействовали друг с другом сорок шестеренок с шестью тысячами зубьев, девять регулирующих шкал и три оси (чертеж прилагался). Прибор определял с точностью до минуты положение солнца в зодиаке, фазы Луны и движение планет в солнечной системе;

Гигантская работа, которую проделал его мозг за этих два последних года, дала свои плоды. Стереоскопически отчетливо увиделась суть пути, куда звала страну коммуно-дудка Гамельского SS-оидного крысолова: угробить соц. бюджет в гигантских затратных потугах и обескровить, истощить невосполнимые резервы государства– недра, почву а, главное, терпение обманутого народа и возбудить в нем протест.

Пропитанные трескучим фарисейством лозунги и призывы звали к самоотверженному отречению от себя и быта. Перекрывались наглухо родники инициативы и изобретательства. А то, что было изобретено – клалось под сукно практически бесплодно. Могильною плитой ложилась тупая уравниловка на головы и спины затурканных творцов гармонии, настырно формируя в головах их равнодушие и его Похабное Высочество – Пофигизм.

Истерзанный либо молчанием, либо отравленной капелью отписок со Старой Площади, Георгий ввел в действие «тяжелую артиллерию», направив лично Косыгину проект «Аквариус». Он содержал в себе разгрузку мегаполисов от перенаселения. Это были плавучие платформы на якорях во внутренних морях и океане: для освоения морской стихии, нефтеносного, морского шельфа, для переработки водорослей в био-топливо и кормовой белок. Энергию для поселений дадут конверторные батареи, работающие на перепаде температур глубин и поверхности, а пищу – кибергенезис: производство из океанической флоры бета – каротина, а также белкового концентрата из тех же, сине-зеленых водорослей. Плюс, дополнительно, разведение угрей, креветок и королевских крабов.

Спустя два месяца молчания, на сессии Верховного совета, раздвинув клубок из свиты Предсовмина, Жуков предстал пред ним. Вполголоса спросил:

– Алексей Николаевич, вы ознакомились с моим проектом «Аквариус»?

У Предсовмина, забравшего в две сухенькие лапки тяжелую мясистость маршальской руки полезли вверх скобочки бровей. Пожевав губами, он осведомился:

– Аквариус…аквариус…что-нибудь про бассейны со спортивным плаваньем? Нет, не припомню. Придвинулся и, подмигнув, заботливо осведомился:

– Никак на патронаж хорошеньких девиц от пенсионной скуки потянуло, Георгий Константинович?

– Почти что так, Алексей Николаевич. Ну а предыдущее мое послание о технологии зернопроизводства у Прохорова и Шугурова вы видели?

– Зерном у нас заведует сам Леонид Ильич – непостижимо быстро таяло радушие на Предсовминовском лице, сменяясь отчуждением и неприязнью.

За ними виделась набрякшая усталость, замешенная на горестном опасении: «Хоть ты не сталкивай нас лбами с этим дуболомом. Хруща не оттащить было от кукурузной дури, бровастого – от целины и цацек под лобзанья».

Косыгин отошел. Они больше не виделись до самой смерти.

…Он был на грани срыва, когда пришло решение: использовать, пожалуй, самый главный козырь, идти в обход всех переписок и посланий, что канули в трясину, в немую глухоту отторгнувшей его соцмашины. Она пошла, по всем признакам, в разнос. В ней все еще ворочался – слоном в посудной лавке Королев. Обложенный со всех сторон надзором, он был коронован терновым венцом Незаменимого, терзавшего голову до судорожных спазмов.

Страна рвала хвостами ракет святую безмятежность атмосферы, дырявила бесценность озонового покрывала над собой, сжирала кислород, заваливала хим-отравой тысячи квадратных километров, чтоб запустить на орбиту очередную компанию стерильно-отфильтрованных героев космонавтов. Гигантская, затратная космо-белка, бежала, надрываясь в колесе – почти что на одном и том же месте.

И Жуков, обшаривающий вокруг себя двуногую среду обитания, вдруг обнаружил, что в ней уже нет больше фигур и личностей, к которым можно прислониться с откровенностью – кроме Королева.

И того и другого грела благословенная череда коротких раскаленных лет между 55-м и 58-м годами.

В то время Королев, наперегонки с Фон Брауном, творил и нередко гробил первые ракеты, а Жуков с родственной и неиссякающей приязнью Министра обороны, заботливой наседкой распростер крыла и заслонял собою Королева. И докурировал, и дотащил на своих плечах его до триумфа: когда запущен был первый спутник. После чего – сам маршал рухнул в опалу от Хрущева, в чьей малоросско-местечковой памяти не исчезал нарыв события, когда Жуков, окружив Москву и Кремль танками, коршуном вкогтился в Берию на глазах у онемевших членов ЦК и поволок того к расстрелу.

…Два дня Жуков порывался переговорить с КБ Королева по телефону. Не удалось. Ни с самим, ни с КБ не соединяли. Московская квартира Королева тоже молчала. Тогда конспиративно повидавшись с изобретателем Толчиным, он взял билет в Казахстан и выехал туда с ординарцем.

Свирепо брякая наградным иконостасом, завесившим седую голубизну мундира от ключиц до пупка и ослепляя золотом маршальских погон, рыча и напрягая глотку в перепалках, он прерывал одно кольцо охраны в Байконуре за другим. Волна паники катилась перед ним, истошно трезвонили телефоны на столах у офицеров КГБ: Жуков рвется к Королеву! Да, тот самый Жуков!

Полковник, ординарец Жукова Томин давно увяз во въедливо КГБ-шной липучке уже на втором кольце. И маршал пер к цели один: распаленный и разъяренный. Пока не добрался до последнего рубежа. И здесь в «предбаннике», перед кабинетом Королева застрял уже намертво. Его обыскивал лощеный, с буграми плоти, выпирающей из под пиджака, малый. Начальник охраны Королева звонил в Москву: «Здесь хочет видеть Королева Жуков… что делать?».

– Ты ниже щупай, сынок, – наконец, усмирив голос, посоветовал маршал обыскивающему охраннику – к промежности поближе. Я там бомбу схоронил.

– Цель вашего визита к Генеральному конструктору, товарищ Жуков? – Положил трубку, катая желваки по скулам, спросил помощник.

– Про цель щас доложу, сынок, – совсем уж мирно отозвался маршал. – Вот этот курощуп мне яйца закончит лапать, и доложу по всей форме. Хошь в письменном виде?

– Что у вас в папке, товарищ маршал? – зажатый в угол меж приказом и субординацией, осведомился совсем уже затурканный помощник.

– А это не твое собачье дело! – взревел, сорвавшись с катушек уже не Жуков, а его изгаженный легендарный статус. – Твое дело доложить начальству, что здесь зажали и лапают в углу, как проститутку, маршала Жукова!

На рев, спустя секунды распахнулась дверь, вышел Королев. Окинул взглядом происходящее. Неторопливым, грузным шагом дошел до адъютанта – помощника. И крючковатым толстым пальцем несколько раз долбанул его по лбу:

– Мозги здесь есть?!

Вернулся к двери кабинета. Остановился, склонил голову и жестом показал:

– Прошу ко мне, товарищ маршал.

Он пропустил Жукова в дверь, все также с низко склоненной головой. И лишь затем, подняв ее, изобразил губами и лицом свою трехэтажную укоризну – все, что он думает о качестве серого вещества в черепах охранников, помошников и адъютантов.

…В кабинете, он включил селектор:

– Меня нет ни для кого.

– С Кремлем соединять, если позвонят, товарищ Генеральный?

– Ни для кого! Диспепсия у меня, сижу на унитазе.

И лишь после того подошел, обнял Жукова:

– Ну, здравствуй, брат Георгий. Это сколько же не виделись?

– Здорово, Сережа. Да уж… лет десять… иль больше?

– А что не звякнул из Москвы? Я б тебе пропуск сразу без этого… кретинизма.

– Хрен с маслом, а не «сразу». Я двое суток трезвонил по всем кабинетам. Бесполезно. Ни зама, ни тебя на этом свете нет. Враз испарились вы для Жукова.

– Х-х-е. Опустили тебя ниже плинтуса. Ну ладно, остывай. Считай мы квиты. В 55-м, когда накрылась вторая ракета, меня к тебе неделю не пускали.

– Злопамятен ты, Генеральный.

– А ты как думал. Ну, водочку или коньячок? Маршалу еще можно?

– Вопросы у тебя дурацкие… чего-чего, а это черта с два отнимут до самого гроба.

Он сидел растекшись телом по креслу с дрябло – обвисшими нервами. Покоем разливалось в голове неторопливое священнодейство хозяина у стола: звяк ложечек, бокалов, благородно-серебряная тусклость ножа, отслаивающего прозрачную желтизну ломтиков от лимонного кругляша. Он был у цели. У самой крупной за последний десяток бешеных, отравленных унижениями лет. Одна осталась отрада в жизни: мемуары, хотя и над ними уже нависла с хищным вожделением стая Суслинских цензоров.И сам он, необозримо раздувшийся в статусе идейного Пахана, заявит Жукову потом – с циничной, серо-макинтошной скукой: «Вот эта ваша писанина не выйдет никогда. ЦК, Политбюро внесли в неё сто восемьдесят поправок, замечаний. У вас не хватит жизни все исправить.»

…Жуков поднял бокал с маслянисто-грузным, янтарным кизлярским коньяком: одному бульдогу Черчиллю лакать его, что ли?

– У тебя здесь как у всех, «сквозняк»? – спросил Жуков, имея в виду неизбежность прослушки для верховных кадров.

Королев рубанул ладонью по сгибу локтя, выставил кулак:

– Вот им! Свои всё выскребли! До миллиметра. Здесь чисто.

– Свои… еще остались?

– Обижаешь.

Подняли бокалы.

– Так за кого?

– За «сиську-матиську» не будем, – сказал Жуков.

– Само собой. За «мамочку»…

– Хрю-муттер тоже перебьется.

«Хрю– муттера» придумал Жуков, соединил Хрущева с его подлинной этнопринадлежностью – «Перлмуттер». Для краткости и для приличия, когда все было на слуху, Хрущов именовался «мамочкой» за хвостовое «муттер».

– Значит… за наших, кто не дожил… а потом – за Сталина.

И выпили. Они, творцы, великороссы, знали цену себе и всем, кто прихотью судьбы верховно дергал их за нитки, отслаивая тех, кто был Правителем по сути и предназначению, – от остальных, кто вылез на верха, владея виртуозно-гибким навыком задо-лизания и подковерной подлянки.

Похрустывая шоколадной плиткой, поднял Королев набрякшие усталостью глаза:

– Так сколько, говоришь, не виделись?

– Да уж больше десятка лет.

– Все это время думал: встретимся так вот, в такой обстановке и выложу, что накипело. Не обессудь.

– Валяй, Сережа.

– Ведь ты про...л свою судьбу тогда, в 53-м… и государство сдал козлу-Перлмуттеру под хвост. Говорю, что думаю.

– А что так деликатно? Я сам себя все эти годы крою и не таким штилем, не для женских ушек.

– Выходит… мы про одно и то же?

– Выходит. Иначе я к тебе бы трое суток не ломился.

– Ты понимаешь… все у меня в порядке. Живу в режиме персональных пожеланий. Теперь не то, что раньше: что захочу – выкладывают… тут же, полной мерой. Мы впереди американцев со своей «Семеркой», ракеты шастают наверх без сбоев, летает наша станция, отборных кадров для полетов – некуда девать. Иной раз думаю – какого черта?! Все, ради чего лоб расшибал о стены, все что задумывал – сбылось. А на душе… сплошной нарыв. Куда мы прём на всех парах?! И кто рулит?!

– Тогда я вовремя сюда явился, слава Богу, – напористо и непонятно выцедил Жуков. И вдруг перекрестился. Вгляделся в маршала Генеральный:

– Какой-то ты другой… стал.

– Ты продолжай, Сережа, занятный разговор у нас затеялся.

– Где наш охранный «Пятый пункт»? Да в ж…! Ты посмотри, кто расплодился во всех теплых щелях. Куда ни ткнись – везде они: Госплан, Академия наук, Совмин, ЦК. Они подсказывают, генерируют стратегию, рулят, советуют! И за что не возьмутся – тут же из этого прорастают рога с копытами! Ворует это синайское шакалье без меры и без наказания, страна трещит от лихоимства! Тут мне сказали по секрету: созрела в их гадюшниках идея, про «Не-пер-спек-тивные деревни»! Придумала одна ученая лахудра, блядина, курва в юбке! Если продавят и внедрят – пойдет разор всего села, где зарождалась Русь!

Затратный механизм вовсю грызет индустрию. Но все, везде орут: «Ур-р-ря-а!» У предприятий с корнем выдирают прибыль: у тех, кто лучше всех работает. И тут же, во все дырки пихают дотации раздолбаям и болванам! Уравниловка – мертвяк для творчества, как крышка гроба над живым. Чем больше ты добра и средств затратишь, изговняешь – тем больший ты герой…за любую новую технологию – партийной кувалдой по голове директора! Я знаю это не понаслышке: на нас работает около трехсот предприятий и везде стон стоит! Догнать и перегнать Америку: борьба нанайских мальчиков – под чмоки и лобзания! Дурдом тотальный!

Тут перед тобой сидел один… из ГРУ… они ведь с КГБ как собака с кошкой. Сидел и плакал от бессилия: Суслин Яковлева готовит послом в Канаду. А там потайной гадюшник в посольстве… днюет и ночует ЦРУ. И Яковлев обязан узаконить и легализовать этот гадюшник – для удобства их сношений… Теперь так называется наша «разрядка».

– Я это знаю, – сидел каменно набрякший маршал, катая желваки по скулам.

– Давно?

– Давно.

– Да отчего все так? Откуда эта сволота на самых верхах объявилась? Куда мы прём на всех порах и что за поворотом?

– Ты сам и ответил.

– А ты, Георгий, ведал бы куда вести? Если б тогда в 53-м, угрохав Берию, довел все до конца и сел в Кремле?

– Чего теперь быбыкать, – опростался покаянный горечью гость.

– А все-таки?

– Да, знал.

– Откуда? Романовых и Рюриков учили с колыбели править и то доуправлялись до революции, а у тебя хватило бы знаний и ума? – с тяжелым и присасывающим любопытством буровил Жукова хозяин Космоса.

– Ума хватило бы на главное: найти, расставить по ключевым постам исконно наших, у коих знаний, ума достаточно, они же все были в подполье и кляп во рту забит. К тому же был… подсказчик: куда править.

– Кто таков?

– Тебе какая разница.

– Ты не виляй! Я о серьезном.

– Серьезней некуда. За глотку потихоньку всех нас берут – в бархатных перчатках. А под перчаткой – сталь все та же SS-овской марки. А то, чего мы сейчас хаем – станет раем перед тем, что будет.

Королев, уже заметно захмелевший с изумлением вглядывался в Жукова:

– А ты совсем другой… совсем! Ты не представляешь, как я рад тебя видеть… давай-ка мы по третьей.

– Стоп. Не сейчас, я здесь по делу.

– Товарищ Жюков! Одно другому не мешает, как сказал бы Сталин, поэтому нальем…

– Мне твои свежие мозги нужны.

– Что, так серьезно?

– Ну к, просмотри.

Он отстегнул кнопки на толстой папке, достал и положил перед конструктором двухсотстраничный том. Славянской вязью золотился на обложке заголовок: «Бифрост».

– Что за премудрость?

Раскрыл увесистый, мелованной бумаги фолиант. Золотистый, необычный текст на русском и дублировано на немецком. Изящно, виртуозно выполненные чертежи и пояснения к ним, продольный и поперечный срезы диковинных механизмов, аппаратов с крылатым оперением – с мельчайшими, доступными лишь микроскопу, деталями.

На развороте, вольготно размахнулся на два листа голографически мерцающий разрез горы со вздыбленной полудугой тоннеля, скользящего к вершине. Тоннель облеплен винтообразными, ракушечного абриса, аппаратами.

Из жерла тоннеля на вершине горы вырывается и пронизывает атмосферу зализанное веретено ракеты-корабля.

Корабль окутан какой-то смазано-трепещущей оболочкой.

– Что за смазь вокруг ракеты? – Выцедил сквозь горловой спазм Генеральный.

– Плазменная смазка. Практически снимает трение о воздух. В итоге вчетверо увеличивается скорость прохождения атмосферы. Эта же плазма, в смеси с любой горючей дрянью, увеличивает ее КПД в разы – при идеально чистом выхлопе.

– Да тебе… тебе откуда все это известно?! Мы только приступаем к этому на стадии теоретических расчетов, на грани экспериментальной шизофрении! – Болезненно и изумленно яростной была реакция Королева.

– Что, с моим суконным рылом в калашный ряд залез? – хулигански усмехнулся Жуков.

– Где все это взял? – У Королева подергивалось в тике веко.

– Не те вопросы задаешь, Генеральный.

– С огнем играешь, маршал.

– Ты… вот что… всмотрись, вчитайся, оцени не торопясь. А я сосну. В твоем буржуйском закутке с сортиром.

Жуков с усилием поднялся с кресла. Пошел, прихрамывая, приволакивая затекшую ногу, к комнате отдыха.

Закрыл за собою дверь, лег на диван. Глянул на часы: 14.00. и провалился в черное небытие – измученный сверх напряжением и бессонницей трех последних суток.